Эпоха полночных кошмаров. Преемники

Вечносвободный лес. Дождь всё еще продолжает лить и приближается с севера громоздкой тучей. Наверное, скоро пойдет ливень. Становится как-то душно, жарко, неприятно. Воздух влажный и горячий, а вода, накрапывающая мелкими ошметками, ледяная и режет шкуру своим прикосновением. С севера по лесу медленно двигался путник. Бледно-серый, рыжегривый прятался под длинной алой мантией, волочащейся за ним следом по раскисшей в грязь земле и лужам. Уже такая же грязная и страшно подранная на концах, как у какого-то бездомного скитальца. Бледно-оранжевые глаза с почти целиком почерневшим зрачком лихорадочно зыркали по сторонам. В них пульсируют черные вены. Видимо, тут никого нет. Из пони. Но жеребец учуял кого-то другого, сквозь рваный горячий воздух несет зеброй. Точно, зебра. Вот только запах стал менее распознаваемым, дождь усилился, словно следуя по пятам этого бродяги в лохмотьях. Но сквозь шелест ливня были чётко слышны шаги — уши не могут врать. За последние пару дней исхудавшие ноги едва не утопали в грязи, которой, кажется, нарочно становилось больше, чем дальше ты идешь. Какая напасть, еще и вода ледяная бьет по не моргающим, мертвым глазам, которые каким-то чудом смогли заметить мелькнувшее неподалеку чёрно-белое пятно. Точно, зебра. Ничтожная пара секунд, путник уже стоит незамеченным там, где всего миг назад была уходящая экзотичная кобылка. Тот решил двинуться следом за ней. Зебра тоже услышала шаги и решила проверить, кто там. Из-за дождя все стало так явно пахнуть, что было просто невозможно не различить меж запахов разных лесных тварей запах пони. — Чужаки или давние жильцы? — спросила она сама себя и тихим шагом направилась к источнику запаха. От известной понивилльцам зебры стоило бы ожидать рифмованного стиля речи, но то была не Зекора. Всего лишь её ученица, Дельта. Она, крадясь, добралась до жеребца. Тот был крайне обычным, и что могло заинтересовать кобылку? Было жутко неприятно проделать этот путь зря, вся грива намокла и скаталась в огромные колбаски, что неприятно прилегали к шее. Но Дельте не хотелось признавать, что её любопытство её подвело: она решила понаблюдать за ни с того ни с чего забредшего в «ужасающий» тёмный лес путником. Она смогла разглядеть кусочек рога, что чуть выступал из-под мантии. Дел пригнулась и почти смешалась с лесным покровом. Путник медленно, почти беззвучно двинулся вперед. Стоит отвернуться или даже моргнуть — и он уже переметнулся вперед метров на пять или десять за считанные секунды. С неба начинает лить как из ведра, холодает, а у самых копыт всё еще клубится невыносимый жар и белый пар от раскаленной и липкой грязи. Единорог сощурился, хорошенько принюхался и, не сделав ни шага ближе, повернул голову вбок, обернувшись через плечо куда-то назад в лесную чащу, просверлив ее взглядом черно-оранжевого глаза. Тут есть кто-то еще? Зебра? Дельта вздрогнула от того, что путник начал догадываться о её присутствии. По спине кобылки пробежали мурашки. Нет, она не боялась, но холодные капли хорошенько измочили шерстку на спине, ибо она не была прикрыта ни листьями, ни накидкой. Зебра издала звук, похожий чем-то на звериный рык, чтобы отпугнуть нежелательного наблюдателя, хотя сама таковой и являлась. На рычание позади единорог медленно развернулся полубоком, прежде чуть закашлявшись. С голосом что-то не то, язык бывшего владельца этого тела всё еще с трудом подчинялся твари, сидящей внутри. Глаза медленно обрели нормальный оттенок, белок стал белым, а радужка налилась жизнерадостными оранжевыми цветами. Веки апатично, устало прикрылись, взгляд устремился в чащу, откуда недоброжелательно донесся картавый, полу-звериный рык. Жеребец сделал изнурённый шаг навстречу неясному силуэту в зарослях. Он прекрасно видел зебру. — Прошу прощения… — голос немного хрипел, видимо, он простыл, — не подскажете скитальцу, где можно укрыться от холода и дождя на ночь? Я скитаюсь по этому лесу уже вторую неделю, не евши и не пивши… — голос садился, времени на разговоры мало. Но что-то