Мамаша

Сердце Ласточкиной бешено колотилось, легкие горели, а ноги казались полыми и слабыми. Она еле стояла на земле и причиной тому был фокус, который Джирайя проделал несколько минут назад, сразу после того, как вызвал огромную бурую жабу с недовольным выражением морды. Мужчина и жаба перебросились парой фраз, пока Сашка пыталась уложить в своей скептичной головушке сам факт существования гигантских говорящих жаб, после чего мир буквально спустили в трубу. Пространство вокруг Александры завертелось и провалилось куда-то вниз со скоростью сверхновой. В тот момент, когда её выплюнуло под бирюзово-синее небо, красу и гордость российской армии вывернуло на фиолетовую траву. — Какая гадость. Люди — просто мерзкие существа. Сашка покачнулась и кое как поднялась на ноги. Тело гудело, она уперлась руками в колени и задрала голову, потянувшись на голос. Гигантским колоссом над ней возвышалась очередная жаба в синий жилет и с трубкой во рту, которая неуловимо напоминала трубку самого саннина. — Э-э… — Джирайя, что за бева*? — проворчал он, скривив свой огромный рот. — Ты теперь всех сюда тащить будешь? Мьёбокузан тебе не дешевый притон, чтоб ты знал. — Мэ-э… ж-ж… — Её зовут Микото Учиха, Гамабунта, — за спиной Ласточкиной раздался голос Джирайи. — Я знаю, что мы не должны нарушать покой жителей Священной горы, но у неё безвыходная ситуация. Она умоляла меня проводить её к Великому Жабьему Мудрецу. «Я умоляла? Когда?» — Сашка резко обернулась по сторонам, всё ещё пребывая в состоянии между шоком и ужасом от происходящего абсурда. Она слышала достаточно историй о жабьих мудрецах, но представляла их исключительно как заплывших жиром старикашек в каких-нибудь смешных шляпах и огромными кругами под глазами, которые они получили в результате неустанных поисков истины. Никто не предупреждал её, что в Мьёбокузане живут настоящие гигантские разумные жабы! — Ооджиджи-саму, говоришь, хочет увидеть. Хм… — Подозрительно сощурился Гамабунта, выпуская изо рта клубы синего дыма. — Локша это, Джирайя. Учиха здесь не рады. Мутные они все, якшаются с плешивыми кошками. Что-то прошуршало в траве, прямо под ногами Ласточкиной. Женщина моргнула и склонилась ниже, на всякий случай, отступив назад. Гамабунта и Джирайя всё ещё обсуждали всю никчемность Сашки как Учиха и отдельно взятой личности, бросаясь друг в друга колкостями, как мячиком для пинг-понга. Она слушала вполуха. Судя по всему, Гамабунта был жабой крутого замеса, и больше походил на криминального авторитета, чем на скромного, хоть и большого, представителя класса земноводных. И ему требовалось поддерживать собственный авторитет, пусть и такими жесткими способами. Трава снова шевельнулась, буро-желтые длинные листья подрагивали и покачивались, будто кто-то приминал их к земле. Интерес подтолкнул Ласточкину. Она опустилась на корточки, как дитя малое, жалея только о том, что рядом нет никакой палки, чтобы потыкать в шевелящуюся траву. Сашка протянула руку, коснулась шершавой листвы. Жгучая боль уколола её ладонь, кожу между большим и указательным пальцем. Ласточкина немедленно отдернула руку, уставилась на две маленькие ранки от укуса. — Твою мать, — опешила она и тут же закричала: — Мужики, кажется, я сейчас умру! — Да чтоб вас! Змеи. Ненавижу, блять, змей. Ласточкина пригубила из широкой бутылки, спиртное обожгло горло и язык, притупило пульсирующую боль в руке. Их разместили под крышей гигантской беседки, в окружении четырех водопадов, которые впадали в глубокое озеро. И хоть укус оказался не смертельным, Ласточкину это ни коем образом, не успокаивало. Она продолжала шипеть, ругаться и проклинать весь змеиный мир и каждого ползучего гада, в частности. Гамабунта даже подчерпнул