* * *
Вообще-то, в подземный мир попасть было просто. Для тени. Или для Гермеса. Или для какого-нибудь отбитого на голову героя, возжелавшего увести подземную собачатинку. Для кого в подземный мир попасть было непросто — так это для царя всея Олимпа, присмотревшего себе симпатичную коцитскую нимфу. К неучтенной живности вроде прекрасных белоснежных быков в Аиде относились с суровым гастрономическим интересом. Воды Стикса, Цербер и Флегетон составляли рубежи обороны в духе «и Зевс змеёй не проползёт, и зайцем тоже фиг промчится». Еще в Аиде был, в некотором роде, Аид. Которому по должности было положено знать — что там проползло или промчалось в его вотчине. Зная нрав подземного братца — можно было не сомневаться, что в самый стратегически важный момент он снимет шлем где-нибудь в углу и поинтересуется движением брови — мол, а что это вы делаете, а? Нет, можно было, конечно, стать золотым дождичком и немножко поморосить… Но Зевсу очень не хотелось выяснять — какое там отношение у подземных жителей к внезапным драгоценным осадкам. Потому стратегия была выбрана другая — хитроумная как Одиссей и вдохновенная, как Гермес, задумавший очередную кражу, а еще беспроигрышная, как сам Громовержец, ведающий души богов и смертных… — Брат мой, — сказал Зевс торжественно. — Я решился тебе помочь! Аид прищурился из полутьмы. Рассмотрел на физиономии младшего брата неувядаемый энтузиазм. Левая рука малодушно дернулась за шлемом. — Брат мой, — выдал Зевс проникновенно, — Я вижу, что ты печален… «Да неужели же?!» — проскользнуло в глазах Аида, улыбка на лице которого сошла бы за какое-нибудь особо редкое знамение. — …ибо ты истомлён заботами: и всё-то ты в трудах, всё в трудах, Владыка… — тут Зевс осёкся и со значением покосился на часть трудов. На очень значительную часть трудов. Рыжая часть трудов безмятежно почивала на скамье, завернувшись в отцовский гиматий и нежно прижимая к груди лезвие медной махайры. Аид пожал плечами и жестом показал, что ничего нового — лето, Персефона наверху, и вообще, сам попробуй несколько месяцев побыть отцом-одиночкой. — Тебе нужен отдых, брат мой, — твёрдым шёпотом заключил Зевс. — Срочно. Немедленно! — Дионис, пиры, по нимфам? — подозрительно уточнил Аид. — Да как ты мог такое обо мне подумать! — возмутился целомудренный Зевс. — Всем ведь известно, что ты избегаешь увеселений Олимпа! Но почему бы тебе не надеть твой шлем и не навестить супругу? Аид еще не успел открыть рот, как Зевс с широким жестом добавил: — А со своей внучкой Макарией посижу я. Аид твердо решил не открывать рот в принципе — иначе рот мог бы остаться в таком положении на пару веков. Благо, взгляд у подземного царя был пугающе выразительным. — И не пьяный! — возмутился Зевс, поймав взгляд на лету. — И не Лисса! И… вообще, должен же я как-то общаться со своей внучкой… и племянницей. Взгляд перетек в уничтожающий прищур. — И не в этом смысле, — торопливо добавил Зевс и выдал ответный, еще более уничтожающий прищур. — Верно ли я понял, что ты мне не доверяешь, брат?! Аид медленно почесал бороду. На его лице со смаком вызревал длинный мимический монолог, что вот да, конечно, Громовержец — та самая нянька мечты, на которую свободно можно оставить подземную царевну. У него же бездна опыта, в конце-то концов. — А вот это зря, — оскорбился Зевс, который читать оттенки хмуроты на лице брата научился еще во времена златой военной юности. — Я, между прочим, лучше всех знаю, что такое родительский долг… Аид понял, что его мимика сейчас уйдет за пределы разумного, и через силу все же подал голос: — Скажи же мне, о брат, сколько раз ты сидел с детьми на Олимпе? Зевс прилежно пошарил в памяти. Память послушно заржала, почему-то голосом Посейдона. Потом грохнула амфорой и заругалась, как Гера. — …ну, вот с Афиной точно сидел, — выдал Зевс, когда понял, что хорошего от памяти ждать не приходится. — И еще вот с Дионисом. — С Афиной — это после того, как она вышла у тебя взрослой из головы? — Но мы же с ней сидели? Весь вечер… за чашей хорошего вина… обсуждали позиции расстановки войск в Титаномахии… Тут Зевс утратил мечтательность, понял, что теряет собственные позиции, и перешел в резкую контратаку: — А Диониса я вообще родил! И если ты думаешь, что я не уделяю воспитанию своих детей должного внимания… Тут риторический пыл Громовержца споткнулся о братскую бровь. Бровь недвусмысленно напоминала о плодах отцовского воспитания. Например, о Гермесе, с его вечным девизом «Пришел — увидел — и упёр». Или об Аресе, у которого в девизе значилось «убил» вместо последнего слова. И вместо первого со вторым тоже. Или о Дионисе. На Дионисе