выдавливало к этому потрепанному единорогу беспричинную жалость. Этот голос. Дельта удивилась до самого ступора, поэтому лишь через пару минут выпрямилась и посмотрела на единорога. — Я, кроме своей хижины, в лесу больше строений не знаю. — Немного грубо, стараясь не показывать своего изумления, проговорила зебра. Она смотрела на обычного с виду единорога с неким подозрением. Прищурив глаза, она немного приблизилась к нему, дабы учуять его запах. Чутьё подсказывало зебре: явно был не тем, за кого себя выдает, но из-за дождя запахи могли спутаться, и Дел тоже могла что-то напутать. Зебра лишь скептично фыркнула, отряхиваясь от воды. -Желаю удачи в поисках, — на прощанье сказала она, выходя из кустов. — Мне бы лишь переждать, пока закончится дождь, — едва зебра вышла из кустов, решив скорее ретироваться, она была снова оборвана этим голосом. Заглушенным шелестом ледяного дождя и посаженным от простуды. — Я смогу щедро отплатить за временное укрытие, эта простуда и усталость доконает меня… Под копытами пузырями вздувалась липкая грязь, словно вскипая. Противно прилипала к ногам, словно не желая отпускать единорога и Дельту, на чье милосердие жеребец до сих пор надеялся. Выглядел он болезненно, измотанный. Но больше паразита внутри пугала не простуда, а сама вода, которая будет для него пострашнее самой жуткой пытки. Дельта закатила глаза. Ей жутко не хотелось приглашать в дом подозрительного пони, но, послушав кашель бедного путника, кобылка глубоко вздохнула. — Все вы, пони, такие. — Имела зебра в виду деньги. — Мне не нужна ни одна из твоих монет, — добавила она и оторвала широкий лист, который прекрасно лег на глаза путника. — Мне не хочется, чтобы кто-то знал дорогу, — просто объяснила она и, схватив незнакомца за край плаща, резво поскакала в дом. — Но только до конца дождя, - проговорила она, резко останавливаясь. Чуть было не запнувшись от неожиданности, лишенный возможности видеть единорог поскакал следом за зеброй, что любезно дернула его за собой за алую, грязную мантию. Пришлось вовремя закрыть рефлекторно раскрывшийся на плече алый глаз, который начал лихорадочно оглядываться по сторонам из-за того, что пару глаз на голове закрыл лист. Благо, Дельта этого не заметила, просто мчась вперед. Остановка, наконец. Ледяные капли всё еще как иглы вонзались в шкуру под алой мантией, хотелось скорее проникнуть в дом, дабы укрыться. Зебра любезно открыла дверь и с помощью своего дара призывать ветер сшибла повязку. — Проходите, но убедительная просьба: ничего не трогайте. — Дельта жестом пригласила войти неожиданного гостя, а сама внимательно за ним наблюдала. — Ах, да, Вас же надо просушить, — проговорила она, и мощный поток горячего воздуха нахлынул на жеребца, высушив его полностью. От этого его грива, как облако, поднялась вверх. Было довольно забавно, но Дельта не обратила на это внимания. Зайдя в дом, она осмотрелась. Всё было на местах. Полосатая немного расслабилась и села на стул. Жеребец с облегчением, шумно вздохнул. Рог его загорелся бледно-серым, кое-где красноватым и рваным светом, после чего вставшая дыбом грива стала вновь прилизанной и более-менее опрятной. — Я безмерно благодарен, но я так и не знаю имени той, что мне помогла. Это звучало как предложение представиться. Из приличия следовало знать имя хозяйки хижины, что не дала бродяге промерзнуть на улице под дождем. Но сидящая внутри единорога дрянь понимала — стоит дождаться утра, восстановить силы. И тогда эти любезности останутся пустым звуком. — Тебе обязательно знать мое имя? — спросила зебра, косо поглядывая на жеребца. — Ну ладно, имя моё Дельта. — Она сдула длинную прядь челки с глаз. — Пора бы и тебе представиться, не водить же мне в дом кого попало, даже не зная имени. Фыркнув, полосатая взяла со столика книгу по зельеварению. Ей давно хотелось сделать зелье от головной боли, но всё никак копыта не доходили. Со вздохом Дельта глянула в окно: дождь, казалось, и не думал прекращаться. А вдобавок ещё молния, да и ночь на дворе. Все сводилось к тому, что ей придется