Эпоха полночных кошмаров. Преемники

Сансет Шиммер услышала прерывистый треск. Это её мир расходился по швам. Единорожка была ненамного старше остальных отправленных на миссию пони, но лишь потому, что в своё время застряла в безвременной зоне Тартара и замедлила своё старение. Однако реальный возраст кобылки был таков, что она застала эпоху полночных кошмаров. Она вращалась в самой её сердцевине — пусть и недолго, — а потом наблюдала, как та в мгновение ока рушится под напором шести добродетельных друзей с чистыми сердцами и помыслами. Сансет пришлось взрослеть в мире, вырастающем из кровавого пепла, она наблюдала, как выправляются обычаи, залечиваются раны, строятся дома, школы, кафе, больницы, клубы. Кобылка нянчилась и играла с жеребятами, которые в будущем станут гордостью и надеждой новой, возрождённой, счастливой Эквестрии. Флёрри Харт заявила, что прямо сейчас она уничтожается в своём собственном убежище. — Ты хочешь сказать, — прорычала Лель, — что прямо сейчас в Понивилле… идёт резня? Химера счастливо кивнула, издав милый урчащий звук, словно речь шла о сливочных пирожных, а не о геноциде целого народа. Единорожка задрожала и почувствовала, как от этой истеричной тряски очки прыгают на переносице, но они уже не были ей нужны: зрение от ярости размывалось так, что это не исправили бы никакие диоптрии. — Лоджи… — попытался остановить её касанием копыта к лицу Этернал, но кобылка отбила его переднюю ногу безо всяких колебаний. Это была истерика, но выражалась она так, что Фэйтфул Ретарн не сдержал восхищённого вздоха. Глаза единорожки наполнились слезами, из глотки вырвалось рычание, а рог воспламенился такой мощью, что от него во все стороны разошлась колючая звуковая волна, словно вся сила её матери передалась ей и лишь ждала своего часа, чтобы раскрыться. Этернал Шайн ахнул от испуга и закрыл Флёрри Харт собой, метнувшись и встав перед единорожкой. Внезапно копыто Лоджикал объяло магической аурой — и его пощёчина отправила жеребца в полёт до ближайшей стены, как игрушку. «Ох, — обмер от накатившего уважения некромант, — видел бы тебя сейчас тот бэт-пони, очкастенькая — отблагодарил бы Селестию постом». Единорожка не обращала ни на кого внимания, одна став вместилищем всей ярости мира. Её переднее копыто всё ещё змеилось пульсирующим светом — и Лель ударила им о землю, скачком бросаясь вперёд. Задние ноги ударили замешкавшуюся Флёрри Харт в грудь. Она полетела спиной вперёд, но Лоджикал устремилась вместе с ней, вцепившись копытами в глотку, и, не моргнув глазом, пережила их столкновение со скалистым углом — впрочем, весь удар пришёлся на химеру, заставив её отрывисто захрипеть от боли. При падении единорожка оказалась снизу, но это не помешало ей рвануться головой вверх и почти проткнуть рогом лоб Флёрри Харт. Брызнула кровь. Четыре глаза распахнулись, тут же утопая в фиолетовом огне. Через рану в голову демонического гибрида хлынула по завиткам рога энергия заклинания. — Как победить твоего отца?! — взревела Лоджикал. Её глаза фонтанировали тем же пурпурным пламенем. «Контроль разума?! — боевое заклинание, незримо готовящееся на кончике рога Фэйтфул Ретарна, моментально испарилось. — Это не может сраб…». — Холод! — завопила в ответ Флёрри Харт. Её кожа ходила буграми, передавая попытки химеры скорчиться от боли, но каждая мышца могла лишь немного разболтать кандалы, в которые заключила её Лоджикал Параллель. — Он не выносит холод! Единственный способ остановить его — заключить во льдах, и он будет спать, как любой другой вирус! Лоджи лягнула. Удар пришёлся в живот химеры, и та, брызнув сукровицей изо лба, повторно влетела в угол, издала жалобный всхлип и больше не поднималась. Единорожка угрюмо перевернулась на ноги. Она не проявила интереса ни к кому из тех, кого покалечила, и лишь обернулась на двух друзей, которые обомлели — одна от шока, другой — от восхищения. — Бежим, мы должны