Лабиринт мыслей
Lorde — Yellow flicker beat
Выспаться получилось за рекордные четыре с половиной часа. Лея открыла глаза и, сверившись с часами, разочарованно вздохнула: она проведет в нервозном состоянии еще, как минимум, пятнадцать часов. Возможно, меньше, но ни о каком спокойном сне до возвращения Дорме можно было и не мечтать, а потому принцессе нужен был либо освежитель с ледяной водой, либо литр кафа. В идеале, комбинация из этих двух восхитительных вещей. Посмотрев на нижний ярус, Лея не без удивления заметила, что Асока спала, крепко и беспробудно. Судя по всему, вчерашняя беседа все-таки без остатка забрала все ее силы, потому что Тано, рассказывая об их первой с Энакином миссии — как раз-таки полете на Татуин с целью возвращения ребенка Хатта его отцу — во всех подробностях, не выдержала. Лее показалось, что ее душили слезы, но, однако, истерики так и не случилось. Сильная Асока, которая едва ли готова была показать свои слезы хоть кому-то, отвернулась к стенке, пообещав продолжить беседу на следующий день. Равно как и показать Лее записи с уроками от Энакина, которые были единственной ценностью, сохранившейся у Тано, по ее же словам, при многочисленных передвижениях. Органа, потянувшись, поднялась с постели и бесшумно соскользнула вниз, прихватив с собой вещи. Вейдер где-то, к его чести, сумел достать женскую форму, которая Лее подходила по размеру практически идеально, за что — надо было признаться хоть самой себе — она была ему благодарна, ведь ношение прошлого облачения уже порядком надоело. Лея и впрямь считала предыдущую форму пыткой. Девушка, оказавшись в освежителе, встала перед зеркалом. И отчего-то застыла, разглядывая свое отражение. Когда она вообще в последний раз обращала внимание на свою внешность? Волосы ее были стянуты наспех на затылке неаккуратно до того, что добрая половина ее густой шевелюры спадала на плечи, закрывая шею. Мятая рубашка, доходящая до середины бедра, была запятнана остатками ее вчерашней порции кафа на ночь: Лея все-таки поначалу порывалась бодрствовать как можно дольше, но Хан вдруг авторитетно заявил, что истощение организма принцессы никому на пользу не пойдет. А сил противиться у Леи не нашлось, как и спорить с Ханом. А еще, кажется, она похудела за последнее время ощутимо сильно, потому что при детальном рассмотрении своего лица можно было отметить и заострившиеся скулы, и остро очерченный подбородок. Даже ключицы стали выпирать чуть сильнее. Лея, горько вздохнув, распустила спутанные волосы, стянула с себя рубашку и незамедлительно включила холодную воду в надежде, что та смоет лишнюю тяжесть души вместе с грязью волос и тела. Ледяные капли маленькими иголками пронзали ее истончившуюся кожу, принося за собой неприятные ощущения и, вместе с тем, чувство полного освобождения. Раскрепощения и неестественной легкости. Вода, скатывавшаяся по ее острым плечам и худому телу, расслабляла, и принцесса вдруг поняла, как ей не хватало такой простой роскоши в последние дни. Такой, чтобы только она, холод стремительно впивающихся в тело капель и пустота в голове. Ни единой мысли, которая бы привычно начала разрывать голову уже после первой секунды своего существования: Лея была безмерно благодарна истощенному организму за временно предоставленную свободу. Девушка провела руками по отяжелевшим волосам, что густой и плотной массой спускались на ее спину, и блаженно прикрыла глаза. Раствориться бы в воде. Так, чтобы забыть и ситхову Империю, и Вейдера, и даже Альянс — стать ничем и всем одновременно. Чем-то внушительным, ценным: Лее требовалось почувствовать свою важность именно сейчас, когда за ее привычно напускным рвением в бой скрывалось что-то, не поддающееся никакому описанию, что-то холодное, опустошенное и словно древнее. Принцесса точно не знала, какое определение можно было