Эпоха полночных кошмаров. Преемники

Тихие шаги эхом отражались от стен аккуратной пещеры. Они звучали необычно — не было трёхтактной дроби, но зато к ним обязательно присоединялся длинный, тяжёлый шорох. Если бы этой поступи был свидетель, то, прислушавшись, он непременно различил бы ещё и клацанье четырёх наборов когтей при каждом шаге. Такая зловещая походка могла принадлежать только одному существу — дракону. Однако, вопреки тем мифам, которые так любят жеребята всех возрастов и полов, этому дракону не могли противостоять никакие храбрые рыцари. Даже Принцессы не осмелились бы. Просто потому, что противостоять хорошим друзьям не принято. Этим драконом был Спайк. От зашуганного прямоходящего раба-коротыша не осталось ничего. Несмотря на всеобщие ожидания, у него не прорезались крылья: вместо этого он в какое-то утро нетвёрдо прошёлся на двух задних лапах и плавно опустился на передние. Так было удобнее. Так было легче и ловчее двигать сами собой вздувающиеся под непробиваемой огнеупорной шкурой мощные мышцы, и даже внутренние органы, будто перестраивающиеся без его ведома и причиняющие странное, волнующее беспокойство, бунтовали и шалили гораздо меньше. Спайк поднял голову, улыбнувшись уголками пасти. И вправду, теперь его можно было узнать только по окрасу, да и то вряд ли: по чешуе и заострившимся, красиво изогнувшимся шипам заструился слабый кристальный блеск, травяные глаза обросли лавандовой чешуёй в виде язычков пламени, сменили форму на миндалевидную и научились не только не отводить взгляда по рабской привычке, но и гипнотизировать, завораживать, требовать. О прежних временах теперь напоминала только молчаливость, которую многие, считаясь с внушительным, пусть и гибким телом, почтительно принимали за признак глубокой мудрости. Не семеня, но и не придавая шагу размашистости, Спайк змеёй скользнул вглубь пещеры. Он сам её сделал — не когтями или клыками, которые всё равно не посмели бы подвести его ни в одной из битв, а своим искристым дыханием. Принцесса Селестия, в своё время познакомившись с ним — это случилось как раз во время переходного возраста, и юный дракон, вопреки игравшему в крови бунтарству, весь разговор краснел и смущённо заикался, сидя перед добродушной и вместе с тем величественной аликорницей — объяснила отсутствие зуда и других признаков пробивающихся крыльев именно его магической породой. Узнав, что своим изумрудным дыханием он может колдовать, словно единорог, Спайк с разрешения и ярого одобрения Твайлайт принялся испытывать свои пределы и пробовать различные заклинания. С одобрения Твайлайт… Дракон вновь тихо усмехнулся и закрыл глаза — всё равно после стольких раз мог найти любое помещение своего дома вслепую. Ещё много времени после свержения и изгнания Императрицы он воспринимал себя как раба. Идея того, что у него может быть собственное мнение, что ему теперь можно выражать свои желания и даже иметь потребности долго казалась Спайку немыслимой. Он всегда напряжённо ждал подвоха, грубого окрика, насмешки, удара — любого наказания за свою вольность, за свою глупость, из-за которой он не отличил злую шутку от того, что хотел бы принять за действительность. И Спайк был действительно благодарен Хранительницам за их терпение и доброту. И щедрость. Особенно — щедрость. На придавившей зрачки свинцовой тяжести век сверкнула белоснежная, аристократическая улыбка, даже затмевающая белизну шерсти, и ярко-синие глаза. Рэрити. Его первая любовь. Спайк идёт рядом с фиолетовогривой единорожкой, со слабой улыбкой на ходу уткнувшейся в книгу. «Кройка и шитьё». Он знает обо всех её увлечениях, не говоря о самом главном — о том, что помогает ей забыться, не остаться наедине с собой, пока Тандерлейн помогает отстраивать Клаудсдейл, Свити Белль резвится со сверстниками, а остальные друзья заняты своими делами. Те наряды, которые она делала, не становились вместилищем её скорби, они радовали других пони, в какой бы глубокой депрессии ни находилась их создательница. Спайк из-за занятости любых других пони был тем, кто находился рядом с единорожкой практически круглосуточно. Это было необходимо: каждый знал, что волю своим слабостям и печалям Рэрити даёт лишь наедине с собой, а при ком-либо ещё она будет держаться и крепиться, не разведёт сырость и не опустит копыта. Пони и дракон спасали друг друга: Спайк не давал Рэрити расклеиться, а Рэрити давала Спайку почувствовать себя личностью. Он впряжён в гружёную драгоценностями тележку, но, летя на крыльях любви, совсем не чувствует её тяжести. Затаив сбивающееся дыхание, ловит взглядом каждое движение стройной красивой кобылки, чувствуя, как сладко замирает сердце от одного вида покачивающихся вверх-вниз пурпурных локонов. В увлечении Спайка нет ничего плотского и непристойного, но, когда Рэрити лукаво скашивает глаза и ловит его взгляд своим, дракончик густо краснеет до