***
У кованого забора позабытого кладбища стоит девушка, нежную фигурку которой обнимают щадящие солнечные лучи так, что виден лишь силуэт незнакомки. Она одета в легкое, белое платье, такая юная и невинная, нежная... На руках ее маленький ангелочек с теплыми глазами матери и спутанными волосами. В руках у малыша маленькая копия Ниссана Скайлайна, которую он цепко держит, так, что не отберешь. Время замерло пред этой картиной, сложив свое оружие, и упало на колени. Лишь солнце и ветер напоминают, что секунды идут. Она смотрит на горизонт, туда, где садится солнце и туда, где в его лучах исчезает серая полоска асфальта, полоса жизни, идущая к свету. Она смотрит завороженно и время от времени ей чудится, что лучи солнца перекрывает тьма машин, которые все как одна черного цвета. Они движутся синхронно и слаженно, их движения остры и хищны, но сочатся всепоглощающей скорбью и, ей кажется, что даже в свете, отражающемся от лобовых стекол, чувствуется боль. Энн не была тут с того самого дня. Не могла заставить себя, это слишком сложно. Нет. Возможно, стоило пойти, ведь для этого она тут... Но она не может... Она одергивает себя, возвращаясь в реальность. Малыш спокойно сидит на руках, щурясь на умирающее солнце, а Анна не может больше закрывать свой разум. Воспоминания нахлестывают, не собираясь никуда исчезать... В тот день, как и сегодня, словно насмехаясь, солнце святило ярко, предвещая всем счастье. Лучи бегали по зеленой траве, сады отцвели. Начало июня. Ровно год. Они долго топтались у ворот, боясь войти, прямо на этом самом месте. Просто стояли, словно ожидая кого-то. И тогда появилась эта туча. Они перекрыли собой всю дорогу, не обращая никакого абсолютно внимания на обычных проезжих. Те нервно сигналили, кричали что-то, а потом съезжали с шоссе. Движения кортежа были отлажены до мелочей, каждый поворот колеса, каждое вращение руля — все синхронно, вместе, массово. Сколько их было — неизвестно, но когда они стали перестраиваться, словно танцуя скорбный танец, когда из-за задних машин появились другие, все, все до одной черные, когда они заняли собой и встречную полосу, перекрывая, кажется, даже небо, тогда в груди рождалось ощущение, что их не меньше тысячи. Нет, не тысячи. Миллиона. Да, точно. Миллиона... Остановившись у ограды, так же, безусловно, синхронно, словно кто-то просто взял и резко нажал «стоп» на всех машинах, из авто стали выходить люди. Некоторых Энн знала, некоторых нет. Все в черном, а из движений, точно также как и из машин сочится, пронизывая все, вселенская печаль. Анна не ожидала их здесь увидеть. Однако основной сюрприз оставался нераспечатанным. Ведущая машина, та, что ехала посреди дороги, словно разрезая себя напополам двумя сплошными полосами разметки, та, на которой красовался знак черного списка, стояла ближе всех. Уже когда водители покинули свои автомобили, дверь черного МакЛарена** открылась, и оттуда вышел Брэд. На его лице не было ни усмешки, ни злорадства, лишь сожаление и грусть. Это было странно видеть, но еще более нелогичным было то, что он подошел к Майку. Он просто протянул руку, тяжело вздохнув. В глазах его было видно все. Раскаяние переполняло его, и в блестящей радужной оболочке отражалась боль. Он тоже потерял близкого и родного человека. Ему тоже больно. Он тоже умеет чувствовать. Майк жмет ему руку. Но проходят вглубь они лишь после того как на вопросительный взгляд гонщика Анна легко кивает. Пусть и без слов, но он попросил прощения. И он его заслужил... Из забытья ее выводит Майк. Она не говорит ни слова и садится в машину к мужу вместе с мальчиком. Садится в черный Ниссан Скайлайн, садится и вздыхает, замечая счастливый взгляд Честера. Их сына. Маленького сорванца, безумно влюбленного в машинки и своего отца. Анна кладет руку на живот, другой продолжая придерживать ребенка. Она знала, что ее собственная семья повторит историю... Лишь вместо Камаро у них Скайлайн. И уже ничего не изменить: она беременна и на все сто тысяч процентов уверена, что родится девочка. Майк же пока в неведении. Пускай. Так спокойнее.***
