Мамаша

      Прошел час. Утреннее солнце, раскачавшись после сонного восхождения к своей наивысшей точки, прочно заняло положенное ему на небосводе место и принялось жарить в полную силу. Вокруг него, как на зло, не было ни единого облачка. Александра вышла из поместья и, слепо и зло щурясь на ненавистное ей солнце, легко зашагала к дому Хазуки. Дорога от поместья до вдовушкиного гнезда занимала каких-то три или пять минут, учитывая скорость ходьбы. Сашка не торопилась. Она шла по улице, мягко покачивая крепкими бедрами, и ослепительно улыбалась соседям, которые не слишком-то жаловали её, но были в искреннем восторге от Фугаку. Впрочем, говоря откровенно, главу клана было сложно не обожать. Для большинства Учиха их глава был примером для подражания и истиной в последней инстанции, который славился не только выдающимися боевыми навыками, но и, раздражающим Сашку, философским складом ума, который тот явно старался привить Итачи. Наверное, живя Фугаку в другое время или другом мире, он непременно бы стал каким-нибудь писателем-моралистом или не самым видным политическим деятелем, с шилом в одном месте и тягой к непримиримой борьбе с беззаконием. Или таксистом. Александра вдруг отчетливо представила Фугаку за баранкой автомобиля, рассказывающем очередному пассажиру о том, как продались все чиновники в стране за гульдены.       Сашка такой не была. Не была даже близко, хоть и оставалась преданным патриотом своей страны, готовым в любой момент встретить неприятеля грудью. Или штыком в горло. В отличие от Фугаку, Ласточкину совершенно не волновали глубинные человеческие мотивы. Она не понимала, как можно оправдывать того, кто ещё недавно был готов разорвать тебя на части, или ходить и годами сокрушаться о том, что ты не дал себе голову оторвать во имя всеобщего блага. Чьего блага? Уж точно не Ласточкиной.       «Враг — есть враг, — любил говаривать отец, подполковник в отставке, приняв на грудь стопку огненной и вспоминая свое боевое прошлое. — Начнешь очеловечивать его — считай покойник. Очень сложно убить человека, Сашенька, а врага — на раз». Эту истину молоденькая Ласточкина приняла на веру, вобрала в себя, как полотно впитывает краски, и сохранила внутри, ещё не представляя тогда, как сильно ей пригодятся в жизни слова отца. Как жаль, что за всю её недолгую жизнь, отец так и не поделился знанием, что делать с врагами, которые гадят исподтишка. Ласточкина подошла к низенькому домику у самой границы квартала, окинула равнодушным взглядом треснувший горшок с цветами под оконцем и стоптанный коврик у двери. Четыре раза с силой ударила в дверь. — Кто там? — раздался приятный, как перелив музыки ветра, голосок Хазуки. — Свои, — ответила Сашка и дверь открылась.       Сашка немного постояла, осматривая комнату за спиной девушки, прежде чем переступить порог дома. — А где Изуми? — между прочим осведомилась женщина, проходя сразу на кухню. Хазуки тут же засуетилась с чайником. — Гуляет с ребятами. Из академии, — быстро ответила она. — Изуми легко сходится с людьми. Это у неё от отца. — Это хорошо. Мои особенно ни с кем не общаются. Думаю, разница в уме сказывается, — Сашка проследила за мимолетным взглядом Хазуки. — В смысле? — В смысле тяжело дружить с человеком, у которого интеллект как у табуретки, — широко улыбнувшись, максимально дружелюбно ответила Ласточкина. После слов женщины в доме воцарились напряженная пауза. В этой мрачной тишине Хазуки поставила чайник для чая, который никто не будет пить, достала уже знакомые Александре кружки в веселый горошек, которые никому не пригодятся. Когда хозяйка дома достала маленькие печенья в форме собачек, Ласточкина снова заговорила. — Мы с Фугаку всё решили, можешь не трястись больше так. Сегодня ночью мы проникнем на базу Не и выкрадем доказательства. — Что?       Хазуки резко обернулась. Ласточкина вскинула брови, не переставая улыбаться как немного тронутый человек. Такое пограничное состояние между «я точно знаю, что делаю» и «я спалю нахрен весь мир, чтобы моим мальчикам было, где играться». — Я сказала, сегодня ночью мы проникнем в Не и заберем доказательства. — А как же Данзо? — воскликнула она. — А мы его выманим. Уже и человек есть. — А я? — А вот для этого я и здесь. Ты пойдешь к нам домой и будешь создавать видимость присутствия. Хазуки опустилась на стул, лицо её опять побледнело. — А как же… Ты не боишься? — Я оказаться в застенках Не боюсь, — хмыкнула Сашка, подперев щеку кулаком. — Мы пройдем через южный ход, во время пересменки охраны. Думаю, проблем не будет, так что, — она поиграла бровками, — и бояться бессмысленно. — Стой. Подожди. Нет, — замахала руками девушка. — Мико-чан, так нельзя! А если вас поймают?! Нет, вас точно поймают! И вы будете вечно гнить в тюрьме шиноби. Или того хуже… — Тц. Хазуки, ну что ты как наивный ребенок, — раздраженно протянула Ласточкина. — Фугаку всё предусмотрел. Смотри, — она нагнулась над столом, громко зашептав, — южный вход охраняется плохо. Я правда слабо представляю себе, где он, но Фугаку знает. Большую