***
***
Посещение психолога не было чем-то обязательным, но казалось необходимым, в конце концов, я чувствовала себя лучше после каждого сеанса. Разве не в этом весь смысл? Уверена, что так и есть. Триш — так звали моего врача, ей было немного за тридцать, но у меня стойко создавалось впечатление о том, что она знает об этой жизни все, а людей и вовсе видит насквозь, иначе, как объяснить тот факт, что самая первая наша встречала началась не с дружелюбного рукопожатия, а ее сдержанного, но совершенно бестактного вопроса: «Когда в последний раз у тебя был секс?». Признаться честно, мне тут же захотелось уйти, посчитав ее ненормальной, но ноги отказывались сделать и малейший шаг назад, и я подумала — она точно сумасшедшая, мы сработаемся. Не знаю почему, но вся череда долгосрочных отношений, не важно — с друзьями или любовниками, начиналась у меня спонтанно и совершенно по-дурацки. С моей хорошей подругой Морой мы познакомились на улице, тогда стояла ужасная жара, и Мора, как нормальный человек, лакомилась мороженным, а я, совершенно неповоротливый человек, разворачиваясь от ларька, случайно задела ту рукой, оставив то самое мороженое на ее майке. Так мы и стали друзьями. С моим прошлым любовником Майклом, мы познакомились на премьерном сеансе какой-то триллера, не поделив место в кинотеатре. Вышло так, что кассирша пробила нам один и тот же билет на одно и то же место, а так как это был премьерный показ, мест в зале больше не было, и что вы думаете произошло? Этот идиот уселся у меня в ногах. Таких редкостных придурков я еще не встречала, поэтому, какое-то время мы виртуозно занимались сексом, но это было задолго до того момента, когда на первом же приеме Триш задала этот вопрос.***
Шли нудные недели, наполненные своей рутинностью и однообразием, от которого я так мечтала избавиться, но так и не находила в себе сил. Просыпаться от лижущего лицо кота, сделать яичницу, раз в три дня забыть о яичнице и подло спалить ее, крепкий кофе с ложкой сахара, проверка имейлов, правки, правки, правки, довольные заказчики, недовольные заказчики, успокоительные, смс от Триш, раз в пару дней поход на цокольный этаж здания, в любимый и единственный бар, который я когда-либо посещала. В баре работает Аня, моя подруга-Украинка, приехавшая на Манхэттен ради бурной и счастливой жизни, как и любая провинциальная девчонка мечтающая о славе. На счет ее славы я глубоко сомневаюсь, но вот бурная деятельность в ламповом баре по совместительству с ее парнем-начальником, ей была обеспечена. К слову сказать, ее парень был владельцем этого бара, из-за чего у меня бывали постоянные скидки и вся выпивка обходилась мне в копейки, а также я без труда могла оставаться после закрытия, болтая с Аней до глубокой ночи. Все было рутинным, и лишь одно почему-то вызывало у меня неподдельный интерес — окно напротив моего дома, где в восьмом, иногда девятом-десятом часу вечера включался свет, и в лофте появлялась та самая девушка. Сомнительно было говорить о природе ее красоты, ведь между нами всегда были несколько десятков метров, не давая рассмотреть точные черты лица, родинки, возможно, веснушки, возможно, шрамы. Шоколадные волосы всегда аккуратно лежали на ее плечах, лишь несколько раз за прошедшие почти два месяца, я видела, как ее волосы убраны в хвост или нелепый пучок, и то при условии, что она весь день находилась дома. Я искренне не понимала, как она могла не замечать моего присутствия напротив своего окна, ведь практически каждый день, словно это стало уже неким ритуалом, я располагалась у подоконника, читая книгу, делая наброски, слушая музыку или просто смотря на город вокруг, и это, черт возьми, не могло не привлекать внимание! Однако, я ни разу так и не поймала ее взгляда. Не знаю, почему это делало меня в некотором роде одержимой, заставляя наблюдать за ней день за днем, наблюдая все больше, оставаясь по несколько часов у окна, ожидая ее приход с работы и тот момент, когда она погасит свет, чтобы перейти в другую комнату. Все ее чертовы окна выходили на мою сторону, будто бы были зеркальным отражением моей же квартиры. И в тот момент, когда шатенка гасила свет, мое сердце замирало, ведь буквально через две минуты жалюзи в ее комнате опускались, и я могла наблюдать за ее силуэтом, плавно снимающего с себя одеяние. Это было волнительно и стыдно одновременно — наблюдать за чужой жизнью и вскоре осознать, насколько можно узнать человека, даже не общаясь с ним. В те редкие моменты, когда я вставала гораздо раньше ее ухода на работу, я видела ее ежедневный ритуал — она варила себе кофе в чертовой кофемашине , о которой я так мечтала, бегала с зубной щеткой во рту по лофту, на ходу собирая вещи в свою небольшую сумку, постоянно перечитывала какие-то бумаги, отвлекаясь то на ноутбук, то на телефон. Вечером, приходя домой, она чаще всего появлялась с бумажными пакетами, выгружая еду в холодильник и время от времени принося с собой китайскую еду, усаживаясь за свой ноутбук и уплетая, вероятно, лапшу. Все это было таким же рутинным и ничего захватывающего в этом не было, однако я, по каким-то неизвестным мне причинам, не могла оторвать от нее глаз и думать о том, почему в ее квартире я никогда не видела никого, кроме нее? Неужели эта девушка такая же одинокая и потерянная, как и я?***
