Ты не достоин жалости.

Квартира Гарри теперь пахнет не только домашним уютом и заботой. Луи чувствует, как аромат животной страсти пронзает его вены электрическими разрядами, будто бы они составляли единую крепкую систему сетей, по которым движется ток. В животе Томлинсона растекается плавленая сталь, затрагивая все нервные окончания. Он чувствует каждое дуновение ветра, пока они с Гарри из такси в обнимку заваливаются в подъезд. Его зрение настолько чувствительно, что он без труда перескакивает через ступени, даже если лампы в подъезде вчера дожили своё. Он смеётся, глядя на перепуганное лицо Стайлса, и тот нежно улыбается, когда понимает, насколько глупым выглядит в глазах Луи. Но тот так не считает, Гарри тот, кого он так сильно хочет прямо сейчас, чьи сияющие глаза притягивают влюбленные взгляды, а губы, яркие и пухлые, возбуждают в парне грязные неприемлемые мысли. Пока Гарри дрожащими от неистового возбуждения длинными пальцами, увешанными кольцами, вставляет ключ в замочную скважину, Луи прижимается грудью к его спине, так медленно и дразняще покусывая нежную кожу шеи и после зализывая маленькие ранки, которые обозначали особую связь между ними двумя, связь которую вряд ли кто-либо из них мог объяснить постороннему или даже самому себе. Это просто то, что есть, сладкое, нежное и одновременно страстное и грубое. Луи хочет, чтобы Гарри принадлежал ему так же, как сам Луи готов посвятить себя Гарри. Они обязательно поговорят об этом утром, краснея и стыдясь грязных смелых слов, сказанных во время движений их тел на чистых простынях, но сейчас есть кое-что важнее глупых разговоров — близость. Гарри чувствует, как Луи промежностью трётся о его ягодицы, и ключ даже пару раз выпадает из его рук, а подъезд пронзает томный стон кудрявого, когда Луи тянет его за волосы и впивается в пухлые губы. Первый поцелуй с парнем не похож ни на что, что когда-либо могло представиться Стайлсу даже в самых странных для него фантазиях. Он яростно сминал тонкие губы, развернувшись к нему и вжавшись спиной в дверь до боли в лопатках, не страшась увидеть на своем теле множество синяков. Губы Луи мягкие, движения языка в его рту непредсказуемо приятные, досконально исследующие его. В один момент их зубы сталкиваются, и Луи тихо смеется, не смея прервать поцелуй ни на секунду, а Гарри обхватывает его голову ладонями бережно, несмотря на то, как сильно ему хочется вдалбливать это красивое тело в кровать. Луи целуется так, как никогда не целовала Гарри ни одна девушка. Может быть, на этом сказывается огромной опыт парня, но Стайлс не хочет думать об этом, потому что сейчас он здесь, целует одного его, а не кого-либо ещё, и это кажется ему таким важным и судьбоносным, что сердце, до этого трепетавшее с особой быстротой, сейчас норовило пробить ребра и выскочить наружу. Луи протягивает руку, открывает заскрипевшую дверь и, обвив талию парня руками, медленно, в шаг с ним, двигается в сторону спальни, не разъединяя их губы. Гарри благодарно мычит, когда Томлинсон ногой прикрывает входную дверь и по пути к кровати стягивает с них рубашки. Гарри не замечает, как в следующую секунду он оказывается подмятым под маленьким, но крепким и подтянутым телом парня, а его губы неистово бродят по оголённой коже, выискивая чувствительные места. Стайлс возбужден до предела, он хочет большего, но не знает, что ему делать дальше. До того момента, как Луи начал стягивать с него штаны, Гарри даже не думал о том, что он когда-либо сможет дойти до этой точки. Вся его решимость почему-то канет в небытие, когда маленькая рука бережно обхватывает его член. — Всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает Луи, замирая, когда замечает расширившиеся глаза и до боли прикушенную губу брата. — Я не знаю, — тихо говорит Гарри, прикрывая лицо руками. – Я, блин, не знаю. Он не знает, почему Луи, голый и от этого ещё более прекрасный, нависает над ним, властно обхватывая его член маленькой ладошкой. Он не знает, почему