что-то сделать, — побудила Лель, и Фэйтфул чувствительно ущипнул Сансет за бок. Та взвизгнула, подпрыгнула и недовольно уставилась на некроманта, но не стала разоряться на упрёки и рысью устремилась за единорожкой. — Да вы с ума, что ли, сошли? — закатил глаза некромант, удержал их телекинезом и телепортировал к Понивиллю. — Нет, не смей!!! — отчаянно заверещал голос Лоджикал уже в полёте через пространство. Секунда — и троица оказалась на входе в город. Не было времени смириться с тем, что сказала Флёрри Харт о плане Джезабеля, не было времени задуматься, почему Лоджикал так легко рассталась со своей многолетней привязанностью, не было времени понять, откуда в её голове появились такие знания, а в роге — сила, не было времени дать разуму отдых после всего случившегося — руины всего, что было им дорого, предстали перед ними мгновенно. Фэйтфул распахнул глаза, осознав свою ошибку. Нельзя было так резко. Не всегда способность мгновенно перемещаться в пространстве является преимуществом — порой целительное влияние монотонной дороги жизненно необходимо, оно подготавливает, успокаивает, настраивает. Некромант никогда не жил в Понивилле, но даже у него от открывшегося вида остановилось сердце. Все дома были разрезаны наискосок, словно взмахом гигантского ножа — и треугольники их останков оказались выложены вокруг города, словно зубчатый забор. Арку в вымерший город составляли тела, нагромождённые друг на друга; верхний свод был слеплен из самых изуродованных, бесконечно капающих остывшей кровью и кусками перемолотых в труху внутренностей, держащихся за счёт того, что попросту склеились между собой. Сансет Шиммер всматривалась и, часто всхлипывая от ужаса, узнавала. Кобылу, которая пекла её любимые вафельные трубочки, библиотекаря, которому она задолжала том «Осознанных сновидений и их толкования», жеребёнка, который постоянно подъедал петунии с клумбы перед её домом, жеребца, который дарил ей букеты вместо съеденных цветов. Сансет Шиммер и Лоджикал стояли, как оглушённые, и смотрели на небрежно нашлёпанные друг на друга ошмётки их прежней, привычной, понятной жизни. В одну секунду мир, который воспринимался, как обыкновенный фон их жизни, обернулся кашей из крови из внутренностей, руинами домов и развороченными дорогами. Шок накрыл обеих кобыл, они не могли воспринять такую реальность, переварить, поверить, смириться. Они ошеломлённо ощущали, как всё, чему их учили, всё, что прежде составляло их жизнь, утрачивает свою ценность и становится ничем, а место этих знаний даже нечему занять. Они были разбиты. Потеряны. Напуганы. Фэйтфул Ретарн же стоял перед входом в могилу целой страны и чувствовал себя спокойно. Холодный разум любезно давал ему понять, что это равнодушие вызвано зашкаливающей силы энергией смерти, внушающей ему уверенность в собственном могуществе, и, как только присутствие вокруг массы источников энергии и марионеток приестся или иссякнет, жеребца накроет такое же отупение, как Сансет и Лоджикал. — Он специально ждал столько времени, — вполголоса произнёс некромант, осторожно шагая вперёд. Осколки черепицы с крыш вперемешку с кусками чьих-то копыт захрустели под ногами. Горячий ветер кипятил стекавший по лбу и плечам ледяной пот. — Джезабель знал, что в истории настанет момент… когда ему не надо будет летать по всей Эквестрии, чтобы её уничтожить. Легче было запереть всех в одном месте и убить разом. — З-зачем… — захлёбывалась слезами Лоджикал. Она шагнула вперёд так неуклюже и широко, что чуть не упала. — М-мама… Сансет Шиммер железной хваткой удержала подругу за плечо, не отрывая немигающего взгляда от арки из тел. — Не надо. Не ходи туда. Не надо нам с тобой на это смотреть. — Как он мог это сделать?! — впилась в её копыто своим Лоджи. — Смотрите… Горестная перепалка прервалась одним тихим словом некроманта. Он указывал передней ногой куда-то в город. Прерывисто дыша, единорожки отпустили