Alexander Balanescu — Uncertainty
И осень позднюю и грязную весну Я воспевать люблю: они влекут ко сну Больную грудь и мозг какой-то тайной силой, Окутав саваном туманов и могилой.
Шарль Бодлер
Шелест шелка и стук каблуков, приглушенные разговоры и внезапный смех, вызванный то ли забавной колкостью, то ли лишним бокалом дорогого вина. Вежливо улыбаетесь и подаете констеблю плащ — сегодня в Лондоне дождливо и сыро, но одеяние остается столь прекрасным, коим оно и было на примерке в ателье. Вы знаете, что выглядите сногсшибательно, и двигаетесь по залу медленно и грациозно, сосредоточенно, чтобы каждый мог разглядеть вас, но чтобы никто не смог заподозрить в позерстве и хвастовстве. Мелодия бокалов и городских сплетен вдруг умолкает; на смену ей приходит мелодия танца. Вы подаете руку партнеру и забываетесь, утопаете в великолепии оркестра и движения. Вы преклоняетесь пред величием тусклого света канделябров и магии светских манер, пред властью скрипок и фортепиано. Таким многие представляют этот город — Лондон эпохи королевы Виктории. Но все это лишь радостная иллюзия, мираж, который легко рассеять, стоит только выйти на улицы столицы, завернуть в какую-нибудь неприглядную подворотню и увидеть иную картину. Нет, это был не ее Лондон. Ее Лондон совсем другой, полный заблудших душ, ищущих временное спасение. Ее город пропах углем и сыростью. Ее город — наполненный страданием и отчаянием. Дождь уже идет, не прекращаясь, три дня. Он останавливается лишь на несколько минут, словно давая возможность передохнуть, возникнуть надежде, будто сейчас выглянет солнце. Широкие и узкие, чистые мощеные и грязные от воды улицы клубятся ночным туманом. Но жизнь на них не останавливается, она идет своим чередом. Лошади идут сквозь сизый туман; горожане посещают театры и балы, откуда доносится музыка; из кабаков и опиумных притонов раздаются крики; мелькают яркие огни окон борделей, этих жалких мест, где вроде бы у женщин есть свобода, потому что у них нет мужей, властелинов их жизней; в тусклом свете фонарей уличные шлюхи завлекают мужчин, жаждущих минутных дешевых развлечений. Ночь — особое время, полное неожиданностей и темных пороков, старательно прячущихся среди белого дня и только с заходом солнца вылезающих из всех щелей, устраивая пляски тьмы. Эти пороки она всегда называла монстрами, демонами, окружающими нас каждый день. Она видела их, сталкивалась с ними, пыталась бороться с ними, обуздать их, пока не поняла, что это бессмысленно. Если вас коснулся Дьявол, это все равно, что Бог коснулся тыльной стороной ладони и так отчасти освятил вас. Значит, он избрал вас и наделил нимбом — нимбом страданий, к сожалению. Но отказаться от этого означало стать обычным человеком в мире, где нет боли и страданий, но она знала, какую цену нужно заплатить за это — отдаться на милость Дьяволу. Иногда она уставала от этой борьбы, но продолжала ее, когда в очередной раз задавала себе вопрос: «Еще один шаг во тьму, и ради чего?». Ее душа никогда не была чиста, несмотря на то, что многие так не считали. Когда-то она страшно завидовала своей подруге, той, что была ей ближе даже, чем сестра. И поплатилась за это. Все это было в далеком прошлом. Прошлом, которое не отпускает ее до сих пор, держит своим когтистыми лапами и тянет назад каждый раз, как она пытается вырваться вперед. Оно напоминает о себе постоянно, и она неустанно тащит его за собой, даже не пытаясь избавиться от него. А есть ли смысл? Разве можно стереть то, что уже произошло? Забыть себя? Начать все с чистого листа? Многим это удавалось, но вряд ли это удастся ей. Можно убежать от проблем, можно скрыться от надоедливого супруга, но нельзя спрятаться от того, кто достанет тебя на любом краю земли. Тьма постоянно окружает ее даже после того, как она смогла не поддаться лживым речам Вельзевула [1], не переступить опасную черту. С тех пор прошло уже три года. Порой казалось, что время идет слишком медленно, а иногда — что оно летит очень быстро, и не успеваешь заметить, как осень сменяет зима, а затем приходит весна, после лето, и все снова идет по кругу. Она не одинока, несмотря на то, что ее родители давно умерли, а многих