часть Не отвлекут… — Как? — несдержанно перебила женщину Хазуки. — А это секрет, дорогая, — протянула она, хитро прищурившись. — Одно я тебе скажу: бабахнет не по-детски. Вся деревня на уши встанет. А мы, тем временем, цап-царап улики. И домой. Хазуки опустила голову. Ласточкина продолжала держать паузу, благородно дав девушке время переварить всю информацию. Кипяток в чайнике стремительно остывал. — Значит, сегодня ночью, — наконец тихо заговорила Хазуки, подняв на подругу решительный взгляд. — Сделаем это. Во сколько мне прийти к вам? Сашка довольно хмыкнула. — В одиннадцать, яхонтовая моя. ***       Фугаку сел прямее и потер глаза. Он только вернулся из участка, где навещал Като и создавал видимость панически-хаотических телодвижений, как назвала это Микото, и довольно устал. Устал не физически, но морально, и теперь мужчине требовалось немного времени, чтобы прийти в себя. Перед ним лежала раскинутая карта Конохи, на ней — три точки, в которых, по его замыслу, должны будут произойти основные действия этого нелепого спектакля. У мемориала погибшим, на который он сам указал Като и рядом с которым был богом забытый вход в подземные сооружения Конохи. У Сенжу Коэн, на который указала Микото и под которым был туннель, ведущий из деревни; и который, судя по слухам, вел в логово Не. И кабинет Каге, главное место действия, от событий в котором будет зависеть дальнейшая судьба Микото и репутация всего клана.       Фугаку снова прижал пальцы к глазам. Это была одна из самых безумных авантюр в его жизни, но он не нервничал. Наоборот — сейчас мужчина был собран и спокоен, как в те далекие дни, когда он назывался просто Фугаку. Не глава Учиха-Фугаку и не тайчо-Фугаку, не муж и не отец — один из многих безумных подростков, рвущихся вперед, не взирая на возраст и силу. В шестнадцать ему казалось, что он может перекроить мир по собственному замыслу. Вспороть его, как рыбье брюхо, и выскрести всё, что считает неправильным и ненужным. В то время в Фугаку было ещё достаточно огня, чтобы заставить всё полыхать. Много лет он не чувствовал в себе этого пламени: желания сражаться и побеждать. Дверь в кабинет плавно сдвинулась и в комнату тенью скользнули Якуми и Аяками — полицейские Учиха. — Тайчо, — практически синхронно поприветствовали они главу, Фугаку кивнул. — Для вас есть задание, которое потребуется хранить в строжайшем секрете от остальных. Я доверяю вам не как полицейским, но как членам клана Учиха. Вы меня поняли? — строго объявил он. — Да, — незамедлительно ответил Якуми. — Разумеется, глава, — плавно качнул головой Аяками. Фугаку коротко обрисовал пришедшим план, упуская те детали, которые, по мнению мужчины, им знать не обязательно. Это было легко: достаточно было сказать, что один идет туда-то, а второй идёт туда-то — и дело с концом. Но Фугаку должен был убедиться, что ни Аяками, ни Якуми ни словом не обмолвятся, чем занимались этой ночью. Для этого, он пошел на небольшую хитрость и обманул впечатлительных шиноби, сказав им, что это дело чрезвычайной важности, которое он может доверить только самым сильным шиноби своего клана.       Разумеется, самыми сильными Аяками и Якуми не были. Зато они знали толк в старом-добром шпионаже, и могли оставаться незаметными там, где другие непременно себя обнаружат. Очень скоро Учиха ушли. Фугаку проводил их долгим внимательным взглядом, размышляя о сути правления. На мгновение ему показалось, что он только что постиг его, когда хитрил и изворачивался, предлагая своим товарищам лишь половину правды. Мужчина обвел взглядом кабинет главы, которого так долго сторонился. Эти стены, новые, от которых ещё чудился запах древесины, словно бы давили на него всем тем грузом ответственности, который столько лет носил его отец, а до него — и дед. В этот момент Фугаку подумал, что быть тайчо полиции Конохи совсем не равносильно тому, чтобы быть главой этого клана. — Фугаку-сан, вы позволите? — в этот момент, в перегородку, отделяющую комнату от внутреннего сада, постучались. Мужчина повернул голову на стук, он уже знал, кто потревожил его покой. — Да, Какаши. Я ждал тебя. ***       Дети носились по улице, едва не сбивая с ног прохожих, и то и дело норовили врезаться в любой объект перед собой, от горшка с цветами до стены дома, у которой этот горшок и стоял. При этом, они нещадно вопили, будто только что по радио передали о новом вторжении армии недружественной страны. Ласточкина наблюдала за этими шевелениями с крыши пирожковой с непроизносимым названием, на горячей черепице которой её так и тянуло в сон, и с которой открывался шикарный вид на дом Хазуки.       