Тринадцать часов
Hozier — In The Woods Somewhere
Люк недоуменно смотрел на Лею, которую не видел ровно двенадцать часов, что она отсыпалась. Обыкновенно Скайуокер даже не старался скрыть своих эмоций — на лице ровно все было написано, однако теперь он постарался хоть немного поубавить собственное удивление, чтобы не выглядеть уж крайне ошеломленным, когда увидел кардинальные перемены во внешности принцессы. — Слишком радикально? — улыбнулась она, опускаясь напротив Люка на длинную скамью возле не менее длинного стола. Кажется, они находились в помещении, очевидно выступавшем в качестве подобия столовой когда-то. Но сейчас здесь не осталось нормальной еды, только вакуумные упаковки с едой, которой пичкали армейцев еще в далекие времена Войн клонов. Люк с недоверием покосился на предложенный ему обед, но альтернатив не было; ко всему прочему, наверное, упакована консервированная — ах, видимо, это была рыба, — еда могла храниться еще десяток лет без всякого вреда. — Нет, что ты, — попытался возразить Люк, но, встретившись со взглядом Органы, полным здравого скептицизма, поспешил качнуть головой и усмехнуться. — Признаю, не ожидал, что так скоро расстанешься с метровой косой. — Это была альдераанская традиция: длинные волосы были признаком знатности рода девушки. Пережиток прошлого, на самом деле, — ответила Лея и пропустила сквозь пальцы прядь волос, которые теперь были чуть длиннее плеч принцессы, но казались даже немного короче оттого, что завивались на концах в некрепкие локоны. Ее лицо несильно изменилось от такой новизны имиджа, но все же как будто принцесса стала выглядеть серьезнее, увереннее. Холоднее, быть может, и Люк вдруг понял, что перед ним — не та принцесса Органа, с которой он сбежал со Звезды Смерти. Сейчас напротив сидела взрослая девушка, воительница, которая за последние полмесяца выросла и как будто бы закалилась, точно непробиваемое стекло. Все такая же блестяще-красивая, прозрачная и хрупкая на вид, но прочная по своему нутру. Несломленная даже сейчас, когда, казалось, вся ее жизнь, не прекращая, переворачивалась с ног на голову и обратно. Лея помахала рукой перед лицом юноши, едва улыбаясь, от чего Скайуокер вздрогнул и тут же вернул улыбку, пытаясь мысленно вновь обратиться к прерванному разговору. Принцесса вряд ли пришла обсудить изменения своего внешнего облика, пусть те и были весьма значительными; Скайуокер же прекрасно помнил, как она, обнимая его при встрече, обещала многое обсудить. Возможно, время пришло, подсказало не то его сердце, не то Сила натолкнула юного джедая на такую мысль. — Так о чем мы? — уточнил Скайуокер, и Лея в шутливой форме закатила глаза, громко фыркнув. — Я спросила, есть ли какие-то традиции на Татуине? Ты ведь родом оттуда, верно? — Не знаю, откуда я родом, но вырос я среди песков и под двумя палящими солнцами, это абсолютно верно, — подтвердил Люк и придвинул Лее стакан с водой, заметив, что к еде она и притрагиваться не собиралась. — Никаких традиций, пожалуй, кроме одной: выживать любыми способами при ограниченных запасах воды. Но к этому привыкаешь со временем, думаю; я, признаться, вообще не представлял, что в день где-то можно выпивать больше четырех вот таких стаканов. Знал, конечно, но вообразить себе не мог. — Это… так грустно, — нахмурилась девушка, выслушав ответ Люка, но тот спешно отмахнулся. — Все не так страшно, как ты себе представляешь. Были праздники: на День Империи тетушка часто покупала на рынке в Мос-Эспа всякие сладости, которые нелегально привозили из центральных миров. Я любил пастилу из муджа-фрукта, — улыбнулся Люк, вспоминая, как однажды разом съел весь десерт, купленный к празднику. — Вкус у него такой запоминающийся, хотя, признаться, свежим его так и не попробовал ни разу: если уж пастила стоила чересчур дорого, то что и говорить. Но на День Империи она всегда была в доме, потому что… — После него наступал день твоего рождения, — закончила Лея так, словно ей эта история была крайне хорошо знакома. Она обхватила себя руками, а после, вперев в полированную столешницу немигающий взгляд, кивнула в подтверждение собственных же слов. Люк опешил: он никак не припоминал, что уже рассказывал что-то подобное Лее, тем более он мог поклясться, что