он так сильно боится их близости, но мог уверенно сказать, что после этого появятся новые вопросы, хотя и от тех, что уже были, у Гарри кругом идет голова. Он также не знает, что сказать человеку, яркость глаз которого затмевает солнце, человеку, который обращается с ним так любовно-бережно, что бабочки в животе Гарри выделывают тройные сальто. — Если ты не готов сделать это, я пойму, — Луи отпускает его член и прижимается ко лбу Гарри губами, оставляя на нем долгий и заботливый поцелуй. Поцелуй сжигает все его сомнения, взращивает и выпускает наружу ту уверенность, которой ему не хватало, и ещё кое-что, что смогло бы окрылить Гарри, заставить почувствовать себя сильнее и храбрее. Поцелуй пробудил в нем не влюбленность, которую он так часто и безнадежно познавал, а искреннюю любовь, пока что слабую, только зарождающуюся. Но и в этом маленьком высоком чувстве достаточно силы, чтобы отобрать у Гарри все его страхи. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — дрожащим голосом произносит он, чувствуя приятную тяжесть в вставшей плоти. Член Луи скользит по подтянутому животу, и Гарри поддается вверх, чтобы усилить трение. Он действует на уровне инстинктов, запуская пальцы в растрёпанные волосы, языком дрязня колечко в нижней губе, отчего Луи протяжно стонет. Гарри находит его первое слабое место и победно улыбается, после чего Луи кусает его нижнюю губу, и Стайлс чувствует металлический привкус на языке. — Я никогда не сделаю тебе больно, солнце, — тихо говорит Томлинсон, возвращая ладонь на нужное место и сделав пару быстрых движений, отчего дыхание Гарри сбивается и становится шумным и тяжелым. — Скажи мне, если тебе что-то не понравится. Обещай, что не будешь молчать. Он пальцем проводит по россыпи татуировок на руке, а губами припадает к набитым на груди двум птицам. Соски Гарри становятся следующей целью Луи. Парень прикрывает глаза, отдаваясь новым ощущениям, и едва слышно постанывает, когда язык Луи изучает один, пальчиками играясь с другим. Ему кажется, будто кровь в его теле становится горячее, будто воздух в комнате тоже становится горячее, и даже в холодильной камере вместе с Луи он не смог бы найти ни капли прохладного свежего воздуха, способного насытить собой его лёгкие. И сам Луи достаточно горяч для того, чтобы по коже Гарри беспрерывно бегали мурашки, чтобы он сам вздрагивал, ощущая очередной поцелуй на ключицах, на которых уже красовались свежие засосы. Луи двигается ниже, не оставляя без внимания ни сантиметра тела, нервы которого были накалены до предела. Парень останавливается на маленьком животике, оставляя поцелуи в районе пупка, и тогда в голове Гарри вспыхивает новая тревожная мысль: рот Луи слишком близко к члену Гарри. Он боится этого и так сильно хочет, что практически начинает скулить от разрывающих его противоречий. Гарри бедрами поддается навстречу лицу партнера, и тот довольно улыбается, искоса поглядывая на умиротворенное лицо Гарри, приоткрытые зацелованные губы и подрагивающие ресницы. — Мой мальчик, — шепчет он, совершая еще несколько резких движений рукой. — Мой маленький мальчик. Как много я могу с тобой сделать. Ты такой сексуальный подо мной, такой хороший и чертовски милый. — Луи, пожалуйста, — хнычет Гарри, понимая, что если он сейчас же не получит свою разрядку, то просто-напросто взорвется от нетерпения и небывалого возбуждения. – Луи, Луи. Томлинсон наслаждался своим именем, срывающимся с влажных губ, хриплым голосом обладателя, произносившего его с мольбой и упоением. Ничье «Луи» никогда не звучало красивее, чем «Луи» Гарри. — Произноси моё имя, малыш, когда я начну растягивать тебя. Твоя дырочка была создана для моих пальцев и для моего члена, правда? Гарри кивает множество раз, боясь разрыдаться от недостатка прикосновений. Чем меньше контакта между их телами, тем сильнее Гарри хочется его вернуть, увеличить в множество раз и наслаждаться этим до потери сознания. Он готов кончить только от прикосновений Луи, но