подобрать ее внутреннему состоянию. И не понимать саму свою сущность казалось нестерпимой пыткой. Едва только принцессе Органе удалось хоть немного расслабиться, как вдруг ее грудь словно насквозь пронзил острый металлический клинок, каких теперь и не отыскать во всей Галактике. Лея со стоном согнулась пополам и, не в силах даже вдохнуть такой нужный сейчас воздух, опустилась на колени. Быстрая и непрерывная пульсация под ребрами разрывала ее кожу и, кажется, даже дробила кости, а потому Лее пришлось прикусить изнутри щеку, чтобы вдруг не закричать и не привлечь излишнее внимание. Органа, сидя на согнутых ногах, протяжно застонав, прижалась любом к стеклянной дверце и крепко зажмурилась. И это стало фатальной ошибкой — перед глазами принцессы, сменяя друг друга, начали мелькать образы, рассмотреть которые даже не удавалось из-за того, что один наплывал на другой слишком стремительно. Но принцесса отчетливо услышала голос Дорме, зовущий ее. Зовущий — это все-таки правда — Люка. Зовущий отца. Набатное «Энакин», отпечатывающееся со внутренней стороны черепной коробки, разъедало мозг кислотой беспомощности, и Лея, испуганная, со рвущейся, как ей казалось, душой, пыталась дотянуться до матери. И в тот момент, когда Дорме вновь закричала, Лея, прежде чем расплывчатые видения утонули в опустошенном разуме, явственно поняла одно: боль принадлежала матери. Когда пытка, длящаяся не дольше минуты, судя по всему, закончилась, оставив после себя лишь ноющую тяжесть где-то под сердцем, Лея взглянула на тонкие кисти рук, покрытые густой мыльной пеной, и медленно сжала хрупкие девичьи пальцы в кулаки до побеленных костяшек. Принцесса чувствовала, как мелко дрожали ее ладони. Лея не могла объяснить причину такого помутнения рассудка, но, возможно, стоило списать все на дурное предчувствие: интуиция, наверное, была единственной вещью в ее жизни, которая никогда не подводила. И потому Органе, напуганной взрывами внутри ее сознания, казалось, что вот-вот должно пойти не по плану, не по ее задумке. Разумеется, девушку, с самого юного возраста привыкшую держать все под своим строгим контролем, это не устраивало. Ко всему прочему, на кон была поставлена жизнь единственного любимого человека, потерять которого Лея не могла ни при каких обстоятельствах. Стоило бы еще раз обсудить план действий с Вейдером: уж чего Органа не могла никак отрицать, так это способности Главнокомандующего мыслить стратегически. На самом деле, у него талантов было действительно очень много, больше, чем у многих генералов Альянса. Вместе взятых, заключила принцесса и, тяжело вздохнув, выключила воду. Стоило образу Вейдера возникнуть в голове Леи, как тут же ход ее мыслей начали пробивать нескончаемые потоки вопросов. Принцесса хотела разобраться детально, расставить, наконец, все точки над «i» в своих сомнениях. Прежде всего, подумала Лея, пальцами разбирая спутавшиеся волосы, Лорд знал обоих ее родителей достаточно хорошо, и это давало определенно веский повод думать, что либо он был другом их семьи, либо главным врагом. Но ведь, будь последнее предположение правдой, Асока наверняка предупредила бы Лею и всячески бы постаралась избежать временного сотрудничества с Вейдером. Но получилось-то наоборот: Асока скрепя сердце, но все же согласилась работать с ним. И это заставляло задуматься еще больше. Застегнув последнюю пуговицу на чистой белой рубахе и спрятав кулон матери за воротник, Лея еще раз осмотрела себя, обдумывая безрассудную идею, возникшую в голове внезапно, стремительно. Принцесса Органа прекрасно понимала, что шансы узнать у Вейдера хоть что-то об ее родителях почти нулевые. Но, возможно, эта игра стоила свеч.***
