Неравенство.

      Октябрьская красота полей, раскинутых подле поместья славного рода Ти Спирс, стремительно теряла свою очаровательную, осеннюю красоту – красоту желтых и алых листьев, упоенных теплыми лучами заходящего солнца, яркого, болезненно глубокого неба, обтянутого тяжелеющими облаками; цветы, лишившись последних лепестков, тоскливо клонили свои сухие головы к влажной земле, пораженные увяданием, их приятный аромат не мог соперничать с густым запахом грибов. Небо отчаянно серело – дождевые тучи затягивали его, хмуро нависая над высокими пиками хвойных деревьев, ощущалось странное, природное одиночество, пронизавшее всё вокруг.       Грелль усердно работал весь месяц, стараясь доказать всем, что его не зря оставили здесь, но кажется, никому не нужно было ничего доказывать, даже Блэк, грозивший нещадно драть за любую провинность, почти не пересекался с ним, отдав на поручение экономки. Миссис Лемм, впрочем, легко справлялась с обязанностью дворецкого – ругать и придираться, но, к чести этой женщины, придирки её были в большей степени справедливы, хоть порой и весьма жестоки. Как и всякая старая Леди, Миссис Лемм не любила мальчишек, считая их баламутами и лентяями, но и не давала спуску молодым и красивым девушкам, считая их глупышками и развратницами, если случалось заметить, что кто-то из рабочих пытается привлечь внимание молодой служанки. Казалось, что в экономке слились все черты старой английской Леди, сыскавшим им такую известность – чопорность, некое высокомерие, раздражительность и высокая нравственная чистота. Пожалуй, ей было бы самое место среди монастырских стен, в качестве настоятельницы молодых монашек, отданных родителями на служение Богу, дабы те в час великого суда, заступились за своих грешных родичей и вымолили у Всевышнего вечное блаженство.       Сатклифф работал под зорким оком миссис Лемм и лишь редко получал серьезные нарекания, всё же он нравился этой женщине, пусть и не так сильно, как мог – вся эта история с сервизом сильно огорчила экономку и она, не скрывая разочарования, взглядом или жестом попрекала слугу.       К концу октября глава рода и поместья уехал в Колонии – начиналось особо сложное и важное время в жизни торговцев и дипломатов – скоро в южных поселениях взойдет кофе, табак, чай и кукуруза, появится спрос в рабах и новых фермерах, готовых начать свое дело на невозделанных землях южных колоний. Северные колонии, закончив сбор урожая, тоже начинали торговать зерном . Ти Спирс – лицо не маловажное в торговых отношениях Англии и некоторых колоний, вместе с другими дипломатами и дельцами, направились в «Большую землю», готовые посвятить дни работе. В поместье же стало намного тише. Госпожа Корнелия, тяжело переживавшая гнетущую атмосферу дождей, забрав сына, уехала в гости к родне.       Начались ливни. Холодные струи дождя неустанно барабанили по старой крыше, гулко отзываясь в длинных и холодных коридорах большого дома, а туманная дымка, что окутывала все вокруг, будто прилипала к стёклам, отчего вечером приходилось жечь свечи. Блэк и Лемм не разрешали жечь много свечей и выдавали всего по небольшому огарку на слугу, чтобы те, возвращаясь в комнаты, не полетели с лестницы и не навредили себе иначе, ослепленные мрачным сумраком дома.       Поддавшись меланхолии, что витала в воздухе, мальчик с унынием занимался своими ежедневными обязанностями и даже обед, который приходилось долго и отчаянно ждать, едва ли не кусая локти от голода, не мог радовать. И отчего люди только не впадают в спячку, как ежи и змеи?       К концу недели миссис Ти Спирс и её сын вернулись обратно, но слуги заметили их возвращение лишь потому, что нужно было вновь накрывать на стол, Грелль же, который теперь не допускался на кухню, узнал о прибытии хозяев от горничных.       