И на внутренний двор поместья Хьюга, внутри которого полуобнаженные мужчины, горячие, как черепица под пятой точкой Александры, били друг другу морды. Это было наказание свыше, не иначе. Потому что Сашке потребовалось призвать всю свою силу воли, чтобы не смотреть на то, как эти сильные, тренированные, блестящие от пота, с перекатывающимися под кожей бицепсами, трицепсами, прямыми и косыми мышцами, мужчины колошматят друг по другу, как по тренировочному снаряду. — Ах, мать моя, регулярная армия, — горестно вздыхала она, косясь на то, как Хизаши Хьюга соблазняет её своим животным магнетизмом. — А у нас из всего клана только Саске полуголеньким бегает… В такие моменты внутри Александры Ласточкиной происходило настоящее кровавое побоище, в котором её изначальная женская суть требовала немедленной расплаты за все годы в кирзовых сапогах. Поэтому Сашка, нет-нет, да и поглядывала на красивых мужчин, и даже не чувствовала угрызений совести по этому поводу. Работа должна быть в удовольствие! А тут такой повод для удовольствия пропадает…       А потом на неё упала тень. Это было предсказуемо и даже банально, но жизнь любого человека складывалась из банальностей. Порой, роковых. А жизнь Сашки была настолько безумной, что даже рядовые банальности могли привести к самому неожиданному результату. И если бы женщина не была так поглощена выполнением своего плана, а продолжила низко подглядывать за Хьюга, то внезапный гость не стал бы для неё такой неожиданностью. К сожалению, в этой битве Александра-женщина проиграла Сашке-солдату. — Чем вы тут занимаетесь? — раздался звенящий от негодования голос мужчины. Ласточкина, которая была поглощена наблюдением за домом Хазуки, так и обмерла от неожиданности. Хьюга Хизаши собственной персоной. — Здрасьте, — тихо-тихо и медленно-медленно обернулась она, стараясь смотреть куда угодно, только не на стальной пресс, по которому стекали капли пота. — «Мужика тебе, Ласточкина, надо. Мужика. Уже и проф. качества теряешь» — подумала она, но вслух ничего не сказала. — Микото-сан? — удивился он, будто только понял, кого именно засек на крыше. — Вы что тут делаете?       Ласточкина стрельнула взглядом по сторонам. — Где? — тихо спросила она, решив притвориться дурой. Тактика стара и проста, как мир, но, отчего-то, ещё ни разу не подводила. — Здесь, — тут же ответил Хизаши. — Загораю.       Они замолчали. Солнце пекло чернявые макушки, по улицам носилась детвора. — Простите, что? — наконец созрел Хьюга и тон его голоса потерял всякую патетичность. — Господин Хьюга, на территории квартала Учиха, я имею полное право делать всё, что посчитаю уместным, — прочистив горло, гордо и в высшей степени оскорбленно заявила Александра. — А вот, что вы забыли на крыше нашего магазина, ещё вопрос! — Я заметил, как вы наблюдали за тренировкой! — тут же нашелся с ответом он. — Не наблюдала, а подглядывала, — парировала Сашка, перебив мужчину, и тон её стал выше. — Вы, что, думаете, у Хьюга есть, чем удивить Учиха? Пф! — Тогда зачем вы подглядывали? — нахмурился Хизаши, и Ласточкина довольно красноречиво скользнула томным, как она надеялась, взглядом по крепкому торсу шиноби. В своем воображении она снова билась лбом о черепицу. Подобный позор гроза и гордость российской армии испытывала только в школе, когда влюбилась в задохлика-гопника из десятого класса, а он при всех обозвал её коровой. А потом она на него села. До сего дня Ласточкина подобных проколов не допускала. — Микото-сан, вы замужняя женщина. Это позор, — презрительно бросил Хизаши, и во взгляде его отчетливо читалось неприкрытое отвращение. — Хиаши-сама непременно расскажет о вашем недопустимом поведении на собрании. — «У нас есть собрание? — бурно удивилась Ласточкина про себя. — Это с каких пор у нас есть какие-то собрания?! А почему Учиха туда не зовут?» Вслух она ответила совершенно другое: — Да кто вам поверит, — нарочито громко фыркнула она, махнув ладошкой перед лицом. — Что я, Учиха Микото, мать гениального шиноби, определяющего поколение, жена главы клана Учиха, джонин и выдающийся шиноби, — и сидела на крыше, подглядывая за полуголыми мужиками? — Но это правда! — горячо возразил Хьюга, мрачной тучей нависнув над женщиной. — А я буду все отрицать, — пожала плечами женщина. — Вам это не поможет, — ещё жестче отрезал Хизаши, явно чувствуя свое преимущество. Ласточкина склонила голову на бок, не забывая искоса поглядывать на дом Хазуки, и сочувственно улыбнулась мужчине. — Ой ли? — только и спросила она.       На долю секунды между Хьюга и Учиха словно пролетел снаряд, ухнув и разорвавшись с оглушительным грохотом. Хизаши стойко держал всепроникающий взгляд Микото, который и без проклятого шарингана жег его, как раскаленный прут. Она совершенно не боялась. — Вы закончили? — поинтересовалась она, вальяжно развалившись на крыше. — Тогда уходите. Вы мне солнышко загораживаете.       Разумеется, ни до какого солнышка Сашке не было никакого дела. Но Хьюга путал ей все карты, а назойливость мужчины уже начинала настораживать. Даже если она бы и подглядывала за ним — откуда такая бурная реакция? Разница менталитетов? Личные комплексы? Или… Сашка приподнялась на локте, снова окинув Хьюгу оценивающим взглядом. — Если вам некуда излить свое негодование, предлагаю дружеский спарринг, — с видом человека, который знает толк в некоторых развлечениях, сказала Сашка. Тело Хизаши напряглось, от чего и без того жилистая фигура мужчина начала казаться сплошным сплетением мышц. Выглядело впечатляюще, Ласточкина оценила. Он держал напряженную паузу добрых двадцать с лишним секунд, прежде чем осторожно поинтересоваться у женщины. — Вы в своем уме? — Ну, а что такого? Или вы меня боитесь? — с издевкой в голосе предположила Ласточкина. — Проигравший исполняет желание победителя. Как вам такое? — Одно желание? — уточнил Хизаши, всерьез заинтересовавшись таким предложением. — А вам мало? — хохотнула она. — Тогда одно фиксированное желание, например, забраться на монумент Каге и прокричать петухом, и одно на выбор.       