разговоров о дате рождения никогда не заходило. И вот теперь принцесса так невзначай упоминает то, что и не было озвучено. Юноша, озадачившись, хотел было уточнить, что Органа имела в виду, но тут она подняла взгляд и коротко улыбнулась, сжав высокий стакан с водой в руке. — Знаешь, я никогда не любила День Империи в детстве, мне казалось, что он несправедливо перетягивает внимание с моего праздника. Эгоизма маленькой мне было не занимать, и я иногда даже обижалась на маму и отца за то, что они готовились к встрече гостей из Центра, а не упаковывали подарки для дочери. Зато Дорме отдувалась за троих, кажется, готовила десятки коробок с маленькими подарками, а потом дарила их еще на протяжении недели не только от своего имени, но еще и от лица короля и королевы. Только вот… она обычно упаковывала больше подарков: я их находила иногда и пересчитывала. — Ты думаешь, половину леди Исис оставляла себе? — Люк рассмеялся, представляя эту нелепую картину. На деле же у него самого было немало историй, связанных с подарками. Будучи маленьким, он иногда задавался вопросами, откуда у тетушки с дядей столько денег, чтобы в день его рождения дарить племяннику новейшие игрушки, модели истребителей, каких на всем Внешнем Кольце не сыскать, и покупать целую гору экзотической вкусной еды. Когда видеть такое изобилие в день своего рождения для Люка стало уже привычкой, он прекратил задаваться подобными вопросами, но там, в полутемном помещении, слушая рассказ Леи, он начал вдруг вспоминать, что в каждом подарке была записка или крошечная открытка. На бумаге уже редко кто писал, тем более там, где он вырос, и все же, разворачивая упаковку, он всегда искал небольшие послания, выведенные трепетно, но уверенно красивым почерком. Обыкновенно то были совершенно нейтральные фразы, по которым нельзя было точно определить, кто их написал, но Скайуокер был уверен, что занималась таким Беру: дядя Оуэн, как правило, до сантиментов не доходил. «Моя любовь к тебе бесконечна и безусловна, как сама Сила», — открытку с такой надписью он нашел в подарке, когда ему исполнилось, кажется, тринадцать и запомнил именно эти слова, потому что чернила в конце слова немного растеклись, как если бы на них упала капелька воды. — Подожди, — своим возгласом Люк прервал поток воспоминаний, но Лея, тоже поглощенная собственными мыслями, не подняла головы. — Ты говоришь, что мы родились в один день? Бывают же совпадения. — Это не совпадения, Люк. Когда она, наконец, подняла глаза, юноша увидел, что они полны тревоги и еще чего-то необъяснимого. Глубокого, как тяжелое и непоправимое сожаление, как будто Лея была виновата перед юношей и теперь не знала, как исправить ситуацию. Скайуокер чуть склонил голову и вытянул вперед ладонь, чтобы предложить принцессе взять его за руку, но он даже не мог представить, что она ухватится за нее так крепко, что он ощутит, как ее поломанные ногти впиваются в кожу. Аккуратно, почти нежно он сжал ее пальцы и заглянул в глаза принцессе, чувствуя при этом, как внутри него нарастало напряжение. Как при подготовке к атаке, он напрягся всем телом, да так, что ощутил каждый мускул своего тела. Лея же, наоборот, ссутулилась и постоянно старалась отвести взгляд, собираясь с мыслями. Вдох — шумный и порывистый, чтобы успокоить стремящееся разорваться в неукротимой боли сердце. — У нас действительно дни рождения приходятся на одну дату, и я думаю, что половину подарков Дорме отправляла на Татуин. Тебе, Люк, — проговорила девушка, переплетая их пальцы, и прежде чем юноша смог хотя бы осознать сказанное Леей, она продолжила: — Ты уже знаешь, что я не приходилась кровной дочерью королю и королеве Альдераана. — Верно, леди Исис — твоя биологическая мать, это я уяснил еще после явинской битвы. — Да. Это не ее настоящее имя, и я полагаю, она взяла его примерно двадцать лет назад. Когда пала Республика, Люк, когда пали джедаи, когда умер Энакин Скайуокер, мой отец. — Она взмахнула ресницами, наконец, поднимая глаза, и юноша не смог удержать вздоха, полного удивления. «Энакин Скайуокер, мой отец», — так сказала принцесса Лея, сидя напротив него и держа его за руку, сжимая пальцами ладонь, похолодевшую за мгновение. Не сразу Люк понял, что скрывалось