Неравенство.

      Ноябрь легко проскользнул вслед за октябрьским унынием, подарив уже на следующей неделе заморозки. Грелля вновь посылали с мужчинами в лес, дров становилось всё меньше, подступала Зима. В лесу было совсем холодно – ледяные туманы затаились между облезшими кустарниками, придавая их очертаниям какую-то таинственность; слабого осеннего солнца было не достаточно, чтобы осветить унылые опушки и хоть как-то согреть, - сумрачные тени нависали над лесом даже днём. В мрачном, будто бы мертвом лесу, всё казалось пропитанным атмосферой страха, но не дикие звери пугали в этой тиши, а что-то более жуткое и непонятное.       Чтобы не жечь факелы напрасно, мужчины отправились в лес в десять часов утра, но смогли вернуться только к ужину. Чтобы Силач не налетел на камень и не зацепился за ветку, груженный телегой с бревнами, впереди шёл егерь, освещая своим мощным факелом дорогу, за ним, держа руку на гужах, шёл конюх, освещая дорогу своим факелом, сзади плелись мистер Хадсон и Грелль. Мальчик был рад увидеть ворчливого старика, хоть тот даже не потрудился ему улыбнуться, но глаза садовника блестели, выдавая его настоящие чувства. Старый садовник сильно привязался к мальцу, но вряд ли мог бы в том признаться даже себе, он смотрел на Сатклиффа с наигранным неодобрением, но глаза его словно бы улыбались. А, когда служка сильно замерз, старик даже снял с себя рабочую куртку, сказав, что его старым костям полезна прохлада. Егерь, так и не помирившийся с Хадсоном, хмыкнув, сказал, что мальчику нужно тренировать своё тело, а то уже одиннадцать лет, а силы никакой, будто девица. Грелль обиделся, но виду не подал, легко этому громиле говорить о силе, он вечером со своим топором страшнее медведя будет. Грелля уже год попрекали дохлым видом, но что-то было в его организме такого, что не позволяло ему окрепнуть, как следует – руки уже не болели от тяжелой работы, но мышцы так и не появились, они почти не выделялись. Даже у горничных руки были сильнее, чем у него.       В середине ноября Сатклифф, попав под ледяной дождь, простудился, да так сильно, что его решили отстранить от работы. Несколько дней подряд мальчик мучился от сильной температуры, даже начав бредить. Ухаживала за больным Эмилия, так как сама немного приболела, а поручить больным друг друга было более разумным решением. В поместье не было врача, сельский врач жил в нескольких милях от него, в деревне, что примыкала к владениям Ти Спирсов.       Девушка с беспокойством делала мальчику компрессы, давала ему пить воды и кормила овощными бульонами. Старше его больше чем на десять лет, она, с таким волнением вглядываясь в лицо слуги, ощущала в себе силу материнства. Порой, находясь в бреду, Грелль называл её «мама», отчего Эмилии хотелось рыдать. О, жестокая судьба, призванная карать нас за грехи наши, отчего порой так строга к нам? Будь бы Эмилия всего лишь девушкой, пусть уже и не такой хорошенькой, но благочестивой, разве нанесла бы ты такой удар? О, Божье правосудие, так и не простило ты матери, потерявшее своё дитя, рожденное вне брака. И до чего же строги твои испытания, Господь, что ты ниспосылаешь на своих согрешивших детей.       Когда болезнь мальчика приняла совсем скверный оборот, было решено послать за доктором. Эмили, боясь потерять ещё одного сына, что будто бы стал им, упросила егеря Дика съездить за доктором. Приезд доктора несколько обеспокоил Леди Корнелию, что случайно столкнулась с ним, но, узнав, что тот самый мальчик, за которого там мило просил её родной Уилл, болен, обеспокоенная Леди (она была невероятно мягкой женщиной, находившая особое счастье в материнстве) пообещала заплатить доктору. К счастью, болезнь оказалась не настолько ужасной, чтобы начать всерьёз беспокоиться о жизни мальчика, но доктор – мужчина лет сорока с седыми висками и пробором, дал Эмилии множество ценных указаний, в том числе, касающихся её саму.       