Через неделю Грелля вызвал Блэк. Мальчик, не ожидавший подобного, испугался, ведь он так хорошо работал всё это время, так старался, не может же дворецкий посчитать его труд чем-то недостаточно старательным? Мужчина, подойдя к мальчику, попросил жестом следовать за ним. Вдвоем они прошли до самого конца коридора, где располагались спальни слуг и завернули в соседнее крыло, там оказалась комната дворецкого, обставленная в разы лучше, чем комнаты всех остальных слуг вместе взятых, за исключением, разве что Миссис Лемм. Комната дворецкого была достаточно просторной, примерно три на три метра, у окна стоял письменный стол, а у стены, рядом со столом, потрепанный шкаф. В другом углу комнаты находилась средней ширины кровать с не менее потрепанной временем тумбой, а постель была заправлена шотландским красно-зеленым пледом. Также у стены стояли несколько стульев, должно быть на случай необходимости принятия гостей. Комната была простой, но из-за большого окна казалась светлой и просторной, кроме того, она была действительно чистой – все личные вещи мужчины были разложены в шкафу и тумбе, а книги, бумаги и иные нужные предметы – аккуратно стояли на своих местах. - Присаживайтесь, - произнёс мужчина, указав на стул у стены, Сатклифф послушно сел. - Вчера мне пришло письмо о точной стоимости загубленного Вами имущества, - строгим тоном произнёс мужчина.       Сердце мальчика забилось подстреленной птицей, ведь тот сервиз не мог быть слишком дорогим, ведь не мог же? - К Вашему счастью, - продолжил дворецкий, - сумма ущерба оказалась ниже ожидаемой, поэтому, довожу до Вашего сведения, что Вы можете считаться искупившим свою вину. Однако, - поспешив вставил мужчина, заметив явное облегчение на лице слуги, - это Ваша не первая серьёзная вина, поэтому, делаю Вам предупреждение – ещё раз что-то натворите, Сатклифф, пеняйте на себя – тут Вам не богадельная. - Да, сэр! – с готовностью отозвался мальчик, обрадованный тем, что всё оказалось не так серьёзно. - В таком случае, Вы можете вновь получать часть своей зарплаты – другая часть будет уходить на покупку нового сервиза, а также Вам вновь разрешается есть завтрак и ужин. - Спасибо, сэр. - Вы свободны, - недовольно произнёс дворецкий. – Можете вернуться к своей работе.       Счастливый, слуга покинул комнату мистера Блэка, оставив дворецкого, мрачно смотрящего ему в спину, одного.       Джеймс Блэк не был рад такому положению дел, но, поняв, что изменить расклад не получится, принял для себя наилучшее решение – стоять в стороне. Этот мальчишка вселял в него непонятные, неясные чувства, слишком опасные и греховные, чтобы признаться в них даже самому себе. Пожалуй, им двоим стоит держаться друг от друга подальше, но как же было невыносимо видеть этого паршивца таким счастливым. Жестокий по натуре, мужчина не любил слабых и убогих, вид которых будил в нём внутреннюю агрессию, но порой, попадались такие люди, будто созданные для возложения на алтарь, такие, что лишь при одном взгляде на них им хотелось причинить боль, мальчишка Грелль был как раз из таких. И видеть этого жертвенного агнца не заколотым было невыносимо. Зачем, Господи, ты создаешь таких существ, будто бы созданных для того, чтобы умереть, едва родившись или они и есть твои агнцы?       Решив, держаться дальше от Сатклиффа, мужчина, однако, не мог оказаться достаточно далеко. Мерзкий змей постоянно нашептывал ему страшные мысли, от которых у любого бы волосы встали дыбом, но Джеймс так привык слышать эти мысли, что едва бы обратил на них внимание, но, как говорят, капля камень точит, а поселившаяся мысль, словно червь, всё разъедала его.       В конце октября, когда дороги превратились в бесконечно тоскливые, не засыхающие лужи и ямы, испещрённые конскими копытами и ровными полосами колеи, Леди Корнелия вновь уехала к родне, забрав своего сына. И хоть Уилл не любил поездки к тётушке Розе – весьма строгой, высоконравственной даме средних лет, засидевшейся в девках, он не хотел расстраивать мать и, потому без возражений и упреков, сопровождал Леди Ти Спирс. Матушка же, чьё общение с Леди Розой было несколько осложнено некоторыми семейными обстоятельствами, возила с собой сына в надежде заинтересовать его Анжеликой – кузиной мальчика, обязанной по достижению совершеннолетия вступить в брак с её сыном. Отношения между детьми не были натянутыми, но и не походили на приятельские или доверительные. Уильям всегда был замкнутым ребенком и не допускал в свой мир посторонних, а потому почти не разговаривал с девочкой, которая, к тому же, была на три года его младше. Малышка Анжелика, не знающая про свои обязательства перед этим молодым человеком, пугалась его, но, не желая разгневать тётю, старалась обратить на себя внимание. Девочка знала, что она милая – все взрослые говорили ей об этом, все женщины и мужчины не могли не сказать о ней что-то хорошее и она стремилась к похвале, но Уилл никогда не говорил ничего подобного. Он вообще почти всегда что-то читал и смотрел так холодно, что от такого взгляда девочке очень хотелось плакать. Почему тётя Роза