После очередного сеанса с Триш, я возвращалась домой в приподнятом настроении, купив себе даже домашний цветок, чтобы украсить свой скудный пустующий подоконник. Матильда, моя полосатая серая кошка, которую я подобрала с улицы еще в детстве, радостно бежала мне навстречу, оставляя всю свою коротенькую шерсть на моих джинсах. Матильда была единственным моим утешением в этих стенах, только вот к ней теперь прибавится и цветок. Я заботливо отнесла его к подоконнику, неуверенно выбирая, на какую часть его поставить, левую или правую, но все мои мысли вмиг отвлекло окно напротив. Цветок едва не выпал из моих рук, стоило мне поднять глаза и заметить буквально в паре десятков метров от себя ту самую девушку, живущую напротив. Я могла бы увидеть ее в шикарном вечернем платье, в обычной вытянутой домашней футболке, в строгом офисном пиджаке, в народном костюме Казахстана, в чем угодно, но никак не полностью обнаженную в верхней части тела. Я заметила ее полуголую, разбирающую какие-то вещи на диване, и, вероятно, я так пристально пялилась в шоке на ее грудь, что она подняла голову тоже. И заметила, что я заметила ее. Не знаю, как я должна была отреагировать, но цветок с шумом приземлился на подоконник, и я, с абсолютно красным от стыда лицом, сделала вид, что увлечена своим растением. Последующие три дня я упорно игнорировала окно напротив, и как только во мне разгоралось странное желание посмотреть на то, чем же занята шатенка — я мысленно тут же одергивала себя. Стыд за увиденное переполнял меня с головой, несмотря на то, что у меня никогда не было проблем с тем, чтобы лицезреть на обнаженное женское тело, все это было настолько нормальным, что не должно было вызывать никакого смущения, но тот факт, что я застала соседку в таком положении у нее дома…нагло подглядывая. Я стойко держалась три дня, прокручивая в голове весь алгоритм действий, который могла бы сейчас выполнять девушка, и по моим расчетам, в конечно итоге, у нее было два варианта: либо завесить свои окна полностью шторами, чтобы мои наглые глаза больше никогда не метнулись в ее сторону, либо — она могла бы смотреть в мое окно, проверяя, не слежу ли я за ней снова. Нет. Не так. Это была не слежка, лишь банальное любопытство от чужой жизни, будто бы со стороны, но хотелось бы мне самой, чтобы кто-то наблюдал так за моей жизнью? Как я сюсюскаюсь с кошкой, разговариваю с цветком и ругаюсь матом, когда подгорает яичница? Хотелось бы мне знать, что за мной следят, когда я хожу по комнате, стягивая с себя футболку и ощущая, как чужие глаза буквально прилипают ко мне? Черт, это приятно. В этом что-то есть, чужое внимание. Я была бы куда более брезглива, если это был бы мужчина, который непременно передернул бы на всю эту картину или думал бы об этом перед сном, повторяя тоже самое, но когда на тебя смотрит девушка… она не делает ничего подобного, она просто следит за тем, как прекрасны изгибы твоего тела, как медленно ты касаешься своей кожи, разминаешь шею… После третьего дня я не выдержала, объезжая на своем рабочем стуле на колесиках к окну и видя в нем зажженный свет. Девушки не было, однако, бумажные пакеты терпеливо дожидались хозяйку на диване. Прождав пять минут, шатенка так и не появилась, поэтому, решив не терять время зря, я вновь вернулась к работе. Все мои чертовы мысли были заняты этой странной особой и тем фактом, что я никогда не страдала подобной хренью, подглядывая за чужими людьми в окна. Ужин был скудный, но есть совершенно не хотелось, так что залив овсянку молоком и набросав туда разных фруктов, я прошлась вдоль комнаты, усаживаясь на диван, ровно напротив окна. Она была там. На другой стороне, в другом здании, но физически, мне казалось, что она совершенно близко. Шатенка стояла с каким-то листами в руках, обмотанная чертовым полотенцем, и, клянусь Богом, в этот момент я поняла, что я действительно сумасшедшая. Разве нормальный человек с таким завидным энтузиазмом будет наблюдать за кем-то? Это гребаное отклонение в твоей голове, Кларк — говорю я себе под нос, с трудом пережевывая овсянку и рассматривая девушку: как ее волосы липнут к коже, как сосредоточено ее лицо, как она откладывает листы в сторону и поднимает голову… Овсянка встает комом посреди горла, заставляя меня резко закашлять. Она видит меня. Она смотрит на меня, не отводя взгляд и делает пару шагов в сторону окна. Я тут же решаю, что она хочет задвинуть шторы, чтобы избавиться от моей нагло пялющейся физиономии, но этого не происходит. Она просто наблюдает за тем, как я пытаюсь откашляться и прийти в норму. Я отвожу взгляд первая, поворачивая голову в другую сторону и делая вид, что увлечена чем-то другим, например, мыслями о том, какая я идиотка. И через минуту, когда я мельком смотрю в ее окно, я понимаю, что шатенка ушла.***
