Ты не достоин жалости.

Гарри просыпается, чувствуя нечто твердое, упирающееся в его ягодицу. Он едва осознает суть происходящего и первые несколько секунд тратит на то, чтобы повернуться и осознать, что Луи всё ещё спит рядом с ним, хотя эта ночь не была первой ночью, когда они делят постель друг с другом. Но в задницу Гарри по-прежнему упирается член Луи, и он пораженно распахивает глаза, замечая выпуклость под тонкой тканью его боксеров и в следующую секунду отскакивая от той вещи, которую ему никаким образом не хотелось бы ощущать. Волосы Луи прилипли к подушке, а его умиротворенное лицо покрыла испарина, словно всю ночь он жарился в печи, пока Гарри подкидывал угли. Он выглядит таким свежим и… ангельским, что Гарри не может устоять перед соблазном коснуться его нижней губы, осторожно и невесомо обводя её контур подушечкой большого пальца. Именно в этот момент по закону подлости Томлинсон раскрывает глаза и встречается с растерянным взглядом брата, палец которого замер на чуть приоткрытых губах. Луи улыбается так лучезарно и светло, что все волнения оставляют его брата в считанные секунды, уступая место какому-то трепетному предвкушению. Он намерен весь этот день провести с единственным близким человеком, который, несмотря на отрицание и противоречивые чувства, остался с ним, даже не спрашивая на это разрешение. Гарри предстоит разделить рабочий день с Луи, таким молодым и неопытным, но желающим доказать, что он способен на большее, чем доставлять проблемы. — Будешь теперь будить меня так каждый день? — спрашивает он хриплым после сна голосом и тянется вверх, прогоняя остатки сонливости. Гарри смущённо трясёт головой и поправляет спутавшиеся волосы, стараясь смотреть, куда угодно, только не на Луи, который в свою очередь, приподнявшись на локте, долго изучает его лицо, как будто за ночь Гарри превратился из просто Гарри в восьмое чудо света. — Забудь. Я просто убрал волос, — бурчит он и шатким шагом двигается к стулу, на котором висят его домашние штаны. Щеголять перед Луи в боксерах было по-прежнему опасно, даже если прошло почти полгода для того, чтобы привыкнуть к обнажённым телам друг друга. Гарри чувствует, как взгляд Томлинсона скользит по пояснице, останавливаясь на его заднице, как будто там на самом деле было, на что смотреть (Гарри был слишком скромным для счастливого обладателя чудесного тела). И тогда он решает, что жить с братом с подобными наклонностями достаточно неудобно, именно поэтому часто между ними возникают недоразумения, которые оканчиваются ярким румянцем на щеках Гарри и заливистым смехом Луи, довольного своей маленькой победой в массовом порабощении Стайлса. — Волос, значит, — говорит он с его особой ухмылкой, полной врождённого самодовольства, и натягивает на себя вчерашнюю одежду. — Спасибо, солнце. Гарри оборачивается, чтобы убедиться в том, что насмешка в его голосе — это не плод его больного воображения. Глаза Луи озарены блеском, который знаменует очередное поражение Гарри. Но это не значит, что в его правилах сдаваться без боя. — Мне нужно было принести салфетку? Или разбудить тебя, чтобы ты смахнул волос с лица? — Нет, я же поблагодарил тебя. В чем проблема? — тон Луи по-прежнему забавляющийся. — Зато теперь ты знаешь, что не так уж и страшно касаться меня, верно? — Бред собачий, — отвечает Гарри чуть резче, чем предполагал, но в ответ на это Луи звонко смеется, а вокруг его глаз собираются те самые глубокие морщинки, которые так нравятся Гарри, которые он однажды запечатлел на пленке и вставил в список особо важных воспоминаний. — Ты приготовил кексики? — спрашивает Луи, следуя за Гарри на кухню и даже не удосужившись заправить постель. — Я проснулся на пару минут раньше тебя. Прости. — Приготовим яичницу, — его голос пропитан нежностью, когда между бровей Гарри пролегает складочка, и он кусает губу, чувствуя себя виноватым за то, что проспал чуть дольше и не успел приготовить привычный для них традиционный завтрак. Луи долго и слишком внимательно наблюдает за ним. Как Гарри нервно