заставляет её с ним разговаривать, если она ему совсем не нравится? И он ей тоже. Да и что же с ним делать? Он такой взрослый и серьёзный, а она играет в куклы и, пока никто не видит, прячется от служанок, играя с ними в прятки. А ещё он почти никогда не улыбается – только матери, но это не считается, улыбка у него какая-то не настоящая, будто он очень устал, но должен улыбаться. Особенно тяжело Анжелика переживала из-за погоды; уличная грязь не позволяла детям гулять, поэтому большую часть времени они находились рядом под присмотром двух женщин или слуг, вынужденные пытаться завязать беседу. Не редко кузина плакала по ночам, не зная, что делать и куда себя деть, но утром вновь улыбалась и старалась произвести впечатление на своего хмурого жениха.       В поместье же всё было тихо. Слуги привыкли к отлучкам хозяев, и каждый знал свои обязанности, как свои пять пальцев, поэтому, покинь бы дворецкий поместье вместе со своими господами, ничего бы не изменилось, разве что работали бы менее расторопно да не так усердно.       Двадцать восьмого октября, движимый необъяснимым желанием уделить себе время (обычно за Блеком подобного не водилось), дворецкий в честь своего Дня Рождения, решил отпраздновать вечером дату, на которую он почти никогда не обращал внимания. Сильная усталость, скопившаяся в нём за месяцы напряженной работы, требовала выхода и, не имея возможности покинуть поместье в отсутствие Госпожи (несколько раз он всё же отпрашивался у Леди Ти Спирс в город, навещая могилу отца и матери в этот день), мужчина решил скромно отобедать в своих комнатах. Тратить деньги на подобный праздник Блэк бы не стал, но Райтханд подарил ему несколько бутылок чудного ямайского рома. Дворецкий почти не пил, да и не умел, говоря откровенно, но что-то необъяснимое потянуло его в этот вечер к бутылке. Пить всё он не собирался, иначе вряд ли смог бы хорошо себя чувствовать утром, а слухи о том, что он нашёл счастье в бутылке, были не к чему, поэтому, решил ограничиться несколькими бокалами рома и своим ужином.       Ром с первого же глотка обжег глотку, скатываясь в желудок тягучей лавой. Настоящий огненный напиток, прославленный в Новой земле, золотистый, как отблеск богатство Инков, сыскал особую популярность у корсаров и пьяниц, но часто оказывался на столах людей приличных. Крепкий напиток дурманил голову, но дурманил не явно, Джеймс чувствовал, что слегка захмелел, но не мог сказать, что был пьян, скорее немного навеселе.       Выпив пару стаканов рома, мужчина ощутил известный жар. В комнате казалось душно, поэтому Блэк вышел на улицу, вдыхая холодный воздух приближающегося ноября. Его мысли текли медленно и как-то сбито, но дворецкий не замечал этого, лишь ощутив холод, он, поморщившись, вернулся в коридор. Часы давно пробили восемь вечера, в поместье царила самая настоящая мгла, но мужчина прекрасно знал дорогу и не нуждался в свечах. Идти было до странного легко, голова немного кружилась, но поступь осталась твёрдой.       Впереди послышались голоса и мужчина, несколько сконфуженный своим видом, отошёл к стене, пытаясь понять, что слугам могло понадобиться в такой час. Блэк не собирался шпионить, будь бы он более трезв, то, несомненно, вышел бы вперед и разогнал нарушителей, но мысль, что кто-то может столкнуться с ним, когда он так уязвим, заставила отступить. Голоса принадлежали молодой горничной и проклятому мальчишки, кажется, они лишь недавно закончили свои дела. Джеймсу захотелось выругаться, от рома он совершенно забыл, что Мисс Лемм, заболевшая два дня назад, передала ему своих девочек под руководство и сейчас ему полагается проверить их работу. Досада на обстоятельства и раздражение, охватившее мужчину при виде мальчика, вызвали чувство глубокой злости. Поддавшись охватившей злости, мужчина вышел вперёд, стараясь, однако, не подходить достаточно близко. - Так-так, - раздраженным тоном произнёс он, - по какой причине Вы не поставили меня в известность об окончании работы? - Простите, сэр. – Произнёс Грелль, щурясь, - мы ждали вас очень долго, но Вы не приходили. - Вот как? Что ж, должно быть, у меня нет других дел. - Конечно же есть, сэр! Простите! - А Вы, мисс Клара, что скажете? - Мы хотели позвать Вас, сэр, - горячо воскликнула девушка, скрывая смущение. Что в неё не понравилось Блэку, кажется, эти двое что-то замышляли. - А мне кажется, - протянул дворецкий, - вы хотели что-то другое. Уж не знаю, чем Вас прельстил малолетний щенок, но… - Что Вы, сэр! – испуганно произнесла Клара. – Ничего такого, мы… - Да? - Я показывал мисс Кларе жеребёнка, сэр, - заступился Грелль, - на днях его продадут. - Жеребёнка? – презрительно повторил мужчина. - Да, сэр. Летом я ухаживал за ним, когда не был занят в саду. И сегодня мне сказали, что его скоро продадут. Мне стало очень грустно, сэр, поэтому я рассказал о нём Кларе, пока мы убирали, и она захотела увидеть жеребенка. - Всё так и было, сэр! Мы долго убирали и только вернулись с конюшни.       