Край

      — Ладно, скажем, у нас есть машина на двоих и бесконечная ненависть друг к другу. Что будешь с этим делать? — Фибс только покачивает головой на сказанное, а потом устало откидывается на выпирающий подлокотник дивана затылком. Пол холодный, а Макс — нет.       — Ну, я надрала бы тебе зад. И угнала бы машину, потому как она точно была бы твоей, — самозабвенно ответила девушка, чувствуя статический взгляд на своей шее.       — Ты же героиня, эй!       Макс так не считает: что за героиня, эта Фиби-Фибс Сандермэн с ее горячими руками на его торсе. Героини своих братьев так не трогают. Он вот может, будучи великим виллианом, пялиться на ее длинные гладкие ножки. Но даже будучи чудовищем, он молча сглатывает слюну и оставляет фантазии до Логова.       — Ну да, я спасу бедняжку себя от такого пакостного маленького злодейчика Максика, — она издевается, тянет одной интонацией все жилы под его кожей, мотает его нервы на вилку. — А что ты бы сделал? Условия те же: машина и одна ненависть на двоих.       — У меня были другие условия, — Макс напрягается, его брови буквально ложатся на линию ресниц, когда Фиби поднимает голову и изгибает свою черную бровь в недоумении.       Так тихо. Макс слышит гоготание подростков на их заднем дворе. По-хорошему, прогнать бы незваных гостей, да только мешает одна ведьма. Не дает встать с холодного пола. Пол холодный, а Фибс — нет. И взгляд юноши на мгновение скользит по согнутым в коленях длинным ногам сестрицы.       — Я даже не сел бы с тобой в машину, вот серьезно! — в его голосе панические нотки.       Фиби коробит: в его голосе никогда не бывало паники. Он говорит четко и внятно, бросая вызов целому миру. Это все несправедливость генов. Макс лучше, чем тот, кем родился. Макс лучше, Фиби видит. Фиби видит его и пишет в дневнике перед сном: жидкий янтарь в его глазах…сталь в мускулах…шелковые нити в волосах. Она касается его запястья как-то случайно, а сама стонет внутри ни то от боли, ни то от радости.       — Я бы тебя силой усадила.       Да, давай, все ломай! Мерзавка Фиби видит, что ее братец мечется, так давай же, скажи ему всю правду, пока родители не слышат, пока младших здесь нет, пока весь мир глух.       Макс не так догадлив, как хотелось бы. Впрочем, Фиби подавала ему множество знаков. Если загибать пальцы, то двух рук не хватит: отбирала его рубашки, обрызгала взбитыми сливками на День Благодарения, разлеглась на нем, когда не смогла выманить пульт от телевизора. Этот диван за ее чуть сгорбленной спиной был свидетелем многого.       Фиби смотрит на Макса и остается очарованной. Фиби чувствует дыхание Макса на своих губах и что-то в ней движется, мягко расползается. Это он (ОН!) неожиданно грубо приподнимает и опрокидывает ее спиной на диван так, что во всем теле резко рвется каждое волокно. Она гордо тянется вверх, но наверху снова он.       — Я тебя ненавижу, — коротко обрывается его голос, словно какой-то нежелательный вызов.       — Мне кажется, что я тебя люблю.       Их поцелуй был кусачим и глубоким. У нее болели и ныли губы из-за этого парня. Но гораздо сильнее у нее ныл этот тугой узел в черепной коробке. Супервиллиан. Мистер злодей. Фиби могла бы придумать ему сто тысяч прозвищ, как заботливая женушка, будь их брак законен.       — Злодейка ты, чертово чудовище, — тяжело дыша, прохрипел Макс, не узнавая своего мутного сознания и картинки с раскрасневшейся Фиби перед глазами: все эти ее до одури сладкие духи, черные глаза и бесконечные волны шоколадных локонов.       Было тяжело держать кого-то внутри себя, кто требовал любить эту девушку сейчас, невзирая на обстоятельства. Пропустить меж пальцев бледный бархат ее кожи, смять его на талии, губами изучить от мочки до ключицы и заставлять двигаться в ритме самого непонятного и эротичного танца в жизни Макса Сандермэна. Это химия. Ее пальцы, переплетенные с его и ее губы, перехватившие его собственные — химия. Абсолютно чистая.       — Где там наша машина на двоих? — ехидно подметила Фиби, кусая Макса за кожу на шее.

***

      И когда ему удалось открыть глаза — весь этот долгий вечер без родителей наедине с Фиби показался самым прекрасным сном на свете. Сном и не более.       — Ненавижу тебя, Фиби, — рыкнул Макс, садясь на кровати в темноте своего Логова.       — А я тебя люблю, — промурлыкала девушка, сжимая в своих руках одну из подушек и пристраиваясь спиной к его боку.