оставить гостя в доме, и ой как Дельта не хотела этого делать, поэтому лишь понадеялась на скорый конец дождя. — Мое имя — Бонфайр Лэш, — умиротворенно закрыв глаза, рыжегривый единорог сел на пол, подмяв под себя алую, грязную мантию. Словно от этого должно что-то измениться, но, наверное, ему просто так привычнее. Чувствует себя в безопасности, что ли. — Не предполагал, что эти земли встретят меня так холодно, и как только такие хрупкие создания выживают здесь. Жеребец отвлёкся от своего монолога, левитировав к себе из-под мантии, словно из ниоткуда, небольшой пузырек с бледно-зеленым настоем. Что это, зелье? Откупорив стеклянную пробку, тот сделал короткий глоток, слабо жмурясь и потерев правым копытом свой висок. Зелье от головной боли? Почему бы и не подлизаться, пока есть такая возможность. Нужно как-то протянуть до утра, чтобы тебя не выставили за дверь. Зебра кинула скептический взгляд на пузырёк. Она не доверяла никому с тех пор, как по инициативе родителей была отправлена сюда на обучение и лишена привычной жизни. Дельта вздохнула и холодно произнесла: — Я не богатая зебра, но можете присесть на диван, я принесу травяного настоя. — Сказано ради повода уйти. Отложив подальше книгу, Дельта потянулась и пошла в комнату, что именовалась кухней. Там она стала искать сушёные ещё с той весны травы, но эта солома все никак не попадалась на глаза. — Где же ляганый чабрец? — спросила кобылка сама себя, залезая всё выше. А шкафчики у неё были крайне высокими. — О чем думали проекторы дома?! Им не сказали, что тут будет жить зебра, а не жираф?! Единорог ждал только этого — уединения. Как только зебра скрылась в дверном проеме на кухне, рыжегривый поднялся на ноги, откинув на спину помявшуюся мантию, которая была ему, как обычному пони, непропорционально велика. Вот будь он на пару метров повыше — самое то. — Благодарю, — уже в который раз запоздало повторил незваный гость, когда Дельта бросила на воздух что-то о травяном настое. Более единорог не сказал ничего, медленно двинувшись в сторону окна, разворачиваясь и волоча за собой алую, драную и подгорелую на концах материю. За окном всё еще льет, как из ведра. По приближению самозванца к окну ледяные капли стали рассеиваться в пар еще до соприкосновения с тонким стеклом, в углу которого появилась тонкая трещинка, едва затронувшая рог на отражении Бонфайр Лэша. Раскаленное стекло мелко дрогнуло, кажется, вот-вот лопнет, но резко замерло, когда с кухни донеслись недовольные взрыки в адрес горе-строителей. Нельзя позволять себе лишнего, пока на улице не безопасно для того, чтобы уйти. Пристроившись на диване ближе к его подлокотнику, единорог хорошенько оглядел окружение. Вскоре от чая потянуло терпким, но сладким запахом, что словно дурман манил к себе. Дельта спокойно приняла это и, прикусив язык, аккуратно вынесла чашу с заваренным чаем гостю, заодно захватив за собой пару кексов, которые она брала ещё пять дней назад. — Приятного аппетита. — С равнодушием в голосе проговорила зебра и поставила перед единорогом поднос. Сама же села напротив него и подперла копытом щеку, наблюдая за домом. Тут Дельта увидела трещину на окне и тяжело вздохнула. — Я тут даже года не живу, а всё уже на ладан дышит. — Полосатая перевела взгляд на пыльные полки с её вещами, которые были хорошо замаскированы среди книг и прочей магической ерунды. От скуки зебра спасалась лишь чтением, ибо тренироваться в такую погоду — себя не любить. — Где-то за этим лесом есть город, зачем утруждать себя жизнью в таком опасном месте? Последние слова единорог вытянул чуть ли не через губу, левитировав к себе поставленную на поднос чашу с травяным отваром и сделав глубокий, беззвучный глоток. Странный вкус, внутри всё выворачивало наизнанку — непривычно, но виду рыжегривый не подал, продолжая умиротворенно наблюдать за зеброй напротив. — Не люблю я этих ярких мелькающих пони, — раздраженно протянула зебра, потирая глаза. — Никогда мои глаза не привыкнут к таким ярким окрасам, а в лесу вполне безопасно и тихо. — После паузы пояснила Дельта