Ты - мой личный запас морфия 2: Прощение ангелов

Кусок желтой ленты уныло трепался на ветру. Энди вздохнул. Пять лет прошло, как он покинул этот дом, убегая во Францию. Он и сам не понимал зачем пришел сюда. Может, потому что захотелось, может, потому что он увидел Эмму, и воспоминания, и чувства взбудоражили душу, а может, просто потому что этот дом хранил в себе слишком много. Энди не был прежним и никогда не станет им, но в этом доме хранилось то, что он давно уже потерял. В нем все еще жили те части души, которых Энди недоставало. Семья, любовь, вера во что-то светлое и Эмма, — этот дом сохранил всё это в себе. В этом Ди был уверен наверняка. Стоит только сорвать противную желтую ленту и войти. Рука зажала в кулак мерзкую ленту и дернула вниз. Энди прикрыл и глаза толкнул дверь. Старая краска осыпалась мелкими кусочками у ног, в нос ударил запах пыли. Энди поднял голову, ощущая как режет и ноет под ребрами. Его дом превратился в кладбище воспоминаний и уламков прошлого. Всё те же светлые стены, да только мебель сломана и перевернута, журнальный столик разбит, а на кухне всё также пустует чашка недопитого кофе. Сколько он выпил их в ту ночь, когда Эмма заявилась вся мокрая и холодная, словно лед, на его пороге? Три, может четыре, он уже и сам не помнит. Энди оттолкнул ногами осколки разбитой вазы и миновал гостиную, поднимаясь на второй этаж. Дверь в ванную была приоткрыта, и Ди толкнул её. Придурки с улицы много чего разгромили и унесли, но то, что причиняло боль больше всего оставили: грязная одежда Эммы всё еще была здесь на корзине. Энди так хотелось бы сгрести всё это в охапку и вдохнуть этот аромат бананов и морского бриза, да только его уже давно нет. Как и всего, что когда-то было в этом доме. Это всего лишь пустая бетонная коробка с давно забытыми и брошенными вещами. Энди прикрывает глаза и выходит в коридор, тихо закрывая дверь. Когда он заходит в комнату, дышать совсем уж нет сил. Здесь не изменилось абсолютно ничего, словно только вчера они сидели с Эммой на кровати и он утешал её, словно пачка сигарет всегда лежала на этом подоконнике, пепельница была настолько забита, а стакан с виски не пустел, и его футболка, в которой Эмма спала и была в их первую ночь, всегда торчала с под подушки. Энди провел рукой по лицу, будто пытаясь стереть всё с памяти к чертям, наивно полагая, что это действительно поможет. Но правда заключалась в том, что ни черта не могло помочь: ни литры выпитого алкоголя, ни сотни убитых людей, ни тысячи выкуренных сигарет. Париж, Маноск, Токио, Мадрид и Богом забытый Мадагаскар, — ни один город или остров мира не мог унести собой то, что рвало ему душу. Эмма Бридж жила внутри него и всегда будет там жить. Столь хрупкая и нежная, она заполняла собой всё, ни на секунду не уступая место кому-то ещё. Энди видел, слышал и чувствовал её везде. Он слышал её смех из стен дома и видел, когда закрывал глаза. Его сердце обрывалось каждый раз, когда он видел рыжие волосы в толпе, а улыбка, её чертова улыбка рвала душу на куски каждую ночь, когда он засыпал. Энди достал сигарету и закурил, открывая окно. Это было адски больно просыпать по ночам, шарить руками по постели, надеясь ощутить её рядом, одергивать каждую рыжеволосую девушку и понимать, что это не Эмма. Он прожил пять лет в Аду, наивно полагая, что сможет когда-то забыть её, вырвать из сердца и начать жить снова. И когда пошел шестой год, он нашел способ вырваться из чертовой петли времени и адской боли, действительно нашел. И способ был до банальности прост и почти так же невозможен: снести все мосты и преграды, сжечь всю боль прошлого и вернуть её во что бы то не стало, потому что другого выхода он не видел и не знал, потому что по-другому ему не выжить, не прекратить эту невыносимую пытку. Энди чувствовал, как начинает закипать. Ему хотелось убить Фрэнка самим жестоким способом, который он только знал, ему хотелось разорвать все эти чертовы рисунки Эммы, наполненные ужасом и тоской, ему хотелось увидеть на своём рисунке свои черты лица и её счастливую рядом. В кармане загудел телефон, вырывая Энди с раздумий. Звонила Катарина. Прошла всего неделя, а эта старая стерва уже сделала всё, что от неё требовалось. Он был уверен в этом, потому что женщина слишком сильно жаждала избавиться от Бирсака. И парень был уверен, что даже если бы ничего и не было бы на этого Фрэнка, Катарина нашла бы, даже если бы пришлось перевернуть всё вверх дном и начать с момента его рождения. -Да? — Я нашла то, что ты хотел. Через полчаса в кафе Боба в трёх кварталах от твоего дома. Энди усмехнулся и бросил трубку. Всё оказалось куда проще и быстрее, чем он думал. Ди потушил сигарету и закрыл окно, он вытянул футболку с под подушки и вышел с дома, закрывая дверь в это кладбище воспоминаний. Ему больше нечего ловить в этом доме, здесь только мертвая тишина и холод.