Через несколько дней Грелль чувствовал себя более уверенно, доктор разрешил ему вставать с постели, а к концу недели дворецкий уже гнал его работать, раздраженно прикрикивая на мальчика, чтобы тот был расторопнее, ведь он и так полторы недели был совершенно бесполезен. Дворецкий, как и обещал себе, посетил церковь, где страстно молил Бога о прощении и избавления об искуплении, на исповедь он так и не решился. Ненависть к мальчишке росла всё сильнее, ведь он не просто стал докучливой проблемой, но и личным демоном, запертым глубоко в голове.       Жизнь текла миро, но одно обстоятельство смогло навсегда изменить её. В начале декабря сильно заболела гувернантка молодого господина Ти Спирса – болезнь так быстро охватила несчастную женщину, что та скончалась уже на следующей неделе. Ти Спирс, тронутый этим, стал отказываться от других гувернёров и, набравшись смелости, выказал матери искреннее желание поступить учиться в школу для дворян. Просьба сына почти убила матушку, как же могла она отпустить своё дитя, своё сокровище так далеко и так надолго? Её муж не раз высказывал схожие мысли, упрекая жену в эгоизме, ведь образование – важнейшая вещь для молодого человека, желающего продвинуться по службе. Корнелия соглашалась с этим, но будь бы такая школа поблизости, тогда бы её мальчик приезжал каждые выходные, но ведь до неё несколько дней пути, а значит, её дорогой сын сможет бывать дома лишь на каникулах. Какое горе для женщины, чья жизнь наполнена мыслями о ребенке – расставание с ним!       После долгих разговоров с сыном, Леди Корнелия смогла убедить его подождать ещё годик – пусть вернётся отец и тогда они вдвоем решат это, как мужчины. В тот же вечер обеспокоенная супруга написала Графу Ти Спирсу, прося совета. Уильяму нужен был воспитатель или учитель, быть может, именно учитель – но где же его найти? Такими делами ведал её муж, она лишь могла написать родне в Лондон и узнать, не знает ли кто хорошего учителя, способного воспитать её мальчика. Но, даже если такой имеется, назначить учителя сыну без супруга было невозможно – закон не разрешала ей заключать договор или сделку без мужа.       Первую неделю единственный наследник рода Ти Спирс почти не выходил из своей комнаты, поглощенный собственными делами – чтением книг, французской грамматикой, решением задач. Мальчик выходил лишь на обед и вечером, чтобы прочитать матери книгу, а порой просто так. В богатых семьях детям было не принято расспрашивать своих родителей о каких-либо вещах, с младенчества они приучались некой самостоятельностью и были обязаны соблюдать ряд правил и условностей. Уилл, не смотря на сильную любовь к матери, что не чаяла в нём души, также был подвержен этим условностям и потому все знания черпал из книг или спрашивал управляющего своего отца, тот всегда любезно отвечал на вопросы. Во многом, такая отдаленность возникла из-за искреннего любопытства мальчика в совсем уж юном возрасте, тогда-то отец и объяснил ему, что спрашивать обо всем вокруг мать и его – не прилично.       И все же, даже сильная любовь к знаниям не могла победить обычную человеческую скуку, что затаилась в душе Ти Спирса, прокравшись через унылый декабрьский пейзаж. Зима в этом году быстро набирала обороты, и разбитые дороги покрылись лёгкой насыпью снега, заиндевела трава и ветки деревьев. Хмурое небо – серое и тяжелое, давило на крышу дома и казалось, что вот-вот она прогнётся под его тяжестью. Быстрая темнота, что налетала в пять часов вечера, мешала читать – глаза аристократа часто болели от чтения при тусклом блике свечей. Устав от чтения, Ти Спирс стал прогуливаться по поместью, наблюдая за его кипучей деятельностью. Он видел, как сновали слуги, слышал пение и громкие голоса, но казалось, никогда не замечал ничего подобного раньше, ему казалось, что слуг, помимо тех, кто прислуживал за столом, в доме почти не было, но оказывается, он никогда не замечал их.       