и углубилась в чтение, но слова в книге никак не доходили до неё. Для удобства она откинулась к спинке кресла и чуть съехала вниз. Единорог взглянул на свое расплывчатое отражение в отваре из трав, налитом в чашу для питья. Он даже и не сразу заметил то, как жидкость сгнила, как на дне чаши выпал грязный осадок из сжавшихся в черные комочки травинок, как уголок посудины тихо треснул. — Хоть что-то сходится во взглядах, помимо отверженности, — практически без эмоций, чуть приглушенно и устало ответил рыжегривый, спокойно допив испортившийся под его взглядом отвар, что, благо, осталось незамеченным. Кобылка всё же почувствовала отвратительный запах пропавших трав. Она аккуратно забрала из копыт единорога плошку и извинилась: — Звёзды мне свидетели, травяной отвар был свежий. — Зебра безо всякой жалости выбросила посуду в приоткрытое на секунду окно. «Блюдце» раскололось, а жидкость превратила траву в гниющие отходы, но этого зебра заметить не смогла. Она вернулась к гостю. Хоть на лице, как всегда, царила уверенность, внутри зебра была немного смущена тем, что подала отвратительный напиток. — Прошу прощения, в последнее время мне некогда обновлять запасы пищи, — снова извинилась она, опустив взгляд в пол. — Всякое случается, вам не стоит извиняться из-за такой мелочи. Всё в порядке… — попытавшись оправдать зебру и вернуть ей уверенности после неприятного инцидента, Бонфайр слабо, немного кривовато улыбнулся уголками рта, дабы не оставалось сомнений — гостя это не смутило. Тем более, если бы Дельта знала, что сгнил отвар по инициативе единорога, тот наверняка бы уже оказался выставленным за дверь. Некультурно. Странно улыбнулся, с натяжкой. Кажется, все мышцы на морде ему требуется напрячь, чтобы выдавить хоть какое-то подобие улыбки. Как горем убитый, но взгляд и тон голоса всяких эмоций лишён. Устал, явно. — У вас настолько плотный график, расписанный поминутно? — Ага, расписанный. — С усмешкой в голосе проговорила зебра. — Каждый день хожу на войну с другими зебрами и ношу домой тела друз… — но тут она прикусила язык и, собравшись, просто махнула копытом. — Эм. фантазия. — За все то время, что жеребец был дома у зебры, внимание её пошатнулось, и она уже не с такими подозрениями смотрела на него. На кухне прокуковали часы, было ровно двенадцать. — Ой, время-то позднее, — проговорила кобылка и выглянула наружу. Дождь крапал, но был не такой сильный. — Дождь почти закончился, — сообщила она гостю, но почему-то совершенно не хотела, чтобы он уходил, хотя опять же не показывала этого. Дельта, помолчав, глубоко вздохнула и с негой, тоской повторила: — Дождь скоро кончится, Вам стоило бы поспешить, пока пегасы не надумали сделать бурю посерьезнее. — Зебра отвела взгляд, чтобы не показывать печали, и сейчас она желала лишь того, чтобы этот проклятый дождь не закончился. Но, какой бы одинокой она ни чувствовала себя на чужбине, не в её силах управлять погодой. Полосатая убрала книгу и уставилась на часы. Секундная стрелка, казалось, нарочно нарезала круги, утягивая за собой минуты, которые порождали часы. — Вы одиноки. — Едва зебра договорила, Бонфайр тут же оборвал ее. Без эмоций выбросив эту фразу на воздух, единорог заставил повиснуть в помещении неприятную, давящую тишину. Разве что часы назойливо тикают, начиная раздражать. Уши жеребца то и дело подергивались на эту тихую, монотонную мелодию секундной стрелки, нарезающей новые и новые круги. Текут минуты, тишина не развеивается, давя на стены и на сознание. Тут стало как-то неуютно. А эти слова, они как полу-шипение и приговор. Как нарочно хотят подавить состояние Дельты. Эта кобылка одинока, явно страдала от дефицита общения, пускай и не сразу показала это. — Еще одна неприятная общая черта между мной и вами, — добавил единорог. Дождь за окном заставляет вскипать липкую, черную грязь. Он горячий. Дельта лишь глубоко вздохнула. Она решила хоть кому-то раскрыть свою историю; конечно, путник с дороги не внушал должного доверия, но сейчас выбора нет, да и выбирать не хочется. Дельта ветром сшибла