самых зелёных шипов и поспешно отводит взор. Польщённая таким вниманием единорожка хихикает и снова утыкается в книгу — нет, даже не утыкается, а вплывает, позволяя вложенным в мануал знаниям струиться сквозь её изысканный разум. Подобному ей совершенству чужды резкие движения… Они возвращаются с пустыря в Понивилль и неторопливо движутся по залитым солнцем улицам. Пусть такие прогулки сделались для Рэрити и Спайка обыкновением, дракончик по-прежнему боязливо оглядывается в поисках опасности для них или кого-нибудь другого. Встречает несколько таких же затравленных взглядов, но больше — никаких напоминаний о том, что что-то может идти не по плану. Группа цветочных пони сплетничает среди своих клумб, громко смеются галопом проносящиеся жеребята, явно играющие во что-то, неторопливо патрулирует свой участок белый с синими волосами пегас, облачённый в лёгкие золотистые доспехи. При виде стража правопорядка Спайк инстинктивно съёживается и ускоряет шаг, но тут же, опомнившись, вновь замедляется: на пегасе нет той агрессивной формы серо-фиолетовых тонов, увенчанной бирюзовым драконьим глазом. Рэрити чувствует беспокойство своего спутника и ласково гладит его по голове копытом, не обращает внимания на короткую испуганную дрожь: — Всё хорошо, Спайки-Вайки, этот господин не обидит нас. Она говорит «господин» не как обращение. Это — всего лишь знак хорошего тона, как и возвращающиеся «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». Стражник, заметив единорожку и дракона, смотрящих на него, приветливо улыбается и движется им навстречу. Только доброжелательное выражение лица пегаса останавливает Спайка от бегства или атаки. — Мисс Рэрити, — почтительным кивком здоровается он, снимая свой шлем, — Спайк. Могу ли я чем-нибудь помочь Вам? — Ничего особенного, офицер, — вежливо улыбаясь в ответ, отвечает белая кобылка. — Но спасибо за бдительность. Приятного Вам дня, — и прямо в шлем растаявшего от похвалы пегаса мягко опускается небольшой рубин, как чаевые. Обаяние Рэрити и её тонкий, кружевной флирт способны косить стар и млад и кобыл, и жеребцов. Спайк на секунду чувствует ревность, но тут же берёт себя в лапы и пытается сосредоточиться на том, что стражник ошибочно посчитал и его тоже за героя — всё время дракончик был где-то на задворках, совсем незаметный… А теперь тоже купается в славе. Он чувствует себя луной, крадущей свет у солнца, сияющей только за его счёт. Но всё самобичевание улетучивается у дома Рэрити, когда и ему в лапу опускается рубин — намного крупнее и, несомненно, вкуснее того, что отошёл стражнику, — а на щеку ложится исполненный дружеской симпатии поцелуй. Дракончик столбенеет, но вместе с тем чувствует, что летит. — Спасибо большое, Спайк, — единорожка очаровательно похлопала ресницами. — Что бы я без тебя делала. Зардевшийся малыш что-то нерешительно мямлит, изредка хихикая и когтями смущённо почёсывая чешуйчатый затылок. С весёлым приветствием перед его носом пролетает розово-фиолетовая грива, а за ней прыгают ало-красная и фиолетовая: Свити Белль вернулась со школы, прихватив с собой подруг. В другую лапу дракончику вкладывается книга, которую единорожка только что читала, и пальцы цепко, но осторожно сжимают переплёт. — Ты дойдёшь домой? — участливо уточняет Рэрити и получает мужественный кивок в ответ. По крайней мере, Спайк изо всех сил старается выглядеть мужественно. — Ещё раз спасибо, дорогой. Передай Твайлайт мою благодарность. Спайк открыл глаза, по-прежнему улыбаясь воспоминанию. Его мощные когти, теперь способные перетереть ту книгу в пыль одним нажатием и достигающие размера с корпус пони каждый, вонзились в уже ставшие атрибутом именно этой стены борозды, и дракон полез вверх по тоннелю. Он заботился о том, чтобы никто, кроме него, не забрался в этот тайник. Никто, кроме него и Твайлайт, разумеется. Лавандовая единорожка была ему как мать, сестра, наставница и защитница. Однако она, пусть и никогда не относилась к дракончику жестоко, привыкла воспринимать его как раба и своего слугу. Если бы не её друзья — он никогда бы не осмелился распрямить спину, заявить о своих правах, отстоять своё мнение, ощутить себя самостоятельной личностью, способной распоряжаться собственной жизнью. Но у Спайка получилось, даже если в процессе усвоения этих уроков он совершал ошибки. Первый за много сотен лет праздник летнего Солнцестояния. Весь Понивилль от мала до велика, кто-то опасливо, кто-то любопытно, подходит ближе к большой красивой сцене, чтобы стать свидетелями исключительно особенного явления — подъёма солнца вернувшейся Принцессой Селестией. Земля дрожит от аплодисментов и криков восторга, в кои-то веки искренних и безбоязненных, начинается пышный праздник, организовывать который помогала светящаяся от радости Пинки Пай. У Спайка разбегались глаза, но он лишь глотал слюну, не зная, с чего начать и, собственно, вообще