Видимо, перспектива заставить Учиху прыгать горной козой, окончательно развеяла все сомнения мужчины. В его лиловых глазах промелькнул какой-то нездоровый огонек. — Завтра на полигоне, Микото-сан, — с вызовом бросил он. — В три часа дня. — Договорились, — цыкнула языком Сашка, надеясь наконец-то сплавить Хьюгу с крыши. — Готовьтесь кричать петухом, — посоветовал Хизаши напоследок, прежде чем сигануть с крыши и раствориться в мареве раскаленного дня. Даже если Хьюга победит, — в чем Сашка сильно сомневалась, — а ей придется кричать петухом, то они наконец смогут разломить лед, стянувший все отношения между Учиха и Хьюга. Хотя бы, между ней и Хизаши, а это уже немало. Не то чтобы Сашке были необходимы друзья, однако в положении деревенского изгоя было слишком много отрицательных моментов. Ласточкина привыкла к другому раскладу: когда все вокруг хотят дружить с ней, а она, со своего барского плеча, выбирает себе подруженьку-дружка до понедельника. И если быть первым парнем на деревне ей не предвидится, то, это не значит, что стоит отказываться от возможности выбиться из парней последних. Именно с такими мыслями в голове, Александра перевернулась на живот и продолжила слежку. ***       Это был долгий, очень долгий день, наполненный полнейшим ничегонеделанием и раскаленной черепицей, от которой жутко воняло чем-то сладким. Запах Ласточкина начала чуять где-то через пару часов своего пребывания на посту, и с каждым часом он только усиливался, прилипая к коже и впитываясь в роскошную черную шевелюру. Но были в её положении и плюсы. Например, сидя на крыше часами, можно неплохо провести время, почти как перед телевизором. За эти несколько часов гроза и гордость российской армии узнала, что её клан имеет родственные связи с самим дайме страны Огня, и только поэтому нас ещё по миру не пустили за все злодеяния и прегрешения; что Акимичи Чоута — напыщенный кусок протухшего сыра, не знающий своего места; а глава клана, — тут Сашка навострила ушки, — прогнулся под правление, когда дал младшему сыну имя Сарутоби. Хазуки выходила из дома четыре раза, три из которых бесцельно бродила по кварталу и трепалась с людьми. Сашка держалась на расстоянии, приглядывала за ней, но не более. Решив не рисковать даже намеком на свое присутствие, Ласточкина спустилась с крыши на землю, и продолжила слежку с земли. Это было несложно: ступай себе неторопливо шагах в тридцати от девицы и глазей на неё поменьше. А потом они возвращались к дому Хазуки и Александра занимала свое насиженное место на крыше пирожковой с непроизносимым названием.       На четвертый раз, когда солнце уже было на полпути к линии горизонта, а на деревню опустилась спасительная прохлада, Хазуки изменила свой маршрут. Ласточкина задумчиво потерла переносицу, да и перемахнула за ограду кланового квартала, незримой тенью следуя за злосчастной подругой. Первая догадка женщины начала подтверждаться, когда, вместо того, чтобы пройти по одной из главных улиц, Хазуки ловко юркнула в глухой и темный проулок между домами. Это был один из сквозных путей между улицами, расстоянием всего в несколько десятков сантиметров, между близстоящими домами. Разумеется, просто так им никто не пользовался. Александра наблюдала сверху, так что могла отлично видеть, куда и как пошла Хазуки, после того, как преодолела узкий проход.       Девушка шла, не останавливаясь, до самой старой тории, на северной границе деревни, аккурат за бывшим местом расположения клана Нара. Дальше только непроходимые чащи и замок, названия которого Ласточкина всё никак не могла запомнить. Там её уже ждал шиноби в плаще и маске тигра. Ласточкина криво усмехнулась: попалась, голубушка. Хазуки подошла к нему, нервно поглядывая по сторонам и быстро-быстро заговорила. Дальше Сашка наблюдать не стала. Она увидела достаточно, чтобы сделать все необходимые выводы. Теперь её путь лежал к дому Хазуки, и времени оставалось не так много. Ласточкина торопилась, как могла: неслась по домам и улицам, словно это не она — за ней гонятся. Благо, возможности нового тела позволяли женщине быть такой быстрой, как никогда.       