друзей потеряла на тропе войны. Она никогда не будет одна. С ней всегда эта тварь, которую она ретиво прогоняет в глубину своей души, не позволяя ей снова вырваться наружу, подать свой мерзкий голос, поднять голову. Она боится отпустить себя, дать волю всем своим чувствам и эмоциям, страшится и стремится стать как первые люди, без контроля над своими демонами, выпустить их из плена. Она знает, что будет, если она станет дикой и необузданной как зверь. Нет, она не одинока. В одиночестве всегда кажется, что минуты и часы какие-то тягучие, полные бессмысленного ожидания. И это ожидание всегда сводится к одному: к предстоящей встрече со смертью. Все в итоге ведь приходит к ней. Любая жизнь имеет конец, и все мы, твари божьи, ожидаем его, как избавление от наших мучений. Кто-то старается отвратить неизбежность, а другие наоборот помогают приблизиться ей к себе, делая все для этого. Женщина встала под крышу дома, понимая, что скоро совсем промокнет и отяжелевшие нижние юбки начнут путаться между ног, мешая ходить. Она глубоко вздохнула, глядя по сторонам, слушая, как дождь барабанит по гладким булыжникам и крышам домов. Многие бы нашли странным ее поступок. Респектабельным леди не стоит выходить на улицу в такую погоду. Но разве она являлась таковой, несмотря на то, что жила в особняке сэра Малкольма Мюррея и находилась под его опекой? Конечно, нет. Она никогда не считала себя одной из них. Правила не для нее. Общество, которым она порой пренебрегала, не для нее. Весь этот продажный фальшивый высший свет, мнивший себя центром всего мироздания, чем-то важным, особенным и исключительным. На деле — пустые куклы. Они придумали для всех правила (будто бы они знают, какая страшная на самом деле жизнь!), а сами соблюдают их лишь для приличия, творя все, что угодно, за закрытыми дверями. Жалкие лицемеры, не способные сказать и слова правды, боясь чужого осуждения больше, чем самой страшной болезни. Она снова сделала глубокий вдох, вглядываясь в темноту, словно ожидая увидеть силуэт знакомого человека. Но вряд ли можно в такую погоду встретить знакомого, скорее — такого же странного прохожего, как и она сама. Она делает шаг в темноту, словно не видя, как несется на нее карета, будто не слыша, как колеса скользят по мокрой брусчатке и кучер пытается затормозить. Все этого она не замечает, потому что ее взор обращен во мглу — женщина старается разглядеть очертания тех, кто приходит только в ночи. Они всегда будут преследовать ее, где бы она ни была, что бы ни делала, они будут стараться склонить ее на сторону вечного мрака. Кто-то резко берет ее за плечи, отталкивая в сторону, прижимая к стене старого дома. Ванесса глубоко дышит, не смея поднять глаза, чувствуя, как сильные пальцы постепенно разжимаются, отпуская ее. В легкие проникает запах мускуса и табака, хочется верить, что ее снова уберег от чего-то невиданного ее вечный спаситель мистер Чандлер, но это не может быть правдой — его она уже давно не видела, хоть и до сих пор надеялась, что он вернется. Ванесса подняла глаза. Перед ней стоял высокий мужчина в сером пальто, в охотничьей шляпе, с которой стекали капли дождя. Голубые, кажущиеся на первый взгляд холодными глаза внимательно смотрели на нее, словно пытаясь найти в ней что-то особенное. Острые скулы. Губы, складывающиеся в ухмылку. — Нужно быть внимательней, мисс, — спокойно звучит его бархатный голос. — Почему благовоспитанная леди вроде вас бродит в такую погоду по улицам? Вряд ли нужда заставила вас выйти за пределы своего особняка. Одеты вы скромно, но довольно дорого, выходит, можете позволить себе прислугу и лакея для того, чтобы они исполняли ваши срочные поручения. — Такой же вопрос я могу задать вам. Вас вряд ли интересуют курильни или пивные, по крайне мере этим вечером вы там не были. Можно было бы предположить, что вы возвращаетесь из местного борделя, но такой господин, как вы, в новых туфлях и кожаных перчатках, не мог пойти в столь дешевое заведение. Обычно люди высшего света предпочитают дома терпимости с прочной репутацией. Джентльмены любят все дорогое и редкое. Но вас едва ли можно считать джентльменом, а меня леди, хоть вы и посчитали