друг друга и подошли к нему, старательно смотря туда, куда было показано, а не вокруг, не под ноги и не в страшного, неестественного цвета небо. Далеко в кровавой дымке города, неподвижным комком висящей над разбросанными повсюду разноцветными телами, проступал силуэт единорога. — Это не мертвец, — глухо произнёс Фэйтфул, ставя переднюю ногу обратно на землю и не обращая внимания на то, как, чавкнув, лопнул под копытом чей-то глаз. — Там ещё остались выжившие. Лель лишь задышала чаще, прежде чем галопом рвануться внутрь, и никто не мог её остановить. Сансет Шиммер и некроманту оставалось только броситься за ней. Ландшафт города полностью изменился, и дело даже не в том, что он оказался скрыт под тысячами трупов. Появились ямы на тех местах, где дома вырывались с фундаментом. Выросли цунамиобразные насыпи, история которых оставалась загадкой. Речушка, журчащая через город, переполнилась кровью. Железно-медный запах стоял в воздухе, трупная вонь резала глаза, жужжание вездесущих роёв мух поднимало дыбом шерсть на позвоночнике. Трое единорогов крались через мёртвый ад, и какая-то телесно-красная пыль оседала на их гривах. Фигура в рождённом из испарений трупов тумане оставалась неподвижной. Они приближались к ней. Белая единорожка с чёрными губами смотрела на друзей глазами, лишёнными век. Её рог был обломан, и редкие капли крови сочились из него, размазываясь по дроблёному краю кости так тонко, что испарялись на воздухе, уступая место новой порции жижи. Единороги содрогнулись, остановившись. — Осталась только боль, — голос незнакомки трещал, по её телу шли помехи, но она не была иллюзией. Серые искристые молнии являлись частью неё самой. — Вы тоскуете по прошлому, но оно мертво, — бледное худое копыто обвело ужасающий пейзаж. Из вен выползали мухи. — Вы привязаны к своим мечтам и тревогам, которые сформировались уже давно, вы сами не видите, как переросли их, как жизни стало всё равно на то, что некогда было важным. Но вы не столь мудры. Вы продолжаете цепляться и надеяться, и всё, что заставляет вас это делать, тянет якорем на дно. Странным образом лишённые век глаза распахнулись ещё шире. Они почти выкатывались из глазниц, таращась безжизненными зрачками. Такое чувство, что перед Сансет, Лоджи и Ретарном стояла марионетка. — У вас нет сил наслаждаться будущим, потому что вы не можете вернуться в прошлое, — за она двинулась вперёд, бредя к ним, как плохо смазанный робот. — Этот мир исчерпал себя. Он пережил всё, что ему было нужно. История идёт по кругу, и пришла пора разорвать его. — Джезабель? — прищурился некромант. — Одна из его частей, подобных твоим копытам или хвосту, — похожее на маску лицо растянулось неправдоподобными складками в той же искусственной гримасе, пародирующей улыбку. Она была столь гротескной, а тон — столь серым и безжизненным, что по ней ничего нельзя было прочитать. — Тьма древнее света. Тьма хранит больше секретов, она поглощает их, бросаемые в её бездонное, бесконечное нутро. Тьма всегда манила своим могуществом… своей свободой… Ты знаешь это лучше кого бы то ни было. Твой свет — суть есть тьма. Я покажу вам истинную свободу. Свободу от вашей жизни и от вас самих. Я проведу вас во тьму. Фэйтфул нахмурился. Все мёртвые тела вокруг него разом вскочили на ноги, сильно запрокинув головы, почти уронив их себе на спины — единорогу пришлось приложить дополнительное усилие, чтобы толкнуть их вперёд. Сансет и Лель от неожиданности вскрикнули и прижались к некроманту. — Покажи свой истинный облик, — потребовал жеребец. — Тебе больше не от кого прятаться. Ты выиграл. — Это невозможно, — марионетка покачала головой. — Потому что для этого мне придётся покинуть это тело, — продолжила её фразу Селестия. Она шла к ним подволакивающей походкой, словно была лишь футляром для чего-то внутри — а она и была. Лавандовые глаза утратили свой блеск и сияние, белки отливали тухлым красным цветом