Когда Асока проснулась, то сразу почувствовала пустоту в их с Леей каюте — не без помощи Силы, конечно. Лея даже за последние сутки умудрилась раскрыться так мощно, что ее рисунок в Силе едва ли не горел ярким пламенем. И это пугало Асоку до дрожи в руках, до колючего комка в горле. Тано уже давно перестала быть маленькой несмышленой девочкой и прекрасно понимала, какие последствия влекли за собой внезапно прорвавшиеся наружу потоки энергии. Тогрута вспомнила, как легко находил Орден будущих юнлингов: форсъюзеры на подсознательном уровне чувствовали связывающие всех одаренных нити Великой, потому что маленькие дети маскироваться и прятаться не умели. Совершенно необученная Лея, в этом смысле, тоже была совершенным ребенком. Это значило только одно — Император мог легко заметить такие яркие вспышки, которые, в любом случае, напомнят ему о маленьком мальчике с Татуина, позже превратившегося в Вейдера. Асока раздумывала всего лишь несколько секунд, прежде чем соскочить с постели и ринуться вперед, чтобы — переступая через себя, убеждения и принципы — встретиться с Дартом Вейдером и постараться достучаться до Энакина Скайуокера. Во имя спасения Леи, разумеется. — Где Вейдер? — заметив знакомое лицо адмирала флагмана, которого Тано прежде довелось увидеть на мостике около шести часов назад, незамедлительно бросила Асока, нахмурившись. Мужчина, чья серая форма придавал лицу неприятный блеклый оттенок, выпрямился и склонил голову в приветственном кивке. Странно, заключила мысленно Асока, что ее вообще замечали на «Вымогателе» и даже относились терпимо к их с Леей, Ханом и Чубаккой присутствию. — Милорд просил не беспокоить его некоторое время, — голос адмирала прозвучал ровно и спокойно, и на минуту Асоке показалось, что на флагмане Вейдера служат не люди, а человекоподобные киборги. Под стать Главнокомандующему. — Адмирал… — Асока прищурилась, как бы стараясь вспомнить имя. — Пиетт, миледи. — Так вот, адмирал Пиетт, Вы, верно, не расслышали мой вопрос. Я не спросила, могу ли я видеть Лорда. Я спросила, где он. Это несколько разные вещи, — излишне спокойно растягивая слова, повторила Асока и улыбнулась. Пиетт развел руками, дав понять, что ничем помочь не может, и Тано закатила глаза. — Отлично, сама найду. — Не советую прерывать Милорда, — преградив дорогу тогруте, предупредил ее Пиетт, хмурясь. Женщина осторожно коснулась его плеча и оттолкнула чуть назад. — А я не советую стоять у меня на пути, — и прошла вперед, игнорируя возмущенный оклик со стороны имперского адмирала. Найти Главнокомандующего, к слову, оказалось не так уж сложно: стоило всего лишь следовать за ощущением непроницаемого холода и всепоглощающей пустоты. Тогрута, оказавшись у самого входа в каюту, — а она надеялась, что это была именно она — на мгновение застыла, не решаясь даже через Силу обратиться к Вейдеру. Как его называть? Как дотянуться до его сознания, окутанного густыми клубами эфемерной Тьмы? Асока растерялась, но как раз в тот миг, когда она уже решила развернуться и уйти, автоматические двери с характерным шумом открылись, а на пороге выросла мрачная фигура в пугающе-черных доспехах. — Нужно поговорить, — коротко сообщила Асока, поворачиваясь спиной к ситху и двигаясь в направлении его кабинета. Спасибо Вейдеру на том, что хоть его местоположение он указал. Поначалу Тано подумала, что Вейдер проигнорирует ее просьбу, на деле звучавшую, как приказ. А потому спешно, сжав зубы и кулаки, чуть повернула голову и добавила: — Пожалуйста. — Что за срочность? — бас Вейдера привычно-болезненно отскочил от серых стен кабинета, стоило только дверям захлопнуться за спинами обоих, и ножами вонзился прямо в сердце Асоки, от чего та сразу же поморщилась. — Неужели захотелось поболтать? — Удивлена, что ты все еще способен острить, — хмыкнула Тано, опускаясь на кресло. — Ситхам разве не запрещено шутить? — Нет, — спокойно ответил Лорд Вейдер, остановившись возле огромной застекленной стены, открывающей вид на