дергает рукой, пытаясь в пятый раз включить злосчастную плиту, как он пританцовывает на месте, покачиваясь из стороны в сторону, когда Луи включает радио так громко, чтобы слышали их соседи. Это утро было слишком добрым, поэтому он считал большим упущением — позволять другим тратить свои хрупкие ценные минуты на никому не нужный сон. Пока Гарри выливает яйца на горячую поверхность сковороды, Луи оставляет поцелуй на его виске и исчезает в ванной, чтобы принять душ перед началом первого рабочего дня. Стайлсу кажется, что его трясет намного больше, чем его нового ассистента, потому что, если Луи покажет себя с его худшей стороны, то авторитет Гарри покатится с крутой горы на самое дно. Не то, чтобы он стеснялся своего брата… он, блин, стеснялся. Он чертовски стеснялся его невоспитанности, демонов, правящих на троне его души, его длинного языка и желания использовать любую возможность ради своих интересов. Это было несправедливо по отношению к стараниям Луи стать лучше, но он сам виноват в том, что Гарри вынужден опасаться каждого его слова или неверного шага. Луи не тот, кто так просто уживается в коллективе, а коллектив Гарри стал ему родным, маленькой семьей, такой талантливой и такой надежной. А Луи привык получать либо всё, либо ничего, и именно это его погубит. Луи садится за стол с накрытой полотенцем головой. Его глаза ещё сонные, и он с трудом фокусирует взгляд на Гарри, когда тот ставит перед ним тарелку с горячей яичницей и свежими тостами. Он ободряюще улыбается парню и слегка сжимает его плечо, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы на некоторое время прогнать все его волнения и тревоги. Луи завтракает так, будто не ел несколько лет. Гарри надеется, что всему виной его превосходные кулинарные способности, но потом вспоминает, что вчера вечером им так и не удалось нормально поужинать. Он благодарно мычит, закидывая очередной кусочек в рот, и Гарри лишь скромно улыбается, пытаясь переварить мысли о том, насколько важно быть нужным. А ещё важнее быть нужным для Луи, который утверждал, что он не нуждается ни в ком, кроме самого себя. — Я сегодня за рулем, — с необычным для Томлинсона энтузиазмом говорит он, оббегая машину и, не дожидаясь разрешения, запрыгивает в салон автомобиля. Гарри смотрит на это с чуть сдвинутыми бровями, коротко вздыхает, возведя глаза к чистому голубому небу, и нехотя открывает дверь пассажирского сидения. Теперь он даже свою машину водить не может. Чудесно. — Если ты сделаешь больно моей ласточке, я тебя убью, — говорит Гарри, прежде чем вручить Луи ключи. — Не будь таким грубым. Ты знаешь, что я вожу, как Боженька, — он поворачивает ключ зажигания, и машина издает привычный рев, ласкающий уши парней. Гарри скрещивает пальцы, всем телом вжимаясь в сидение, и вспоминает пару молитв, прежде чем Луи жмёт педаль газа. Тогда все мольбы о спасении уступают место внимательности, натянувшей струны накаленных нервов до предела. — Я должен приносить тебе кофе. На этом мои обязанности заканчиваются, так ведь? Потому что я шел к тебе на работу, надеясь ограничить себя лишь валянием дурака, — произносит Луи, растягивая губы в предвкушающей улыбке. — Ничего подобного. Ты будешь носить бумаги, помогать мне со всякими глупыми формальностями, ведь у меня всего две руки, а этого в большинстве случаев недостаточно. Гарри наблюдает за тем, как ловко Луи выворачивает баранку руля, как трепещут его ресницы и напрягаются мышцы рук, когда что-то движется не по его плану. Он, кажется, погружен в свои собственные мысли, и это вовсе не мешает следить ему за дорогой. Все волнения Гарри отходят на задний план, и он позволяет себе расслабиться. Они останавливаются у пекарни. Гарри исчезает за дверьми здания, чтобы набрать выпечки для плотного и вкусного ланча. По возвращению в салон машины его встречает запах сигаретного дыма, полупрозрачной пеленой расстелившегося по всему автомобилю. — Если я ещё не говорил, что здесь запрещено курить, то сейчас, я думаю, самое время тебе об этом узнать, — Гарри кашляет