тот дразнит своего мальчика, желая получить от него всего понемногу и взамен отдать столько же. — Я мог бы дать тебе всё, что ты хочешь, — говорит Луи, дразняще касаясь конца члена кончиком языка и слизывая каплю естественной смазки. — Такой сладкий. Луи поднимается с кровати, и Гарри хочется кричать, чтобы вернуть его обратно любой ценой, хотя сегодня утром это последнее, что он позволил бы себе сделать. Никогда Гарри не хотел унижаться так, как сейчас. Он был готов подчиняться крошечному существу, отыскавшему припасённую в своей сумке смазку и резинку. Луи раскатывает презерватив по возбужденной плоти, пока Гарри цепляется взглядом за его часто и высоко вздымающуюся грудь. Под лунным светом Луи ещё больше похож на эльфа, которого часто Гарри рисовал в своем воображении, пока был мальчишкой и, лежа в постели, слушал мамины сказки. Теперь же ему хочется попробовать этого эльфа на вкус, вылизать каждую клеточку его тела так же, как Томлинсон проделывал это с Гарри уже в течение самых лучших двадцати минут в его жизни. — Покажи мне, каким гибким ты можешь быть, — томно произносит Луи, смазанными пальцами поглаживая колечко мышц Стайлса, который в предвкушении кусает губу и с мольбой смотрит на Луи, а тот в свою очередь не в силах отказать. — Мой Гарри. Моймоймой громким эхом раздается в его голове, и Гарри лишь в состоянии кивнуть, подтверждая, что он его. Отныне и навеки только его, как бы глупо, наивно и сопливо это ни звучало. Он уверен в этом, когда первый палец проскальзывает в него, совершая несколько осторожных движений. Луи пробирается дальше, надавливая на стенки, и Гарри пытается побороть в себе чувство небывалого дискомфорта при осознании, что в его тело бессовестно вторгаются чьи-то пальцы. Луи, блин, исследует его анальное отверстие, как чертов ученый, специализирующийся на всем гейском, что заложено в его жизненную копилку. — Будет больно, солнце, потерпи. Не забывай выстанывать моё имя. Гарри знал, что будет больно, но он готов терпеть любую боль ради того, чтобы доставить удовольствию первому и последнему мужчине в его жизни. Он переосмыслил все, что имел до этого, и пришел к неутешительному выводу, заключавшемуся в том, что жизнь без Луи не будет для него жизнью. Он жмурится, пальцами впиваясь в край спинки кровати, когда Луи добавляет второй палец. Это чертовски неприятно — чувствовать в своем заднем проходе то, чего по определению там быть не должно, и Гарри уже готов сдвинуть свои ноги, но Луи хватается за его колени, раздвигая их ещё шире. — Расслабься, сладкий, или я не смогу в тебя протолкнуться, — произносит Луи. Он оставляет поцелуй в районе колена, влажной дорожкой спускаясь ниже к внутренней стороне, а пальцами другой руки играется с уздечкой члена Гарри, собирая капли естественной смазки. Он обхватывает пальцы покрасневшими губами, позволяя вкусу Стайлса раствориться на его языке, и не сводит с него зачарованного взгляда, полного животной страсти. Их взгляды переплетаются, разжигая пожар в телах и мыслях обоих. — Луи, — стонет он громко. – Луи, пожалуйста, мне нужно… Теперь лицо Луи совсем близко, и Гарри чувствует необходимость поцеловать его, потому что он знает, что не сможет насытиться сладкими губами. Ему всегда будет мало Луи, мало его прикосновений и откровенных ласк, мало пошлостей на ухо, мало любви, которая разрастается с каждой минутой до размера огромного огненного шара. Стайлсу кажется, что уже утром шар сможет поглотить всю землю. — Ты готов принять меня в себя, малыш? — спрашивает Луи, после зубами оттягивая мочку уха Гарри и цепкими пальцами хватаясь за спутавшиеся кудрявые волосы. — Скажи громко, чего ты хочешь. Луи оттягивает волосы, губами припадая к подбородку парня, облизывая его губы и местечко под ухом, оставляя крохотные поцелуи на аккуратном прелестном носу и уголках слезящихся глаз. — Трахни меня, — шепчет Гарри, не в силах выдавить ничего больше. Его легкие упрямо отказываются фильтровать кислород. — Громче, Гарри, — рычит