бесконечные светло-синие туннели гиперпространства, — в отличие от джедаев. Так для чего ты прервала мою медитацию? — Лея, — коротко ответила Асока, заламывая пальцы. — Ты ведь видишь, насколько все плохо, верно? Что ты собираешься делать? — Думаю, принцесса — не моя забота, а леди Исис; насколько мне удалось понять, она совершенно не занималась с девочкой в ее детстве. Да, дурные манеры и сложный характер, но ты, надеюсь, не собираешься сагитировать меня на перевоспитание наследницы дома Органа, — растягивая слова, ответил Вейдер, и Асока поняла, что он открыто издевался над ней. Даже когда он стоял спиной к ней. Даже когда голос искажался вокодером. Даже когда Энакин, казалось давно похоронен под многотонными блоками чистой Тьмы. Такую очевидную иронию — его иронию — сложно было не заметить, да только вот Тано ничего смешного в сложившейся ситуации не находила. — Не юродствуй, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. — Даже если так, что с того? Почему меня должна обеспокоить судьба дочери почившего — слава Великой Силе — королька? — все так же не оборачиваясь, проговорил Вейдер. Асока нахмурилась и сжала с силой подлокотники кресла, чтобы хоть как-то сдержаться: единственное, чего она хотела в тот миг, — броситься на Вейдера если не со световыми мечами наперевес, то хотя бы с кулаками. — Я могу ошибаться, но, возможно, потому что Лея — такая очевидно-чистокровная Скайуокер, а не Органа? Молчание разлилось в помещении густой массой, заполняя собой каждый угол. Практически мертвая тишина прерывалась лишь размеренным, почти успокаивающим механическим дыханием Дарта Вейдера. Асока понимала, что от Энакина в нем не осталось практически ничего, кроме любви к сарказму. И, видимо, Падме. Тано, еще будучи падаваном, ребенком, по сути, прекрасно понимала, что для Энакина сенатор Амидала была не хорошей знакомой. Не другом. Может, даже и не женой. Она была — и, как ей хотелось теперь верить, продолжала быть — божеством. Несмотря на то, что джедаи отрицали существование любых сторонних пантеонов, всецело предаваясь вере в Великую Силу, Энакин признавал иную религию. Возносил Падме, единственную его богиню, до небес. И уж если Дарт Вейдер уничтожил в себе Скайуокера, беспощадно его, ослабленного и разочарованного, задушил, то любовь, граничащую с безумным обожанием и восхищением, стереть не мог. А значит, что ее дочь — их общий ребенок — не могла по определению быть для Вейдера пустым местом. И Асока в этом была почти уверена. — Ребенок Скайуокера мог родиться только таким же бесполезным, как и он сам, — наконец произнес Вейдер. — Все, что происходит с девочкой — совершенно неудивительно. — Во имя Великой Силы, может, ты еще скажешь, что Амидала выносила слабовольного и никчемного ребенка? — Она не форсъюзер. — Но точно не беспомощная, этого ты не можешь отрицать. И Лея сильная в той же самой степени, что и ее мать. Поверь, с принцессой я давно работаю и прекрасно знаю, какая она. — Ну, разумеется, — Асока услышала смешок Вейдера, который искаженным звучал совершенно устрашающе. — Именно поэтому она так стремится побольше узнать о своем мертвом никчемном отце, о котором ей даже мать не могла рассказать. Она абсолютно безнадежна, если не может принять одну простую истину: Скайуокер умер. — А может, именно это и показывает, насколько она сильная? — Асока соскочила с кресла и, опершись на стол обеими руками, наклонилась чуть вперед, буравя взглядом широкую спину Вейдера. Тот, словно почувствовав прожигающий жар ярких глаз Тано, вполоборота глянул на женщину. — Она единственная не сдается. — Хочешь знать, почему? — Асока склонила голову, кивая. Вейдер наконец развернулся к ней всем корпусом, и от одного только взгляда пустых глазниц маски ситха по спине пробежал неприятный холодок. Тано со злостью одернула себя, прекрасно