***
Микото скрестила руки на груди, блокируя удар. Сашка рухнула вниз, делая подсечку, крутанулась, избегая ответного удара в лицо ногой. Это становилось уже смешно — сколько бы они не бились, никто не выходил победителем. Микото была просто невосприимчива к урону, а Ласточкина оказалась чересчур живучим и вертлявым тараканом. Сашка отпрыгнула назад, мельком окинула территорию и в один сильный прыжок переместилась на покатую крышу очередного здания. Микото, как паук, поползла за ней, перебирая всеми конечностями. Они снова схлестнулись. Сашка поднырнула под занесенной для удара рукой Микото, резко обернулась и со всей силы ударила той в основание шеи ребром ладони. Тварь лишь покачнулась. — Да что ж ты всё никак не сдохнешь?! — заорала от злого бессилия Ласточкина, уклоняясь от когтей твари. Внезапно, на глаза женщины попался слабый отблеск, секундный, затерявшейся в многочисленных окнах домиков квартала. Но этого хватило, чтобы Ласточкина, бросив всё, ринулась на отсвет слабой надежды. Микото бросилась следом. Сашка ухнула на землю, со всех ног устремившись в низкую пристройку, совсем рядом с бывшим домом Инаби. Дверь была закрыта, Ласточкина разбила окно и буквально влетела в маленькую мрачную комнатёнку. Вот оно! Ниндзято! Женщина чуть не расцеловала короткий меч, а потом бросилась прочь, чтобы навсегда положить конец этой гадине, псевдо-Микото. Сашка схлестнулась с ней на главной улице. Женщина не знала, как правильно орудовать мечом, но что-то подсказывало ей, что она справится. Ласточкина секла коротким мечом, как казацкой шашкой, едва поспевая за неистовой пляской Микото в тенях. То поймает — прижмет в проулке, отсекая вместе с парой тянущихся к шее пальцев пути к отступлению. То взмоет в воздух, следуя за тварью по пятам, по крышам домов. Сцепится насмерть в очередной раз, используя ниндзято, как щит, против ошеломляющих ударов. И чем острее становился накал этой битвы, тем ярче горело дьявольское пламя на дне глаз Александры. Даже в самых пылких и опасных столкновениях своей прошлой жизни она не испытывала такой жажды крови, которая бесновалась в ней сейчас. Ласточкина загнала Микото на вымощенную камнем площадь у храма. Тварь раззявила свою пасть, издав что-то между оглушительным криком и животным рычанием. Белый некогда саван был весь пропитан кровью твари, и теперь стал практически черным. Сашка подняла меч на уровень груди, направив острие на бывшею жену главы, пальцами второй поманила её к себе. Надменная усмешка искривила её лицо, превратив в безобразную животную гримасу. — Я убью тебя, — низко прорычала женщина, черный кончик языка мелькнул меж белых зубов. — Я убью тебя, Микото. Сашка сделала шаг, потом ещё один и ещё, пока не сорвалась на бег, уверенно держа в руках ниндзято. Подпрыгнула, сильным рывком оторвавшись от земли, и исчезла в воздухе. Тварь заголосила, завертевшись на одном месте, зарыскала горящим взглядом в поисках Ласточкиной. Всё произошло за долю секунды. Сашка возникла прямо перед Микото. Меч вошел в плоть как в мягкий сыр. — Ха-а… ха-а… Ха! — пораженно и восхищенно выдохнула Александра. — Всё, сучка. Я победила! Тело Микото покачнулось. Сашка расцепила руки, отпуская ниндзято, и сделала шаг назад. Микото мелко затряслась, пораженно смотря на свою грудь, из которой торчал короткий меч. Вязкая кровь стекала по лезвию, мокло и разрасталось на саване черное пятно. Сашка упала на колени, сплывая кровь и, кажется, некоторое содержимое желудка. Подняла глаза к небу, — на черном полотне, будто бы приколотая, все ещё висела красная луна. Огромная и яркая, как фонарь. Сашка смотрела на неё и смотрела, пока из глаз не потекли слезы. Что-то странное было в этой луне, — манящее, как преисполненное