меня ею, — тихо подмечает Ванесса. Мужчина бросает еще один задумчивый, внимательный взгляд на нее. Когда-то эта женщина была очень красивой, хотя сейчас и потеряла часть своей былой красоты. Голубые глаза с темными тенями бесстрашно смотрят на него. Скулы проступают так сильно, что кажется, будто кожа на них лопнет. Надбровные дуги с ветвящимися синими прожилками вен сильно выпирают. Губы бледные. Собранные в простую прическу волосы липнут к шее и лбу. На ней нет украшений, простое черное платье изящно подчеркивает худобу. — Отчаяние поселилось в вас. Вам нужна помощь, — заметил мужчина так, словно хотел помочь, но она уловила легкие едкие нотки в его тоне. Они были почти не слышны, их можно было принять за сочувствие. — Вы не считаете себя героем для того, чтобы помогать мне, да и вряд ли вы сможете мне помочь, — Ванесса дерзко взглянула на него. — Простите, сэр, но я сама разберусь со своим отчаяньем. — Выйдя на улицу ночью. Знакомый симптом, — протянул он, продолжая пристально смотреть в ее глаза, стараясь угадать, что скрывается за этим странным блеском, от которого временами становилось не по себе. — И давно вас посетила мысль свести счеты с жизнью? — Почему-то большинство мужчин считает, будто все женщины впечатлительные и именно они чаще накладывают на себя руки, — Ванесса улыбнулась, понимая, что наконец-то смогла понять, где могла видеть этого довольно странного и немного эксцентричного мужчину. Кажется, его фотография была в «Таймс» — он раскрыл очередное дерзкое убийство молодой девушки. Перед ней стоял «рейхенбахский герой». Такая же заблудшая душа. Так же одолеваемый демонами. Она снова легко улыбнулась и вдруг, поддавшись внутреннему порыву, решила задать вопрос, который задавала тем, в ком чувствовала родственную душу: — Вы верите в монстров? — Люди и есть монстры. Я видел психопатов, серийных убийц, маньяков, фанатиков, так что можно сказать, что видел монстров, — уголки губ Шерлока дрогнули. — По всей видимости, у нас с вами разное представление о монстрах, сэр. Но демоны, призраки и монстры действительно есть среди нас, и это вовсе не люди. Они сеют хаос, словно проверяя: поддадимся ли мы еще большему искушению или же устоим, — ее голубые глаза странно блеснули в темноте. — Вы слишком впечатлительная особа, желающая быть похожей на героиню из бульварных книжонок, — бесстрастно сказал Шерлок. Ванесса обвела его проницательным взглядом. И, кажется, уловила суть. — Мне очень вас жаль… — негромко сказала она. — Вы прячетесь за множеством масок. Одна из них холодность, другая — безразличие, но все это не ваше настоящее лицо. Вы знаете, какими могут быть демоны. У всех свои проклятия, не так ли? Нет, он не станет отвечать на выпад этой странной женщины. Ему не нужна ее жалость и понимание. Ему вообще чужды подобные чувства. Они противны ему. Ей не удастся вывести его на откровенность. Он понял, к чему она клонила, что спрашивала у него. Она хотела знать, что он думает о Боге и Дьяволе, демонах и искушениях, тьме и свете. Но для чистого логика все это было лишь вымыслом, придумкой жалких неудачников, решивших так оправдать свои ошибки. — Вы считаете, что этого нет. Но если вы этого не видели, нет уверенности, что это не существует. Просто вы никогда не встречались с этим, — продолжила Ванесса тихо, аккуратно беря Шерлока за руку. Он сразу же выдернул руку, отчего она немного нахмурилась. Оказывается, не только она закрылась от чувств. — Что ж, всего хорошего, мисс… — он замолчал, ожидая, что она назовет свое имя. — Мисс Айвз, мистер Холмс, — громко произнесла она. — Доброй вам ночи. Мисс Айвз. Ванесса Айвз. Женщина, которую считали одной из красивейших дам высшего света. Особа с довольно странной репутацией. О ней ходят разные слухи, но, скорее всего, это всего лишь домыслы и сплетни. Шерлок слегка нахмурился; теперь понятно, почему этой ужасной ночью на одной из улиц с весьма дурной славой он встретил мисс Айвз. — Будьте внимательны, — еще раз попросил он. Ванесса ничего на это не ответила. Она развернулась на тонких каблуках и пошла прочь, растворяясь в густом лондонском тумане. Шерлок надел перчатки и побрел в сторону Бейкер-стрит.