за всем этим рассказом про подарки ко дню рождения, но кусочки паззла вмиг сложились воедино. Такая простая правда откликнулась болью в груди и комом в горле, который невозможно было проглотить. Вот, о чем принцесса порывалась поговорить все это время, осенило его, и юноша накрыл второй рукой их сплетенные ладони. Лея, и он был уверен, переживала отчего-то гораздо больше: она боялась? Ей было неприятно признать в фермере с Татуина родственника? Близнеца, покачал головой Люк, они были одного возраста, родились в один день и от одного отца. Была, конечно, вероятность… но почему-то не оставалось никакого чувства неправильности и искаженности, когда Скайуокер думал о леди Исис как о собственной матери. «Моя любовь к тебе бесконечна и безусловна, как сама Сила». Это написала она, леди Исис, склонившись однажды поздно вечером над квадратной бумажной открыткой; горел маленький светильник над столиком в ее дворцовых покоях, выл ранневесенний ветер за плотными стеклами широких окон, стекала по точеной скуле скупая слеза. Эта картина, какую Люк никак не мог видеть, вдруг совершенно ясно вырисовалась перед глазами, и стало так горько, так обидно, так темно, что он, не удержавшись, зажмурился и покачал головой. Туже сжимался ком в горле, на солнечное сплетение давил груз из неисчислимых тонн, и было больно от осознания своего одиночества. На мгновение Люку подумалось, что он, верно, родился дефектным, потому, наверное, его не захотели оставить рядом с прекрасной сестрой-принцессой, но за детской обидой слышен был голос разума. Присутствие в Силе самого Люка действительно сияло, как звезды, это подтвердил и мастер Йода, когда только давал наставления молодому Скайуокеру. Он знал, что форсъюзеров обыкновенно прятали или убивали: что и говорить о сыне одного из сильнейших джедаев в Галактике? Лее повезло больше — от природы количество мидихлориан в ее крови не зашкаливало, а дворцовая охрана, ее отец и мать сделали все, чтобы о девочке со странными способностями не узнал никто, кроме ограниченного круга лиц. — Прости, если бы я знала… — Девушка притянула руку брата к себе и прижала его пальцы к губам, ожидая любой реакции, но не привычной понимающей улыбки. Люк потянулся через стол, и через мгновение уже сжимал плечи сестры в объятиях. Она, недолго думая, ухватилась за него в ответном объятии и что-то принялась объяснять, как будто пыталась загладить свою вину. Ее остановила ощущение чего-то теплого, накатившего внезапной волной и прошедшего от макушки до пяток насквозь. Стало спокойнее обоим, почувствовал Люк и услышал тихий ироничный смешок. — Почему все так умеют, кроме меня? Он мог бы научить ее, тогда подумал Скайуокер, но после: ему отчего-то сейчас совершенно не представлялось возможным вернуться на Дагобу, чтобы продолжить свое обучение. Оставалось слишком много нерешенных проблем, вопросы прозябали без ответов, а главное, Люк никак не мог понять, почему Вейдер был здесь. Почему Лея, дочь Энакина Скайуокера, якшалась с его убийцей? И вопрос сам сорвался с его губ прежде, чем сам он осознал его неуместность.***
Дорме Исис почувствовала слабость в ногах, когда Лея выпустила ее из объятий, поэтому пришлось навалиться на приборную панель в центре комнаты, чтобы не упасть. Это было бы иронично, пронеслось в мыслях, признаться, что она, формально, все еще замужем за вторым самым влиятельным лицом Империи, против которой она сражалась последние годы настолько ожесточенно. Не самая приятная ситуация, впрочем, все лучше, чем гнить в подземельях татуинского дворца и в качестве собеседников использовать черепа других существ, там же и погибших. Хотя, поразмыслила Дорме, глядя на абсолютно ничего не выражающее лицо дочери, неизвестно, что было лучше: мучительная смерть или грядущая ярость принцессы Леи, которая пряталась за маской обжигающе-холодного равнодушия. — Сегодня какой-то праздник раскрытия семейных секретов, или мне так показалось? — постарался отшутиться Люк, даже не улыбнувшись. Имел право: он много лет считал, что фигура напротив него — убийца его кровного отца, а про мать он, судя по всему, вообще узнал не больше часа назад. С Леей ситуация была несколько иной, и женщина понимала это, пожалуй, лучше всех, кто присутствовал