умом понимая, что бояться сейчас не время. Собственно говоря, это время и не должно наступить никогда: Восстание и тяжелые времена, затянувшие скользкой темной тиной всю Галактику, требовали такого мужества, от которого сердце замирало и дыхание перехватывало. Словом, нужно было сражаться каждую секунду своей жизни без страха. И сражаться так, будто это были последние попытки изменить мир. Глядя на ситха, Асока понимала, что Энакин свою битву проиграл. Слабая надежда на то, что война — его личная, внутренняя — все еще могла быть выиграна, тлела жгучими углями в ее душе. Но так неярко и почти беспомощно, что опускались руки. Женщина-тогрута вскинула голову, чтобы казаться выше. — Потому что Лея не знает ничего. Она — девочка с оружием в руках, несмышленый ребенок, который добрался до власти и вырос на одной только слепой вере в то, что однажды придет выдуманный спаситель и одним взмахом светового меча перебьет все ее проблемы. Органа слишком глупа, чтобы понять: ее отец не вернется. — Нет, — покачала головой Тано, едва улыбаясь краешком рта. — Органа слишком… Скайуокер, чтобы сдаться просто так. И даже если она узнает правду, — от меня, тебя, Дорме или ситх знает, кого — я уверена, что она все равно не сдастся. И знаешь почему? — без зазрения совести передразнила Асока Вейдера, скрупулезно стараясь сымитировать его интонацию, а затем сама ответила на свой вопрос, понизив голос и наклонившись чуть вперед: — Потому что она твоя дочь, Энакин. — Это имя ничего не значит для меня! — горячо возразил Вейдер, поднимая огромную механическую руку, затянутую в черную кожу плотных перчаток. Асока, совершенно утратившая даже толику чувства самосохранения, растянула губы в торжествующей улыбке. — Конечно, — ответила она. — Поэтому-то ты сейчас очертя голову на световой скорости несешься через гиперпространство на помощь Дорме Исис. Раз уж у тебя есть пунктик на именах, то почему бы просто не оставить эту затею? Насколько мне известно, женат был именно Энакин Скайуокер. И то на сенаторе Амидале, а не на леди Исис, верно? — Чего ты добиваешься? — спросил Вейдер, чуть склонив голову. Асока подернула плечом. — Справедливости. Честности. В первую очередь, именно от тебя, поэтому ответь мне, для начала, всего лишь на один вопрос, — Тано обошла стол, чтобы встать ближе к Вейдеру, и оперлась руками на его гладкую поверхность, наваливаясь чуть назад и скрещивая ноги. — Что ты намерен делать после? — Что ты имеешь в виду? — Неужели побежишь докладывать своему дражайшему учителю о том, что у тебя внезапно воскресла дочь и жена, с которыми ты хотел бы править Галактикой, подвинув старика-Палпатина с его насиженного местечка? Разумеется, нет, это было бы глупо для такого человека, как ты. Вот потому я и спрашиваю: какие планы у тебя на Лею? На Падме? И, Сила, главный вопрос — почему ты так спокойно относишься к тому, что император врал тебе, без малого, двадцать лет, на протяжении которых ты каждую секунду своей ситховой жизни проводил с ощущением их крови на своих мерзких руках, восхваляя своего единственного спасителя, который эту самую жизнь и уничтожил? Каково тебе было, а, Энакин? Тогрута чувствовала, что комок оголенных нервов, нараставший в течение всего их разговора наконец вспыхнул ярким пламенем под ее ребрами и теперь превратился в горстку серого пепла, осевшего на кончиках ее тонких пальцев, неприятно зудевших. Асока не плакала много лет: как минимум, с Малакора по ее щекам не скатилось ни единой слезинки, а теперь она чувствовала глухую истерику, больно сжимавшую легкие и мешавшую вздохнуть без судорожного всхлипа. Вмиг стало как-то больно и очень мерзко на душе, и ее внутренняя скорбь, вырвавшаяся наружу, отпечаталась неприятным горьковатым привкусом на языке и небе. Обида, гложущая ее с самой первой встречи с Дорме Исис, во время которой