боясь с чего-нибудь начать. — Спайк, ты чего, как не родной? — могучий шлепок Эпплджек между лопаток едва не отправил дракончика животом на землю, но он сумел устоять и даже выдавить несмелую дружелюбную улыбку, обернувшись на земную пони через плечо. Эпплджек нравилась Спайку: с ней было проще, чем с остальными. Привыкшая управлять фермой кобылка приобрела интонации умелого копытоводителя, к которым дракончик успел привыкнуть за всю жизнь, но при этом общалась со всеми, как с друзьями. Она не приправляла свою речь шутками, юмором и каламбуром, как то делала Пинки Пай, но всё равно была весела большую часть времени. — Не хошь тех сахарных пирогов? — и, не дожидаясь ответа, земнопони легонько толкает Спайка к прилавку головой и обнаруживает, что забыла кошелёк. Это явно расстраивает честную фермершу. — Сгнившие яблоки, Спайк, приношу свои извинения. Ох, погодь, а ты мошь сбегать ко мне домой? Кошель лежит на столе рядом с плитой. Давай, давай, — шепчет она ободряюще и похлопывает дракончика копытом по плечу, побуждая бежать. Он слушается и со всех ног бежит на ферму. Прибежав туда, обнаруживает трёх воров, грузящих какой-то нехитрый скарб из дома Эпплов в свою телегу, запряжённую крепким, явно бывалым земным пони. Время для воровства яблок неподходящее — они едва успели завязаться на своих ветках, но эти жеребцы явно не собирались дожидаться сезона. Когда ещё будет лучшее время для краж, как не то, когда все пони городка находятся вне своих домов и беззаботно веселятся на празднике? Спайк собирается развернуться и побежать, чтобы сообщить о происшествии Эпплджек, но до него мгновенно доходит: длины его лап и их скорости не хватит для того, чтобы сделать это быстро, а телега воров была уже почти полна — значит, они уже скоро уйдут. Мысль о том, чтобы самостоятельно, в одиночку противостоять трём-четырём взрослым жеребцам, одним из тех, что совсем недавно отдавали ему приказы или могли безнаказанно отполировать им свои доспехи, пускает по спине дракончика боязливую дрожь. Тем не менее, он почти пригибается к земле, выставив вперёд шипы, и маленьким фиолетовым тараном бежит на злоумышленников. Завидев движение в их сторону, жеребцы тревожатся, но через пару секунд классифицируют существо, едва достающее им до груди, как несущественную угрозу, и даже начинают посмеиваться. Это окончательно убивает в Спайке остатки уверенности. Он останавливается в паре метров от воров и дрожащим голосом требует: — Немедленно положите на место то, что взяли. Ответом ему служит грохот общего смеха. — Я всё видел! — беспомощно поднимает коготь дракончик, но это лишь ещё больше валит жеребцов на землю. В Спайке, к его слабому удивлению, закипает злоба. Однажды ему случилось увидеть, как Рэйнбоу Дэш бросилась на защиту своих друзей. Теперь дракончик уверен, что пегаска чувствовала себя тогда так же, как он чувствует сейчас, и, вдохновлённый сходством с такой храброй героиней, яростно выдыхает в грабителей непрерывный поток зелёного пламени. Но Спайк — всего лишь детёныш дракона. Он по умолчанию разочаровывал многих окружающих просто потому, что был недостаточно силён и велик, просто потому, что драконам, впечатляющим и страшащим, тоже нужно время, чтобы вырасти. Его пламя пока что не имеет ничего общего с тем ревущим плавящим всё своим жаром шквалом огня и дыма. Именно поэтому вор-пегас одним взмахом крыльев направляет поток зелёного огонька мимо своих подельников, позволяя драконьему пламени примоститься на краю зелёных яблочных листьев. Спайк не может скрыть своё отчаяние, глядя на то, как огонь неумолимо охватывает дерево. По соприкасающимся веткам он перескакивает на весь яблочный сад. Дракончик так подавлен и напуган, что воры беспрепятственно уходят с награбленным. Ему удаётся сбросить оцепенение, когда пламя начинает прогрызать себе путь сквозь кроны к стволам. Он бежит к колодцу, плача на ходу: ему жалко яблони, ему обидно за эту ситуацию, ему стыдно за самого себя, он страшится наказания. Его дрожащие лапы и спотыкающиеся ноги никак не способствуют тому, чтобы набранная в ведро вода не выплёскивалась через край; в итоге того, что дракончик доносит до яблонь, не хватает не то, чтобы потушить — чтобы долететь до огня. Зелёное зарево в конце концов привлекает гуляющих на празднике пони; Спайк слышит топот ног и хлопки крыльев, несущих пони на помощь, падает на колени и рыдает, уронив наполовину разлитое по пути ведро и закрыв лапами глаза. Он не видит, как пегасы торопливо сдвигают тучи над пожаром, как земные пони и единороги забрасывают пламя землёй и песком, как Принцесса Селестия гасит пожар, своей магией подавляя огонь. Спайк всё это время безостановочно плачет, сквозь рыдания сбивчиво заверяя, что не хотел такого, что не смог удержать злоумышленников, что сделал только хуже. Но всё, что спрашивает Эпплджек после того, как кричаще-зелёный