В Ти Спирсе ещё не была взращена та опасная, съедающая душу ненависть к низшим слоям общества. Он знал, что сильно отличается от всех этих людей, что все они – его слуги и за деньги выполнят любой каприз, но юноша к удивлению, серьёзно относился к деньгам. Он слышал, как разговаривал о состоянии отец, его помощник, дворецкий, даже читал газеты, если Граф забывал её где-нибудь в гостиной, что бывало редко, ведь столь юному существу как он читать газеты запрещалось. Наконец, он знал кое-что из вопросов трат от своей матери, что всегда платила деньгами отца и как-то призналась сыну, что женщины не могут распоряжаться своим имуществом. Все это вселяло в него стойкое подозрение – что вопрос денег слишком не однозначен. О порядочном происхождении Ти Спирс знал много, но слишком редко сталкивался со своими ровесниками, чтобы оценить прелесть порядочного общества, однако, понимал, что мешаться со слугами – дело дурное. И все же, он понимал, что эти слуги – тоже люди и, видя их кипучую работу, осознавал её важность для дома. Не многие благородные люди умели понимать это даже к старости.       Уилл наблюдал за всеми слугами, в особенности за дворецким, ведь именно его фигура была наиболее важной во всех домашних делах. Ти Спирс наблюдал за всем этим издалека, считая подобное неприличным для аристократа. Разница между жизнью его отца и его самого пока что не слишком бросалась ему в глаза, ведь его отец работает и также устает, но его работа, несомненно, более важная и благородная, чем уборка помещений. Ощущение несправедливости жизни ещё не терзала юного аристократа, ибо он не понимал того, что лежало в основе этой несправедливости, но, случайно заметив, как мистер Блэк погоняет Сатклиффа, и, пронаблюдав за работой последнего, когда тот не видел, мальчик пришел к поразительным открытиям, что глубоко взволновали его. Работа Грелля показалась ему тяжелой для его возраста – слуга бегал почти весь день и постоянно что-то делал, выглядя под вечер едва живым. Ти Спирс не знал, много ли тому платят за труд, но был уверен, что сам бы ни за что не стал работать от рассвета до заката за жалкие гроши.       Ещё юный, он все же был гордым, как бывают гордыми породистые лошади, эта гордость была упоительна, ибо она не знала настоящей жизни за пределами поместья, но, быть может, столкнись он с её самыми низкими проявлениями, то мыслил бы иначе. И всё же опасное социальное семья было брошено в землю – разница между бедными и богатыми стала сильно волновать юношу, чья душа была наполнена философией. Уилл стал чаще наблюдать за Греллем, ведь именно сравнивая свою жизнь с жизнью ровесника, ему становилось понятнее та глубина, тот разрыв, что пролег между ними. В какой-то момент Ти Спирс поймал себя на мысли, что ему нестерпимо хочется знать о жизни этого человека, понять, какие пути привели его сюда. Вопросы о жизни одного конкретного человека привели его к вопросам о жизни в целом, о том, что такое социальный статус, как и за что его получают, почему высшее общество столь закрыто. Мысли его не были наивны, но ощущение превосходства мешало осознать ту истину, что была видна всем, кто сколько-нибудь смыслит в жизни.       