для себя пару выражений. Эта Учиха, определенно, начинала ему нравится. — Короче, я знаю, что не в том положении, чтобы требовать что-то, — Сашка поджала под себя ноги, продолжая растирать место укуса пальцем, — но для меня фатально важно встретиться с вашим Жабьим Мудрецом. — Это я уже слышал, — Гамабунта покосился на Джирайю, тот усиленно делал вид, что не замечает уничтожающего взгляда жабы. — И всё равно, я не могу пускать всех желающих к Ооджиджи-сама. Ты представляешь, какой цирк начнется, если все узнают, что сюда можно просто так заявляться?! — Так я никому не скажу! — оскалилась Ласточкина. — Это будет наш маленький секрет. Гамабунта скептично посмотрел на свою собеседницу. — Старик выдал пару предсказаний лет сто назад и теперь ты решила, что он пророк какой-нибудь? Порожняк, — он громко хмыкнул. — Однако, твоя настойчивость достойна уважения. Йош! Я разрешаю тебе увидеть Дэка-Джиичан Сэннина. Джирайя! — А? Да-а? — Ласточкина и Гамабунта повернули свои головы в сторону саннина. Джирайя развалился на дощатом полу, безмятежно задрёмывая, он уже давно перестал следить за разговором. Гамабунта издал низкий звук, перекатывая на языке мундштук, а в следующую секунду какая-то неведомая сила подкинула мужчину над полом и с силой обрушила на пол. — А это не слишком? — Сашка опасливо покосилась на постанывающего от боли Джирайю, Гамабунта ничего не ответил. — Поднимайся, Джирайя. Тебе не удастся меня обмануть. Забирай Учиху и идите к Мудрецу. Он уже заждался. Джирайя поднялся на ноги, на его лице не были и тени той адской боли, которую он изображал ещё несколько мгновений назад. Ласточкина последовала его примеру. Она коротко поклонилась Гамабунте и пошла следом за саннином, продолжая прокручивать в голове их диалог. Только когда пара вышла за пределы массивной беседки, до неё дошел весь абсурд происходящего. — Эй, да ты же развел меня! — сердито выкрикнула она, обернувшись к Гамамару. Тот растянул рот в кривом подобии улыбки, провожая Ласточкину пронизывающим, но не злым, взглядом. — Ты знал, что он будет проверять меня, да? Знал, же? — Конечно знал. Гамабунта — глава Мьёбокузана, он не может просто так доверится первому встречному. Даже если я поручился за тебя, он должен был узнать о твоих истинных мотивах. — Но я же ничего ему не сказала, — удивилась Сашка. — Где гарантия, что я сейчас не встану в типичную позу злодея и не начну шмалять во всех без спросу? Джирайя замедлил шаг, посмотрев на Ласточкину таким многозначительным взглядом, что она тут же пожалела о своих словах. — Я возьму это для своей следующей книги? — Джирайя… — Вот оно, — показал Джирайя на каменную лестницу, ведущую к широкой арке — входу в храм. Сашка замешкалась, остановила растерянный взгляд на мужчине и, получив от него молчаливое одобрение, ступила на первую ступень. Её сердце бешено колотилось от волнения и предвкушения новых, совершенно особенных впечатлений, которых она жаждала и опасалась одновременно. Первый шаг сделан, пути назад нет. Сашка прерывисто выдохнула и начала свой будоражащий путь к Жабьему Мудрецу. — Оппаньки! А вот и ты! Тебя-то я и ждал. — Ну ё-ма… Огромная, сморщенная, как старый урюк, морда Гамамару расплылась в блаженной улыбке. Он полусидел — полулежал на огромном троне, в окружении более мелких жаб, которые начали перешептываться и громко квакать, как только Сашка ступила на порог этого абсолютно пустого храма. Ей пора бы давно привыкнуть, что этот мир всегда оказывается не таким, как она себе представляла. Величественный дом Гигантского Деда-Мудреца оказался очередным огромным пустым залом, выложенным камнем, единственной цепляющей деталью которого был гигантский трон и десять таких же гигантских