часы, и те, издав последнее монотонное звучание, вдребезги разбились об деревянный пол. — Я знаю, что я одинока, но это мой долг перед семьёй, — тихо начала она, вспоминая минувшие дни. Дельта уже не могла скрывать эмоции: чересчур много их было и чересчур долго приходилось их прятать. Вздохнув, она перевела взгляд на единорога и спросила довольно тихо: — Вы представляете себе жизнь в клане? — Я могу представить себе жизнь лишь в изгнании и гонении, которое наблюдал неоднократно, — тихо, совершенно спокойно отозвался рыжегривый. Рог его охватило совсем бледное, немного мерцающее сияние, после сосредоточенное на кресле напротив дивана и приглашающе повернувшее его полубоком к Дельте. Это как приглашение. Подойди, не бойся. — Я готов выслушать всё. Вдребезги разбились часы. Из-за них потерялся счет времени. На улице темно, парит раскисшая в грязь земля и с неба накрапывает кипяток. Атмосфера в хижине напряженная. Зебра неуверенно начала рассказ. — Всё, в принципе, было хорошо, ну, насколько можно было это назвать хорошим. — Дельта остановилась, но потом быстро продолжила. — Эйр была единственной, кто обратил на меня внимание. Она — беглянка из восточного клана, её семью подозревали в измене, ибо мать моей учительницы не имела характерных для шамана качеств. Их убили, а их дочь попала к нам, впоследствии став лучшим воином. Из-за этого правительство не любило её, а старейшины обожали. Она была красивой кобылкой, чем-то похожей на меня, но полосы на её теле были изображены ровные, без узоров. Все понимали, что она одиночка, но, несмотря на это, приняли. Она была мне как сестра… — На ярко-зеленые глаза накатились слёзы. Воспоминания о той светлой поре, когда они были вместе и никто не нужен был им, ранили. Дельта зажмурилась и вытерла глаза, извинившись. — Пусть она и была сильнейшим воином, она всегда была против войны и была той, кого обычно называли мятежниками. — Проговорила она, последнее слово произнеся холодно, с неприкрытой ненавистью. — Мятежников и правых в глазах дураков подавляют смертью, что настигло и твою сестру. Я прав? Голос у единорога дрогнул, было слышно в нем чужеродное эхо. Глаза всё так же ничего не выражали, в них не было того сочувствия и понимания, что так искусно и наигранно полилось из его рта. Он не испытывал совершенно ничего, до гадости спокойно наблюдая за слезами, выступившими на глазах зебры, которая наконец решилась кому-то излить свою душу и накопившееся в ней горе. — Война будет существовать всегда. Даже если смертные объявят друг другу мир, это будет не больше, чем передышка перед новым броском и возможностью урвать себе чужое, — взгляд рыжегривого Бонфайра расфокусировался, глядя куда-то сквозь Дельту. Уши его навострились, прислушиваясь к тихому звону капель дождя за окном. Он всё стихал и стихал… — Она ожидала мира и гармонии, которые не больше, чем красивое оправдание правительства во избежание бунта мирных. …до тех пор, пока не стих окончательно. В помещении повисла тишина, от жеребца так и веяло этим противным холодом. Дельта пересмотрела свое отношение к Бонфайру. Он вдруг стал вести себя не так, как раньше. Может быть, раньше она была настолько занята, что просто не замечала его, а, может, не замечала лишь потому, что не хотела замечать. Она не могла понять: столько наигранной грусти в голосе и пустые, спокойные и, казалось бы, мёртвые глаза. Что-то в разуме зебры вдруг шевельнулось. Она немного отшатнулась от неожиданности, но потом постаралась не показывать своего недоверия. А по спине пробежались табуном мурашки от холода, что исходил от жеребца. Дельта нервно сглотнула. Самое страшное было то, что её подозрения сбылись. Она лишь, потупив взгляд, смотрела в одну точку, не в силах ничего ответить. Вся планировка в голове сбилась и перепуталось, язык сковало онемение, но вот от неё послышалось слабое: — Уходи, — а на лбу выступил пот. Конечности сковал страх. — Уходи, пожалуйста. — Повторила зебра, не обращая внимания на дождь. Единорог не заставил долго ждать, поднявшись с дивана и бросив на