Звуки музыки, такие родные и забытые, хитрая луна, танцующая среди веток гордых деревьев и рев двигателей, разносящийся над городом. Извилистая трасса, девушки в коротких юбках и нерадивые гонщики, желающие попантоваться. К столплению автомобилей всевозможных цветов и марок, выворачивает абсолютно черный Ниссан Скайлайн. Он словно продолжение этой ночи, лишь у него две фары-Луны, а у небосвода — одна. Шины царапают шершавый асфальт, а бывалые гонщики с удивлением смотрят на машину, словно на призрак. Призрак прошлого. Водитель Ская сосредоточен и глядит лишь прямо, до побеления костяшек сжимая руль. Он медлит, выворачивая к парню со странным ирокезом. — Возьмете еще одну машину? — тонированное стекло опускается. — Конечно. Тебя всегда, — он выглядит довольным. — Мы ждали тебя, Майк, — и слегка помедлив, продолжает: — Единственный ученик Чеза. Бывший художник грустно улыбается и выходит из машины. — Я знал, что ты появишься тут. Рано или поздно. И именно на нем. Нельзя держать хищника на цепи. Я видел, что ты катался на Скае, отвозил сына куда-то. Слушай, парень это не семейная машина, этому Зверю нужна воля, — он непродолжительно молчит. — Ты не мог не вернуться сюда. Он бы не позволил, — Стив показывает на авто. — Я тоже знал, что однажды приеду сюда. Был только вопрос, через какой промежуток времени, — он вздыхает. В Шиноде не узнать того восхищенного парнишку, кем он был четыре года назад, оказавшись здесь впервые. Сейчас взгляд его сосредоточен, а руки сжимают сигарету, которую он, спустя несколько секунд, подкуривает. — По сколько? — Пятьсот, — парень и слова не говорит, лишь достает бумажник и отдает деньги. — Почему ты меня не спросил? Я против еще одного участника. Оглянувшись, Майк хочет утробно зарычать и перегрызть шею этому человеку. Феникс. Ну, здравствуй. — Если ты, Стив, возомнил себя малышом Робби, то очень зря. Этот парень ведь ученик того... Белого. Как его звали? Шинода практически срывается с места, но его останавливают. — Не перегибай палку, Феникс. Мы все играем по одним правилам: и первый в списке, и тот, кто еще не там. Участвовать в гонке может абсолютно каждый. Тем более он очень умелый малый. — Это мы еще посмотрим. Все затихает, и Дейв удаляется, а брюнет выкидывает недокуренную сигарету и садится в авто. — Удачи, Майк, — на крышу Скайлайна ложится чужая ладонь, тут же одёрнутая хозяином от пристального взгляда. — Черт, забыл... — он скомкано мямлит что-то вроде извинения. — Старт там. Ши не разговорчив, и он лишь кивает, наконец сводя с приятеля колючий взгляд. Как говорил Честер: «прикоснуться к Скайлайну — значит, прикоснуться к моей душе». Майк не даст прикасаться к ней. На старте все как обычно и девушки абсолютно одинаковы на лица. Толпа кричит и беснуется, какая-то брюнетка выравнивает пять машин, среди которых и Скай, по одной линии, а зеваки ждут шоу. Лишь когда все авто подали сигнал, что готовы, он увидел в толпе теплый взгляд и кожаную куртку... Только ему померещилось, ведь стоило вновь взглянуть — этого уже нет. Но теперь готов и Майк. Он подает сигнал, вхолостую разгоняя двигатель, позволяя вырваться пламени из турбин, что заставляет людей сзади восторженно загалдеть. На трассу выходит девушка чем-то похожая на Тэлл, но это не она. Майк знает точно — Таллинда сегодня в гостях у Анны. На старт! Честер, ты знаешь, что такое месть. Тебе ли не знать. Знаешь и то, что она губит и сжирает все в твоей жизни. Но если ее не выпустить, она сожрет тебя. Ты прости меня, но сейчас она подстегивает, словно кнутом и я уже не остановлюсь. И мне нужна твоя помощь, я не смогу без твоей руки. Ты говорил, что тормоза придумал трус. Ты был прав как никогда. Сегодня эта педаль мне не понадобится. Внимание! Зверь изголодался, и сейчас мы с ним поохотимся на славу. Я уже чувствую, как новые шины жаждут порвать этот асфальт к чертям. Я не подведу, обещаю. Сегодня особенный день. Начало нового. И ты можешь не бояться за меня, мои клыки достаточно наточились об камень мести. Сейчас или никогда. Гони или умри. Я люблю тебя, Честер. Марш!