пожар потушен: — Ты в порядке, сахарок, не обгорел? Встретив заботу вместо упрёков, Спайк разражается слезами только сильнее. Он бросается в ноги Эпплджек, с плачем обнимая её копыта и рассказывая про воров, про то, как пытался защитить её имущество, про то, как дыхнул огнём и как пегас отклонил его атаку потоком воздуха… Земная пони молчит, не зная, как ей поступать. На помощь приходит Принцесса Солнца. Она мягко гладит дракончика по шипам, одним прикосновением заставляя успокоиться и посмотреть на неё. Наклоняется к Спайку и негромким ласковым голосом произносит: — Лучше потерпеть неудачу в добром деле, чем преуспеть, совершая зло. Белое копыто, оставив в стороне фигурную подкову из тонкого золота, вытирает застывшие на лице дракончика слёзы. — Кстати, насчёт преуспевания во зле, — воинственно взмахивает крыльями Рэйнбоу, — куда поскакали эти муд… — быстрый виноватый взгляд на венценосную особу, — воры? Получив ответ, радужногривая решительно кивает и жестом зовёт за собой свою верную команду. Принцесса отправляется в погоню с ними. Спайк уважительно склонил голову даже перед воспоминанием о бойкой пегаске. Именно Рэйнбоу Дэш привила ему не только храбрость и инстинкт защитника, но и научила самоуважению, показала, что можно и нужно стоять за себя и свою честь. Несмотря на её эгоцентричность, в ней всегда было много рыцарства — пусть даже своеобразного. — Спайк! Спа-а-айк! — кричит Скуталу, притоптывая копытом. Дракончик обеспокоенно показывается на балконе дерева-библиотеки. — Мы собираемся играть в хуфбол, — подпрыгивает она на месте, жужжа переломанными, неправильно сросшимися крыльями. — Скорее иди к нам! — пегасочка делает вид, что собирается убежать. — С-сейчас! — радостно выдыхает дракончик и бежит отпрашиваться к Твайлайт. Прочно засевшая за присланными Селестией книгами единорожка отделывается безразличным «угу». Спайк, зная, что выполнил всю работу в библиотеке, уносится на улицу и бежит, едва успевая, за шустрой Скуталу. Закипает игра, с три десятка разновозрастных жеребят шумно носится по полю. Мяч перелетает от одной команды к другой, пока не застревает в ветках высокого дерева после чьего-то могучего пинка. — Спайк, мошь достать? — тяжело дыша, спрашивает запыхавшаяся Эпплблум. Дракончик уверенно кивает, в два счёта забирается на дерево при помощи своих когтей и сталкивает мяч вниз. К тому моменту, когда он спускается, влиться во вновь закружившуюся игру становится тяжеловато. К концу матча жеребята, высунув языки и шумно пыхтя, кучей ползут в тень. Свити Белль, вблизи дома которой происходит действие, высовывается из окна первого этажа и кричит: — Рэрити предлагает вам всем лимонад! По цветной кучке жеребят проходит оживление и прокатываются одобрительные возгласы, но никто не спешит вставать. — Спайк, принесёшь? — спрашивает старший из пегасов, кивая на протягивающую поднос Свити Белль. Дракончик безропотно встаёт и, пошатываясь от усталости и гудения в ногах, почти ползёт за прохладительным напитком, но тут на землю перед ним обрушивается Рэйнбоу Дэш с почти разгневанным видом. Спайк вздрагивает. Но недовольство пегаски направлено не на него. — Почему никто из вас ничего не делает сам? — хмуро спрашивает Рэйнбоу Дэш, глядя на жеребят. Они вскакивают едва ли не по стойке «смирно». Пегаска продолжает: — Я наблюдала за вашей игрой с самого начала. Тот мяч можно было достать телекинезом или просто за ним слетать. С задачей принести лимонад справились бы и земные пони. Нет, вы продолжаете эксплуатировать Спайка. Почему? — Он же не против, — беспомощно подал кто-то голос; дракончик покивал. — Но вы пригласили его играть вместе со всеми, — резко упрекнула радужногривая, распахнув крылья; жеребята с благоговением смотрят на них, свидетелей и героев многих битв, испещрённых шрамами и другими боевыми отметинами, и внимают каждому слову. — Он — полноценный игрок, такой же, как и все, а работы выполняет больше остальных. Нет, не так, Спайк выполняет вообще всю работу. Хорошо, что он не против, но вы ведь даже не просите вежливо! Десятки разноцветных голов понуро, виновато опустились. — Вы привыкли к мысли, что Спайк — раб. Так вот: это больше не так. Вам придётся приучаться к тому, что его желания тоже имеют вес. Он тоже устал и тоже хочет поваляться на травке — нет, вы гоните его выполнять новые задачи, с которыми могли бы справиться и сами. — Пегаска улыбается дракончику. — Не позволяй больше помыкать собой. Они просят невежливо. Не хочешь — не выполняй. Знай себе цену, Спайк! — Рэйнбоу Дэш мощно хлопает крыльями и под восторженные вздохи змеем уносится в небо. Но всё же всегда оставалась пони помимо Принцесс, приказы которой он выполнял беспрекословно. Твайлайт Спаркл. Это было дело не только привычки, но и благодарности. Единорожка давала ему кров, еду, любовь и знания. С последними Спайку было сложно: слишком