В дверь дома Сашка стучала в ритм собственному сердцебиению: быстро и неровно. — Кто там? — раздался детский голосок. — Изуми, солнышко, это Микото. Дверь плавно открылась, Сашка нежно улыбнулась своей малолетней заложнице. ***       Кабинет Хокаге был местом, стать хозяином которого вожделели многие. С младых лет шиноби Листа взращивали на идее, что нет в этом мире цели благороднее, чем быть защитником Хи, но Иши, а Хокаге — защитник этой цели и, одновременно с этим, её человеческое воплощение. Тень Огня — первый среди равных, несбыточная мечта Фугаку. Сейчас мужчина стоял в этом кабинете, с пустотой во взгляде рассматривая портреты всех тех, кому посчастливилось дорваться до этого заветного поста. Сенжу. Сенжу. Ученик Сенжу. Ониксовый взгляд мужчины столкнулся с нежной бирюзой глаз Намикадзе. Он смотрел на Фугаку с портрета, как живой, пробуждая в мужчине тяжелые воспоминания и давно затаенную обиду. Светлый Минато Намикадзе — ученик саннина, Желтая Молния Конохи, проклятый сукин сын, которому повезло родиться нужной масти. Его громадные синие глаза казалось сияли с портрета, и Фугаку чудилось, что даже после смерти этот недоносок Четвертый смеется над ним. В груди мужчины зрело непреодолимое желание сорвать портрет Минато и спалить его к чертовой матери.       Разумеется, он этого не сделал. — Он был хорошим человеком, — сказал Учиха тоном немного печальным, но сдержанным. — Мне жаль, что всё так обернулось. — Все мы что-то потеряли в ту ночь, — раздался позади Фугаку голос Сарутоби. — К сожалению, семья Намикадзе потеряла всё. Они помолчали, так как это приличествовало моменту, и только спустя добрых полминуты продолжили разговор. Сарутоби вернулся на свое место за столом Каге, позади него стоял Какаши в маске анбу, двое других анбу находились снаружи и были призваны Хирузеном только на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Фугаку продолжил развлекать Хокаге околосветской беседой, чем он и занимался с самого начала своего визита, пока за дверью не раздалась характерная для хромающего человека поступь и чеканный звук бьющейся об пол трости. Буквально через несколько секунд в кабинет Хокаге вошел Данзо, в сопровождении двух Не: Тигра и Собаки. Фугаку не поднялся в знак уважения. — Господин Хокаге, — первым заговорил Шимура, его колкий взгляд впился в Учиху. — Фугаку-сан? Какая неожиданность. Могу я узнать, зачем вы позвали меня в столь поздний час. — Разумеется, Данзо, — ответил Сарутоби, жестом пригласив старика сесть за стол, напротив Фугаку. — У полиции есть сведения, которые должны тебя заинтересовать. Ты знаешь что-нибудь о подпольных лабораториях в окрестностях Конохи?       Фугаку не сводил с Данзо испытывающего взгляда. Он с нетерпением ждал, что ответит этот хитрый лис, но точно знал, что, вне зависимости от ответа, Шимура уже проиграл. И это знание лишь распаляло жадный интерес мужчины. — Лаборатории находятся в разработке моего ведомства, — уклончиво ответил он, в упор посмотрев на Фугаку. — Не думал, что полиция тоже заинтересуется ими. Разве это ваша компетенция, Фугаку-сан? — Защита жителей деревни — прямая обязанность полиции, — незамедлительно ответил мужчина. — И как это относится к незаконным лабораториям за пределами деревни? — уточнил Данзо, и Фугаку явственно ощутил, что с ним пытаются играть. Этого он допустить не мог. — Напрямую, — твердо ответил Фугаку, после чего кивнул на одну из папок на столе Сарутоби. — Я уже передал все материалы расследования Хокаге. Вы можете ознакомится с ними в любой момент. Это та посильная помощь, которую полиция с радостью окажет вашему отделу.       Данзо слушал Фугаку внимательно. Его единственный глаз сверлил мужчину тяжелым взглядом, пока тот не закончил. Атмосфера в кабинете Хокаге сгустилась, став почти осязаемой. — С чего такая щедрость, Фугаку-сан? — помедлив, осторожно поинтересовался Данзо. Учиха едва удержался от того, чтобы не ответить старику жесткой усмешкой. — Разве мы не должны помогать друг другу? — ответил он вопросом на вопрос. — Тем более, когда вы лишились одного из своих людей. — О чём вы говорите? — холодно отчеканил Данзо, прищурившись. Ответ главы Учиха стал для лидера Не полной неожиданностью. Наклонившись над столом так, чтобы сократить расстояние между собой и Данзо, Фугаку начал говорить, и в голосе его слышалась презрительная насмешка. — Я говорю о шиноби Не, которого не так давно убили. О чём же еще? ***       Сначала дверь открылась и кто-то очень тихий и незаметный скользнул в дом; потом дверь закрылась и кто-то очень тихий и незаметный перестал таковым быть, наконец ступив за неприступные, как ему казалось, стены собственного дома. Щелкнул выключатель, в уютной вдовушкиной гостиной загорелся свет. А за светом последовал придушенный вскрик. Ласточкина встретила хозяйку дома, вальяжно развалившись в кресле и с аппетитом поедая дармовые печенья. Вкус был отвратительный, но — халява, халява, да и кушать уже хотелось. — Ч-что ты тут делаешь? — Хазуки смотрела на женщину своими огромными черными глазами. — Разве ты не должна быть… дома? Дома. Я думала… — Она резко замолчала. — Где Изуми? Сашка пожала плечами и с удовольствием закинула себе в рот ещё пару маленьких печенюшек. Хрустнула ими от души, наблюдая за тем, как Хазуки вихрем носится по дому в поисках единственной дочери. На втором круге веселая вдовушка выдохлась, глаза её горели праведным пламенем шарингана. — Где моя дочь?! — закричала она, но голос Хазуки дрожал. — Микото, где моя дочь?!       