Томлинсон ему в ухо, занимая место между ногами Гарри, и тот уже чувствует его член, упирающийся в чувствительное отверстие, хорошо разработанное умелыми пальцами Луи. Весь мир превращается в черно-белый водоворот, и лишь Томлинсон становится единственным, что может воспринимать Гарри. Его томный шепот, прикосновения, нежные и грубые. Он властно обхватывает запястья Гарри и прижимает их к мокрым от пота простыням. — Такой красивый, блять… — Томлинсон шипит, пытаясь протолкнуть член в растянутую дырочку. — Красивый и чертовски узкий. Ты делаешь мне приятно, солнце… ох… ты делаешь мне очень хорошо… — Луи, — боль пробегается по спине, распространяясь по всему телу. – Луи, Луи, Луи, блять. — Тише, я стараюсь… твою мать, Гарри. Он толкается медленно, с тревогой наблюдая за переменами в выражении лица Гарри, которое перекосила боль. Он губами собирает задержавшиеся в уголках изумрудных затуманенных возбуждением глаз капельки горячих слез. Луи готов заплакать лишь от того, что он доставляет Гарри боль, а тот даже не жалуется и не просит остановиться. Он задерживается внутри Гарри на несколько минут, привыкая к узкому проходу, к приятному ощущению члена, зажатого между стенками входа. В Гарри горячо и приятно. Луи расплывается в улыбке, когда видит часто вздымающуюся грудь сводного брата, лицо которого покрыто испариной, блестящей под светом, пробивающимся через окно. — Начинай, — шепчет он, хватаясь за плечи Луи так крепко, как только возможно. — Начинай двигаться, или что вы, блять, там делаете, когда трахаетесь. — Ты в порядке? — Луи усмехается и гладит его грудь, проходится по животу, любуясь татуировкой бабочки, которая, честно говоря, выглядела глупо на сильном и крепком теле мужчины. Но это тело Гарри, а все, что относится к телу Гарри, без сомнения прекрасно. — Лучше не бывает, — он нервно смеется и поддается бедрами навстречу члену Луи. Томлинсон принимает инициативу и начинает медленно двигаться, выходя почти до конца, что заставляет Гарри нервничать и просить большего. Он стонет так громко, что Луи на секунду вспоминает о спящих соседях, но затем произнесенное Гарри имя Томлинсона и приятный тембр его голоса, ласкающего слух, заставляет вернуться в место, где у него есть все, что ему нужно. Они находят свой темп, и Гарри быстро привыкает к новым ощущениям и даже поддается навстречу движениям тела, нависшего над ним. Луи попадает точно по простате, и в глазах Гарри кружат звезды. Нет, целые созвездия. Он хочет большего, ему нравится, и это все, что ему нужно вынести из сегодняшней ночи. Гарри любит секс с Луи так же, как и самого Луи. — Я хочу кое-что попробовать, — говорит Луи, вызывая разочарованный стон Гарри, который был чертовски близок к концу. — Ты думал, все закончится так быстро? Нет, Стайлс, сегодня вдоволь наслажусь твоими стонами и твоим телом, которое все это время было таким недоступным и от этого не менее желанным. Томлинсон ложится на смятые простыни и тянет на себя Гарри, который со страхом в глазах подчиняется маленькому капризу парня. Он устраивается на плоском животе, сжимаясь в плечах от смущения, отражающегося на красноте его щек. Он, обнаженный, сидит на обнаженном Луи, открытый и беззащитный, готовый к исполнению его самых грязных желаний. — Давай, солнце, сделай мне ещё приятнее. Я люблю быть в тебе, ты горячий внутри, знаешь об этом? — прерывисто говорит Луи, когда Гарри, опираясь о его грудь большими ладонями, привстает и дрожащей рукой направляет член Томлинсона в растянутое отверстие. – Да, вот так, умница. Ты быстро учишься. Гарри медленно опускается на его член, чувствуя неприятное жжение внутри, и начинает двигаться, напрягая мышцы рук и ног, ускоряя и замедляя темп и вскрикивая всякий раз, когда член Луи попадает по простате. Он пару раз, преодолевая боль, насаживается на всю длину, и Луи громко стонет, хватаясь за его предплечья. Гарри никогда не поверит, если кто-нибудь скажет, что в мире есть что-то настолько же приятное, как