в помещении. Принцесса росла, и все близкое окружение в лице наставницы и Бейла внушало ей, что ее отец, отрисованный в сознании девочки героем без страха и упрека, влиятельным, добрым, безгранично прекрасным, мертв. И уж лучше бы так и оказалось; теперь Лее пришлось столкнуться с правдой о том, что Энакин Скайуокер ныне именовался Дартом Вейдером. Глядя на нее, леди Исис видела, что за личиной безынициативности и безэмоциональности пряталась немая истерика. Но рано или поздно, наверное, принцессе пришлось бы узнать правду, и лучше это было сделать сейчас, пока ни Лея, ни Вейдер не пострадали от рук друг друга. Падме знала, что от дочери не стоило ждать понимания: обида на Вейдера, ненависть к нему были ее личными, глубокими чувствами, и своим признанием женщина никак не хотела добить от нее проявления любви к ситху. Едва ли он это заслужил, покачала она головой, представляя жуткие картины перед глазами. Как погибали юнлинги в горящем Храме, как по его приказу отслеживали форсъюзеров, как он вытравливал ядами из Леи признание о местоположении базы, как сжимал ее плечо, когда она видела гибель своей планеты. Вейдер не заслуживал и толики понимания, но Падме так отчаянно хотелось простить все эти грехи. — Ты спала с Вейдером. — Из уст Леи такое утверждение показалось опошленным оскорблением, от чего Дорме, вскинувшись, посмотрела на девушку с осуждающим прищуром. — Если это все, что тебя волнует, то не вижу смысла продолжать разговор. На твой вопрос я ответила. — Нет, Дорме, не ответила, — покачала она головой, все силы, кажется, концентрируя на удержании собственной ярости. Лея часто называла мать по имени в силу собственной привычки, но в те моменты, когда она произносила это с твердо, недрогнувшим голосом, с нажимом, нетрудно было догадаться, что не оставалось ничего доброго в этих словах. Хотя, пожалуй, едва ли Дорме это могло напугать: за всю жизнь ей угрожали бессчетное количество раз, и уж собственной дочери она не боялась. В ее попытках не сорваться проглядывалось что-то болезненно-знакомое, привычное, что даже — парадокс, не иначе, — успокаивало. Лея щурила глаза большие круглые глаза, злясь, и неотрывно смотрела прямо на своего собеседника. Лея смотрела ее глазами — и взглядом Энакина Скайуокера. Тяжело и опасно, ее мысли наверняка складывались в невообразимую плеяду предположений о том, как Дорме могла так долго скрывать правду и как теперь вести себя рядом с Лордом. Впрочем, леди Исис могла предположить, что ничуть их общение не изменится: она застала их разговор только сейчас, но очевидно было, как часто они доходили до споров и откровенного противостояния. — Ты врала мне? Все это время, рассказывая о папе столько… удивительного, прекрасного, — начала Лея, прочищая горло; голос ее слегка охрип, — ты обманывала? Не отец, отметила Дорме, а «папа». Сила, это было совсем нереалистично, неправильно: Лея так называла Бейла и точно не могла в таком ключе говорить о человеке, которого не видела ни разу в жизни. Сердце забилось сильнее — догадывалась ли маленькая принцесса о том, что под маской палача Императора Палпатина скрывался тот, кого Лея всем сердцем жаждала увидеть? Или ей всего лишь хотелось верить, что Энакин всегда рядом, присматривает за ней, хоть и не может поговорить? Падме задавала вопросы самой себе, в то время как все вокруг ждали ответов. Женщина покачала головой и отвела взгляд, рассматривая теперь белые панели на стенах. — Я соврала только единожды, сказав, что твой отец мертв. — И продолжила врать все одиннадцать лет после этого? — Губы принцессы сложились в подобие ухмылки. Она сделала шаг вперед, стремительно хватая Дорме за руку, словно принуждая посмотреть ее в глаза. — По-твоему, я не заслужила правды? Или ты думала, что узнай я о родстве с ним, — Лея небрежно мотнула головой в сторону безмолвно стоявшего позади Вейдера, — сбегу в столицу искать своего папочку, которого никогда не видела? Я боялась Вейдера, мама, и если бы ты нашла в себе силы рассказать мне все сразу, то… — То ты бы возненавидела его за то, кем он стал. — А сейчас я возненавидела его еще сильнее, чем могла в годы своего детства. Этого ты добивалась? Уже через мгновение Лея вылетела из помещения, словно забыв все то, о