Неизвестно от чего — страха или ярости — но девушку охватила крупная дрожь. Она была столь сильна, что Александра могла видеть её невооруженным взглядом. Хазуки сжала кулаки, стоя прямо напротив женщины, совершенно потеряв над собой контроль. Не замечающая за собой ранее садистских наклонностей Ласточкина считала, что это прекрасное зрелище. Она тоже была очень и очень зла. — Изуми гуляет, — ответила Ласточкина, смяв в руке пустой пакетик. — И она обязательно вернется домой. А вот целая или по частям — зависит от тебя, яхонтовая моя. Хазуки застыла. Она остановилась, словно кто-то своей божественной рукой нажал на паузу, заставив тело девушки окостенеть. Сашка прищурилась: разумеется, она не ожидала подобного, вероятнее всего, Данзо пообещал ей полную неприкосновенность. Глупо, но забавно. — Микото, — вдруг рухнула она на колени. — Я умоляю тебя. Я сделаю всё, что скажешь. Пожалуйста, не трогайте мою доченьку. Я у-умоляю вас. Я всё сделаю! Всё! Хазуки протянула руки к Ласточкиной, но женщина с силой оттолкнула её от себя ногой. Девушка неуклюже завалилась на бок, алый в её глазах угас. Жалкое зрелище. Эта безобразная картина была отвратительна Александре. Ей отчаянно хотелось встать и уйти, оставив навсегда и этот дом, и эту жалкую девку, совершающую одни сплошные ошибки. Но она не могла позволить себе такой роскоши: оставить эту ситуацию незавершенной. — Рассказывай. Сначала, — потребовала Ласточкина, встав с кресла и начав курсировать вокруг девушки, как акула вокруг парусника в море. — Когда он завербовал тебя? Что ему известно? Как ты передавала ему информацию? Что он тебе обещал?       Хазуки всхлипывала у её ног и это могло продолжаться бесконечно, так что Александра решила немножко ей помочь. Она снова толкнула девушку ногой, после чего придавила её шею подошвой ботинка. Она держала Хазуки в таком положении ровно двадцать секунд, после чего отпустила и снова задала свои вопросы. Хазуки кашляла громко, ещё громче она стенала, и горячие слезы стекали по её раскрасневшимся щекам. — Через несколько дней после того, как мы закопали Не. Он… Он знал всё… Он знал, что мы были вдвоем и что ты отрезала тому язык. Он сказал… Данзо сказал, что если я не помогу ему, то он всё равно найдет виновного… Что меня посадят в тюрьму… А Изуми навсегда изгонят из деревни… Микото, я сделала это, чтобы спасти дочь! — И как, спасла? — холодно спросила Ласточкина, не испытывая ни капли сочувствия к рыдающей Хазуки. — Я пыталась, — она села на колени, опустив голову вниз. Хазуки колотило как при лихорадке, даже пальцы девушки сильно тряслись. Вдруг её голос стал хриплым и надрывным, девушка гордо вскинула подбородок, в упор посмотрев на Ласточкину. — Это ты виновата! — заявила она, с ненавистью воззрившись на женщину. — Я ненавижу тебя, Микото. Боже, неужели я это наконец сказала! Ха-ха! Я ненавижу тебя всем своим сердцем! Ты превратила мою жизнь в ад! — Да ты что, — хмыкнула Ласточкина, сложив руки на груди. — Что ты рассказала Данзо?       Хазуки широко распахнула глаза. На долю мгновения в них явственно читалась растерянность, а потом гостиную разорвал истерический смех. Хазуки смеялась и смеялась, обхватив себя руками. — Тебя ничего вокруг не волнует, да? Ничего, кроме себя, любимой! — воскликнула она, резко вскочив на ноги, да так неожиданно, что Сашка рефлекторно отступила назад. — Великая Учиха Микото! Жена главы клана! Неприкасаемая Микото, для которой весь окружающий мир — декорация к собственной жизни! Да ты никого не пожалеешь, лишь бы в выигрыше остаться!       Раздался смачный звук крепкой пощечины. Голова Хазуки мотнулась назад, на её щеке остался багровеющий след. Сашка встряхнула руку, которой ударила бывшую подругу и неприязненно поморщилась. Слова Хазуки больно чиркнули по самолюбию Ласточкиной. А уж такого она точно не потерпит. Внезапно в гостиной сделалось очень тихо. Александра успела различить лишь мимолетную шальную улыбку, исказившую лицо Хазуки. — Ну нет, — устало выдохнула Сашка, а затем последовал невероятной силы, сокрушительный удар. Хазуки атаковала внезапно: бросилась на Ласточкину, вкладывая в свой удар всю свою ярость и отчаяние. Это была бы грязная схватка, без правил и осторожностей. Была бы, если бы Хазуки отдавала себе отчет в том, на кого бросается с кулаками. Самую первую, внезапную, атаку Ласточкина блокировала и легко перенаправила в сторону, контратакуя левой. Удар Александры пришелся прямо в челюсть девушки, а скорость, с которой Сашка провернула маневр, не оставил Хазуки возможности уклониться. Девушка отлетела на добрых полтора метра, сбив собой журнальный столик, и рухнула у того самого кресла, на котором недавно сидела сама Александра. — Хазу. Хазу. Хазу. Хазу, — разочарованно произнесла Сашка, переступая через опрокинутый столик и неотвратимо наступая на девушку. — Видишь ли в чём дело. Мне насрать на то, что ты ко мне чувствуешь.       