Мне трудно предположить, сколько это продолжалось. Две недели? Месяц? Я постоянно видела ее в своем окне и она видела меня. Мы никогда не махали друг другу рукой, не подавали никаких сигналов, ничего. Мы молча смотрели друг на друга, без тени улыбки, и я, честно признаться, не знала, для чего это все было. К тому моменту, когда все сдвинулось с мертвой точки, стояла уже зима, на улице около недели была ужасная пурга, а дома было совсем одиноко, именно по причине своего одиночества, я все чаще заглядывала в бар к Ане, греясь глинтвейном и пробуя ее фирменный ежевичный пирог. В баре всегда играла прекрасная музыка, давая мне благословение иногда работать там по вечерам, вдохновляясь атмосферой вокруг. Так и в тот день, когда метель была особо сильная, я покинула свою квартиру практически с утра, спускаясь с ноутбуком в бар Ани и проведя там остаток своего дня. Аня то и дело подносила мне какие-то сэндвичи, пополняя кружку глинтвейном, и в очередной раз, когда я подняла голову, чтобы поблагодарить ее, слова застряли где-то посереди горла. Стоило хозяйке отойти от меня, как на ее место тут же подошла другая девушка. Та сама шатенка из соседнего дома, в окно которой я пялюсь на протяжении около трех месяцев. Она, не спрашивая меня ни о чем, уселась рядом, ставя перед собой какой-то коктейль. Еще бы, ведь я не спрашивала у нее разрешение на то, чтобы следить за ней на протяжении всего этого времени! — Не хочешь ничего мне сказать? — неожиданно начала она, и, клянусь, я почувствовала легкую вибрацию в моем животе, от того как мягко и прекрасно звучал ее голос. Это были первые слова, которые я услышала от нее, и к моему удивлению, в них не было ни грамма ненависти или раздраженности. Это был обычный вопрос, словно она спрашивает у меня «Который час?» или «Нравится ли Вам этот бар?» или «Тебе нравится видеть меня голой?». От последнего предложения меня здорово вставило, что пришлось прочистить горло, прежде чем ответить. Совершенно невпопад, но какое это имеет значение? — Я раньше не видела тебя в этом баре. — Привыкла видеть меня только в моей квартире, не так ли? — шатенка усмехнулась, притягивая к себе бокал с напитком и делая быстрый глоток. — Ты не могла видеть меня здесь, верно, — кивает та, быстро соглашаясь, — потому что я здесь впервые. Мои окна также отлично выходят на угол твоего дома, как раз, где вход в бар… это было не трудно. Так ты… — девушка чуть улыбнулась, пропуская трубочку меж стиснутых челюстей и наклоняя голову в бок, — у тебя проблемы с алкоголем? Судя по тому, как часто ты ходишь в этот бар… — Это глинтвейн, — растерянно бормочу я, пододвигая свою кружку к ней, словно пытаюсь найти себе оправдание, ее спокойная реакция на все происходящее слегка обескураживает меня — Так что такого привлекательного ты нашла в моих окнах? Девушка усмехается, заставляя меня чувствовать себя полнейшей идиоткой. Завтра же нужно сходить к Триш и прояснить эту ситуацию, ведь происходящее, очевидно, ненормально. Шатенка смотрит на меня с хитрым прищуром, лишая всякой способности говорить, ведь вблизи, в жалких полуметрах от меня — она еще прекрасней. Никаких веснушек, никаких шрамов, но ее лицо куда восхитительней, чем кажется издалека. Она нервно постукивает пальцами по столу, и я медленно возвращаюсь в реальность, ища нужные слова: — Ничего, извини, я просто… — глаза бегают по всему бару, будто бы ища поддержки, но в ответ я чувствую лишь тяжелый взгляд девушки. — Я не знаю, извини, это должно быть, очень неловко, ведь я бы наверняка не хотела, чтобы так наблюдали за моей жизнью. Прости, этого больше не повторится. Шатенка смеется, оставляя на столе недопитый коктейль, и тут же подрывается с места, словно только что услышала то, за чем и пришла сюда. Она пожимает плечами и с этим непонятным для меня молчанием, направляется к выходу, и я невольно вспоминаю ее обнаженные лопатки и спину. Черт, наверное, нужно что-то сделать, но девушка сама делает это за меня, оборачиваясь и вновь обращаясь ко мне: — Кстати, тебе бы тоже не помешало купить какие-нибудь шторы в спальную. Или хотя бы перестать спать голой... Кажется, мое лицо только что воспламенилось от стыда и смущения.