испорченного мяса. Несколько других глаз, вращаясь, смотрели на обомлевших от шока единорогов, из плеч, груди и передних ног принцессы. — Что ты сделал? — оскалилась Сансет Шиммер, несмотря на то, что дрожала и плакала без остановки. — Ты убил её? — Нет, — покачала головой Селестия. Если прислушаться, можно было услышать под её родным голосом эхо шипения Джезабеля. — Всего лишь взял трофей. Тело, достойное князя тьмы — побеждённая властительница света… А вот от смеха их богини не осталось совсем ничего. Задыхающиеся плевки воздухом вперемешку с клокочущим в груди сумасшедшим порыкиванием. — Лишь формальность. Вкус победы. Убью позже. От монотонности речи Джезабеля мутило. Лоджикал Параллель тряхнула головой. Паразит занял тело их принцессы, их богини, их покровительницы. Уже это заставляло все чувства ломаться, сталкиваясь, переплетаясь и сгрызая друг друга. — Ты убил не всех в этом городе, ведь так? — неровно осведомилась единорожка. — Кому-то удалось улизнуть, — равнодушно отвёл взгляд Джезабель. Он не замечал, как несколько трупов выходят из кольца вокруг них и бесшумно разбредаются по городу — или позволял думать, что не замечает. — Несущественно. Они не улизнут из мира, что разложится в скоротечной энтропии. Фэйтфул Ретарн навострил уши. — Разве ты не сгинешь вместе с этим миром? — протянул он с намёком на ехидцу в голосе. — Какой смысл пилить сук, на котором сидишь? Что-то перекатывалось жгутами сплетённых змеиных тел под её некогда лощёной шкурой. С противным, оглушительно-тихим шелестом копошилось в мятых, неровно сложенных перьях тяжёлых алебастровых крыльев, что лишь каким-то чудом оставались держаться сложенными. Эта тварь пустила корни в рельеф витков могучего рога, и короткое, клокочущее замыкание стихло в нём также быстро, как и проявилось — оно жрало её изнутри, душило, не давая пробиться бестелесному воплю к собственному каркасу, что помог бы его обладательнице вытянуться из обнявшей сознание зыбучей топи. — Является ли мессией проповедник, что отвергает собственное учение? — эфемерный хвост, проведя по воздуху, на мгновение свернулся в болезненно знакомый жгут. Холод сковал позвоночник Ретарна. Этот безумец был готов убить самого себя ради собственной идеи. Его не интересуют никакие блага — даже в виде собственного существования, он по-настоящему страшен, потому что не пойдет на уступки. Для него имеет значение лишь его миссия. Миссия! — Но является ли мессией тот, — быстро нашёлся некромант, — кто подчиняется скончавшимся века назад безумцам, кто не имеет собственных мыслей и лишь повторяет то, что было в него заложено? Это не мессия, а раб, что не способен сказать ни слова против. Что-то зло вильнуло в центре зрачков Селестии хвостом красной кометы. Она словно была далёким отражением смертоносного метеора, переживавшего всё, во что он врезался, уничтожая миры или даже вселенные; она словно была зеркалом-маяком для этой неминуемой гибели. Фэйтфул Ретарн злорадно подумал, что задел таящуюся внутри тварь за живое, но его ликование оказалось преждевременным. Из ушей аликорницы брызнула кровь, на что глаза лишь презрительно сощурились, а из уголков рта беспрепятственно выстрелила пара массивных перекрученных чёрных усов и пробила шеи Сансет Шиммер и Лель. Фэйтфул распахнул глаза, в ужасе переводя взгляд с одной кобылки на другую. Они задышали чаще, с хрипом обходящего препятствие в их трахеях воздуха. Одна панически смотрела на другую, перескакивая на копошащийся в подруге ус, и прекрасно осознавала, что у неё сейчас происходит то же самое, но боялась шевелиться, чтобы не разорвать себе всё окончательно. Боль была чудовищной, однако единорожки надеялись, что одну дырку заделать легче, чем целую рану — пусть даже в таком жутком месте. — Жеребёнок, — ласково пожурила Селестия. — Ты надеялся, что я куплюсь на это? Две кобылки издали испуганные вопли, ощутив, как щупы двинулись вниз, в их