Асока, наконец, узнала всю историю и Падме, и Энакина вплоть до Мустафара — Исис, разве что, опустила важный факт, касающийся ее беременности Леей, — вырвалась наружу криком, который можно было назвать почти истеричным, и едкими солеными слезами, заблестевшими на ее ресницах. Но спрашивать у Вейдера ей больше нечего было, кроме разве совершенно логичного и до умопомрачения простого и резонного «как ты мог?». В чем-то, конечно, Тано винила себя. Именно сейчас, спустя много лет, она вдруг подумала, что могла бы, в теории, конечно, не допустить падения Энакина. Или, возможно, будь она рядом даже при медленном превращении учителя в бездушного Вейдера, ей бы, наверное, удалось удержать его хотя бы на краю этой пропасти. С другой стороны, что могла она, если его беременная жена оказалась настолько бессильна? Но Вейдер молчал. И Асока понимала, что вряд ли он, распинаясь, начнет доказывать своей ученице — бывшей ученице, отголоску напрочь забытого прошлого — то, что выбор его был правильный и осознанный, что он не сожалеет и возвращать миру Энакина Скайуокера не собирается. Но Тано так и стояла, глядя на Вейдера исподлобья, с глубокой горечью в глазах, даже не стараясь стереть слезы, стекающие вниз по щекам, к подбородку, и падающие с лица прямо на ее сероватую тунику из плотной ткани: время бытности джедаем-то у нее, конечно, прошло, но привычки в одежде остались неизменны. — Я не позволю тебе забрать Лею. Не для этого чудовища, — она прочистила горло, услышав, каким сиплым стал ее звонкий голос. Асока покачала головой, и нижняя губа ее задрожала. Тано, будучи взрослой статной женщиной, глядя в упор на застывшего мрачной тенью Вейдера, почувствовала себя бессильной пристыженной девочкой. И только слова, пустые-пустые слова были ее единственным, увы, бесполезным, оружием. — Тебе так хочется верить в то, что я заберу Лею и стану использовать в своих целях? — А разве нет? — парировала Асока, хмурясь. Ей казалось, что выглядела она очень и очень комично в ту секунду: со сведенными к переносице бровями и глазами, блестящими от слез. — В ином случае, зачем тебе помогать ей? Ситхи всегда ищут выгоду в деле, за которое принимаются. И если ты решил помочь Лее, то, разумеется, не просто так. Возможно, Вейдер хотел что-то ответить, но звук открывающихся дверей в его кабинет не дал сделать этого. В помещение влетела, словно к себе, Лея. Асока заметила, что ее длинные волосы были влажными, и от того они слегка завивались, закрывая волнистыми прядками узкую спину. Принцесса прибежала, скорее всего, так быстро, как только смогла, в наполовину мокрой рубашке, с наспех надетыми брюками и высокими сапогами. Тано тут же нахмурилась, почувствовав тревогу, которой словно окутано было все существо Леи, и, забыв совершенно о том, что с Вейдером вопрос остался нерешенным, бросилась к принцессе. Та держалась хорошо, почти смело и решительно, только немой страх, разбавляемый иногда принудительной решимостью, все же выдавал Лею с головой. Асока сжала ее плечи, от чего девушка вздрогнула и подняла глаза. — Что случилось? — Лея неуверенно пожала плечами в ответ, высвобождаясь из цепкой хватки тогруты, и прошла к креслу, опустившись прямо напротив Вейдера. Села она уж как-то совсем не по-королевски: закинув ногу на ногу, прикрыв ладонью покрасневшие глаза и откинувшись на спинку. Асока прищурилась, почувствовав импульсы Силы, которые посылала принцесса. Скорее всего, не по своей воле, решила Тано и молча сжала кулаки. Боялась ли Лея чего-то? Избегала? И вообще… — Я смотрю, Вы быстро привыкли к флагману, раз так бойко сориентировались, — заметил Вейдер, и Лея, не отнимая руки от лица, усмехнулась. Беззлобно, но совершенно обессиленно и измученно. — Это было несложно. Стоило только идти по разливающимся потокам Вашего исключительного ядовитого сарказма, и