абсолютной любви обещание, как несбыточная мечта. Александре казалось, что она словно взывала к ней, к чему-то внутри неё. «И в двенадцатую ночь. Ты дверь отвори. В ту роковую ночь Ты всех их Обхитри». Микото задрала голову к небу, почти так же, как и сама Ласточкина, и затянула свою скрипучую песнь. Меч всё ещё торчал из её груди, но, кажется, нежить это совершенно не интересовало. Сашка чувствовала, что вот-вот разразится истерическим смехом. Она согнулась в три погибели на храмовой площади, обхватив живот руками, и мелко затряслась в приступе тихого смеха. — Хах… ха-а… Ха-ха-ха… Ахахахах!.. Женщина вдруг подумала, что, если Ад всё-таки есть, то она непременно оказалась в самом его сердце. Ласточкина вспомнила всё то, от чего так свирепо отказывалась: от сыновей, которых бы никогда не получила в своей прежней жизни, от дома и крутой фамилии; даже от этого недоумка Фугаку, который никогда не трогал её без надобности и всегда приносил домой горы вкусной еды. Александре стало так горько и тоскливо, что даже физическая боль сейчас казалась ей блеклой тенью тех душевных страданий, что испытывала она сейчас. Ласточкина тяжело поднялась на ноги, хрустнули суставы, издав несколько мерзких щелчков. Двигаться становилось невероятно сложно. Она вдруг почувствовала себя выжатой, выпитой и обессиленной, будто все раны и все увечья заныли в ней разом. Микото стояла напротив, всё ещё обращенная к свету красной луны. — Да пошла ты, — обиженно и зло плюнула Ласточкина и смело повернулась к ней спиной. Хотелось уйти — неважно куда, лишь бы не видеть лица этой нежити. Сашка направилась к храму, еле волоча от усталости ноги. Это было закономерно — то, что силы рано или поздно покинут её. Но Ласточкина надеялась перед этим отрубить кое-кому башку. А теперь она, раздавленная и разбитая, поднималась по ступенькам наверх, совершенно не зная, что ей делать. Это чувство было сродни бессилию — Ласточкина ненавидела его. Сзади послышалось уже знакомое чавканье, к которому прибавился скрежет металла по камню. Сашка мученически закатила глаза. Злость ушла, а вместе с ней — и желание биться. Сашка просто уже не видела в этом смысла, так как всё равно не могла убить Микото. Она начала сомневаться даже в том, что все те раны и увечья, которые она нанесла твари ранее, всё ещё остались при ней. — Святыня южной радости, — задумчиво прочитала Ласточкина выбитую на камне надпись. — Это ирония такая что ли? Тихое пощелкивание раздалось совсем рядом, Сашка обернулась. Микото стояла прямо напротив неё, ниндзято тихо покачивалось в её руке. Ласточкина нахмурилась, по-птичьи склонив голову на бок. Микото отзеркалила это движение, сверля женщину непроницаемым взглядом. Сашка осторожно отступила назад, Микото дернулась вперед, но тут же застыла, будто какая-то сила не позволяла ей пройти дальше. Проверять Ласточкина не стала — попятилась назад, пока не скрылась в дверном проеме. Это было странно, ошеломляюще, но что-то там, внутри этого храма, притягивало Александру к себе. Она бы не смогла описать это чувство, даже если бы от этого зависела её собственная жизнь. Кончики пальцев покалывали, Сашка начала ощущать жар в груди, — как маленький, едва тлеющий огонек внутри неё, обретает силу и мощь, вырастая в бушующее пламя. Это пламя, растекшись по венам и нервам, устремилось вверх, опаляя глаза женщины изнури. — Хаа… хаа… Сашка схватилась за голову, закрыла глаза руками. Ожог пульсировал в её голове, впиваясь сверлами в мозг. Она пошатнулась. Задышала часто-часто, опаляя воздух сухим горячим дыханием. Но боль не была долгой: она утихала постепенно, тихо спадала, концентрируясь притупленной тяжестью в районе затылка. Сашка зажмурилась. Она простояла так целых