чем мечтала поговорить с Дорме, когда та, наконец, очнется. Не обращая внимания на оклик Люка, который попытался ее остановить, девушка, не оборачиваясь, устремилась прямо к ангарам. Наверное, в этом бесконечном море лжи она хотела отыскать кого-то, кто мог быть с ней предельно честен и прямолинеен здесь и сейчас. И насколько это было иронично, что такого человека она нашла в лице беспринципного и наглого контрабандиста, у которого, кажется, все еще где-то был припрятан алкоголь. Дорме не смотрела вслед своей дочери. Она покорно принимала такую бесконтрольную эмоциональность, граничащую с истинной яростью, и за то Лею нельзя было осуждать: ее детские идеалы за одно мгновение разрушились, и она, ее мать, ее единственный близкий человек, была виновата в этом. Не Вейдер, который пал на Темную сторону — сейчас ответственность за пошатнувшееся доверие между ней и Леей лежал исключительно на плечах леди Исис. Женщина закашлялась, нарушив при этом затянувшееся молчание, и Люк тут же подлетел к ней, подхватывая под руку. Благодарно кивнув, она оперлась на мужское плечо и спокойно выдохнула. Как же сильно она была виновата перед обоими. Пусть Люк не поднимал эту тему, в душе он наверняка все еще задавался вопросом, отчего она не осталась с ним — и хотела бы Падме дать правильный и внятный ответ на этот вопрос, даже если и для самой себя. — Вам дурно, миледи? — Люк, прошу, — она подняла на него глаза и сжала пальцами его ладонь, — давай хотя бы на «ты». — Это будет непросто, но я постараюсь. Так все же? — Отрицательно мотнув головой, Дорме вновь прикрыла глаза, понимая, что сейчас нового разговора она не выдержит. — Я думаю, Лея не со зла так… То есть, не то чтобы я хорошо ее знаю, но мне кажется, понимаю достаточно. Чувствую. — Она вспыльчивая, но от ее нрава еще никто не пострадал. — Не считая Хатта, который уже трое суток гниет в песках на Татуине, — пробасил до того молчавший Вейдер. Дорме встрепенулась и тут же распахнула глаза, не веря тому, что ей довелось услышать. — Девочка крайне разозлилась, а он попал под горячую руку. — И ты ничего не сделал? — Не успел. Лея достаточно талантлива, но совершенно необучена и неконтролируема, — повернулся Вейдер и взглянул на Дорме. Или ей так, во всяком случае, показалось. — Ей нужен учитель, или вся Галактика пострадает. — Я не позволю тебе или Императору обучать ее, — отрезала Падме, поджимая губы. — Не для того я двадцать лет сидела в тени альдераанских вельмож без возможности быть рядом со своим сыном, чтобы ситхи позарились на мою дочь! Последнюю фразу она выговорила четко, отрывисто и почти сорвалась на крик. Одна только мысль о Лее, чье аккуратное точеное лицо освещал бы кровавый отблеск светового меча, приводил в исступленный ужас, который отзывался холодом на кончиках пальцев. Быть может, подсознательный страх был продиктован твердой уверенностью в том, что принцесса во многом переняла вспыльчивость отца — история с Хаттом тому подтверждение. Женщина тяжело вздохнула, прижав свою ладонь к груди, и ощутила, как быстро билось ее сердце. Лее было только девятнадцать, но на ее руках уже была кровь тех, кто перешел ей дорогу. Кровь того, кто чуть было не погубил ее мать. — Энакин, я не… — уже тише произнесла Падме, поворачиваясь лицом к ситху и чувствуя, как тяжело глядел ей в спину Люк. Сделав осторожный шаг вперед, она оказалась совсем близко к неподвижной двухметровой фигуре, от которой разило холодом и угрозой. Не по отношению к ней, но ко всему остальному миру, простиравшемуся за пределами этой далекой системы. — Я не допущу этого, не снова. У меня не вышло спасти тебя, но я сделаю все, чтобы Лея не стала жертвой горя и ненависти, через которые пришлось пройти тебе. — Я не желаю для Леи подобной судьбы. Она такого не заслуживает, — отозвался Вейдер, а после — тоже покинул помещение через считанные секунды, услышав протяжный писк собственного комлинка, оставляя наедине безутешную мать и растерянного сына, у которого появилось гораздо больше вопросов. Даже по сравнению с тем, сколько их было вчера.***