в кулак и кривится, но Луи это не особо волнует. Он отстранённым взглядом вглядывается в проезжающие мимо автомобили, пока не докуривает сигарету и не выбрасывает бычок в приоткрытое окно. — Я хочу съехать, — говорит он, когда машина вновь начинает тихо рычать. Гарри любит этот звук. Обычно он действует, как микстура от всех проблем после долгого рабочего дня. Но сейчас только утро понедельника, а звук мотора впитывает в себя слова Луи, создавая нечто, что режет Гарри на части. Это больше не успокаивает. Ни капли. — Что? — единственное, что он может выдавить из себя под внимательным взглядом Луи, сосредоточенном на перемене в выражении его лица, которая, он уверен, была заметна даже с соседней планеты. — Я не хочу больше сидеть у тебя на шее. Прости за все твои сорванные свидания по моей вине, за потраченные на меня впустую сбережения, за недопонимания и капризы. Я не буду лгать о том, что я не ценю тебя. Я пиздецки ценю тебя, Хазз. Я… Слова застревают у Луи в горле, и он прикладывает ладонь к верхней части груди, как будто пытаясь подавить острую боль. Грудь вздымается часто и высоко, и Томлинсон сжимает губы так крепко, словно слова, которые он пытается утаить, могли бы произвести эффект похлеще атомной бомбы. Неужели ему было недостаточно хорошо с Гарри? Почему он решился на этот шаг, когда Гарри только принял Луи, как самую необходимую и незаменимую частичку своей жизни? Доверие, выработанное мордобоями и скандалами, оказалось никому не нужным. — Я не знаю, — произносит он тихо, боясь собственного сломленного голоса. — Это твоё решение, я не в праве указывать тебе, так ведь? Почему-то это совершенно не то, чего Гарри мог бы желать. Может быть, пять месяцев назад он бы скакал от радости до самого потолка и даже помог бы Луи собрать купленные Гарри вещи в чемодан. Но сейчас в груди по какой-то причине разрастается маленькая черная дыра, не подчиняющаяся контролю. В эту самую минуту начинается разрушение. — Судя по твоей перепуганной мордашке, ты не ожидал этого, — Он смеется тихо, так, будто за переливами колокольчиком скрываются горячие горькие слезы. Гарри слышит воображаемые всхлипы, когда по салону машины распространяется звонкий смех. — Судя по твоему истеричному хохоту, ты всем доволен, — произносит Гарри чуть резче, чем предполагалось. — К чему всё это? Ассистент, новая жизнь? — Чтобы проводить больше времени с тобой, я думаю. Сердце Гарри больно бьет по ребрам, выстукивая странный неразборчивый бит. Гарри жарко и холодно одновременно, поэтому, остановившись у фотостудии, он выходит из машины в надежде остудить горячее лицо под легкими порывами ветра. Палящее утреннее солнце обжигает кожу, и под скоплением различных эмоций мысли Гарри путаются, превращаясь в неразборчивые и пугающие. Он думает о том, насколько пустой станет его квартира без Луи. Он представляет себе белоснежную постель, слишком большую для него одного кровать, холодный мрак комнаты и молчание, давящее на каждую клеточку тела. — Ты в порядке? — спрашивает мальчишка, облокотившись о капот. Он скрещивает руки на груди и чуть склоняет голову к плечу, с легкой улыбкой на губах наблюдая за тем, как Гарри начинает трястись от страха. От страха остаться одному. От страха потерять Луи. С садистской улыбкой он смотрит на брата, ожидая слез и просьб остаться. — Всё замечательно. Я уважаю твое решение, — произносит он, дрожащими пальцами поджигая конец сигареты и жадно вдыхая ядовитый дым. — Я виноват в чем-то? Просто скажи, что я сделал не так. Луи медленно качает головой из стороны в стороны. Он делает шаг навстречу Гарри, а тот прячет взгляд за кудрявыми локонами, делая затяжки одну за другой, как будто без едкого дыма у него не было бы возможности дышать. Томлинсон оказывается совсем близко, и Гарри делает шаг назад, потому что знает, что так нужно. Но в последнее время толкование его чувств чаще всего обманчиво. Луи упрямо следует за ним и в один момент выхватывает сигарету из цепких пальцев, оставив Гарри без его успокоительного, производящего