С этими словами женщина схватила Хазуки за волосы и, не обращая внимания на скулеж, потащила её на кухню. Хазуки засучила ногами, пытаясь затормозить Ласточкину, руками она впилась в руку женщины, подтягиваясь на ней, как на канате, чтобы ослабить болезненную тягу. — Думаю, ты должна кое-что обо мне знать, яхонтовая моя. Я довольно жестокий человек, — напряженно продолжила она, резко подтянув девушку за волосы и с силой шмякнув её головой об косяк широкой арки. — Очень жестокий, Хазу. — С этими словами Ласточкина поудобнее схватила девушку за волосы, которые теперь намотала на кулак, как тряпку, и с чувством приложила её головой о кухонный стол. Девушка вскрикнула и забилась в руках Александры, пытаясь вырваться. За что получила ещё один сильный удар по голове. — И когда кто-то, неважно кто, пытается посягнуть на то, что мне дорого, моя жестокость становится роковой. Ты понимаешь, о чем я, подруга? В голосе Александры звенела сталь, она потянула Хазуки за волосы, заставив её запрокинуть голову назад. Ласточкина хотела видеть лицо своей жертвы. Хотела смотреть в её опустевшие глаза, чтобы найти там раскаяние. Но в глазах Учихи Хазуки были только ярость и страх. — Так вот, — продолжила Александра, болезненно натянув волосы Хазуки у корней, будто собиралась содрать с неё скальп, — сейчас ты расскажешь мне, о чем успела поведать Данзо. Или мне придется сделать тебе очень, очень больно. А я не слишком-то люблю делать больно таким миленьким девочкам, как ты, Хазуки. — Делай, что хочешь, — сквозь стиснутые зубы просипела девушка, испепеляя Александру взглядом. — Таким, как ты, никогда не понять, что чувствуют такие, как я. — Хазуки, — довольно спокойно ответила женщина, ласково мазнув пальцами по опухшему лицу, — я же уже говорила тебе: мне насрать на то, что ты чувствуешь. Я не собираюсь копаться в твоем дерьме, чтобы вытащить тебя к свету. Я просто закопаю тебя так глубоко, чтобы больше никто не мог учуять твоей вони. Ты меня поняла? С этими словами женщина завела руку за спину и вытащила из-за пояса кунай. Острое лезвие кольнуло местечко под глазницей девушки, оставив тончайший порез. Хазуки вскрикнула; её губа задрожала, а глаза стали большие, как две огромных черных дыры. — Н-не надо. Микото, не надо. Прошу тебя, — зачастила она, замотав головой. — Изуми не справится без меня. — Ты думаешь? Ты посредственный шиноби. Дерьмовый человек. Не самая лучшая мать. Что ты вообще можешь дать своему ребенку? — холодно поинтересовалась Александра, её лицо оказалось очень близко к лицу девушки, горячее дыхание коснулось её уха. — Хазуки, ты слаба. Такие как ты просто зря тратят воздух. — Ч-что?       Ласточкина кровожадно усмехнулась. Она надавила лезвием сильнее и Хазуки в её хватке заверещала, как толстая морская свинка. Лицо девушки обезобразила гримаса первобытного страха и Сашка даже успела испугаться, как бы та не отошла в лучший мир от разрыва сердца. Впрочем, прежде чем гроза и гордость российской армии успела додумать свою мрачную мысль, Хазуки заговорила. — Данзо ничего не знает! Я рассказала ему только про труп и то, что вы с Фугаку не очень-то ладите! Клянусь, я больше ничего ему не сказала! Пару раз он присылал своего человека и на этом всё! Всё! Клянусь! Умоляю, не убивай меня!       Александра прищурилась, терзая девушку долгим вкрадчивым взглядом. Где-то глубоко внутри женщина конечно понимала, что Хазу рассказала ей всё, что могла, желание перестраховаться было слишком велико. Сашка не верила девушке, не верила в её абсолютную честность, но давить на неё сильнее уже просто не имело смысла. Ласточкина отпустила Хазуки и решительно шагнула к окну на кухне. Она распахнула его и в дом тут же скользнул Аяками. Его невыразительные глаза безразлично обвели внутреннее убранство кухни-гостиной. — Вы закончили? — только и осведомился он. Сашка кивнула и указала на Хазуки. — Как видишь. Что с Не? — Небольшая группа была замечена у Сенжу Коэн. Мы зафиксировали присутствие и ушли. — Вас заметили? Аяками молча качнул головой. Ласточкина удовлетворенно дернула уголком губ, но более ничем своей радости не выдала. Её взгляд упал на Хазуки, которая сейчас представляла из себя сплошной ком оголенных нервов; она забилась у арки, прижимая ладони к глазам, аккуратные ногти девушки нервно шкрябали по кровоподтекам на лбу. — Так, ладно. Подлечи её, — скомандовала Александра, указав на Хазуки, — и пойдём к резиденции. — Слушаюсь. Услышав слова Сашки, девушка резко вскинула голову. Она больше не сопротивлялась и не спорила — только смотрела на женщину, закрывая и открывая рот, как огромная рыба. — Ты ведь будешь хорошей девочкой, подруга? Если хочешь увидеть свою дочь. ***       В этот момент Данзо начал понимать, как капитально его надули. Нет, он и раньше догадывался, что Учиха не так прост, как хочет казаться на самом деле. В мужчине была искра настоящего лидера, и Данзо пришлось достаточно потрудиться, чтобы не дать ей вспыхнуть пламенем. Так он думал ещё недавно. Но вот же посмотри, — Учиха Фугаку сидит прямо перед ним и выглядит