свитков, стоящих позади него. Ласточкина едва удержалась от того, чтобы разочарованно цыкнуть. — Ты выглядишь разочарованной, — бодро проговорил Гамамару, качнув головой, и от этого движения, кисточки на его шляпе смешно всколыхнулись. — Внешнее содержание редко отражает те сокровища, что спрятаны внутри. Так легко обмануться, опираясь только на первое впечатление, Микото-чан. — А-а… Ну. Наверное? — Предположила Сашка, ещё не решив, как себя вести с эксцентричным старикашкой. — Уважаемый… Гамамару-сама?.. Вы сказали, что ждали меня. Могу ли я предположить, что вы видели меня в своём видении? Она осторожно посмотрела по сторонам, оценивая реакцию остальных жаб на её слова. К сожалению, никто не объяснял Сашке, как читать мимические сигналы земноводных. К собственному стыду, она едва различала их по внешнему виду и, если бы вдруг они решили поменяться местами, то она вряд ли бы заметила даже это. Женщина вернула всё своё внимание Гамамару. Он сидел, как и был, практически недвижимый, похожий на те страшные набивные мумии в музее таксидермистов. И только его глаза, невидяще смотрящие прямо на Сашку, придавали ему какое-то подобие жизни. — Я видел женщину, идущую за светом красной луны. Я видел, как ты в последний раз встанешь на колени перед собственным сыном. Я видел человека с чужими глазами, который будет смотреть на тебя, но не видеть за маской иной. Его звонкий, почти детский голос проносился по залу, отдаваясь раскатистым эхом от пола и стен. Торжественность момента обрушилась на Александру, усиливаясь с каждым произнесённым Гамамару словом. Она не могла отвести взгляда от этого мудрейшего жаба, ненасытно вбирая в себя каждое его громкое слово. Ласточкина была так захвачена этой возвышенной сценой, что даже не сразу осознала, когда всё закончилось. Гамамару просто замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Сашки испод нависших век. — Что-то я ни хрена не поняла. — Представляешь, я тоже! — по-детски наивно и весело проквакал Гамамару. Жабья свита обменялась скептичными взглядами, кто-то даже приложил лапу ко лбу. По залу пронесся и тут же затих едва слышимый ропот: «Ну всё. Старикашечка окончательно сбрендил» Сашка тяжело выдохнула: ну почему ей всегда приходится выпытывать информацию из людей? — Та-а-ак, между пятой и шестой перерывчик небольшой! Гамаден! Гамаден, змею тебе под хвост, где добавка для нашего уважаемого Ооджиджи-сама?! Сашка сидела на каменном подлокотнике трона, одной рукой грозно размахивая початой бутылкой рисового вина, а второй обнимая осоловевшего Гамамару за холодное пупырчатое плечо. Жабий Мудрец выпил уже несколько стаканов огненной, каждый из которых был размером с целую бочку. Куда это всё влезало — одному Богу известно, но с каждой порцией Гама становился всё расслабленней и болтливей. А его свита — злей и раздражённей. Что, в принципе, полностью устраивало Ласточкину, ведь теперь она выглядела такой милой, на контрасте. А старые мужики всегда любили милых деточек. — Злая женщина! Только обитатели Мьёбокузана могут называть Жабьего Мудреца Ооджиджи-сама! — гневно забурчал Гамаден, таща за собой огромную бутылку. — Если ты попытаешься сблизиться с ним, я никогда тебя не прощу! — Ути-пути, моя жабка, — проворковала Ласточкина, полностью очарованная гневной мордашкой. — Ооджиджи-сама, — обратилась она к Гамамару, сладко улыбаясь, — Гамаден сказал, что я не могу называть вас Ооджиджи-сама. Но вы ведь разрешаете называть вас «Ооджиджи-сама», да, Ооджиджи-сама? Прямо на глазах Ласточкиной, нежно-голубая шкурка Гамадена побагровела, приобретая насыщенный красный цвет. Сашка скривилась, вытаращив свои и без того здоровые глаза, и покрепче прижалась к огромной туше Гамамару. А тот