Макария: Хроники беспредела

Таки да, это тем, кто голосовал "за" в "Хрониках невидимки") — Девочка, — сказала Клото, глядя на ползущую из-под пальцев нить. — Можно провозглашать. «И родилась ныне у подземного царя дочь, — ухмыляясь, прошамкала Атропос. — И быть ей… кем ей быть-то, Лахезис?» Лахезис была какого-то невнятного травянистого оттенка. Жребий новорожденной выплясывал у нее в руках буйный сиртаки. Клото подошла, посмотрела на жребий и тихо присвистнула.  — А «трындец ходячий» вообще можно внести в свиток предназначений? — поинтересовалась она. – Ну, как основную стихию?  — Нельзя, — немного подумав, сказала Атропос. — Иначе мы бы это Аиду написали. Или Гермесу. Так что возглашать-то?  — Блаженная смерть, — приглядевшись, заметила Клото. Лахезис выдала странный булькающий звук. Как минимум с первым словом она была не согласна.  — Это… — заговорила она наконец, — сестры…, а давайте как с Кроном? Выдадим пророчество Аиду – мол, его дочка свергнет. Вдруг он ее… того… в Тартар или проглотит…  — Да покажите уже, что у вас такое! — заволновалась Неотвратимая, рассеянно щелкая ножницами над нитями. Сестры переглянулись и спрятали жребий подальше. Судя по их лицам, неподготовленным мойрам такого лучше было не видеть. * * * В легендах подземного мира рассказывается, что в первый раз Макария уползла на волю сразу после родов, из колыбели (причем, нашли ее уже во дворце Гекаты, где она, радостно лепеча, вырезала что-то из парадного гиматия богини колдовства). На самом деле все обстояло плачевнее. В первые три года Макария себя дальновидно не проявляла (кровь разведчика Титаномахии явно брала свое). Она сосала пальцы, очаровывала окружающих зелеными глазами, кушала амброзию с ложечки и вообще вела себя как образцовый ребенок.  — Невидимка, — признался как-то Танат, — у меня такое чувство, что она что-то планирует. Само собой, пророков не слушают никогда. Если пророк — мрачнорожий чернокрылый вестник смерти — его вообще в принципе не особенно слушают. Особенно если он так высказывается про вот это милое, с рыжими волосиками, которое ползает по ковру и в упоении повторяет: «Хотю гланатик! Глана-а-тик ам!» Макария дождалась дня, когда мать соберется на поверхность. Поцелует дочь в очередной раз и посетует, что вот, до пяти лет подземным богам по закону нельзя покидать мир. И пообещает вернуться скоро-скоро, и приходить по ночам, и уговорить бабушку в гости, и попросить не скучать… Правда, за дочерью Владыки должны были приглядывать няньки — семь, если точнее. Согласно пословице, дитя должно было остаться без органа зрения. Согласно характеру Макарии, именно этих самых органов нянькам и не хватило. Потому что у нянек было все же не столько глаз, сколько у Аргуса. А дочь разведчика умела очень быстро ползать в тени. И очень удачно маскироваться коврами. «Ну, в конце концов, Гермес в пеленках был уже очень ничего себе», — решила юная Макария, оборвала оборочку на платьице и вышла в поле. То есть, в коридор. А потом и из дворца. Дальше блуждания приняли хаотический характер, пока щедрая кривая не вынесла дочь Владыки к златым Вратам, где в три головы спал ничего не подозревающий о своей участи Цербер.  — Ага-а-а! — обрадовалась Макария, которая собаколюбство тоже унаследовала от отца. «Ой-ёй», — подумал дракон, которого ласково придушили детские ручки. Три головы учуяли приключения на своем драконе, просчитали варианты и переглянулись. «Сожрать», — предложила первая. «Владыка прибьет», — мелькнуло в голове у третьей. «Делаем финт и уходим в несознанку», — решила средняя голова, которая после Геракла еще маялась кошмарами. Дальше был разыгран театр (опять же, памятный с Геракла) трех голов, зато одного актера. Головы закатывали глаза и показывали, что все, доступ воздуха перекрыт, закончилась жизнь молодая, прощайте, лепешки, кто-нибудь, оплачьте наш хладный труп. От финального «бздыщ!» на землю с замечательно натуралистичными конвульсиями прослезилась бы любая трагическая труппа. Глаза Макарии оставались сухи.  — Песик – бяк? — предположила она, склоняя голову набок. Дракон утвердительно обвис в руках. Картине не хватало факелов и плакальщиц. Макария потерла нос и достала из-за пазухи острого вида ножичек.  — Свежевать, — смачно и неожиданно полно произнесло дитя подземных Владык и оттянуло складку шкуры. Примерно через три секунды Харон вздрогнул и утопил весло из-за пронзительного воя. * * * Суды у Владыки были делом размеренным. Судебный процесс — налаженным и отточенным. Тени — печальными. Судьи — справедливыми. Свита — сдержанной. Цербер с висящей у него на хвосте Макарией — неожиданным. Страж Ворот ворвался в Зал Суда вне очереди (тени из этой самой очереди были местами разметаны по окрестным кустам-деревьям, местами замаскировались под складки местности), справедливо полагая, что избавить его от участи лютой, гиблой, ужасной может только Владыка. Участь намертво вцепилась в дракона крепенькими божественными ручонками, так, что дыхнуть огнем не представлялось возможным.  — А-я-я-я!!! — радовалась участь. — Папа! Легенды, опять же, гласят, что именно в этот момент на виске у Аида заседела первая прядь. К сожалению, Владыке не пристало в разгар судейства прыгать с трона, подобно лососю на нересте. И гоняться за обезумевшим стражем ворот. Которому в хвост вцепилось единственное и неповторимое продолжение рода самого Владыки. Конечно, можно было повелеть Церберу остановиться…, но момент был упущен, а Цербер был в ужасе, непонятках и скорби по поводу хвоста, а потому был намерен продолжать постоянное неостановимое движение по залу (Макария его в этом очень поддерживала). Поэтому компания продолжала радостно выписывать дуги и восьмерки, немножко крошить колонны и пугать теней и в целом, устраивать малое подобие то ли Титаномахии, то ли какой еще махии. Тем более, что свита опознала дочь Владыки и вознамерилась присоединиться к погоне. Какое-то время Владыка, не вставая, созерцал, как по его Залу Судейств толпой бегает свита. С азартными криками: «Загоняй! Лови! Ушел, зараза!» За Цербером. На котором, гикая, висит Макария. - Мгм, — наконец выдал Аид в риторическом порыве. — А ты вообще молчи. Я знаю, что ты предупреждал. Танат пожал плечами и промолчал. Посмотрел на потирающего подбородок Аида, на колоритную сцену скачек, тихо ругнулся и свел крылья, возникая прямиком перед Цербером. Стукнувшийся о нерушимую преграду в виде бога смерти пес потряс головой и попытался благодарно зарыдать («Лепешки пополам, о мой благодетель!») Макария, наследственным чутьем уловив, что катание окончено, отпустила хвост стража. И посмотрела на Таната огромными, чистыми глазами.  — Аняня? — робко предположило невинное дитя. - Щас! — невозмутимо пресек бог смерти сквозь зубы. — Полными фразами! - Ну, извиняюсь, — угрюмо выдало дитя, ковыряя ногой щербинку в полу*. — Я просто так, пап. Ух ты, какой мечик! * * *  — Впервые вижу теней, которые лазают по деревьям, — вздохнул Аид, когда Танат зашел к нему вечером на чашу нектара. – А. И они все заикаются. Танат хмыкнул, что-то о том, что, мол, зато ты можешь быть уверен, что она точно твоя дочь. Другим бы таких подтверждений, ага.  — Попросил Гекату сделать ей амулет, — продолжил Аид, морщась, — чтобы защищал ее от огня и прочих там… опасностей мира. Танат хмыкнул еще раз.  — Сделать амулет, который бы защищал мир от нее, ты Гекате не предложил? — поинтересовался он.  — Предложил, — ответил враз помрачневший Владыка, — она честно сказала, что такое невозможно.