сомнительное действие. Парень спиной вжимается в стену здания, надеясь исчезнуть в ней, чтобы не видеть васильковых глаз напротив, зрачки которых сузились от яркого солнца. Он в ловушке, построенной им самим, в ловушке собственных принципов, моральных устоев, привитых церковью, и мнения общества, запрещающего ему желать то, что он так сильно жаждет сделать, глядя на тонкие губы молодого парня, глядя на него, такого юного и в свои годы такого порочного. В глазах-сапфирах Луи неопределенность, он борется с соблазнами, восседающих на троне его души, стоит на перепутье, взвешивая каждое из возможных решений. Стайлс надеется, что он станет его решением. Он просто надеется, что Луи выберет его, как Гарри однажды выбрал Луи в качестве единственного живого существа, всегда находящегося под боком. Ему необходим Томлинсон так же, как и самому Луи необходим Гарри. По крайней мере, Стайлсу хочется в это верить. Верить в то, что два сантиметра между их приоткрытыми губами — это не просто два сантиметра, а граница между их привычной физической близостью и чем-то большим. Одна ладонь касается щеки Гарри, а вторая дразняще скользит вниз по фланелевой рубашке и находит свое место на талии, притягивая дрожащее тело к другому уверенно и крепко, и Гарри забывает о том, что дышать — это необходимость. Сейчас он дышит Луи, как будто тот превратился в доступный только для него одного воздух. — Ты виноват в том, что родился таким чертовски горячим псевдонатуралом. Дыхание Луи обжигает подбородок и участок шеи, когда Гарри отворачивается в попытке удержаться от соблазна, но маленькая ладонь заставляет его столкнуться с пронзительным взглядом суженных от солнечного света глаз. Он смотрит требовательно и властно, точно зная, что Гарри больше не сможет сказать «нет». — Если ты попросишь, я могу остаться. Только просить нужно очень старательно, — губы Луи искривляются в кривоватой улыбке, обнажая белоснежные зубы, тогда как глаза Гарри становятся размером с вселенную. — Что я должен сделать? Ты предлагаешь мне умолять тебя остаться? — произносит он и толкает парня в грудь. -А не охерел ли ты часом? Луи отходит от Гарри на пару шагов, приподняв руки над головой в примирительном жесте, но желание ударить его было сильнее голоса здравого рассудка. — Ты такой милый, когда злишься, — говорит он. — Серьезно, ты как озлобленный котенок. — Вали на все четыре стороны, подхалим. Если ты думаешь, что можешь играть со мной, то готовься получить по морде, — шипит Гарри и толкает его в плечо. — Ты мне нравишься, Стайлс, — произносит Луи, схватив его за запястье. — Именно поэтому я съезжаю к Найлу. Я всё ещё верю, что это лечится. — Я старался вести себя с тобой по-человечески, что у тебя никогда не получалось. Я нравлюсь всем, Томлинсон, — сквозь сжатые зубы произносит он. — Ты мне нравишься не как человек, не как брат или ещё хуй знает кто, — тихо говорит Луи, и Гарри замирает, когда поступающая информация доходит до затуманенного сознания. — Прости, что? — Я влюблен в тебя и хочу убить эту заразу в себе, пока это не зашло слишком далеко. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Луи говорит об этом с поразительной легкостью тем временем, как Гарри пытается найти ту самую грань между сладкой ложью и убийственной правдой. — Мы же братья, — шепчет Гарри, позволяя себе прижаться щекой к щетинистой щеке Луи. — Нас ничего не связывает кроме брачного договора родителей. Не будь королевой драмы, солнце. Он жмурится, наслаждаясь темнотой, пока Луи руками обвивает талию Гарри, прижимаясь к нему так крепко, насколько возможно. Страшно взглянуть в синеву его глаз и увидеть там искренность. Трудно воспринимать слова Луи, как правду, когда жить ложью было намного проще. Вопрос в том, хочет ли Стайлс и дальше жить проще. Он распахивает глаза и смотрит на приоткрытые губы, которые пытаются выпустить пару лишних слов, но в конце концов закрываются, когда их обладатель решает, что они сейчас явно не к месту. Гарри спиной вжимается в шершавую стену. На улице жарко, а по смуглой