размытыми и непонятными были некоторые уроки, которые было нелегко понять и принять. Часть из них и вовсе противоречила личным убеждениям дракончика, но была пони, которая переворачивала всё с ног на голову и помогала увидеть в новом свете. Нечто буйное и розовое… Паломники или пилигримы? Спайк, идя по улице очередного города, бурно спорит об этом с Пинки Пай. Она вообще считает, что их группе, несущей свет по всей Эквестрии, нужно своё, особенное название. Друзья так увлекаются обсуждением, что забывают: это — их последний день в городке, и Твайлайт послала их на базар пополнить запасы перед тем, как Лайтнинг Даст и Рэйнбоу Дэш впрягутся в колесницу, чтобы по небу увезти к следующему населённому пункту. Даже Спайк, обычно щепетильно относящийся к поручениям единорожки, забывает про написанный ею список и позволяет ему волочиться по пыльной земле, не оставляя шансов на выживание в момент бурной жестикуляции. Но вдруг дракончик замирает. По его чешуе прокатывается страх, и Пинки Пай, кажется, чувствует это. Пожалуй, эта земная пони временами является отдельной категорией его страхов. Драконье чутьё порой засекает в ней нечто… ненормальное. Да, её трудно назвать обычной, но, как правило, она не является жуткой. И эта способность улавливать чужие эмоции как раз относится к разряду жути. — Что такое? — ещё некоторое время земнопони делает вид, что всё нормально. — Ты сражён моими словами про Команду Оливье? О да, этот аргумент никогда меня не подводил! В том смысле, что нас же пятеро, мы такие разные, и… — Пинки… — дрожащий коготь указывает куда-то вперёд, а Спайк теснится за спину земной пони. Пинки охотно следует взглядом туда, куда направлена его лапа, и находит светло-оранжевого пегаса, из прорези шлема которого выглядывает синяя грива. — Это… стражник Принцессы Селестии! — ликующе подпрыгивает земная пони. — Я угадала! Теперь ты! — и она указывает на торговку конфетами. — Нет… нет, это… — дракончик пытается продолжать, не дрожа от страха. — Этот стражник был приставлен к нам с Твайлайт, он… он… — рот Спайка резко захлопывается, когда он видит двух звонко смеющихся жеребят, резвящихся между собой. Как он и ожидает, они врезаются в стражника. Смех замолкает, а таскающийся за ними змей, подхватываемый внезапным потоком ветра, уносится к вершине дерева и застревает в листве. Пинки Пай, не проявляя беспокойства, с интересом наблюдает. Спайк делает то же самое, но — прокопавшись через её кудрявый хвост и раздвинув когтями пряди, чтобы создать смотровые щели. Похоже, жеребята так же напряжены, как и он — они не теряют бдительности, даже когда стражник по-доброму улыбается им и помогает подняться упавшей кобылке. Что-то сказав, пегас разворачивает крылья, легко достигает верхушки дерева, вызволяет застрявшую игрушку и бросает вниз. Жеребёнок ловит воздушного змея зубами и, судя по расплывчатым звукам, доносящимся до Пинки и Спайка, благодарит стражника. Оба малыша уносятся, а жеребец спокойно возвращается на свой пост. — Ну? — с интересом протягивает розовая земная пони. — Это не страшно, Спайк, это скорее ми-ми-мило! Почему ты так испугался? — Этот стражник, — уже ровнее отвечает дракончик, — был приставлен к нам с Твайлайт, чтобы она не сбежала из башни. — И что же? — И… что? — В смысле, он делал вам что-то плохое? — Не-ет… — озадаченно протягивает Спайк. — Просто стоял у двери, я думаю… — Тогда почему же он тебя так пугает? — Он же стражник! — уверенно отвечает дракончик. — От стражников ничего хорошего не жди, они на то и стражники! — Да-да-да, я уже сказала, а вот ты мою загадку так и не решил, — Пинки Пай снова нетерпеливо тыкает копытом в сторону торговки сладостями, но тут же прекращает паясничать и серьёзнее говорит: — Времена Императрицы прошли, Спайки. Ты же видел, что произошло. Он помог этим жеребятам, даже не нагрубив им! Что с его стороны очень вежливо, ведь «негрубость» и подразумевает «вежливость»… или не всегда? Есть ли слово «негрубость»? — Э-эм… нет… по-моему? — нерешительно отвечает Спайк. Вдруг он моргает и полностью выбирается из кричаще-розовых волос: — Подожди, это что, Твайлайт? В его голосе — нотки ликования. Сейчас единорожка подойдёт к этому стражнику точно разберётся с ним! Но текут минуты, а они всё так же мирно разговаривают и смеются. — Как? — поражённо почти вскрикивает дракончик. — Он же держал нас под арестом, почему она продолжает с ним общаться? — Спайк, я не уверена, что так уж именно он и держал вас под арестом, — закатывает глаза Пинки. — Я склонна думать, что он просто выполнял приказ, и вряд ли имел в уме что-то плохое, если ничего плохого вам так и не сделал. Нельзя клеймить пони на всю жизнь плохими только потому, что они случайно оказались связаны с по-настоящему плохими пони. По-моему, этот пегас хочет исправиться. Стоит дать ему шанс. Эй, мы ведь с тобой шли за чем-то для Твайлайт? Ты иди, а