был и не против, за последнюю пару сотен лет компанию ему составляли только жабы, да редкие ученики. Да и эта Учиха казалась ему вполне забавной, напоминала кое-кого из далекого прошлого. — Не вижу никаких препятствий к этому, — с полным блаженством в голосе, отозвался старый жаб, закатывая свои подслеповатые глаза. — Микото-чан, научи меня ещё одном тосту. Они такие… занимательные! Ик… — О, тогда мы обязательно должны выпить ещё! — она стукнула бутылкой о стаканище Гамамару и неуклюже приподнялась на троне, торжественно отсалютовав потолку: — За дам. За лошадей. И за тех, кто на них залезает! Вздрогнем! — Вз-з-дрогнем! — повторил старый Огама Сеннин и с удовольствием осушил свой стакан. Жабы снова переглянулись, скривив свои мордочки в едином жесте неодобрения. Но Сашке было всё равно; она тщательно следила за тем, чтобы Гамамару дошел до нужной кондиции и не переборщил. И, судя по тому, как разморило его старое, морщинистое тело, заплыли глазки и развязался длинный язык, её миссия выполнена. — Нэ, Ооджиджи-сама, — привалилась она к жабе, скосив глаза на кончик носа. — А что ещё вы видели в своих видениях? Это же так интересно! Расскажите мне. — Видел, — отрывисто кивнул Гамамару. — Видел… Тебя видел, Микото-чан. — А больше ничего не видел? Ну, там, яркого света, как я иду по туннелю на этот свет… — Тьма будет окружать тебя на протяжении всего твоего пути, — как назло, туманно протянул жаб. — Только тьма и человек, который испортил глаз. Ты должна остерегаться его. Недоброе он задумал. — Ооджиджи-сама, я, конечно, дико извиняюсь, но можно я задам один конкретный вопрос и вы мне на него дадите такой же конкретный ответ? Гамамару умолк, дразня Сашку растянутой на все лицо, совершенно дурацкой улыбочкой. Сашка упрямо сдвинула брови к переносице и выпалила ему на ухо одной длинной скороговоркой: — Я вообще не отсюда. Пришла из другого мира и очень хочу обратно. Как мне вернуться домой и сдать это тельце обратно производителю? Она даже зажмурилась на долю секунды, ожидая, что Гамамару как минимум разразиться припадническим смехом, а остальные жабы подхватят его. Но за её словами последовала только тишина. Сашка открыла один глаз и бегло осмотрелась по сторонам. Никто не слушал их: жабы продолжали заниматься своими делами, играли в шашки или тихо обсуждали что-то, забившись по углам. Тогда Ласточкина боязливо посмотрела на Гамамару, в глазах которого не было ни следа опьянения. Ей вдруг показалось, что она всё поняла. Это чувство было мимолетным, как видение вспорхнувшей крыльями бабочки, как удар молнии, как последний взгляд в небо, перед тем, как яркая вспышка пламени поглотила всю ещё прежнюю жизнь. Огромная лапа Жабьего Мудреца коснулась спины женщины, желая подарить ей немного поддержки. Это была неправда, но Сашке даже показалось, что от его тела исходит жар. Или это тепло души этого невероятного создания было так сильно, что она женщина могла ощущать его физически? В любом случае, кажется, Александра узнала ответ, даже если Гамамару не произнес ни звука. — Что мне делать? — выдохнула она, потрясенная этим внезапным прозрением. Вся её бравада, весь запал и напускная ершистость просто растаяли под действием этой неведомой силы, которая исходила от Гамамару. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которой вот-вот откроются все тайны мира, скрытые в умных родительских книжках. Это было необъяснимое чувство, такое же нерациональное и невыразимое, как говорящая жаба в академической шапочке. — Жить. Любить. Не воевать, — кивал головой Гамамару в такт каждому своему слову. — Быть хорошей матерью для своих детей. — А если я откажусь? — тихо спросила Сашка, втянув голову в шею. Гамамару поднял взгляд над головой женщины, взгляд его устремился вдаль, за пределы каменных стен и границ Мьёбокузана. — Никто ещё не смог убежать от своей судьбы, — умиротворенно проговорил он и снова посмотрел на Сашку. — Но ты можешь попытаться. Ласточки очень выносливые птички. — А? — вскинулась женщина, широко раскрыв от удивления рот. У неё тут же возникло столько вопросов. Они вихрем пролетели в сознании Сашки, но не успели даже сформироваться, как в храм буквально влетел злой до чертиков Гамабута, а следом за ним суетливо скакал Гамаден. — Вот! Я же говорил! Она спаивает Ооджиджи-сама! — заверещал он, обличительно тыкая в Ласточкину перепончатой лапкой. — Сдал таки, — шикнула она, тут же юркнув поближе к Гамамару. — Не дайте им меня убить! Я научу вас новым тостам! — Громко зашептала она, забиваясь в щель между троном и холодным жабьим телом. Гамабунта сделал какой-то невероятный финт и Ласточкину просто выбило из своего укрытия. Хорошо что её тело было достаточно натренировано, так что женщина успела сгруппироваться в полете и не расшибить себе голову о камень. — Гамабунта, — снова закосив под непробиваемого идиота, протянул Гамамару, широко улыбаясь. — Ты пришел с нами выпить? — Делать мне больше нечего, — хмыкнул жаб, уничтожающе смотря на распластавшуюся Сашку. — Если ты закончил, то дай мне выкинуть Учиху из Мьёбокузана. — Да, мы уже всё. — Развел лапами Огама Сеннин. — Микото-чан, мне было очень приятно с тобой пообщаться. Приходи к нам ещё. — Ооджиджи-сама, — проворчал Гамабунта, — нельзя, чтобы Учиха шастали тут как у себя дома. — Она будет здесь шастать, как в гостях, — парировал старик, прищурившись, улыбка не стекала с его морщинистого лица. Ласточкина скорчила ядовитую моську и быстро показала Гамагену кончик языка. Жаб нахмурился и выставил вперед кулак. Гамабунта тяжело вздохнул и, решив, что этот разговор лучше продолжить без лишних ушей, потащил Ласточкину к выходу. Женщина особенно и не упиралась: она была целиком поглощена недавним разговором с Гамамару. Из всего того, что она услышала, Сашка сделала всего два, но очень важных вывода: ей не светит вернуться в родной мир и жабий старикашка знает намного больше, чем говорит. А пока она делала множество очень важных умозаключений, Гамамару уже успел дотащить её бренную тушку до улицы, и выкинуть под ясно солнышко. Джирайя уже её ждал. — Ну как? — спросил он, не поднимаясь с низенькой деревянной лавочки, в ногах у саннина был Сашкин рюкзак. — Ты правда споила Старика? — Познавательно, — поиграла бровками Сашка, забирая у Джирайи рюкзак и начиная сосредоточенно копаться в нем. — И — нет, этого хрен споишь. У Ооджиджи-сама выносливость просто нечеловеческая, хе-хе. Хотя, он же не… Вот. Ласточкина вытащила из рюкзака тяжелую папку и передала её в руки Джирайи. Мужчина вцепился в подарок, как в главное сокровище мира. На его глазах выступили фальшивые слёзы. — О, мои драгоценные записи! Вся моя жизнь! — начал он снова скидываться, но, увидев, что спектакль уже не производит на Ласточкину должного впечатления, быстро перевел тему: — Так, куда теперь? — Домой, — признать это было нелегко, Ласточкина уперлась руками в поясницу, закинула голову к небу. — К домашнему тирану и детям социопатам. — Ты же по ним скучаешь, — усмехнулся Джирайя, любуясь видом на водопады. — Даже если ты это отрицаешь, когда ты говоришь о детях, у тебя глаза начинают блестеть. — Это слезы горя, бесчувственный ты чурбан! — наигранно возмутилась Сашка, заламывая руки, с её губ сорвался короткий смешок. — Ладно. Я надеюсь, наше маленькое жабье рандеву останется в секрете? Она посмотрела на Джирайю, вмиг растеряв всю свою детскую непосредственность. Это был важный вопрос, и Ласточкиной требовалось