девять секунд, прежде чем открыла глаза и внимательно осмотрелась. Внутреннее убранство храма ничем не отличалось от всех тех, которые она видела в путеводителях, что без разбора скупала в магазине Конохи. Каменные полы, пустые комнаты, такой же высокий каменный алтарь, с чашей для подношения и незажжёнными свечами — единственное украшение святилища. И всё же, откуда-то Сашка точно знала, что здесь есть что-то ещё. И предчувствие её не обмануло: справа, недалеко от алтаря, она увидела спуск вниз. Иного пути нет, только вперед. Ласточкина никогда не страдала губительным любопытством, но в этот раз ноги сами несли её вниз по крутой лестнице. Спустившись, она оказалась в очередном просторном зале, выложенном камнем. На стенах висели массивные светильники, от которых, тем не менее, исходил слабый мутный свет. Пол на противоположной стороне был выше и, по всей видимости, служил неким подобием очередного алтаря. На нем стояла огромная каменная плита, испещренная письменами, от вида которой Ласточкиной сделалось нехорошо. Это было не физическое недомогание, но потаенное ощущение чего-то неправильного, несущего опасность. Ласточкина остановилась в нерешительности: стоит ли ей подойти ближе? Женщину неотвратимо тянуло вперед, и теперь она понимала, — почему. Она прищурилась, пытаясь разобрать бессмыслицу, выщербленную на камне. Иероглифы легко складывались в слова, слова — в предложения. Но их смысл терялся, стоило только Александре попытаться воспроизвести то, что прочла. Внезапно всё помещение залил ядовитый свет. Он был настолько ярким, что Сашка на мгновение испугалась, что потеряла зрение навсегда. Женщина коротко взвизгнула, закрыв лицо руками, и в ужасе отступила назад. Она уже тысячу раз пожалела, что предпочла хорошему бою очередную ловушку неизвестности. Откуда она могла знать, возможно сейчас из этого света на неё выпрыгнут новые твари. И она окажется совершенно беззащитной. Она смогла открыть глаза лишь когда это безжалостное свечение погасло. Случилось это достаточно быстро, но для Александры словно прошла целая вечность. Она всё ещё щурилась, прикрывая лицо руками, когда увидела ещё смутный силуэт мужчины впереди. Он сидел спиной к ней. Длинные каштановые волосы ниспадали на его спину неровными, словно наспех обрезанными, прядями. Сашка моргнула, ясность зрения постепенно возвращалась к ней. Теперь она чётко видела, что перед ней действительно сидел мужчина. И то, что она поначалу приняла за абсолютно белое пятно, оказалось светлым, плотно сидящем по фигуре, кимоно с высоким воротником. Россыпь черных магатами украшало воротник, на манер бусин, что, как подсказывало подсознание Ласточкиной, выдавало его высокое происхождение. — Ну нахер, — истерично ляпнула она и ринулась к лестнице. Горький опыт последних суток подсказывал женщине, что не стоит оставаться наедине со всякими странными личностями, которые выпрыгивают из неосязаемых субстанций. «Спокойствие сильнее эмоций». Ласточкина так и замерла, занеся ногу на первую ступень. Она отчетливо услышала голос. Этот гордый и пронзительный голос, преисполненный осознанием собственного могущества, — он раздался одновременно внутри неё и заполнил всё пространство святилища. Тревоги отступили, просочились страхи мелкой галькой сквозь пальцы, принося Александре внутреннее ощущение целительного покоя. Она стремительно обернулась, слетела с порожка, желая поскорее узнать, что же это за странный человек. Теперь, когда страхи отступили, Сашка точно знала, что он не опасен. Совершенно не опасен. Она стремительно пересекла разделяющее их расстояние. Мужчина вскинул ладонь вверх, устремив к потолку два больших пальца, и женщина рухнула на колени, будто невидимый пресс обрушил