Часами молодой господин ходил по комнате, пытаясь узнать, чем же именно его предки, да и все его окружение обязано столь высокому статусу. Отец не учил этому, лишь объяснял, что есть люди богатые, возвышенные и благородные, они наделены богатствами и статусом, а есть нищие, грубые крестьяне и рабочие, есть чернь, грязная и низменная, а ещё есть слуги – все, кто не обладает статусом и деньгами, они всегда готовы услужить за деньги. Уилл искренне верил в благородство от рождения, он верил, что люди, не обладающие титулом маркиза, графа или виконта не могут считаться равными и достойными. Но разве те люди, что живут в этом доме и так много работают – разве они так уж недостойны? Несомненно, они сделают всё, что угодно, у них нет гордости, ведь какая гордость в такой работе, но разве же они так плохи? Быть может, именно в этом доме слуги так трудятся, а в других они лишь грабят хозяев, а быть может и эти грабят, Уилл точно не знал.       Мучимый неразрешимыми вопросами, мальчик набрался смелости и решил немного расспросить Грелля, но делать это следовало аккуратно. Все же не пристало человеку его происхождения водить дружбу со слугами, ведь, если о том узнает отец, то сделает ему очередной выговор, как в прошлый раз, когда увлекшись, Ти Спирс разговорился с Сатклиффом о его матери.       Улучшив удобный момент, когда Дворецкий был достаточно далеко, Ти Спирс медленным шагом прошёлся в комнату, где мальчик чистил камин. Вид юноши, измазанного в саже, несколько охладил пыл аристократа к разговорам, но отступить – значит струсить. Грелль, заметив молодого господина, учтиво склонил голову, как учила Миссис Лемм. Воцарилось молчание. Слуга не мог заговорить первым, так как это бы нарушало все возможные правила приличия, Уилл же, оказавшись лицом к лицу с Сатклиффом, не мог заставить заговорить и придумать повод. Грелль не решался повернуться спиной к господину, так как это было бы не уважительно, но работа не ждала. Заметив смятение на лице прислуги, Уилл кивнул, жестом указав на камин, разрешая продолжить работу. Аристократ осмотрелся, ища какую-нибудь книгу или что-то такое, чтобы позволило ему справиться неловкостью и остаться здесь на какое-то время, чтобы завязать разговор. Не найдя ничего нужного, Уилл неожиданно сообразил, как начать беседу. - Не было ли здесь красной книги? – живо поинтересовался он. - Нет, сэр, - ответил Грелль, повернувшись, - я не видел здесь никакой книги. - Не может быть! – с негодованием воскликнул Ти Спирс, стараясь не переигрывать, - я уверен, что она здесь была. - Возможно, сэр. Но я не видел никакой книги. Если я найду что-то такое, то непременно сообщу. Как она называется, сэр? Уилл растерялся, пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь книгу с красным переплетом, в голову пришел только «Гамлет», находящийся в библиотеке. - Шекспир. На ней огромными золотыми буквами написано его имя. - Хорошо, сэр, я Вам доложу, если увижу книгу с надписью: «Шекспир». - Ты умеешь читать? – поинтересовался аристократ, знавший, что большинство простых людей не владеют грамотой. - Да, сэр. Моя матушка учила меня читать по библии, но я мало что из неё помню и многое не понял, -признался мальчик. Ответ заинтересовал Ти Спирса. Так значит, этот слуга умеет читать, но есть ли в нём интерес к чтению? Есть ли жажда знаний? - Какие книги ты читаешь? – поинтересовался Уилл. - Никакие, сэр, - честно ответил Сатклифф. – Я не могу позволить себе чтение книг, ведь я работаю каждый день. Но будь бы у меня хорошие книги, я был бы рад их читать. Грелль не разбирался в литературе, но знал, что юный аристократ отличается особой любовью к чтению и таким ответом хотел расположить его к себе, порадовать, ведь именно этот человек заступился за него, когда казалось, судьба его навеки погублена. Ти Спирс был глубоко тронут таким ответом, но в тоже