Лея озадаченно моргнула, когда, молниеносно поднявшись на борт «Тысячелетнего Сокола», обнаружила там воодушевленно болтающих за стаканчиком чего-то определенно крепкого Хана и Асоку. От них веяло редкой, давно забытой обыденностью и согревающей рутиной: такой разговор можно было бы встретить где-то далеко от военных действий или вне больничного помещения, например, на пикнике в горных лугах Альдераана. Воспоминания об уничтоженном мире ощутимо откликнулись тяжестью в области груди, и Лея вдруг поняла, как тосковала по переливам бликов в озерах, по пению птиц родной планеты, по запаху весенних цветов, которые она сплетала в венки и украшала ими волосы. Рука потянулась к укороченным прядкам, и принцесса подумала, что вместе с длиной, наверное, срезала воспоминания о прошлом. Вступая в новую жизнь, задушенную космическим вакуумом, она предпочла избавиться от того, что хоть как-то напоминало о доме, но, кажется, немного перестаралась. Теперь бездомная принцесса была облачена во вражескую военную форму, которая на два размера была больше положенного, а о привычных прическах отныне нельзя было и помыслить: но то было не страшно. Больше всего Лею пугала пустота внутри, которую ни счастьем о выздоровлении Дорме, ни горечью предательства, казалось, нельзя было заполнить. Она собственноручно разрушала остатки прежней себя, хороня их под фальшивыми воспоминаниями о счастливом детстве, но по-прежнему не могла найти замену сломанной Лее. — Ли-Ли! — поприветствовала ее Тано, отсалютовав стаканом, и девушка улыбнулась. В манере тогруты называть уже выросшую Лею детским прозвищем было что-то трогательное, и оно напоминало о далеких временах, когда Асока впервые увидела маленькое создание, цепляющее за юбки Дорме Исис. Сама принцесса плохо помнила первую встречу с Асокой, но ей тогда показалось, что стоящая над ней тогрута была очень серьезной и неулыбчивой. А еще взрослой, и потому Лее взбрело в голову, что они никогда с ней не подружатся; это теперь Органа начала понимать, что Асока была только немногим старшее ее нынешней в те годы, а маленькая принцесса возомнила о ней невесть что. Настолько, кажется, испугалась, что даже свое короткое имя выговорила заикаясь. С тех пор за ней увязалось нелепое прозвище, и все четырнадцать лет, что они были знакомы, Асока использовала его. Опустившись на сидение рядом с Тано, девушка, нисколько не раздумывая, опустила голову ей на плечо и громко выдохнула, словно наконец вспомнила, как можно выпустить накопившееся напряжение. — Вашес-ство. — Голос Хана звучал задорнее обычного, и Лея поняла, что оба допивали не первый по счету стакан. Она подняла глаза на Соло и слабо улыбнулась, приветствуя его в ответ. — Что же голову повесила? Не узнаю тебя без боевого настроя… и без метровых волос. Что за кардинальные перемены? С Малышом не поладили? — Лучше держи язык за зубами, — отозвалась Лея, закатывая глаза. — Или пей свой виски. — Во-первых, это бренди. Во-вторых, эй, я пытаюсь проявлять хоть какое-то участие: мне любопытно услышать, почему ты так спешно отрезала волосы, которые, кстати, тебе были к лицу. Не подумай! Так ты тоже выглядишь на все сто, клянусь. Скажи, Асока. — Он указал рукой на принцессу и взглянул на женщину, едва сдерживавшую смех. Он цокнул языком, оставив, правда в тот же миг всякие попытки вытянуть информацию из Леи, а после потянулся за единственным чистым стаканом, который стоял на столе. — Как тебя ждал. — Да, мне бы сейчас не помешало выпить, — кивнула принцесса, забирая и пробуя бренди. Алкогольная горечь разлилась во рту, сменяясь неприятным пощипыванием горла, но послевкусие Лею обрадовало — ягодное, мягкое и даже слегка сладковатое. — Надеюсь, не будет, как в прошлый раз. — Не так уж тебя и развезло, учитывая, что тогда был твой первый раз. Алкогольный, я имею в виду, — хмыкнул Хан и разом допил содержимое своего стакана, после чего хлопнул в ладоши. — Мне тут Асока рассказывала, как она была информатором Альянса, поэтому тебе придется потрудиться, чтобы рассказать историю, которая переплюнет ее. — Мне кажется, Лее даже стараться не придется, — тихо хмыкнула Тано и вдруг поднялась на ноги, нахмурившись. Лея поймала ее встревоженный взгляд и разомкнула губы, чтобы задать вопрос, но тогрута взглянула на нее почти грозно: — Что там происходит? — Не знаю, — честно призналась принцесса. — И знать не хочу; мамочка, наверное, несказанно радуется