зебру не многозначный взгляд, сделал пару шагов к входной двери и почему-то остановился. — Ты тоже чувствуешь это? — вдруг донеслось со стороны жеребца совершенно спокойно, словно это и не вопрос вовсе. Эти двое даже не заметили, как начали обращаться друг к другу на «ты». Рыжегривый медленно повернул голову чуть в сторону, стоя спиной к Дельте и медленно, бренно закрыв свои глаза, открыв их уже чёрными, смолистыми и противно блестящими. Что-то чёрное тихо капнуло на пол с его морды. Бонфайр медленно втянул носом воздух, беззвучно выдохнув его уже раскаленным комом, смакуя запах с улицы на языке. — Кто-то успел свариться под этим дождем. — Я благодарен, — что-то под шкурой жеребца в области шеи перекатилось, тот развернулся полубоком к кобылице и направил на нее взгляд черного, подтекшего глаза, направление взгляда которого было видно из-за слабого белого блика, — твое милосердие спасло меня от погибели… наивно. Длительная пауза. Жеребец слабо закашлялся, черные глаза слегка приобрели свой нормальный оттенок и вид. — Запомни этот день. Гнавшее вас окружение навсегда останется вашими врагами, как бы вы ни доверялись друг другу. В конце концов, все в какой-то момент бросятся друг на друга… был рад составить тебе компанию. Он ушёл из хижины. Светло-серая шерсть и кожа липла к вареву из грязи и травы под ногами, слезая с чего-то черного, отдаленно напоминающего мышцы. Сам жеребец выглядел уже куда более исхудалым, шерсть его редела на глазах, слезая с тела вместе с кожей. Но крови не было — только черное варево, смешивающееся с такой же черной и липкой грязью. По всей этой массе волочилась алая, грязная мантия, подранная на краях и едва коснувшаяся щеки зебры своим рваным концом. В какой-то момент ноги рыжегривого стали подкашиваться, спина сильно вздулась. Неровными ошметками пустая, более не нужная и бесполезная шкура единорога утопала в липком месиве из грязи и смольно-чёрной крови, от которой разило отвратительным запахом, напоминающим смешение жженой резины и чего-то протухшего. Сочащаяся из чёрной смеси и шкуры белыми лохмотьями серная кислота медленно поползла к деревьям и кустам, что были в пределах нескольких метров. Лохматый, зловонный дым огибал толстые стволы деревьев у самых оснований, заставляя их преть и разваливаться, как старую труху. А шкура Бонфайр Лэша, как после налетевшего роя моли, стала разваливаться на ошметки шерсти и растянутой старой кожи. Длинные ноги, венчавшие себя широким двойным копытом, перешагнули остатки от временного прибежища и тела. Высокое, иссохшее черное существо стало стремительно приобретать более-менее знакомые глазу формы пони. Длинные рога, взвинченные спиралями вверх, покрыты бесчисленными шипами, три глаза на вытянутой морде беспорядочно оглядываются по сторонам. Окружение поменялось, стало очень душно. Тварь шумно выдохнула через рот, едва приоткрыв его и оголяя острые клыки. Из пустого пространства, где должна была находиться шея, соединяя голову и туловище, вырвались клубы прогнившего пара. Пасти с алыми, противно блестящими клыками на крупе и меж ребер плотно сомкнули подобие тонких губ в ровные полоски, вместе с тем, как закрылся рот самого паразита. Голова всё ещё сильно кружится, отчего пришлось остановиться и сделать ещё несколько глубоких, хриплых, жутких вдохов, напоминающих последнее издыхание какой-то умирающей животины. Полегчало, можно открыть глаза шире и хорошенько осмотреться, размять затекшие мышцы. В последнем своем временном теле он провел слишком много времени, отощал и потерял много сил. К тому же, упустил единственную возможность захватить тело своей спасительницы. Теперь нужно было найти место, где не составит труда найти себе пропитание. Снова. Тёмный силуэт подернулся в воздухе, в долю секунды скрутившись в вытянутую спираль вместе со своей алой мантией и попросту исчез, словно вывернувшись наизнанку и растворившись в воздухе. Тварь оставила за собой лишь уже ненужную шкуру, тошнотворный букет ароматов и разваливающиеся в труху деревья со вспенившейся грязью у своих корней.