Громовержец поежился и пошел с отчаянных козырей. — Уж не считаешь ли ты, что царь богов может не справиться с каким-то делом?! Аид открыл рот, чтобы дать предельно честный ответ. — Ой, — сказала разбуженная братским спором Макария. — Папа, а это кто? А почему у него колчан? А зачем борода? А он умеет на мечах?! Зевс понял, что решительный момент настал. — Милое дитя, я — Зевс Олимпийский, спустившийся в подземный мир, чтобы наконец познакомиться с дочерью моего бра… Аид тихо хмыкнул. Задумчиво взвесил в руках шлем, как бы говоря — «Почему бы и нет? Все равно тут сейчас такое начнется…» — Дедушка Зевс! — грянуло в покое. — А ты взял с собой колчан? А как ты Тифону головы рубил? А ты правда стал однажды дождиком? А глянь, какой у меня топорик! Топорик Зевс похвалил, колчан показал, про Тифона и дождик рассказывать отказался, смутно понимая, что это не подходит для девочки в нежном возрасте. Потом поискал глазами брата, чтобы наградить того торжествующей миной. Аид глазами решительно не желал находиться. Только за дверью звучали торопливо удаляющиеся шаги. Да еще Громовержца тянули за край гиматия. Но это уже явно был не Аид. — Деда, — сказала Макария проникновенно. — А ты можешь стать сиреневенькой гидрой? А если с пятью головами? А если одну отрубить, то она прирастет? Зевс смутно ощутил в великолепном плане какой-то изъян.* * *
— То есть как это — Зевс? — спросила Персефона подозрительно. — Ну… он сидел, — донеслось задумчиво из пустоты. — Раньше. С Афиной. Возможно, и с Дионисом, но это неточно. — Дионис пьёт, — враждебно сказала Персефона. — Он не от этого, — усомнилась пустота. — Хотя… В невидимости явно обозначилось раздумье. — Царь мой, — встревожилась Персефона. — Ты хотя бы подстраховался? — Попросил Убийцу присматривать. Колокольчики на лугу раздрожались от звонкого смеха. — Ты попросил бога смерти посидеть с Зевсом, который сидит с Макарией?! Аид не стал доносить до жены, что ответ Таната звучал лаконично: «Ваш Зевс — вы его и спасайте». И вообще, у супругов после нескольких месяцев разлуки могут быть дела поважнее.* * *
Нимфа Автоноя была родом из подземного мира, состояла в свите Гекаты и навидалась в своей жизни всякого. Однако когда в её комнату вторглось нечто неопределенное, жёлтое, пушисто-квадратное и постреливающее из хвоста лёгкими разрядами — нимфа на всякий случай попыталась влезть на стену. Неопределенное, пушистое и несчастное продвигалось по полу целеустремленными зигзагами, бубня себе под нос подозрительно знакомым голосом: — П-покататься верхом… хрррр… Выдумаем новых животных, хррр… Розовый дикобраз, гибрид дракона и козы, помесь ишака с летучей мышью… хрррр… и какого Тартара я обязан вообще знать, что за твари водятся у брата в вотчине… и чтобы сходу лабриссой… Нимфа немного подумала и попыталась прорыть подкоп. — Чё смотришь? — угрюмо поинтересовалось многоголовое и неопределенное. — Белочки с молниями не видела? Ну вот, я новая тварь — покемонус. Люби меня, давай. Автоноя нервно икнула и взялась за случившуюся рядом кочергу. Электробелочка отупело помотала головами, буркнула что-то вроде «А, да, точно, я ж уже дополз» и обратилась в Зевса средней степени потрепанности (где-то между «скандал с Герой» и «схватка с Тифоном»). — Радуйся, прекрасная! — осипшим голосом начал Громовержец. — Твоя красота столь разительна, что заставила меня спуститься с Олимпа и преодолеть… гм… ужасные опасности подземного мира. Будь же милосердной ко мне и помоги истомлённому путнику! Нимфа приоткрыла рот, но истомленному путнику все же взялась помогать. Правда, похоже было на то, что путник истомлён как-то уж чересчур. — Что же утомило тебя так, о Великий? — с трепетом вопросила нимфа, отворачиваясь за благовониями и воображая предстоящий любовный марафон. Позади послышалось мирное бульканье — это Громовержец тихо опочил лицом в чаше с нектаром. Хотя тут же лицо из нектара сконфуженно поднял, сфокусировал глаза на нимфе и вполне связно произнес: — В мире моего подземного брата много… чудовищ. После чего попытался свернуться калачиком, бормоча, что если взять за единицу вредоносности одного Гермеса, то в некоторых детях будет семнадцать с половиной единиц… — Неужели властительный Зевс встретился с Химерой? — игриво осведомилась нимфа, подбираясь поближе. — Или, может, чудовища Стигийских болот задержали тебя? Не сестры ли Горгоны и бой с ними смог истомить такого прославленного героя? — Хрррр, — ответил смутно прославленный. — Играли… в Титаномахию… пу-пусти, Гера, я ещё пять минуточек. Нимфа обиженно попрыгала на собственном ложе, большей частью занятом похрапывающим Громовержцем. Потом призадумалась. Потом