секс с Луи. Он пальцами впивается в влажную кожу, насаживаясь на член снова и снова, чувствуя, как в глазах появляется туман. Член пульсирует, разливая вязкую жидкость по плоскому подрагивающему животу. — Гарри, встань, — шипит он, и Гарри подчиняется, соскакивая с Луи. Он обхватывает его член рукой, помогая парню излиться на белоснежную постель с громким выкриком имени Гарри. — Твою мать, — выдыхает Луи не в силах пошевелиться и глядя на Гарри глазами, полными недоверия. Будто бы он поверить не мог, что это на самом деле был тот самый Гарри Стайлс, которого он знает полгода. — Ты был великолепным, ты всегда великолепный. Гарри точно не в состоянии выдавить из себя ни слова. Он лишь кивает, принимая комплимент, и тянется к Томлинсону, чтобы закинуть на него ногу и прижаться к потному телу, чувствуя, как усталость сковывает тело и как сильно болит его анальный проход. По крайней мере, оно того стоило. Стайлсу хочется сказать ему, как сильно он любит. До дрожи в коленях, до головокружения, до полусознательного состояния. Но он не уверен, что это тот самый момент, когда Луи будет готов принять шокирующую правду. Луи поворачивается к ослабевшему телу мужчины, перебирает его волосы и целует каждую клеточку его лица. Их губы соединяются в нежном, тягучем и влажном поцелуе, от которого в животе Гарри порхают бабочки и взрываются фейерверки одновременно. Он полюбил парня. Он только что переспал со своим сводным братом. И это не то, о чем Гарри будет когда-либо жалеть. Большей ошибкой было бы глупое игнорирование вспыхнувших чувств. Он был счастлив. Он определенно был счастлив, слушая тихое шумное дыхание выбившегося из сил Луи, прижимаясь к теплому обнаженному телу и проигрывая в голове каждое слово и поцелуй, каждый толчок и прикосновение. Гарри намерен повторить это, как только выдастся возможность.

***

Маленький забавный факт: Гарри бормочет во сне. Луи знает это потому, что этой ночью он не может уснуть тогда, как Гарри сладко посапывает рядом, прижимаясь щекой к подушке, что случается достаточно редко из-за его бессонницы. Луи не может уснуть из-за бурного потока самых разных мыслей. Они беспорядочны и бессмысленны, а Гарри чертовски красивый со своими разбросанными по подушке волосами, с сдвинутыми к переносице бровями и быстрыми движениями искусанных Томлинсоном и самим Гарри губ, выдающих сладкое неразборчивое бормотание. Луи прижимается к нему крепко, желая любым способом слиться с его телом воедино, потому что так надо. Все, что происходит между ними, влечет за собой либо долгую и счастливую жизнь вместе, возможно, даже в этой квартирке-студии, либо горькое и болезненное расставание по воле не их самих, а по воле жестоких обстоятельств. Луи голосует за первый вариант, но его мнение почему-то никого не интересует. Несколько месяцев назад он трахался на вечеринках в общежитии с людьми, имен которых он не знал и не хотел знать по причине, что в их запоминании не было никакого смысла, ведь в дальнейшем они исчезнут вместе со своими обладателями, оставив после себя удовлетворение и тающее наслаждение. Томлинсон и сейчас не прочь скурить пару косяков, запив им чем-нибудь крепче, чем пиво в холодильнике Стайлса, чего в последнее время требует его избалованный организм, но почему-то Луи думает о том, что скажет Гарри, увидев в его руке дымящийся сверток. Если бы Гарри попросил его сброситься с моста, он бы без раздумий сбросился, потому что это Гарри, но он никогда не попросит. Подобная привязанность, желание заботиться и подчиняться его правилам для Луи в новинку. Никто и никогда не оказывал на него такое сильное влияние, которое оказывает кудрявый фотограф с малиновыми губами, умеющий готовить самые вкусные на свете кексы и кофе. Может быть, эта привязанность существовала когда-то, и сейчас Луи нагло врет самому себе (к чему он привык), но когда рядом лежит Гарри Стайлс, не существует никого кроме него одного. И прежние влюбленности превращаются лишь в жизненный опыт