я по-быстренькому спрошу кое-чего у этой пони. — Она направляется к торговке сладостями. Спайк хорошо помнил тот день: когда они спешно купили всё необходимое и вернулись, Твайлайт успела принять Флэша Сэнтри в их группу. Долгое время дракончик, словно забыв о своём рабском самосознании, воспринимал пегаса донельзя враждебно, но ему стало стыдно, когда во время одной из стычек жеребец получил ранение, прикрывая Спайка от клинка грифона. Твайлайт смогла залечить рану, и пони и дракон стали хорошими друзьями. Да… это было замечательное время. Время, когда нечего было бояться — Спайк действительно жалел, что не мог насладиться им сполна, подозревая всех вокруг и не будучи способным спокойно заснуть. Он научился этому… только когда стало слишком поздно. Улыбка исчезла с лица дракона, сменившись грустным выражением. Даже вид представшей перед ним внушительной сокровищницы не смог поднять испортившееся настроение. Перелом случился с возвращением древней Кристальной Империи. В своё время она послужила вдохновителем молодой Эквестрии, её обычаи и нравы оказали решающее влияние на пони, объединившихся под новым флагом. Однако всего одна личность, Король Сомбра, перед лицом поражения на тысячу лет швырнул Империю на свалку истории и канул вместе с ней, чтобы после вернуться, когда Эквестрия будет готова меньше всего. И кто бы мог подумать, что юный дракон станет тем, кто избавил две страны от угрозы, бесстрашно принеся найденное Кристальное Сердце? Спайк самодовольно усмехнулся: с течением времени он смог привыкнуть к статусу героя. Но он порой забывал, что никогда не смог бы сделать этого самостоятельно. — Пс-с-с, — таинственно шепчет что-то где-то. Подметающий библиотеку после возвращения из Империи Спайк слышит шиканье и начинает недоумённо оглядываться по сторонам. — Пс-с-с-с-с! — длиннее и настойчивее. Блуждающий по рядам книг взгляд дракончика натыкается на открытое окно, за которым, призывно помахивая, качается розовато-кремовое жеребячье копыто. — ПС-С-С-С-С-С-С-С!!! — не увидь Спайк до этого грозного нетерпеливого шипения переднюю ногу знакомого по окрасу жеребёнка, наверняка остолбенел бы от страха, приняв звук за признак нахождения поблизости рассерженной змеи. Но он увидел, поэтому подходит к окну, всё же не теряя осторожности, и перегибается через него. На подоконнике висит маленький земной пони, невесть как забравшийся на такую высоту. Однако, если посмотреть на его гриву, можно на секунду простить всё связанное с ним безумие: такой окраски нет ни у кого в Эквестрии. Грива жеребёнка, белая в коричневую крапинку, напоминает одновременно узор на животе дрозда и присыпанное шоколадной крошкой безе. Учитывая форму его причёски — скорее, второе. — Дракон Спайк, — торжественно начинает он. — Мне, Дэлишес Чипсу, выпала честь сопроводить тебя в секретный штаб… Ангелов Флаттершай! Спайк вежливо приподнимает брови и принимает, к удовольствию жеребёнка, неверяще-радостный вид. Ангелами Флаттершай называла себя горстка её приёмных жеребят, после одного неприятного инцидента взявших на себя задачу по защите своей матери и её питомцев, а также по оказанию хотя бы элементарной помощи населению Понивилля и питомцам этого населения. Изначально туда входили только пегасы, помогавшие всем тайно — отсюда и название, — но кружок понемногу разрастался. Атмосфера таинственности, тем не менее, никуда не делась: принимали в него далеко не всех. Вступить в эту организацию считалось необычайно престижным среди детворы: ещё бы, сама Рэрити сошьёт новому ангелу специальный плащ, а заседания будут происходить в домике — простите, штабе, — построенном самой Эпплджек! Спайк до какого-то момента лелеял надежду присоединиться к тем жеребятам, но постоянные напоминания самому себе о рабском прошлом постепенно поселили в нём скепсис и неверие в собственные силы. Тем не менее, дракончик прислоняет метлу к стене на положенном ей месте, наскоро моет лапы после уборки и бежит за Дэлишес Чипсом. Земной пони приводит его к садам семьи Эппл и ведёт по хорошо знакомой ему тропинке к штабу Ангелов, после чего шустро забирается по подмосткам к двери и, пока Спайк взбирается за ней, похоже, даёт какой-то сигнал. Дракончика встречает… так себе, но всё-таки оркестр: жеребята где-то раздобыли барабаны экзотичного вида и фальшивящую дудочку и теперь старательно выводят нечто таинственное и внушающее. За трибуной оратора, явно не приходившейся ей впору, сидит Флаттершай и старательно сдерживает умилённую улыбку, силясь сохранить серьёзное и строгое выражение лица. — Дракон Спайк, — важно начинает пегаска, — мы наблюдали за тобой в течение года с момента твоего триумфа, — её глаза на краткое мгновение опускаются вниз, явно на какую-то шпаргалку, а потом молниеносно возвращаются на Спайка, делаясь ещё более грозными. Дракончик едва сдерживает смех. — Я смотрела, как ты спишь, ешь