время он несколько насторожил его. Разве можно, чтобы простой рабочий стремился к духовному обогащению и знанию? Решив, что подобные стремления нужно поощрять, господин решился на новую выдумку. - Сколько тебе лет? - Одиннадцать, сэр. - И давно одиннадцать? - С самого рождения, - не поняв, ответил Грелль, после чего густо покраснел, поняв, какую совершил оплошность. – Простите, - заметив недовольное выражение лица, извинился Сатклифф, - я не знаю числа и месяца своего рождения. - Вот как? – удивился Уильям, после чего ощутил некоторую неловкость. – В таком случае, ты можешь считать, что оно завтра. - Завтра, сэр? – не понял слуга. - Именно, - решительно ответил Ти Спирс. – Завтра. Считай, что это приказ. - Спасибо, сэр, - с сомнением произнес мальчик, стараясь не расстроить своего господина. – Мне нужно что-то делать завтра? - Нет, - отозвался Уилл. – Считай, что оно завтра – двенадцатого декабря.       Увлеченной собственной идеей, Уильям покинул слугу, так и не выяснив то, что хотел. Новая мысль на время пленила его. Конечно, отец этого не одобрит, если узнает, но ведь он может сделать всё так, чтобы затеянное не казалось подозрительным. Ти Спирс и сам не мог объяснить себе, отчего желает осуществить задуманное, разве это правильно – совершать такие вещи? Но что-то в слуге подкупало, был он простоват и наивен, но, пожалуй, очарователен в своей наивности, ведь он даже не подозревает о пленившем голову аристократа плане.       Однако, к вечеру, когда все необходимые приготовления были сделаны, нерешенная проблема вновь заняла юношу. Конечно, этот слуга намного хуже его, но разве же он так плох, чтобы испытывать к нему презрение? Разве эта наивность сродни скотской тупости крестьян? Нет, не может быть! Впрочем, была в этой привязанности одна спасительная мысль, к которой дворянин не мог не прибегнуть, - в мальчишке была благородная кровь, а значит считать его неравным нужно только наполовину, ведь родись он в законном браке, то стоял бы даже выше, чем сам Ти Спирс. Подобная мысль не могла не польстить. Проникнув в голову, она, против воли, заставила юношу (в следующем месяце ему будет тринадцать, а потому уже можно обращаться к нему именно так) проявить большую симпатию к Греллю, чем к кому бы то ни было. Даже дворецкий не мог бы удостоиться такой симпатии, хоть он был человеком важным и значимым.       Утро двенадцатого декабря началось для Сатлкиффа также, как и все предыдущие, он почти забыл о словах дворянина, однако, на планерке, Блэк, косо посмотрев на него, сообщил, что у мальчика особое задание. Всё, на что хватило воображение Грелля – надежду, что особым заданием будет не чистка дымоходов, ведь он идеально подходил для этой роли.       Дворецкий хмуро смотрел на слугу, гораздо мрачнее, чем обычно, чем насторожил и даже напугал. Отпустив всех слуг с привычными заданиями, он приказал Сатклиффа следовать за ним, чтобы получить особое задание. Со страхом мальчик следовал в комнату дворецкого, гадая о том, что же такого мог придумать для него этот человек. Пригласив мальчика в свой кабинет, что был по совместительству комнатой, Блэк, садясь за стол, произнёс. - Сегодня Вы будете работать в библиотеке. Юный господин пожелал, чтобы именно Вы помогали ему с этим. - Я, сэр? – удивился Грелль. - Именно. Работы там достаточно, но мне важно другое – Вы должны вести себя крайне почтительно и выполнять любую прихоть господина, пусть бы он приказал Вам прыгнуть из окна, ясно? - Да, сэр, - с оттенком неуверенности произнёс Сатлкифф. - Я не буду проверять Вашу деятельность, о том распорядился сэр, Уилл, но малейшая грубость или промах и Вам не избежать сурового наказания. Понятно? - Да, сэр! - Тогда идите.       