прояснить его сразу. — Конечно, мож… Окончание фразы потонуло в стремительном водовороте, который утянул Ласточкину в мрачную бездну. От страха, женщина крепко закрыла глаза, а когда открыла… …То обнаружила себя в кромешной темноте. Эта темнота была наполнена запахом сырой земли и холодного камня. Первобытный ужас охватил её в этот момент, потому как Сашка решила, что снова умерла. Однако, Ласточкину мутило, сердце её бешено колотилось, а содержимое желудка грозилось вот-вот выплеснуться женщине под ноги. Ещё ни разу в своей жизни Ласточкина не была так рада тошноте. Она быстро ощупала себя, подняла с пола испачканный рюкзак и, хорошенько покопавшись в содержимом, вытащила из его недр маленький дорожный фонарик. Узкий луч света выхватывал из темноты гладкие каменные своды и острые шипы сталагмитов. Александра оказалась в пещерах.

***

«Так, Ласточкина, думай» — мысленно приказала она себе, силой воли подавляя нарастающую панику. — «Ты оказалась в пещере. Тебе нужно найти выход. Найдешь выход, выберешься отсюда и вот тогда — хоть описайся от страха. А сейчас соберись, тряпка!» Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула, продолжая исследовать пространство вокруг себя. С высокого потолка свисали остро наточенные копья минералов, стены вокруг неё были хоть и гладкими, но имели волнообразную форму, постепенно сужаясь вдали. Вокруг было так тихо, что очень скоро Александра начала отчетливо слышать стук собственного сердца. С этим стуком в груди женщины очень скоро стало нарастать ощущение благоговейной жути. Ей казалось, что из этой темноты за ней наблюдают; что невидимая и неслышимая сущность считывает каждый её осторожный шаг, каждое движение зрачков, привыкающих к абсолютной черноте вокруг. Тревожность становилась сильнее: Ласточкина продвигалась вдоль стен, прокладывая себе путь узкой полосой света фонарика, продолжая отсчитывать секунды, которые складывала в минуты, а затем и в часы. Через один час и сорок четыре минуты, женщина осознала, что ходит по лабиринту. Ласточкина остановилась и сделала семь глубоких вздохов, не позволив паническому страху взять над собой вверх. Она села на землю, отбросив все эмоции, и принялась за холодный расчет — единственное, что женщина по-настоящему умела. Она продолжала следить за темнотой. Очень скоро во тьме раздались чьи-то босые шаги. Ласточкина не шелохнулась; она юркнула рукой в рюкзак и крепко сжала рукоять куная. Шаги хлюпали в метрах пятнадцати от неё, поступь была ровной, но мелкой. Будто к Александре приближался ребенок. Женщина окаменела: каждая мышца в её теле натянулась и напряглась, словно струна. Она была готова к атаке. Шаги становились быстрее и громче, размеренная поступь сменилась быстрой походкой, почти превратилась в бег. Сашка крепче сжала кунай. Она направила свет фонарика на звук, но никого не увидела. Звук точно доносился с этой стороны! Он всё приближался и приближался; чавкающий звук подступал со скоростью бега, он настиг женщину, заставив её покрыться мурашками, а потом исчез, не оставив ни следа. Александра опустила взгляд на свою руку и с удивлением обнаружила, что её пальцы сильно дрожат. Впервые в жизни Ласточкина захотела помолиться. А потом она почувствовала пристальный взгляд в затылок. Обернуться было выше её сил. Александра перехватила фонарик в руке, во второй всё ещё сжимая кунай. Ласточкина резко повернула фонарик, направив свет себе за спину. Кто-то невидимый тут же бросился прочь. И только тогда женщина смогла испустить тихий прерывистый вздох, вспомнив о том, что слишком давно задерживает дыхание… Ласточкина закрыла лицо руками. Сколько времени она уже здесь? С тех пор, как сущность выдала своё присутствие, прошли