и выполняешь обыкновенную для себя работу и не нашла ничего, что могло бы опозорить твою честь и честь моих Ангелов после того, как они пригласят тебя в него. Ты, дракон Спайк, совершил храбрый поступок, повергнув могущественного врага и спася целую Империю своей силой и скоростью, и именно поэтому для меня большая честь просить тебя присоединиться к братству, защищающему меня, любое животное и каждого из нуждающихся в них пони. Теперь ответь мне, дракон Спайк: клянёшься ли ты вовеки веков быть честным, верным, весёлым, щедрым, добрым и надёжным? — Клянусь! — энергично кивает Спайк и не удерживается от хихиканья. Флаттершай разделяет момент его слабости, пытается сдержать расползающиеся в стороны уголки рта. Губы сжимаются в точку. — Клянёшься ли ты обуздывать низменные страсти, преодолевать самые лютые свои страхи и никогда не быть жестоким и трусливым? — Клянусь! — Эту часть я написала, — торжествующе шепчет ему на ухо Свити Белль, на секунду высунувшись из окружившей дракончика толпы жеребят, но Эпплблум тут же утягивает её обратно. Хихиканье проносится уже по всем рядам Ангелов. — Клянёшься ли ты быть единым целым со своими братьями и сёстрами, не иметь от них секретов и хранить их тайны, а при необходимости отдать за них жизнь и кошелёк? — Клянусь, — не так твёрдо отвечает Спайк, собираясь уже сказать, что кошелька у него нет. — В таком случае, — помпезно выпрямляется Флаттершай и для пущей величественности прикрывает глаза, расправляя нежные крылья. — Я с гордостью принимаю тебя в свои ряды и нарекаю братом Ангелов Флаттершай Спайком! Грохот аплодисментов прокатывается по полу, повизгивание оваций взлетает к потолку, когда две ауры, красная и золотая, церемонно опускают на чешуйчатую спину бордовый плащ с синей нашивкой эмблемы Ангелов посередине. Драконьи ноздри чуют запах: «От Рэрити!» — и Спайк еле удерживает себя от того, чтобы не вдохнуть его полной грудью, прижавшись к ткани носом. Новообретённые братья и сёстры гурьбой обнимают его, вразнобой поздравляя и принимая в свои ряды. Флаттершай наконец-то может умилённо улыбнуться и дать выход растроганному писку. — Подождите, — вдруг отстраняет от себя жеребят Спайк. — Я же не пони, а дракон, как я могу быть с вами? — Какая разница, Спайк? — ласково говорит Флаттершай, подходит к дракончику и обнимает его крыльями, поглаживая по шипам на голове. — Ты совершил героический поступок и заслужил вознаграждение. Это — самое меньшее, что мои жеребята могут дать тебе в благодарность. — Дракончик смущён донельзя, его лицо заливается краской под чешуёй, но пегаска наставительно продолжает: — Если любой труд должен быть оплачен, то почему это не относится к спасению стольких пони? Ты не сделал ничего плохого, Спайк, и не должен этого стесняться. Ты должен… гордиться, если никто не против? Жеребята дружно выразили согласие. Однако, если он смог помочь уберечь своих друзей от Сомбры… кое с кем другим он был справиться не в силах. Даже Хранительницы не смогли. Они взлетели так высоко, как никогда, а затем в поражении рухнули на выжженную каменистую землю, прорезая пропитанный гнилью и зноем воздух. Одураченные. Опозоренные. Сломленные. Дракон вздохнул и, набрав полные лёгкие воздуха, обдал огнём пустое место в огромной пещере. Пламя, клубясь, облизывало камни, а, улетучиваясь, оставляло вместо себя всё, что Спайк хотел перенести — книги, несколько драгоценных камней и добротные меха. Маленькая тайная одержимость дракона наряду с самоцветами — ему нравились пушистые, мягкие вещи. Возможно, они напоминали ему о тех временах, когда он мог прижаться к Твайлайт и уснуть под её боком. Дракон слабо улыбнулся при виде своих богатств, но тут же удивлённо приподнял бровь: с вершины кучи, шурша и переворачиваясь, скатился тонкий листок бумаги. Пламя Спайка не причиняло вреда вещам или пони, если он этого не хотел — целостность и неповреждённость листка его не удивила. Его удивило то, что этот листок он видел впервые, и уж тем более у него не было в планах переносить его откуда бы то ни было. «Не заметил? Случайно затесался?» — пожал плечами дракон и осторожно поднёс исписанный лист к лицу, принимаясь читать. Какие-то заметки. «Еще задолго до основания Эквестрии он явился в этот мир порождением небрежного смешения кровей царя персидских земель с подаренной ему путниками наложницей, за которую те были щедро вознаграждены. Шах был уже стар, но всё еще одинок — наследников у него не было. Не то, что наследников, даже царицы. Пять лет подаренная ему дева исполняла роль всякой прислуги, все сильнее и сильнее сближаясь с правителем восточных земель, пока это не переросло в нечто большее, что позже принесет свои ужасные плоды. О беременности царь узнал не сразу, лишь когда у кобылы начали заметно выпирать бока, прислужные правителя забили тревогу — такие наследники были ему ни к чему, и лишь чернили