лёгкие. У Сансет начался рвотный рефлекс — единственное, чем организм мог ответить на такое немыслимое вторжение; Лоджи же казалась полностью парализованной. — Стой! — завопил некромант. Его глаз задёргался, а желудок скрутило, когда он автоматически попытался представить ощущения подруг. Селестия продолжала бесстрастно смотреть ему в глаза и нежно улыбаться, пока Лоджикал и Сансет валились на колени и заходились кровавым кашлем. — Я сказал — остановись! С оглушительным хлопком нырнувшие в губчатые внутренности лёгких усы оказались перерублены на середине. Чёрная зловонная жижа выстрелила из них, замарав белоснежную шерсть одержимой аликорницы, а из разорванных половинок свистом вырвался будто предсмертный крик. Фэйтфул Ретарн схватил то, что всё ещё оставалось внутри единорожек, телекинезом, и осознал, что сделал всё правильно: те тут же хлестнули в его невидимой ауре, и это явно была не агония — они сохраняли направленный импульс и стремились пробуриться глубже в тела Сансет и Лоджи, даже будучи оторванными от того, кто ими управлял. Глазами Селестии Джезабель смотрел на то, как единорог освобождает кобылок от пожиравших их изнутри тварей. Остатки усиков неторопливо втягивались обратно в рот принцессы. — Готов ли ты отказаться от своих слов? — Да! — выпалил некромант, изо всех сил пытаясь ухватить вёрткую материю, которую он вдобавок ещё и не мог видеть. Усы настойчиво погружались через дыры на шеях в лёгкие кобылок. — А я — нет. Сопротивление отрубленных кусков неожиданно стихло. Фэйтфул, задыхаясь от отвращения, потянул их наружу. Он смотрел на умирающие отростки в воздухе перед собой, извлечённые из тел Лель и Сансет, и бормотал: — В этом разница между нами. Ты не имеешь привязанностей, не имеешь того, что порабощает тебя, до такой степени, что свободен от себя самого. — Как прекрасно, что ты умён от тьмы своей души, — белоснежное копыто, издевательски лаская, провело по выпирающей скуле. — Высокоморальные пони, вдохновлённые красивыми речами о добре и справедливости, готовы до смерти с кровавой пеной у рта орать то, что уже преподнесено им красиво упакованным и отполированным. Вместо того, чтобы принять неприглядную и ржавую истину, они будут повторять утратившие всякую ценность и целесообразность догмы, надеясь украсить себя хотя бы их фальшивым блеском. Селестия расправила гигантские крылья. — Они несвободны. Но ещё больше презрения вызывает то, что несвободны они не от самой этой праведной бравады, а от страха, что без неё не будут приняты себе подобными — такими же невежественными, слепыми и тупыми мразями, какими ради дружбы и любви пытаются стать даже настоящие светочи, гении, мессии. Она пошла прочь, на ходу складывая перья — ряд к ряду, в идеальной гармонии. — Этот мир погряз во лжи так глубоко, что считает выгребную яму сокровищницей. Некромант замер, прикрытыми глазами глядя на переставшие извиваться усы. У него не было сил… у него не было возможности возразить паразиту. Даже Смотрители попадали под определение слепых и тупых мразей, потому что мало выбрать тёмную сторону — нужно сделать это независимо ни от кого, кроме своего внутреннего компаса. Без надежды на вознаграждение, без страха перед изгнанием. Только выбор. Белая единорожка с обломанным рогом, забыто стоящая в стороне, бесшумно обняла Ретарна за плечи. — Ты начал понимать, — шептала она ему, как любовнику. — Ты начал понимать, что высший разум стоит за пределами ложного учения о том, что невинность — это неискушённость, а не победа над искушениями. Ты — тот, кто должен был остаться в живых, единственный достойный адепт, а не этот мусор… Отринь его. Отринь мусор, который даже с открытыми глазами не видит границ фальши. Стань выше жизни, даже своей собственной. Узри то, что заменит собой мнимую ценность существования, прикоснись к тайнам вселенной — и ты поймёшь, что они стоят всего, что у тебя было раньше… В-ВУРП. В-ВУ-УРП.