вот, я здесь, — принцесса потерла переносицу и наконец подняла глаза, глядя на Асоку. — Но мне нужно было поговорить с кем-то, кто в курсе всех тонкостей, касающихся этой темы. Я вдруг подумала вот о чем. Если мой отец был джедаем, то в теории — исключительно в теории, потому что подтверждений у меня пока весомых нет — я могла бы быть… Как это называется? — Форсъюзером? — подсказала Асока, и девушка тут же кивнула. — Разумеется. Было бы очень странным, если бы ты не унаследовала хотя бы часть его способностей. А к чему этот вопрос, Лея? Тебя беспокоит что-то? — Можно и так выразиться. Знаешь, я не замечала за собой раньше каких-то странностей. Разве что, у меня интуиция хорошо развита, но это ли редкость? А теперь… Словом, началось это еще на «Звезде Смерти», когда я подумала, что мама погибла, случилось нечто странное. Я каким-то образом, — она помедлила, задумавшись на какое-то время, а потом вздохнула, — отбросила контейнер с едой. Вроде как, не касаясь его. И там же мне стали сниться сны. — Сны? — уточнила Асока, подходя ближе. Лея повела плечом, неуверенно сжимая ладошки в кулаки. — Какие? — Разные. По большей части, какая-то несуразица. Но постоянно я вижу маму. И ей больно, Асока, ты даже не представляешь, как сильно. А еще боль всегда какая-то другая, не похожая не ту, что я видела прежде. Сначала она словно не дышит, хватается за горло; потом зовет кого-то по имени громко-громко, что уши закладывает, — Асока кивнула, потому что, на самом деле, она знала наверняка, кого бы могла звать Падме, — а теперь почему-то руки. — Что — руки? — У нее ладонь болит, и еще жар во всем теле. Я не могу это объяснить, просто чувствую это. Возможно, на фоне стресса? — со слабой надеждой предположила девушка, и Асока незамедлительно бросила взгляд в сторону Вейдера. Тот, разумеется, не смотрел на распинающуюся Лею; зато она то и дело поглядывала в сторону чернеющей на фоне синевы гиперпространства фигуры. Как она, Лея, могла запустить ситуацию так, что начала доверять ситху настолько, что не боялась при нем рассказывать такие подробности? — Вряд ли стресс, Ли-Ли, — девушка удрученно застонала и вновь закрыла лицо, на этот раз, правда, обеими ладонями. — Мне жаль. — Еще и этого не хватало. Как тогда быть, Асока? Если это не сны, а — ситхов абсурд — видения? Если мы не успеем спасти Дорме вовремя? Такое возможно? — Ожидаемое время прибытия — одиннадцать стандартных часов, — сказал, наконец, Вейдер, и Асока почему-то облегченно выдохнула. — Осталось не так долго ждать. — Но за это время может случиться все, что угодно! — вспылила принцесса и рывком поднялась на ноги. С неописуемым удивлением Асока заметила, как сильно Лея был похожа на Энакина. Мимикой. Жестами. Словами. Каждое ее действие словно зеркально отражало ее учителя. В те годы, когда и ему было двадцать лет. Принцесса сжала кулаки. — Хотелось бы верить, что Вам не наплевать на жизнь моей матери, Лорд Вейдер, но почему-то я с трудом делаю это. Уж не знаю, какие цели Вы преследуете, но не дай Сила Вы предадите нас. Не знаю, как именно, но я убью Вас. Я обещаю это. Асока вздернула брови, услышав такое заявление от Леи, чей настрой переменился с пугающей быстротой. Девушка вылетела из кабинета, и двери стремительно захлопнулись за ее спиной. Тано молчала. Что-то пугающе страшное творилось внутри принцессы, и страх, который она так тщательно силилась скрыть, находил выходы в эмоциональных взрывах, необдуманных фразах. И, что самое страшное, в темных мыслях. Асока хотела думать, что это эффект временный, но… Тогрута глянула на застывшего вполоборота Вейдера. — Она и правда твоя дочь, Энакин. И это радует ровно в той же степени, что и пугает, — после произнесенной фразы Асока выбежала из кабинета вслед за Леей, оставляя Вейдера наедине со своими мыслями. Ему явно было, о чем подумать.