Глаза дворецкого зло сузились. Он не верил в историю с жеребёнком, но охотно посчитал, что в этом походе в конюшню кроется много предосудительного. Конечно, подобный выбор был, по меньшей мере, странным, ведь не может же молодая, пусть и испорченная женщина, прельститься мальчишкой? Но разве он сам не прельстился? Подобные мысли подлили масло в и без того, разгоревшийся огонь. Блэк не знал правду, но теперь она была ему не нужна. - Ко мне в кабинет, - рявкнул мужчина, - только Сатклифф.       Женщина с беспокойством посмотрела на своего юного друга, но не проронила ни слова. Они действительно не хотели ставить в известность мужчину, решив, что если дворецкий забыл о них, то лучше не напоминать, тем более, как говорили другие слуги, сегодня у него День Рождения и подобное могло бы потревожить и даже разозлить. По голосу Блэка нельзя было понять, что он не трезв, а разглядеть в темноте – тем более, но что-то было в его словах такое, что Клара невольно напряглась. Но не мог же он, в самом деле, подумать, что они с этим мальчиком желали уединиться? Подобное вряд ли могло прийти кому-то в голову. Конечно, будь бы мальчику лет тринадцать или четырнадцать, это был бы другой разговор, но, сколько же ему лет? Одиннадцать? Так ведь он совсем ребенок.       Грелль же, поняв ход мыслей мужчины, был глубоко потрясён подобными подозрениями в отношении его. Мальчик рос на улице и знал, что некоторые юнцы совершают подобные вещи, но обычно они старше его самого, намного старше. Конечно, он и Клара поступили дурно, не сказав о завершении работы и уйдя на конюшню, но разве этот повод? Ведь, попадись они мужчине не за работой, тот бы отчитал их, как детей, а может быть ещё и наказал, поэтому, зная, что дворецкий может праздновать свой День Рождения, они и пошли тайком.       Сатклифф твёрдо решил защищать честь Клары, ведь он действительно не покушался на неё, но ситуация вышла и правда слишком уж глупой, а объяснить мужчине причину такого поступка было почти что невозможным, не упрекнув его тем самым в жестокости и многих других вещах. Блек же казался особенно мрачным.       Дворецкий отпер дверь и пригласил мальчика зайти внутрь. Грелль сразу почувствовал тяжелый аромат алкоголя, но, посмотрев на мужчину, несколько успокоился. Джеймс не был похож на пьяного человека, в любом случае, тот не напился до состояния, грозившего мальчику страшными последствиями, во всяком случае, Сатклифф так полагал.       Заперев за собой дверь, мужчина встал рядом с мальчиком и с невероятной злостью заглянул ему в глаза. Взгляд Блэка был свирепым, как и выражение его обычно бесстрастного лица. - Чем Вы занимались с этой бесстыдницей, Сатклифф? – почти взревел он. - Ничем, сэр! – пропищал мальчишка, отступая назад, но был схвачен за шкирку. - Отвечай мне, сопляк, - мужчина затряс Грелля. – Думаешь, что уже взрослый, таскаться с девками? Да и ладно бы девки, со служанками! - Ничего такого не было, сэр! – кричал мальчик. – Я не делал ничего такого. Дворецкий влепил сильную пощечину, от которой у слуги закружилась голова. Блэк был не просто в ярости, он был взбешен, как бык. Грелль начал отступать, но мужчина прижал его к стене, угрожающе нависая. - Не делали? Вот как? Про мужчину и женщину, ушедших ночью, не думают, что они читают молитвы*. - Я никогда этого не делал! – почти плакал Сатклифф. – Клянусь Вам, я не делал. Я бы не смог!       Дворецкий плохо понимал, что делает, но что-то в его голове ещё было ясным. Поняв, что мальчишка почти хрипит, прижатый к стене, мужчина отпустил его, взгляд будто бы прояснился. Он был готов сделать то, о чего никогда бы себе не простил. Нет, нет. Схватив Грелля за руку, мужчина почти вытолкал его из комнаты, запарившись; накатила дурнота. Он был готов сотворить с этим мальчиком ужасные вещи, нет, нет, даже думать об этом нельзя. Как только появится Леди Корнелия, он отправится в церковь и помолится.