В смешанных чувствах мальчик покинул комнату дворецкого думая о том, какая фантазия могла прийти в голову Ти Спирса. Быть может, он хочет найти ту книгу в библиотеке и хочет, чтобы Грелль помог ему, ведь тот умеет читать? Такое предположение показалось вполне правдоподобным и логичным.       В библиотеке никого не было и слуга, вспомнив, что господин проснется позже, сходив за тряпкой, принялся протирать пыль на полках. Раньше он бывал здесь всего пару раз, но мыл только полы. Библиотека Ти Спирс представлялась ему огромной, ведь никогда раньше он не видел столько книг. Книги стояли по алфавиту, корешок к корешку, издавая запах старых страниц, чем-то похожий на запах опалых листьев.       Через высокие окна в библиотеку просачивался мрачный и холодный свет, было холодно, ибо в помещении с книгами не было камина, но Грелль, не зная, что делать, убирался, читая названия книг, ища ту, про которую говорил его господин вчера. Он нашёл пару книг Шекспира, но они были в зеленом переплете, но на всякий случай запомнил, где они были. Сатклифф не знал, кто такой Шекспир, это имя, как и все другие в этом месте не говорили ему ни о чем. Дверь в библиотеку отворилась и вошёл молодой Ти Спирс. Юноша с интересом посмотрел на Грелля, после чего подошёл ближе. - Подойти к третьему стеллажу, - без приветствий сказал Уилл. Сатклифф подошел к нужному шкафу и с интересом посмотрел на господина. - Книга в синем переплете с надписью: «Басни Эзопа». Грелль вытащил книгу, посмотрев на неё с неким удивлением. Она выглядела очень старой и пахла пылью. Подойдя к господину, он протянул её ему. - По этой книге в древности обучались дети аристократов, - начал Ти Спирс. – Этим басням две тысячи лет, и каждые ребенок из порядочной семьи знает её наизусть. Сатклифф кивнул, не понимая, куда клонит дворянин. - Вчера я говорил, что сегодня будет твой День Рождения и это мой подарок тебе. Слуга замер, испуганно смотря на Ти Спирса, подарок ему…? Грелль ощутил, как что-то в сердце болезненно защемило и хотелось заплакать. Подарок, его подарок… Невольно в голове пронеслись воспоминания о матушке, о её редких и неумелых подарках и ласке. Уилл смотрел, как мальчик старался не заплакать перед ним и ощутит смесь неловкости, уязвлённости и что-то такое, что придала его лицу строгость. Казалось, Грелль этого не заметил. Собравшись с силой, он вымолвил: - Спасибо, сэр. Я буду читать её, обещаю. Искренне заверение немного смягчило дворянина и тот, несколько посомневавшись, произнёс: - Сегодня я велю везде следовать за мной, кроме обеда и ужина. - Да, сэр.       Весь день Грелль выполнял небольшие поручения юноши и был действительно счастлив. Юный аристократ даже поделился куском сладкого пирога, распорядившись принести его в гостиную, где они сидели. Слуга почти не разговаривал, боясь все испортить. Вечером, Сатклифф читал Ти Спирсу первую басню, которая не понравилась ему, но была крайне поучительна – басня про Орла и Лису. Уилл не был доволен чтением Грелля, но постарался не особо это выказывать, поправляя мальчика. - Я хочу, - наконец сказал он, - чтобы ты переписывал эти басни каждый вечер и учился писать. - Да, сэр, - почтительно сказал Грелль. - Ты умеешь считать? - Да, сэр. Умею складывать и вычитать до ста. - Хорошо. - Ты должен учиться, чтобы быть достойным человеком, - серьёзно сказал аристократ. - Обещаю, сэр.       Перед сном Ти Спирс отпустил слугу, думая о том, что делает великое дело, ведь лишь образование может сделать плебея приличным человеком, тем более, что в жилах этого мальчика течёт благородная кровь. Грелль же не знал, что думать, но был искренне благодарен господину за подарок. Ещё никогда чужой человек столь высокий по положению не был к нему добр.