на её многострадальную спину десятки туго набитых мешков. — Эй! — возмущенно воскликнула она и попыталась встать. Но почувствовала лишь как больше стала давление на спину и плечи. «Ясность сильнее страсти» Раздался голос вновь, просачиваясь очевидными истинами сквозь зашоренный разум. Сашка дернулась, сопротивляясь давлению. И чем сильнее она сопротивлялась, тем тяжелее казался груз, прижавший её к земле. Ласточкина закричала, яростно сжав кулаки. Все её существо устремилось к единственной цели — освободиться, и тело откликнулось на этот зов, надрывая существующие пределы своих возможностей. Однако, сколько бы не сопротивлялась Александра, она не могла заставить себя сдвинуться ни на сантиметр. Слезы злой обиды обожгли её щеки. И Сашка остановилась. Она перестала бороться, полностью сконцентрировавшись на том, что происходит с её телом. Женщина вдруг отчетливо поняла, что нет никой причины, по которой она не может сделать этот проклятый последний шаг. Но нет и причины, по которой она должна его делать. Не будет ей ни пользы, ни вреда от того, что она увидит лица мужчины. Не он её цель — лишь возможное средство её достижения. «Гармония сильнее хаоса» Александра снова посмотрела на мужчину. Устремленные вверх пальцы согнулись и разогнулись, ясно дав женщине понять, что он хочет, чтобы она подошла. И Сашка сделала так, как он хочет. Это не было актом подчинения или смирением сломленной воли. Однако, впервые за очень долгое время Александра осознавала, что является частью чего-то большего, чем она сама. Служба в армии теперь казалось ей лишь слабым отголоском, блеклым подобием того, что она испытывала сейчас. Она стояла за спиной этого невероятного человека, который за несколько проведенных вместе минут стал ей и учителем, и мучителем, братом и названным отцом — одновременно. Её взгляд блуждал по ровной сильной спине, цеплялся за едва заметные укороченные пряди, обрамляющие его лицо — единственное, что она могла разглядеть с этого ракурса. Сашке казалось, что она стоит на пороге какого-то очень важного откровения. Идеи, осознания, которое изменит всю её жизнь раз и навсегда. Это чувство росло и ширилось внутри неё, успокаивая мечущийся в неизвестности разум. Она чувствовала, что знает этого мужчину. И дух её откликается на его присутствие, преисполненный восторженного благоговения и радостного принятия. Как будто она… — Я дома, — сорвалось с её губ и святилище утонуло в алом свете, что ворвался в него через тончайшие зазоры в каменной кладке. Глаза Ласточкиной вспыхнули кровавым пламенем, три томое Кокоро о утсусу Хитоми завертелись на радужной оболочке, сплетаясь в единый узор. Он обжог глаза Александры так сильно, что от боли, она чуть не рухнула на колени. Однако, женщина смогла удержаться, словно от этого зависела её гордость. Тело Александры наполнилось силой. Не физической, хотя и её стало предостаточно, — Сашка почувствовала себя способной на всё. Могущество, рожденное на крови, — оно бурлило в ней, било гейзером из неиссякаемых вод. Сила. Власть. Божественность. За такое не страшно и умереть, за эту силу не грех и убить. Мир ухнул вниз, разбившись на миллионы красно-черных осколков. И Александра рухнула вместе с ним, не справившись с лавиной разрозненных эмоций и ощущений. Женщина поднесла пальцы к глазу, всё ещё ощущая слабую пульсацию. Узор давно растворился, распался на отдельные частицы, словно его никогда и не было. Два томое, как и прежде, украшали алую радужку, но только теперь Александре казалось этого мало. Не после того могущества, которое ей показали. Они ещё не закончили… Под её рукой, на том самом месте, где сидел незнакомец, лежал длинный меч. Его рукоять украшали шесть магатама, как те, что были