часы или, может, дни. Она бродила вокруг Александры, одним своим присутствием внушая женщине обезоруживающее чувство тревоги. Чавкала своими босыми ногами то тут, то там. То уходила далеко, возможно, в надежде, что Сашка пойдет за ней, то появлялась прямо за спиной напуганной женщины. Тьма становилась осязаемой. Кто знает, может, Ласточкина уже сошла с ума? Иногда она слышала знакомый смех: тихий и трескучий, будто магнитофонная запись. Иногда ей чудилась мелодия и зыбкие цветочные ароматы. Тогда женщина вспоминала всё о методах сведения с ума и, как молитву, повторяла пункты устава. Она не знала, когда это закончится, как она справится и есть ли отсюда выход. Одно Ласточкина знала наверняка. Она убьет эту тварь. На восемьсот пятьдесят третьей секунде нового отсчета Ласточкина услышала тихий напев. "Было два бутона, но в конце остался лишь один И никто не знает, что произошло с другим…" Это был скрипучий, наполненный затаенной злобой и горечью голос. Он вился вокруг Сашки, подступая всё ближе и ближе. Он звал Александру, пенился бурой жижей на границе её бессознательного, взывая к чувству вины. Ей не оставалось ничего, кроме как пойти на этот голос. "Было два бутона, но в конце остался лишь один. Место, где случилось всё, скорее навестим…" Женщина блуждала по обширной, беспросветной галерее, аккуратно продвигаясь вперед, обходя высокие колонны сталагмитов, пока не вышла к очередному ответвлению, которое вело в новую галерею пещер. Теперь Александра могла различать мелкие детали окружения, бесцветные массивы камня и редкие тонкие полоски света, пробивающиеся сверху. Они просачивались из расщелин в потолке и рассеивались высоко над головой Ласточкиной, позволяя увидеть причудливые драпировки и извернувшиеся щупальца геликтитов, оплетших весь свод пещеры. «На едином стебле два бутона расцвело. Но погиб один цветок, лишь время подошло. Подсчитать пытаюсь точно, сколько минуло с той ночи. Но не даст цветок увядший позабыть его. Вопреки расспросам частым притворялась непричастной, Беззаботно и охотно всем вокруг врала. Хоть предсмертный миг со мною провела. Было синим — стало красным, ла-ла-ла-ла-ла…» Мрачная песня становилась всё громче. Александра остановилась в нескольких шагах от широкой колонны, крутанула на пальце кунай и тут же зажала рукоять в кулаке. «Ты» — мрачно подумала женщина, увидев сгорбленный силуэт девушки. Она сидела по ту сторону пещеры, спиной к Александре, черные волосы её падали на укрытые саваном плечи, тонкие пальцы выводили круги на воде. Ласточкина нахмурилась; ей казалось будто она точно знала, кто эта девушка. Даже если Микото каким-то образом удалось сохраниться в этом мире, встречаться с озлобленной матерью семейства Сашке совсем не хотелось. По крайней мере, не так. Девушка замерла, не коснувшись пальцами воды; её голова дернулась в сторону Сашки, издав короткий щелчок, от которого кости внутри Ласточкиной похолодели. Это действительно была Микото. Точнее, то, что от неё осталось. Сашка сглотнула. Она крепче стиснула кунай в руке, в то время, как Микото уже поднялась на ноги, покачиваясь из стороны в сторону, как кукла на нитях. Подол её савана, руки и ноги были выпачканы алым. Александре поняла — это кровь. И те чавкающие звуки, что пугали её до дрожи — шаги по крови. «Младшая тиха на диво, Старшая весьма ретива. И судьбу, и лик мы делим. «Дай тобою стать на деле». Микото покачивалась, мелко дергая головой, словно пыталась заставить себя обернуться. Всё пространство заполнил этот нарастающий щелкающий звук, от которого Ласточкиной сделалось дурно. Микото сделала шаг, второй. Её босые ноги чавкали по холодному камню, оставляя после себя жирные следы вязкой крови. Слова жуткой песни