коже Луи стекают редкие прохладные капли пота. Чертовски жарко для Лондона. Стайлс, одолеваемый странным порывом, наклоняется чуть ближе, стирая те самые два сантиметра, совсем чуть-чуть, чтобы просто понять, что он готов. Но Луи не делает ничего, чем сбивает с толку и одновременно защищает от одной из самых больших ошибок в его жизни. Этого не должно случиться, и Томлинсон всё прекрасно понимает. — Тебя ждут на рабочем месте, большая шишка, — усмехается он и, обеими руками сжав напряженное предплечье Стайлса, тащит его к входу в здание, тогда как сам Гарри в это время пытается разогнать туман, окутавший его мысли плотной пеленой. Когда двери лифта раскрываются на пятом этаже после характерного противного звона, вся уверенность мальчишки испаряется, и он сжимает руку Гарри ещё крепче, так, что его тонкие пальцы с силой впиваются в бледноватую кожу. Гарри едва слышно шипит, но не отдергивает руку. — Мистер Стайлс, вы опоздали, — произносит Джиджи с той самой укоризной в мелодичном голосе, от которой Луи хочется сжаться в комок в одном из углов студии. — Знаете, я рассчитывала на вашу пунктуальность, но вы десятью минутами опоздания подорвали моё доверие. Гарри взглядом дает понять, что Луи не стоит вмешиваться, и тот, собрав всю силу воли в кулак, бросает на девушку и её агентов предупреждающий взгляд. Гарри чувствует себя так, будто он надежно скрыт за каменной стеной. — Я прошу прощения, милая. Уверен, что тебе тоже приходилось сталкиваться с пробками в Лондоне. И прошу, давай без фамильярности, ты пугаешь этого мелкого ублюдка. На её лице расцветает яркая улыбка, и она падает в объятия Гарри, утопая в сильных руках друга. — Кендалл ещё в гримерке, поэтому у тебя даже есть пару минут, чтобы выпить кофе, — тихо говорит Джи, пальцами невесомо смахивая невидимый мусор с плеча Гарри. — Я просто хотела произвести впечатление на твоего милого ассистента. Она подмигивает Луи, на что парень вопросительно вскидывает бровь и в защитном жесте скрещивает руки на груди, словно изолируя себя от умелого кокетства востребованной модели. Она мило щурится, окидывая его любопытным взглядом, и переводит взгляд на Гарри в немом вопросе. Этой девушке удалось покорить сердце фотографа буквально за пару часов их первой съёмки. Джиджи не была похожа на других моделей, думающих, что они достойны восседать на троне во главе всего мира. Она энергична, подвижна и проста, насколько простой может быть девчонка из соседнего двора. Гарри любил её озорную улыбку и по праву считал мисс Хадид одной из своих самых близких друзей. Кендалл запрыгивает на его спину, утыкаясь носом в щеку, на которой появилась чудесная ямочка, такая глубокая и милая, что губы Луи на долю секунды растянулись в нежной улыбке. — Хватит нежностей, идите на площадку, — хихикает Гарри, и Кендалл, оставив поцелуй на его щеке, хватает Джиджи под руку и тащит её к оборудованной съемочной площадке. — Мистер Томлинсон, не могли бы вы забрать почту у секретаря? — Мистер Томлинсон? Серьезно? — Луи фыркает, но после, заметив разительную перемену в выражении лица брата, сжимает губы и лениво топает к лифту. Работа текла бурным потоком. Модели не успевали сменять друг друга. Заказчики жестоко скидывали свои требования на голову Гарри и его команды, а всё, что делал Луи — одной рукой тыкал пальцем в экран телефона, а другой — наливал чай для Гарри. Он действительно думал, что одно его присутствие способно всё улучшить, а Стайлс тем временем поражался его детской наивности и огромной лени. Лишь иногда он заглядывал через плечо брата для того, чтобы оценить снимки, выведенные на экран компьютера и, потрепав кудрявого за щеки, вновь возвращался на свой маленький стульчик, скрещивая ноги и хмурым взглядом пялясь в яркий экран. — Это всё не то, — Гарри рычит, нервно нажимая кнопку мыши и перелистывая фотографии почти со скоростью звука. Освещение казалось ему дерьмовым, грим казался ему дерьмовым, и сам себе, как профессионал, он не очень-то нравился. Луи лишь наигранно тяжко вздыхает, поднимая