на воротнике мужчины. Ласточкина сжала меч в руке, поднялась с холодного камня. Рукоять легла в ладонь как влитая. Александра сделала глубокий вдох, наполовину извлекла меч из ножен и поднесла его на уровень глаз. «Сила превыше… … Смерти» — уверенно произнесла Александра, в унисон голосу, заканчивая последний забытый закон клана. Микото бродила перед храмом, кружила по площади, волоча за собой хрупкое ниндзято. Прошла целая вечность с тех пор, как Ласточкина спряталась за храмовыми дверями, отсекая любую возможность подобраться к ней. «Что-то сталось, не иначе. Ты, девица, кровью плачешь. Рук моих всё это дело иль сама так захотела? Вижу окровавленный твой лик. Необъятный мир утонуть обязан в алых брызгах, Поступь слышно близко…» Громкий удар двери прервал монотонную песнь. Микото резко обернулась. Никого. Мгновение, и возвратилась прежняя обреченность. Тварь вела головой из стороны в сторону, наполняя пространство нарастающим щелкающим звуком. Раздался оглушительный свист. Микото задрала голову. Ласточкина сидела на крыше храма, обнимая одной рукой свой новый меч. Выглядела она при этом — устрашающе опасной. — Знаешь, меня только что охренеть как прокачали, — насмешливо протянула Сашка, прищурив свои красные глаза. Поднялась, одним движением достала меч из ножен и направила его в сторону Микото. В алой радужке плясало чёрное пламя, не обещающее ничего хорошего. — Ну что, цаца, потанцуем?***
Башка твари отлетела в одну сторону, тело — в другую. Разрубленное надвое ниндзято валялось у ног. Бой закончился в пару ожесточенных минут. Обезглавленное тело Микото ещё барахталось на земле какое-то время, придавленное босой ногой Сашки. — Знаешь, я думала, ты окажешься противником покруче, — разочарованно хмыкнула она, убирая меч обратно в ножны. — Оказывается, тебя просто было нельзя убить простым оружием. Внезапно женщина почувствовала, что её мутит. Пространство вокруг дернулось и поплыло, Ласточкина снова выхватила меч, подняв его на уровень живота. Это было секундное явление, как артефакт на старой и замыленной пленке. — Она жива? С-странно… Ласточкина крутанулась вокруг, ища источник голоса. — Дышит? Что это?.. О. Женщина низко рыкнула, сжав челюсть. Да над ней насмехаются! Скольких ещё она должна убить, зарубить или выслушать, чтобы наконец покинуть это место? Сашка решительно перешагнула обезглавленное тело и тут же рухнула вниз, споткнувшись о какой-то булыжник. Голова гудела. Всё её тело охватила томная слабость, как после долгого, лишенного снов сна. Она изо всех сил сжала рукоять меча, но лишь слегка обхватила её пальцами. — Просыпается, просыпается… — Интересно, что она видела? — Она же первая за последние лет пятьдесят? — Дурь не тряси. А как же этот, Орочимару? — Он схитрил! Схитрил! Голоса окружили Сашку, настойчиво вторгаясь в её пространство. Шипящие, шелестящие, резкие и режущие слух, Ласточкина недовольно скривилась и нехотя открыла глаза. — А-а-а-а! На неё смотрели восемь змеиных морд. — Она кричит! — Сделай что-нибудь! — Почему она кричит? — Может, она ещё спит? — Говорящие змеи! — рявкнула Сашка, разом забыв и про сонную негу и про тяжелую голову. Женщина вскочила на ноги, схватившись за меч, которым тут же начала размахивать из стороны в сторону. — Живой не дамся! В горле стану комом, а выходить буду с боем! Змеи переглянулись. Извернулись плотным кольцом вокруг Ласточкиной, продолжая движение по кругу. Темно-синие, красные, бордовые, почти черные, от стандартных до гигантских, от одного вида которых у Сашки внутренности сворачивались в узел. Они смотрели на неё со смесью неподдельного интереса и жалости. — Она сошла с ума? — Иллюзия повредила рассудок. Ожидаемо. — Но она получила дар. — Повезло. Повезло. — Съедим