вновь зазвучали в пещере, отпечатываясь глубоко в сознании Александры. «Вижу я кровавый небосвод. Старый мир утонуть обязан В алых брызгах. Поступь слышу близко» Александра задержала дыхание, ястребиным взглядом следя за каждым дерганным движением Микото. Она тяжело перебирала ногами, бродя по галерее, будто в густом мареве. Казалось, призрак не замечал присутствия Александры. Она продолжала тянуть свою песнь. «Было два бутона, но в конце остался лишь один. Место, где случилось всё, скорее навестим. Напополам тебя скоро я разорву и улыбнусь на прощанье Сквозь слезы. Тело твоё — непригодной душе сосуд. Так что пытаться спасать его поздно». С этими словами Микото дернула головой, обращаясь прямо к той колонне, за которой скрывалась Александра. Внутри Ласточкиной что-то перевернулось и с оглушительной скоростью ухнуло вниз. Она едва успела отскочить, прежде чем Микото оказалась прямо перед ней. Неестественно длинные пальцы уже устремились к горлу Ласточкиной, в желании навсегда задушить в ней жизнь. Сашка цыкнула, наотмашь взмахнула рукой, в которой сжимала кунай. Лезвие вспороло ладонь твари. Та ощерилась, показав почерненные зубы, и скрылась во тьме. На холодной стали не было крови. Александра рыскала взглядом по пещере, закрутившись на одном месте, продолжая мертвой хваткой сжимать оружие. Сейчас она остро пожалела о том, что не удосужилась раньше примериться к чему-то потяжелее. Но на месте стоять нельзя. Александра отступила к туннелю, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Микото набросилась на неё сверху. Атака была такой стремительной, что Ласточкина не успела среагировать. Острые когти твари впились в грудь женщины; невыразимая боль вырвалась изо рта Сашки мученическим криком. Из рваных ран засочилась горячая кровь. Александра замахнулась с оружием в руке, но Микото одним сильным ударом выбила его из руки. Тогда женщина извернулась и изо всех сил вцепилась зубами в её плечо, ледяная вязкая жидкость хлынула ей в рот. Она закашлялась, отхаркиваясь. Тварь завопила, с ещё большим остервенением принявшись кромсать плоть Ласточкиной. Каждый её удар, как ожог, пронизывал женщину насквозь. Собрав последние силы, Сашка опрокинула Микото на спину и вскочила на ноги. Она бросилась прочь, не разбирая дороги. Ласточкина неслась по запутанному лабиринту, со скоростью зайца, который уходит от стаи гончих. Инстинкты вопили ей: «Беги, беги не останавливаясь», а страх делал ноги такими сильными и быстрыми, как никогда раньше. Сашка впервые в жизни чего-то действительно испугалась. Как сражаться с тем, кто уже мёртв? Или с тем, кто не почувствует серьезной раны? И можно ли вообще причинить физический вред кому-то вроде Микото? Эти мысли панически носились в голове Александры, подгоняемые скрипучими напевами призрака женщины, которая жаждала её убить. «Нитью связали нас противоречия. Общими стали улыбки и слезы. Сердце в агонии бешеной мечется Так что пытаться спасать его поздно». Ласточкина забилась меж двух наростов сталагмитов, чутко прислушиваясь к голосу вдалеке. Он перемещался по лабиринту, то становясь тише, то громче. Микото искала её. «Вижу я кровавый небосвод. Старый мир утонуть обязан В алых брызгах». «Поступь слышишь близко?..» — Раздалось над ухом Александры. Женщина рухнула на пол, засучив ногами и раскрыв рот в немом крике. Тварь стояла над ней, все её тело содрогалось в мелких тиках конвульсии. Из глаз Сашки брызнули слёзы стыда и страха. Ещё никто в этой жизни не доводил её до такого животного состояния страха, как же она хотела, чтобы всё это быстрее закончилось. Лицо Микото исказилось в мученической гримасе, почерненные губы искривились в злой торжествующей усмешке. Сашка крепко закрыла глаза.