и приятные воспоминания. Он прижимается губами ко лбу Гарри и остается в этом положении. Сама мысль о том, что в их первую ночь Гарри позволил войти в него, что он решился сделать Луи приятно и перетерпеть боль и новые ощущения, заставляет сердце Томлинсона болезненно сжиматься от напитывающего его счастья и внеземной любви. Он знает, что это не просто привычное сильнейшее возбуждение, граничащее с безумием, двигало Гарри этой ночью, это таившееся внутри желание, до этого дня окутанное дымкой сомнения. Солнечные лучи пробиваются через окно, и Луи щурится, отрывая пальцы от спутанных волос Гарри. Осторожно, боясь потревожить спящего парня, он сползает с кровати, накрыв обнаженного Стайлса одеялом, берет свои вещи и на цыпочках выходит из комнаты. Под струями горячей воды он смывает остатки жаркой ночи и, стоя перед зеркалом, любуется парой небольших синеватых пятен в районе шеи и ключиц, Луи осторожно надавливает на них пальцем и широко улыбается, когда ноющая боль в мышцах дает о себе знать. Он хочет сделать что-то, чтобы отблагодарить спящего в своей комнате парня, и в его голове вспыхивает идея, которая, вероятно, в случае провала понесет за собой катастрофические последствия, но ради Гарри он готов стараться. Луи, натянув на себя свободно свисающие шорты, плетется в сторону холодильника и отыскивает необходимые ингредиенты для его коронного блюда. На самом деле далеко не коронного, но оладьи, судя по простому рецепту, должны получиться, что надо. С горем пополам замесив тесто, но при этом рассыпав по столу муку и сахар, Луи роется в тумбочках в поисках сковородки, когда слышит за собой легкие шаги. — Луи? — хрипло произносит Гарри, потирая заспанные глаза и щурясь от яркого солнечного света. — Хей, — Луи улыбается во все тридцать два, с нежностью глядя в изумрудные глаза, и Гарри застенчиво прячет взгляд за длинными кудрями. — Решил накормить тебя. Клянусь, что не спалю твою кухню. — Я в душ, — говорит он и плетется в сторону двери ванной. Тем временем первый блин Луи выходит комом. Как, впрочем, второй и третий. Гарри, смеясь над его раздраженным топаньем и бормотанием проклятий в сторону теста, хватает его за талию и оттягивает от плиты. — Я помогу, — шепчет он, оставляя робкий поцелуй в уголке губ Луи, и тот чувствует, как с его души падает огромная скала. — Это не значит, что я совершенно не умею готовить, — бурчит он, по-хозяйски положив руку на поясницу Стайлса, и наблюдает за тем, как Гарри переворачивает оладьи вовремя, не давая им подгореть. — Ты волшебник. — Всего лишь долгие годы практики и один голодный рот бывшего студента, — он улыбается, протягивая Луи ещё горячее лакомство, и тот осторожно откусывает небольшой кусок из его рук, мыча и прикрывая глаза от наслаждения. — Ты очень красивый, — слова срываются с языка губ так стремительно, что он даже не успевает задумываться об их содержании. Ямочки на щеках Гарри, его ресницы и глубокого зеленого цвета глаза заслуживают всех комплиментов мира. Его руки, намного больше рук Луи, с такой легкостью справляются с самой тонкой работой, требующей особой внимательности и осторожности, что Томлинсон едва в силах отвести взгляд, когда эти самые руки превращают маленький растекающийся комочек теста в произведение кулинарного искусства. И плевать, что план Луи был разрушен этим парнем в его зеленом фартуке. — Ты можешь сварить кофе, — говорит Гарри и Луи, послушно кивнув, принимается за дело, изредка бросая на парня вопросительные взгляды и ища в нем поддержку, потому что Луи даже кофе дерьмовый варит. После того, как дымящиеся оладьи были разложены по тарелкам и политы кленовым сиропом, а кофе Луи, ароматный и наверняка вкусный, разлит по маленьким чашкам, парни устраиваются друг напротив друга и в течение завтрака не произносят ни слова. Но даже в полной тишине, которая иногда казалась совсем неловкой и неуместной, Луи чувствовал на себе взгляды, полные нежности, и отвечал объекту своей сильнейшей любви тем же.