её? — Съедим. Съедим. Сашка громко сглотнула. Как же она боялась и не любила змей. С самого раннего детства они наводили на Александру брезгливую жуть, с которой не сравнится даже вскрытие трёхдневного утопленника. О, как же она захотела вернуться в то прекрасное место, где сражалась с нежитью-Микото и где не было никаких страшных больших змей. Хорошо, что хоть меч был ещё при ней, Ласточкину успокаивала мысль, что у неё будет хотя бы возможность отбиться. Стоп. Меч… — Меч, — заторможено повторила Сашка, посмотрев на оружие в руках, подумала немного, подняла взгляд на самую злую змеиную морду. — Так, я действительно была. Там? Позорная волна паники отступила. Сашка, которая уже начала понемногу привыкать к некоторому безумию в своей жизни, окинула взглядом пещеру. Очередную. Отличие этой было лишь в том, что она оказалась прекрасно освещенной, просторной и наполненной таким количеством сталагмитов, что аж в глазах зарябило. И она явно была обитаемой. Змеи зашипели, затрещали одобрительно, словно только и ждали этого вопроса. Раздались громкие хлопки: змеи, как по волшебству, начали исчезать в белом тумане. Он заполнил всё вокруг, лишая Ласточкину ориентации в пространстве. А потом из тумана начали выходить люди. Три девушки и пять мужчин, которые явно напоминали женщине недавних змей. — Ты прошла испытание! — воскликнула одна из них, с зелеными волосами и золотым обручем на голове. — Это большая редкость, — добавила вторая, нагло приобнимая Ласточкину за плечо. — Мы хотели посмотреть, — жадно сверкнул желтыми глазами молодой мужчина, чем-то отдаленно напоминающий Орочимару. — Ты страдала? Тебя мучали? Ты испытала блаженство очищения болью? — нетерпеливо влез болезненного вида юноша, оттолкнув ту, что обнимала Сашку. — Мать моя армия, — только и выдохнула Ласточкина, нутром чувствуя, что ничем хорошим это дело не кончится. — Помогите…***
Сашка опрокинула кружку, вливая в себя отвратительное на вкус теплое саке. Оно обожгло глотку, зато принесло чувство короткого облегчения. Это было единственным, что она попросила, прежде чем встретиться с Великим Змеиным Мудрецом. Зачем ей с ним встречаться, почему он захотел её увидеть, что она вообще здесь делает, как она сюда попала — никто не объяснял. Зато все от души поздравляли с тем, что её ещё не съели. Счастье-то какое, Сашка чуть заикаться не начала, когда ей об этом объявили. Одно она знала точно — эти счастливые морды ей до конца жизни в кошмарах сниться будут. Её притащили в богато обставленную пещеру, массивные колонны, вид которых отдаленно напоминал драконьи хосты, подпирали тяжелый свод. В центре этой пещеры стоял огромный, — то ли золотой, то ли позолоченный, — трон, на котором вольготно расположилась самая большая змея, которую Сашка видела в своей жизни. И на голове у неё был такой же гигантский тюрбан. Сашка чуть не заплакала от чувства нереальности происходящего. — Так, это ты, — змея окинула Сашку величественным взглядом. — Как тебе удалось пройти истязание? — Ну, это, дело-то нехитрое, ваше… змейшество? — пробормотала Ласточкина, окаменев от нервного напряжения. Хакуджа ударила массивным концом хвоста, от чего вся пещера содрогнулась. Сашка — в том числе. — Змейшество? — опасно прищурилась она. Сашка сглотнула, змея пилила её долгим пронизывающим взглядом. Придворные змеи заполошились, поползли вокруг, шебурша чешуйками по земле и камню. «Дело пахнет керосином», — подумала Сашка, прижимая меч к груди. — Эм, мне не назвали вашего имени, Гос…пожа? Разве могла я позволить себе невольно оскорбить вас, не проявив уважения, должного вашему статусу? Рокочущий смех Хакуджи сотряс воздух. Змея запрокинула голову, вибрируя всем своим мощным телом. Сашка