***

Эмма в сотый раз наверно за этот вечер кивнула головой на щебетания Дороти. Та всё продолжала трещать о каком-то байкере с Брэдфорда, о своей старой соседке, двоюродной сестре и умершей кошке Джилс. Казалось в этой девушки просто куча энергии. Эмме нравилась Дороти, правда нравилась, но девушка не знала тормозов и не знала когда нужно замолчать. Пять пар выжали из неё все соки, и она еле тащилась с университета, шаркая ногами по заснеженным дорожкам. Энди вернулся в город, и это буквально вышибло землю с под ног, снеся к чертям все стены, которые она выстраивала годами вокруг себя, защищаясь от боли и тоски. А та ночь и вовсе рвала сердце на куски. Она снова чувствовала его касания и запах, он снова целовал и обнимал её, пускай так грубо, нагло и напористо. И было больно, еще больнее чем обычно, и страшно, что ей снова придется вернуться туда назад, в свой омут чертей и безумных чувств. Дороти всё трещала, а Эмма мучила себя угрызениями совести касательно Фрэнка. Ей было с ним хорошо, но она никогда не любила его так, как Энди, она вообще никогда не любила и не полюбит никого, так как Энди. Она снова погрязла в себе, в своей боли, воспоминаниях и своём безумстве, причиняя тем самым Фрэнку боль. Она погрязла в этом и не могла ничего сделать. И это просто убивало её. Дороти поцеловала её на прощание и свернула за угол. Эмма тяжело вздохнула и перешла на другую сторону дороги, сворачивая за угол в местные дворы. К дому Фрэнка было всего два квартала. Благо его не было сегодня дома, кажется он уехал повидать родителей. Эмме захотелось влепить себе хорошую затрещину. Фрэнк любил её и заботился о ней, но она так была рада этому временному одиночеству, что не было сил что-либо поделать с собою. Эмма пулей влетела в подъезд, потирая озябшие от холода пальцы и достала с сумочки ключи. Нужно было ещё забрать почту. Эмма повернула замочную скважину и открыла дверцу. На пол вывалился сверток цветной бумаги, перемотанный красной лентой, и дюжина журналов и рекламных листовок. Эмма подняла сверток, а остальное выбросила в картонную коробку, стоявшую рядом. Она миновал три пролета и, открыв дверь, вошла в дом. Сапоги вместе с курткой полетели в угол комнаты, и Эмма направилась на кухню, ставить на плиту чайник. Руки сами потянули красную ленту и осторожно развернули бумагу. Эмма застонала, закрыла лицо руками и разрыдалась, словно маленький ребенок. Внутри лежала футболка Ди, та самая, в которой она вечно спала, та самая, которую она сняла с себя в их первую ночь, и записка:"Ты — это всё». Эмма рыдала, вздрагивая всем телом, рыдала так громко, что казалось её слышит весь дом, рыдала до боли в легких. Она помнила всё: эту футболку, ту ночь, все те поцелуи и прикосновения, и эти чёртовы слова. Боль заполняла, душила и разрывала на части, голова и глаза болели от слез, а она всё продолжала рыдать, задыхаясь не в силах остановить истерику. Она всё ещё знала и помнила какого это любить Энди Бирсака с голубыми и холодными, словно глыбы льда, глазами.