царскую кровь, которую было запрещено смешивать с блудными девами. Клеймо греха непростительного и гадкого не давало царю спокойно спать, а слухи мигом расползлись за пределы стен замка. И страшным было даже не то, что теперь возник риск бунта со стороны мирного народа, а то, что очарованный красотой царь был влюблен в кобылицу, привезенную из заморских земель. Шах не отдал приказа о казни возлюбленной за блуд, провозгласив ту своей царицей для закрепления своего мнения. Народ не смел ослушаться, но его недовольство только начинает расти, как снежный ком, скатывающийся с горы. Нашлись ненавистники выбора царя, мало кто хотел, чтобы позже место их правителя заняло недоразумение, с которым великая держава может пасть так низко, что никто уже будет не в силах поднять ее на ноги. В Персии свято соблюдалась традиция: всякий новый шах должен быть прямым потомком бывшего правителя, и никак иначе. Почти для каждого правителя невесту выдавали по расчету, она должна была быть из купеческого семейства и богата — не столько красота была главным аспектом для выбора новой царицы, сколько ее состояние и ум. А такое небрежное обращение с царской кровью было просто непростительным, страшным поступком, который и подцепил противников чернильного союза сбиваться в группы, которые сейчас было бы разумнее назвать сектой или культом. Окатившаяся кобыла была страшно проклята — на то были брошены все запретные и жестокие из заклинаний в те времена открытых, а уже в наше — утраченных и забытых навсегда. Этот губительный букет настиг новоиспеченную царицу на последней стадии беременности. Прошло время, царице становилось всё хуже. Шах не находил себе места, созвав лучших медиков со всего востока и из-за границ, но никто не мог помочь его супруге. Та начинала таять на глазах как свечка, словно кто-то на тот свет вытягивал ее последние силы. Она худела, красота ее увядала. Все больше она проваливалась в сон, а вскоре уже не могла стоять на ногах. Но пугало и то, что ребенок до сих пор не родился, и ни кто не мог понять, в чем же причина такой страшной хвори, которую не могли побороть лучшие из целителей. То, что царица проклята, узнали намного позже, спустя примерно полтора года. Виновников нашли и публично казнили, но персидского шаха это не утешило. Его наследник всё еще не родился и наверняка испустил дух в утробе матери, а последняя увядала на глазах, все реже проявляя признаки жизни. Прошло ровно десять лет. Шах стар, а царица бездыханно лежит в своих покоях уже который год. Царь не оставлял надежды вернуть ее к сознанию — целители утверждали, что душа еще не покинула тела. Что в ней еще есть жизнь, что сердце царской супруги еще бьется. Но никто не знал, что сделать с этим страшным смешением множества темных заклинаний, за одно упоминание которых голову сносили с плеч. Никто не знал и то, что сердце царицы уже давно остановилось. А усыхающее на глазах, некогда прекрасное тело не разлагалось из-за чего-то, уже забытого и питающего его изнутри. Поддерживающего пустую оболочку, как каркас. Всё проявилось лишь тогда, когда небрежно смешанная кровь с примесью всей той темной страшной гадости, решила показать себя, покинув пустую шкуру. Стража забила тревогу, прислуга с криком убегала подальше от этого ужаса, явившего собой что-то, отдаленно напоминающее собой пони с примесью какой-то рогатой, многоглазой твари. Это было что-то костлявое, еще неуверенно ступающее длинными ногами по полу и шатающееся из стороны в сторону. Весь этот шум, крик, как же сильно это резало слух. Как гадко было видеть эти испуганные и пропитанные слезами гнева глаза отца, шаха, царя царей. Убить это чудовище, тварь, погубившую его супругу! За эти слова поплатились все — от отца порождения тьмы до его подчиненных, его народа и земель. Всего, чем так дорожила Персия. В тот день пало в руины персидское царство. Над разрушенными строениями повис страшный смрад гари и гниющей плоти. Свежей крови и чего-то сладкого. Это догорали ароматические порошки, травы и старый ладан. Грязно, жутко, и непроглядно темно. Над городом повисла заунывная песня, переросшая в жуткий рев, не свойственный для пони. Древнее царство Персов было уничтожено как карточный домик, еще долго не подпуская к своим руинам путников, отпугивая тех пропитанным чумой и смрадом воздухом. Тот день, тот год, за тысячи лет до основания Эквестрии и Кристальной Империи, отложился в памяти всего живого. Витраж с ужасным побоищем и тем, что было создано пожалевшем об этом народом, по сей день можно увидеть в Кэнтерлоте. Но более это существо, наречённое Джезабелем, не давало о себе никаких известий…» Спайк замер, а потом, сложив листок пополам и зажав между когтями, бросился прочь из пещеры так быстро, как был способен. «Витраж? О Джезабеле? В Кэнтерлоте? Селестии придётся очень многое мне объяснить!» — на грани ярости подумал дракон.