воссоединению с некоторыми знакомыми из прошлого, или что-то вроде этого. — Нет-нет, я… Ты не чувствуешь? — Асока потянулась к ней и коснулась висков пальцами. Инстинктивно закрыв глаза, Лея почти что задалась вопросом о том, какого сарлакка здесь творилось, но после ее словно оглушил крик. Принцесса не сразу разобрала, что услышала его не ушами, но как будто душой, и даже воздух вокруг нее будто начал нагреваться и искажаться, сворачиваясь в странные узоры. Не воздух, тут же поразила ее догадка, Сила! Это Сила пропускала через себя волны боли и гнева, которые исходить могли только от существа, столкнувшегося с невыносимой пыткой. — Я должна проверить. Останешься? — Да. Но если… в общем, комлинк у меня с собой. Надеюсь, никто не умирает. — Откровенно говоря, я ничего не понял, — выговорил Хан, спустя добрую минуту, и посмотрел на принцессу, которая старательно отводила взгляд. Он нахмурил густые брови, отставил стакан и продолжил, но уже совершенно серьезно, без толики иронии или сарказма: — Не хочешь говорить об этом? — Не хочу, — отозвалась Лея, допивая бренди в своем стакане. Она подождала мгновение, однако поняла, что молчания сейчас не перенесла бы, и поэтому, поудобнее усевшись на довольно жестком сидении, вдруг спросила: — Хан, слушай, если бы… Теоретически, ты бы узнал, что твоя семья вовсе не такая, какой ты ее себе представлял? Допустим, представь, что ты узнаешь, что твой отец — вовсе не тот человек, каким его рисовали в рассказах, а гораздо-гораздо хуже. Что бы ты чувствовал? — Лея, я едва ли помню, каково это, жить с семьей, — признался Соло, и принцессе стало вдруг не по себе. Действительно, Хан мало упоминал о своих родных, только однажды обмолвился, что остался сиротой в десятилетнем возрасте, но воспоминания об этом разговоре были размыты, и Органа едва ли могла припомнить детали. Она заметила, как задумался Соло: как будто ее вопрос был по какой-то причине ему небезразличен. Он пробежался пальцами по столешнице, а после хохотнул: — Да ничего бы не чувствовал. Ну, может, порылся бы в грязных тайнах и успокоился. В конце концов, личность моего отца никак бы не определяла то, кем вырасту я, согласись. — Но ведь в тебе его кровь. — И? Мой отец был заводским рабочим, собирал двигатели для посредственных каров и не позволял себе даже мечтать о том, чтобы свободно летать по Галактике. И вот я, его сын, свободный предприниматель… — Контрабандист. — Лейтенант-коммандер армии Сопротивления, — погрозил он указательным пальцем, от чего Лея фыркнула, сдерживая короткий смешок. Хан, заметив это, тоже улыбнулся. — Даже если бы я узнал, что мой отец — император Палпатин, это ничего бы не изменило, кроме того, что я потребовал бы в наследство приличную сумму. А тебя это почему так интересует? А впрочем, слушай, если не хочешь говорить — не стоит. Я-то к другому веду: неважно, кто там был, допустим, избранником твоей прекрасной матушки, это не имеет никакого значения, потому что передо мной сейчас сидит не копия своих родителей, а отдельная личность, прекрасная и полноценная. И если хочешь знать мое мнение, она вполне может заинтересовать кого угодно, даже контрабандистов, которых женщины уже мало чем могут удивить. — Так уж и заинтересовать, — не без иронии в голосе подметила Лея, но в ответ ее встретило только молчание. Хан глядел на нее с интересом, но ничего больше не говорил, как будто давал ей возможность осознать услышанное. «Заинтересовать» — слово очень громкое, но понять, что для Соло оно значило что-то в совершенной степени исключительное, было не так трудно. По тому, как он реагировал на ее подначивание, по тому, как готов был отправиться за Леей даже на верную смерть — в лапы Вейдера и Империи, по тому, как он смотрел на нее сейчас. Мог ли то алкоголь путать его мысли? Лея задавалась этим вопросом, но ответ почему-то знать не желала; куда больше ей хотелось чаще ловить на себе такой его взгляд. Изучающий, выжидающий, тягуче-теплый, от которого внутри что-то подрагивало и заставляло часто-часто биться сердце. Лея не раз ловила себя на мысли о том, что в глазах Хана ей виделось что-то необъяснимое, такое, что хотелось на поверхность вытащить и изучить его природу. Но только, кажется, она надумывала себе