на Гарри замученный взгляд, как будто он не сидел весь рабочий день на столе, а впахивал на пшеничном поле. — Площадка слишком большая для него одного. Возможно, стоит немного изменить ракурс, — говорит он тихо, пальцами потирая подбородок и взглядом эксперта разглядывая молодого парня, сидящего на стуле перед камерой на фоне белого полотна. — Может быть, ты прав, — Гарри кряхтит и стонет от усталости, пока пытается отыскать нужный ракурс, передвигая модель по отведенной для съемки площади. — А может быть, нет. — Кто тут, в конце концов, профессионал, солнце? — Луи кладет телефон на стол и подходит к модели, раз хрустнув пальцем и довольно усмехнувшись. — Сейчас папочка всё разрулит. Пока Луи усаживает парня, Гарри успевает запечатлеть на снимке их обоих, потому что считает, что это важно — ловить каждый момент, когда Луи в кадре. Особенно, когда после утреннего разговора каждая секунда, проведенная с Луи, становится подарком судьбы. Ещё немного, и он исчезнет из квартиры Гарри вместе со своими вещами, теплом своего тела и запахом фруктового геля для душа Стайлса. — Так идеально, — произносит Гарри, и Луи победно сжимает руки в кулачки, улыбаясь так, что его глаза превращаются в маленькие щелочки, а вокруг них созвездиями рассыпаются морщинки. Найл соглашается подъехать за ними на такси, и вместе с ним они отправляются в клуб, чтобы стряхнуть напряжение после первого рабочего дня. Гарри не помнит, когда он в последний раз выбирался в шумные места, когда в последний раз подсаживался к красивой девушке и угощал её коктейлем, когда его тело поглощал водоворот других тел на танцполе. Это исчезло с тех пор, как в его жизни появился низкорослый шатен, перевернувший его жизнь. — Мне звонил Лиам сегодня, — произносит Найл, наклоняясь к уху Гарри, сидящего на пассажирском сидении рядом с водителем такси. — Он сказал, что ему жаль. И, возможно, он будет ждать нас в клубе. — Спустя почти полгода? — Гарри удивленно вскидывает брови, пока Луи только начинает соображать, о ком идет речь. — Он рехнулся? — Если он подойдет, я выбью из него всё дерьмо. Он не должен был изолироваться от Гарри, когда насолил ему я, — уверенно заявляет Луи, задумчиво глядя на свои скрещенные на коленях пальцы. — Он дерьмо. Такое же, как и его бывший женишок. — Следи за языком, Томмо, — небрежно бросает Найл, цепляясь за предплечье Гарри. — Просто будьте снисходительными, у него были трудные времена. — Хотел бы я верить, что ему действительно жаль, — Гарри судорожно вздыхает, переводя взгляд на освещенную уличными фонарями и неоновыми вывесками дорогу. — Подумай, прежде чем впускать его в зону твоего доверия. То, что он так просто избавился от тебя без всякой причины, не делает его твоим близким другом, — голос Луи тихий и уверенный. Он знает, о чем говорит, но Гарри не уверен, стоит ли ему прислушиваться к советам, навеянным старой враждой. — Я сам всё решу, голова всё ещё на плечах. Гарри курит у входа в клуб, прежде чем войти, посылая Найла и Луи занять места у барной стойки. Блондин исчезает в толпе, предварительно бросив на встревоженного друга заботливый взгляд, а Луи обхватывает его талию со спины, носом утыкаясь в изгиб шеи и вдыхая ставший привычным и родным сладкий аромат. — Ты должен понять, что тот, кто предал один раз, предаст снова, — шепчет он. Гарри несколько раз кивает, наполняя легкие горьким дымом и выдыхая его тонкой струёй. Он на секунду прикрывает глаза, чувствуя горячее дыхание брата на своей коже и расслабляется, предоставив себя надежным рукам. Они вместе продвигаются к барной стойке. Гарри морщится от непривычно громкой музыки, биты отдаются вибрацией в голове, и он просто хочет забыться за текилой или чем-нибудь крепче. Луи переплетает свои пальцы с пальцами парня, боясь потерять его среди моря незнакомцев, и Гарри кажется это настолько интимным, что его сердце делает кульбит. Ободряющая улыбка, видная даже в темноте, прерываемой цветными бликами, и вовсе крадет его способность дышать. Гарри поднимает взгляд с переплетенных пальцев