мысленно выдохнула. Может, и не сожрут… — Она мне нравится! — хрипло воскликнула змея. — О, как она мне нравится! Наверное, на вкус ты ещё лучше, чем на вид. — Плотоядный огонек блеснул в огромных желтых глазах, Сашка с трудом подавила дрожь. — Говори, дитя, что открыло тебе пророчество темных вод? — Чего? — моргнула Сашка. — Какое ещё пророчество? Неловкая тишина зависла в воздухе. — Прости меня, Великая Хакуджа Сеннин! Я всего лишь исполнял ваш приказ! — змеёныш извивался у трона, вроде как в низких поклонах, но Ласточкина не была уверена до конца. Она вообще уже ни в чем не была уверена. В собственном рассудке — особенно. У женщины вообще начали закрадываться подозрения, что она всё-таки выжила во взрыве, и теперь лежит в палате интенсивной терапии, смотря мультики из своего больного воображения. Такая себе «Алиса в стране чудес» только для взрослых и немного недоразвитых. Хакуджа раззявила свою огромную пасть, в один мощный рывок заглотив тельце извивающегося змеёныша. Громко и с удовольствием сглотнула, Сашка невольно представила себя на его месте. Стало сильно не по себе. — Тебя привели сюда, чтобы исполнить твоё желание, — когда со змеёнышем было покончено, Хакуджа снова обратилась к Сашке. — Не только глупые жабы владеют тайнами будущего. Я выбрала тебя, чтобы поделиться великой мудростью, Учиха. Будь благодарна! — Да я… как-то… — замялась Сашка, прокручивая в памяти последние события. Взгляд сам упал на две маленькие ранки на руке. Так, они это с самого начала задумали. Похитили её из Мьёбокузана и… Ласточкина с размаха вонзила меч в землю, возмущенно нахмурилась. — То есть, вы выкрали меня у жаб. Бросили в какую-то мутную воду, — вас, между прочим, никто об этом не просил! — а потом сидели и ждали, чем это развлекалово кончится?! А если бы я там кони склеила! То есть, ласты двинула! То есть… Ар-р. Ласточкина вскипела от злости и возмущения. Её буквально колотило от несправедливости жизни, в которой из неё сделали бесправного подопытного кролика! Хакуджа следила за ней с умеренным интересом, явно не собираясь останавливать процесс душеизлияния. — Да меня там чуть с ума не свели, вашу ж Машу! — с чувством топнула ногой женщина, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно. — Какие нахрен пророчества, я вас спрашиваю? За мной там всю дорогу бегала безумная мертвечиха и напева… ла. Песню. Она напевала… Сашка прижала палец к губам, в её глазах начинало плескаться понимание. Хакуджа чуть склонила голову, острый язык скользнул по огромному клыку. — Необъятный мир утонуть обязан в алом, — припомнила Сашка, снова нахмурившись. — Нет. В алых брызгах. Поступь уже близко… а потом был мужик какой-то, — она снова обратилась к змее. — Странный. Он… Хакуджа качнула головой, ударила хвостом. — Это предсказание для тебя, Учиха. Мне его знать ни к чему, — пророкотала она и обратила свой взгляд на меч в руке Ласточкиной. — Не всякий способен выдержать истязание темных вод. Страх рождает гнев. Гнев обращается в ненависть. Ненависть ведет к разрушению и извращает суть бытия. Последний, кто смог обратить свои страхи в силу, получил в дар Кусанаги но Тсуруги — меч павшего рода. Каждый забирает лишь то, что принадлежит ему по праву рождения. Ты знаешь, что за меч держишь в своих руках, Учиха? — Да как-то, — пожала плечами Сашка, которой всё ещё было сложно проникнуться этой патетикой. — Хороший меч. По мне так — в самый раз. Хакуджа снова хохотнула. Сашка фыркнула про себя: ну обалдеть, какая она смешная. — В твоих руках — Ёто, меч, опаленный и вобравший в себя силу пламени аматэрасу. Нет в мире вещи, которую он не смог бы поразить. Его создал человек, который ценил силу превыше всего. Превыше самой жизни… — Превыше смерти, — шепнула Ласточкина, стискивая пальцы на рукояти меча. — Хорошо. Я поняла. Сашка вытащила меч из земли, оценила приятную тяжесть в руке и, плотоядно ухмыльнувшись, обернулась к змеиному паноптикуму. — Нет в мире вещи, да? — сверкнули её глаза в темноте. — А порубаю всех к чёртовой матери!***