излишнюю сложность, и в мыслях самого Соло все было куда прозаичнее. Мог ли он влюбиться в принцессу-мятежницу, которая на десяток лет была младше него и которая пыталась разобраться с целым ворохом личных проблем? Наверное, мог, и, наверное, именно такой человек, как Хан, и обратил бы внимание на Лею. Ей вспомнился юноша, Роттар, представитель одной из самых влиятельных альдераанских семей, который стал ее первой любовью — невзаимной. Юноша хоть и общался с юной Леей, не разделял ее деятельных порывов менять устройство Галактики, не понимал ее амбиций и смеялся с того, как бойко принцесса обещала стать одной из самых известных личностей в Империи. Хан едва ли мог себе позволить усомниться в планах принцессы, потому что на личном опыте убедился, на что была способна юная хрупкая девочка с огнем во взгляде и, что важнее, в сердце. Казалось ли это неправильным? Лея не думала. Но такая мысль закралась после, когда рука Хана легла на ее плечо, осторожно привлекая принцессу вперед. Сложно было списать такой порыв на алкогольное опьянение: Лея едва ли выпила небольшой стакан бренди, да и от Соло не разило выпивкой за три метра. Некоторое подобие обдуманности было в действиях обоих, когда губы Леи и Хана соприкоснулись, после нескольких минут неотрывного созерцания — они смотрели друг на друга, словно размышляя о том, дозволено ли было переступать давно намеченную черту. Но Лее хотелось утопить горечь от разговора с матерью — и, ситх его раздери, отцом — в других эмоциях неизведанных и непривычных. Как будто ей снова было пятнадцать, и она боролась с желанием сбежать из дворца после ссоры с Бейлом, чтобы ощутить непередаваемую сладость свободы, какую могли дать только подобные поступки. Поэтому Лея без зазрения совести целовала Хана, позволяя его крепким рукам изучать ее худое тело умелыми движениями. В конце концов, сожалеть она всегда сможет на следующий день, когда им вновь непременно придется встретиться взглядами и почувствовать первичную неизлечимую неловкость, а пока — была свобода, были смазанные поцелуи и были обжигающие вздохи, пробуждающие желание жить дальше и убеждаться в том, что она, Лея, действительно могла выбирать путь, ничуть не предначертанный ей родословной.***
Лорд Вейдер надеялся, что у него найдется время остаться с Падме, чтобы утешить ее после выходки Леи. Сумасбродная девчонка наверняка даже не помыслила о том, что не одной ей было сложно мириться с правдой — какой бы та ни была. Эгоистичная и самоуверенная, до раздражения похожая на Энакина Скайуокера в юности, принцесса будила в Вейдере ярость, которую он не мог укрощать привычными методами: вокруг не было никого, на ком можно было бы выместить клокочущую злобу, а для медитации не нашлось бы и пяти минут. И вот еще теперь ему предстояло ответить на входящий вызов, от которого он ничего не мог ожидать. Сила вокруг бесновалась, подсказывая, что следующий разговор станет непростым, но Вейдеру отчего-то не хотелось загадывать, кто пытался связаться с ним. Однако он подавил в себе желание расслабленно вздохнуть, когда, оказавшись в шаттле, он включил голопроектор и увидел фигуру Пиетта. — Сэр, с Вами пытался связаться Его Величество Император. Я сообщил, что Вы не на «Исполнителе» — спустились на астероид. — Какую ты озвучил причину? — На Полис-Масса раньше прятались джедаи, этот факт подтвердил надежный источник, который добавил, что там могла быть оставлена информация о возможном местонахождении других убежищ, использующихся и по сей день. — Пиетт был сообразителен и предан исключительно Вейдеру, это ситха несказанно радовало, а потому он кивнул, оценивая сказанное. История могла быть придумана и лучше, но стоило учесть, что Лорд не оставил практически никаких указаний, и действовать приходилось по наитию. — До Императора дошла информация о том, что Вы укрываете мятежников. — Кто? — Пытаюсь выяснить, — кивнул мужчина. — Предположительно, сообщил Ксизор, но он пока не сознается. Прикажете усилить пытки? — Я сам займусь принцем; до моего прибытия позаботься о том, чтобы его не убили. — Есть, милорд. Но в таком случае, я рекомендовал бы Вам поспешить вернуться. Его Величество просил сообщить, что прибудет на флагман с визитом уже через тринадцать часов.