и встречается с растерянным взглядом карих глаз. Лиам не знает, что сказать, он смотрит на их руки и хмурится, а Гарри тем временем подавляет в себе желание вмазать ему за всё время ожидания, за всё то время, когда он был невидимкой для Стайлса и остальных. — Что с тобой не так? — спрашивает Гарри, не удивляясь сорвавшемуся на середине фразы голосу. Лиам мотает головой и тянет к нему руку. Парень позволяет коснуться себя, игнорируя боль в районе груди, он позволяет Пейну сжать себя в объятиях, позволяет подрагивать его плечам, позволяет ему шептать глупости в район шеи. Просто потому, что Лиам всегда был его другом. — Прости меня, я был идиотом. Мы помирились с Зейном, не совсем, но мы на пути к этому. Я так сильно облажался, позволив тебе исчезнуть из моей жизни. Гарри притягивает парня ближе, игнорируя раздражённый взгляд Луи, который за пару секунд осушил два шота и уже упрашивал Найла потеряться на танцполе. — Мы поговорим об этом позже, — говорит Гарри и легонько хлопает его по плечу. Лиам кивает, жадно хватая ртом воздух и смахивая пот со лба тыльной стороной ладони. — Я хочу потанцевать с тобой, — шипит Луи и, схватив брата за запястье, утягивает его подальше от компании только что воссоединившихся друзей. Музыка оглушает, а красота Луи, освещаемого лишь яркими пятнами прожекторов, сводит с ума. Гарри неуверенно двигается, пытаясь создать хотя бы видимость танца, но Луи решает взять его дальнейшее раскрепощение в свои умелые руки. Он хватает Гарри за задницу, притягивая его к себе резко, не давая возможности сопротивления. Воздух пропитан сигаретным дымом, запахом алкоголя и пота, и, несмотря на это, Гарри наслаждается каждой минутой, проведённой здесь. Возможно, потому что рядом Луи, который ведет его за собой, подстраивая движения Гарри под свой особенный ритм, выбивающийся из общего. Он старается сократить дистанцию между ними, привлекая брата ближе, касаясь его там, где не стоит касаться, и когда его ладонь задевает пах парня, Гарри стонет, скорее от неожиданности, чем от вспыхнувшего внизу живота очага возбуждения. — Ты такой прекрасный, — Луи прижимается губами к уху Гарри. — Такой гибкий, что я не могу игнорировать грязные мысли. Это была та самая граница, которую Гарри не должен переступать. Но он почему-то трется о Луи, он дышит Луи и уже минут пять пялится на его губы, которые тот без устали кусает, сам того не осознавая. Гарри вспоминает разговор у машины и по-прежнему не может принять, что Луи влюблен в него. Это кажется таким простым и вполне ожидаемым фактом, но в то же время никто бы никогда не подумал, что Луи способен испытывать что-то кроме отвращения и ненависти к людям. Гарри тоже чувствует нечто совершенно новое, уже не связанное с его членом, упирающимся в молнию джинсов. Хотя и его возбуждение, которое спровоцировал Луи, играет важную роль. Просто сам факт, что он может хотеть Томлинсона, как парня, как человека, которого можно трахать, не укладывается в его голове. Но есть нечто на духовном уровне, ещё не до конца ему понятное. Желание быть рядом с ним каждую минуту, желание заботиться о нем и становиться лучше вместе с ним являются основными критериями его влюбленности. Гарри не отрицает, что он влюблен, но когда стало понятно, что Луи это не нужно, он просто прячет это чувство глубоко внутри. Луи хочет, чтобы это исчезло, ему необходимо пережить это, как очередную проблему его и без того дерьмовой жизни. И все его слова, противоречащие его действиям, причиняют Гарри нестерпимую боль, которую он надеется залить алкоголем так скоро, как только возможно. — Будь со мной сегодня ночью, — Гарри хнычет, когда рука Луи сжимается на затвердевшей плоти. — Не оставляй меня в таком состоянии, прошу тебя, Лу. В глазах Томлинсона загорается огонь, когда губы Гарри приоткрываются, а на его лбу пролегают несколько морщинок, показывающих, насколько он напряжен и как сильно ему нужна разгрузка. — Поехали домой, Гарри, — они едва соприкасаются губами, прежде чем Гарри срывается с места и тянет его к выходу.