поёжилась от внезапной догадки. — О Величайший, — спросила она шепотом. — А твой путь сюда… не лежал ли через покои царевны Макарии? При упоминании Макарии Зевс мгновенно проснулся и тревожно покрутил головой («Где Макария? Там что, Макария?! А, нет, хвала Гармонии»). Но тут же опомнился и приосанился. — На какие только жертвы нельзя пойти ради столь чудесных глаз, — затянул он привычную песенку. — Да, лишь для тебя мне пришлось сделаться нянькой и справиться с буйным нравом племянницы. Конечно, это не сравнится с победой над Тифоном, но… Тут Зевс скис и явственно додумал «А может, и сравнится». И еще заметил, что прекрасные глаза, пожалуй, не особенно прекрасные. Скорее уж какие-то подозрительно выпученные. — В-владыка Олимпийский, — обреченно сказала Автоноя. — То есть ты что — оставил её одну?! Зевс уже хотел безмятежно отмахнуться и заверить свое новое сердечное увлечение, что конечно оставил, она же спит, да и вообще смотри, как тихо… А потом чуткое ухо бывшего предводителя войск уловило и впрямь страшноватую тишину за стенами покоя. Полнейшую и слишком мертвую даже для подземного мира. А плечо запоздало ощутило еще более подозрительную легкость колчана… — Крон! — сразу же вслед за этим прозвенел под сводами мира девчачий голос. — Выходи, подлый трус! Ибо я — Громовержец и пришёл тебя покарать! Трепещи перед мощью моих ужасных молний! Выскакивая из покоя как ошпаренный, Владыка Олимпа успел только заметить, как нимфа Автоноя привычно и споро сооружает баррикады из мебели. И вспомнил, как в золотые годы подначивал брата — мол, когда ж у тебя наконец дети появятся… И успел надрывно спросить у прошлого себя: «Ну, вот и зачем?!»* * *
— Я взяла на пять минуточек, — сказала Макария и выдала умилительную улыбку зашкаливающей силы. — Немножко поиграть в Титаномахию. Или в какую-нибудь другую махию. Это же ничего? Зевс молча смотрел в пространство. Гиматий Громовержца отчаянно вонял паленым. В бороде намечалась славная молниевая пропалина. — Порядок должен быть, — басом сказала Макария и тихонько уселась рядом с Зевсом. — И вообще, мне папа почему-то двузубец не разрешает. Деда, а тебе не больно? Громовержец молча помотал головой. Кажется, он размышлял об особенностях воспитания подземных детей. Или о том, как объяснить пожары. И разрушения после землетрясения, ибо Крон с титанами в Тартаре поймали травматические флешбеки, и по этому поводу с ними сделались корчи и истерики. Ну, или о том, что нужно что-то наврать Нюкте по поводу сбитого молнией Гипноса. Поэтому осторожное «Мы же папе не скажем, а то он расстроится?» тоже удостоилось мотания головой. — А я, может, тоже буду чудовищ истреблять, — сказала Макария, усаживаясь к дедушке под бочок. — Как ты и как Геракл… вот я с мечом умею, и вообще, у меня же есть способности? Зевс задумчиво покосился на остатки молний в колчане и честно признал, что способностей к истреблению в отдельно взятом ребенке — хоть отбавляй. — Деда, а расскажи сказку, — тем временем заявило невинное дитя. — А то что-то спать хочется. А можно про Тифона? Или как вы дедушку Крона порубали? Громовержец испустил мужественный вздох. — Однажды давным-давно… — начал он покорно, — мать-Гея решила родить стоглавого Тифона…* * *
— …и потом отрубил ему семьдесят вторую голову… и семьдесят третью голову… и семьдесят четвертую голову… Персефона не выдержала и тихо хихикнула. Муж не зря уверял ее, что спуститься в мир непременно надо, хотя бы на час и «чтобы не жалеть, что не увидела». — …и семьдесят пятую голову… — невозмутимо продолжала Макария, которая, скрестив ноги, восседала на краю кровати. На кровати безмятежно похрапывал гроза всея Олимпа. — И семьдесят шестую голову… Мам, пап, вы только тихо! Дедушка очень устал, он же за всеми бдит, и вообще замотался. После чего невозмутимо подоткнула дедуле одеяльце. Повернула к родителям серьезное лицо и продолжила: — Вы не беспокойтесь, дедушка вёл себя хорошо. Ну, я же за ним присматривала. Аид всё-таки разродился насмешливым хмыком. Он-то буйную молодость брата помнил. Разрушения подземного мира все еще подходили под девиз: «Они не шалили». — И вообще, мы здорово играли, — продолжила Макария счастливым шепотом. — Пап, а можно мы его оставим? Ну то есть, можно он у нас подольше погостит? — Понимаешь, — сказала прочувственно Персефона, — тетя Гера будет очень по нему скучать… — Но мы же ей скажем, что всё будет хорошо! И если что… я… я могу с ним посидеть, вот! Ну, или в крайнем случае Танат, потому что это же дело серьезное… Аид ответить временно не мог. С царем подземного мира творилось глобально нетипичное. Он давился беззвучным смехом.