— Папа, а когда мама вернётся? Фугаку внутренне вздрагивает, но старается не подать вида. Это была обычная тренировка, одна из множества тех, во время которых Фугаку обучал сына искусству шиноби. Немного тайдзюцу, практика метания сюррикенов или изучения ниндзюцу — всё, что угодно, лишь бы занять голову Итачи, вытеснив из неё вопросы, на которых у Фугаку не было ответа. Как, например, на этот. Он мог бы соврать сыну, сказать, что Микото отлучилась по очень важному делу, но это лишь породит нескончаемую череду новых вопросов. — Это тебя не касается, Итачи, — строго говорит он, и тут же смягчается: — Не думай об этом. — Мама… умерла? Взгляд Итачи слишком понимающий, слишком взрослый для такого нежного возраста. От этого взгляда у Фугаку внутри всё переворачивается, рвется в клочья, давая волю всепоглощающему чувству вины. Да, их брак с Микото не был основан исключительно на светлых чувствах, чего греха таить — в первую очередь она была подходящей партией для будущего главы. Но… Это же не значит, что Фугаку никогда не испытывал к ней по-настоящему сильного чувства. Наоборот — иногда ему казалось, что ничего, кроме этого чувства, никогда и не существовало. А теперь её нет. — Закончим на этом, — сухо отрезал Фугаку, посмотрев на сына тем самым взглядом, по которому все дети понимают, что их родители не в духе. Итачи тихо вздохнул и, опустив голову, развернулся к выходу с полигона. — Мама? Мама! Фугаку резко обернулся на возглас сына. Вдалеке, повиснув на ограждении, словно никуда и не уходила, стояла Микото и весело махала им. Сердце Фугаку пропустило удар, после чего пустилось в галоп, отбивая дробь от ребер. Он так и застыл, смотря на то, как Итачи побежал ей навстречу и бросился в объятия, что-то быстро лопоча. Микото одарила сына улыбкой, поцеловала в черную макушку. Фугаку поспешил присоединиться к ним, но проклятая память вовремя подсунула мужчине детали их расставания с женой. «Поэтому ты изжарил мне мозг?!» — разъяренно спросила женщина из его воспоминаний. Фугаку остановился в нерешительности. Он вдруг остро почувствовал себя лишним в этой идеальной семейной картине. Какая ирония, он был готов пойти на любое преступление ради них. Мужчина качнул головой, развернулся и со всей силы метнул кунай в цель. Потом ещё один, и ещё, ещё и ещё — пока не закончились цели. Пусть уходят, так даже будет правильнее. Как он сможет смотреть Микото в глаза, после того, как она узнала правду? Горечь сожаления и задушенная злоба сдавили грудь Фугаку раскаленным прутом. — Ты ещё долго? — раздался сзади усталый голос Микото. — Я забрала Саске от кормилицы, так что поужинаем всей семьей. Фугаку обернулся, не веря своим ушам. Микото стояла совсем рядом, сжимая в руке ладошку сына. Итачи смотрел на мать во все глаза, скрывая от отца счастливую улыбку. Она простила его? — Микото, ты… — он осёкся, бросив взгляд на Итачи. Чинно кивнул, позволяя Микото обнять себя. От ощущения тепла её гибкого тела вдруг стало так легко, будто она смахнула своими нежными руками невыносимый груз с его плеч. Женщина нежно улыбнулась, коснулась губами скулы мужа. — Дома поговорим, — на грани слышимости сказала она. — И не думай, что я всё забыла, Фугаку. Их взгляды встретились, — стальной и опустевший. Фугаку медленно моргнул, дав понять жене, что понял её, взял Итачи за второю руку. Солнце медленно опускалось за линию горизонта, над кварталом Учиха сгущалась темная ночь.