как человек, у которого всё под контролем. — Вы не говорили, что Коноха потеряла одного шиноби, Данзо, — подал голос Хокаге, нарушая паузу. — Надеюсь, у Не были действительно веские причины, чтобы скрыть этот факт от меня. Данзо медленно обернулся к Хокаге, взгляд его ненароком упал на анбу с белыми волосами, который, естественно, оставался здесь не просто так. Помолчав всего несколько секунд, которые в этой совершенной тишине могли показаться вечностью, Данзо уверенно произнес: — Обстоятельства его смерти ещё выясняются. Я не хотел тревожить вас понапрасну. — Его острый взгляд впился в Учиху. — Другое мне остается непонятно. Откуда у вас такая уверенность, что Не был именно убит. А не похищен или, скажем, тяжело ранен, Фугаку-сан?       Мужчина, так мучительно дожидавшийся этого вопроса всё это время, ответил незамедлительно. — Потому что я видел труп собственными глазами, Данзо-сама. В ночь, когда мы установили местоположение лаборатории, помимо отступников, мы обнаружили тело одного из шиноби Не. К сожалению, когда мы вернулись, чтобы как следует обыскать местность, тело уже исчезло. — Значит, тело видели только вы, господин Учиха, и ваши люди? — спросил Данзо и Фугаку был готов откусить собственный язык, если тот блеск в его единственном глазу не был слабым всполохом надежды. С каким же удовольствием глава Учиха раздавил его. — Нет, — четко произнес он, едва сдерживаясь от победоносной ухмылки. — С нами были шиноби анбу. Учиха признательны Хокаге за такую поддержку. Без них, засада, устроенная отступниками, была бы успешной.       Губы Шимуры были сжаты так плотно, что казалось вот-вот слипнутся в одну сплошную линию. Фугаку практически слышал этот противный скрежет, с которым у лидера Не свело скулы от досады и чувства полного поражения. — Полагаю, — после очередной паузы, произнес Данзо, — этот юноша анбу здесь для того, чтобы подтвердить ваши слова. Хокаге, — обратился он к Хирузену, — вы вызвали меня сюда чтобы отчитывать за то, что я не доложил вам о потере Не? Уверяю вас, я собирался это сделать в ближайшее время. — Но ты не сделал этого, — строго отрезал Сарутоби. — Ты ждал. И неизвестно сколько бы скрывал этот факт, если бы господин Учиха не вызвался провести собственное расследование. И как прикажешь мне это воспринимать? — Как необходимую меру, — жестко парировал Шимура. — Господин Хокаге, вы не хуже меня знаете, что в Конохе ещё остались люди не заслуживающие доверия. Всё, что я делаю, я делаю во благо этой деревни. — Уж не меня ли ты причисляешь к тем людям, которым не следует доверять? — злобно сощурился Хирузен. — Мы оба прекрасно знаем, кого я имею ввиду, — последовал лаконичный ответ, после которого в кабинете вновь повисла напряженная пауза. Фугаку напрягся. Его охватило стойкое ощущение, что он только что приоткрыл ширму, за которую ещё не позволяли заглянуть никому. Он будто бы врос в стул, на котором сидел, чтобы не спугнуть момент. Хирузен нахмурился, морщины на его лице стали глубже. И дураку понятно было, что сейчас Данзо надавил на тот самый рычаг, которым все политики без стыда манипулировали друг другом. Он напомнил Хокаге об их общей, постыдной тайне. И Учиха вдруг страстно пожелал её узнать. — Мы обсудим это позже, — после столь напряженного молчания, наконец сухо произнес Сарутоби. — Данзо, я предупреждаю тебя. И надеюсь, что впредь ты не будешь совершать таких досадных промашек. — Не беспокойтесь, господин Хокаге, — с этими словами Шимура глянул на Фугаку, дав ему ясно понять, к кому на самом деле обращается. — Больше никаких промашек.       Собрание закончилось ещё до полуночи. Хирузен не стал задерживать никого, он выглядел мрачнее, чем обычно. Данзо вышел первым, Фугаку следовал за ним с разницей в десять шагов, всё ещё обдумывая недавний диалог между Сарутоби и Шимурой. Его терзало желание разобраться во всем происходящем, залезть с головой и выскрести всю подноготную Конохи на поверхность, чтобы больше никогда не оказываться в дураках. И, разумеется, чтобы вновь и вновь оставлять в дураках других. Вкус сегодняшней победы был слишком сладок, он пьянил Фугаку, как хорошее вино, и заставлял кровь нестись по венам, как после крепкой драки. Это чувство было слишком хорошо, чтобы так просто от него отказаться. Смакуя его снова и снова, прокручивая в голове каждую деталь этого вечера, Фугаку с удивлением обнаруживал себя вновь молодым. Он вышел на улицу, прохладный ночной воздух подействовал на главу отрезвляюще. Он остановился, задумчиво взглянув на опрокинутое звездное небо, и глубоко вдохнул. Воздух был наполнен насыщенным ароматом свободы. В десяти шагах от него, в окружении шиноби Не, неторопливо ковылял Данзо. В пятнадцати шагах от него, держа под ручку Хазуки, под суровой охраной Аяками, стояла его жена. — Господин Данзо, — учтиво кивнула головой Сашка, держа в стальной хватке едва живую подругу. Фугаку прибавил шаг, но Шимура уже остановился возле женщины. — Микото-сан, — холодно сказал он, прожигая Хазуки взглядом. — Не ожидал встретить вас здесь в столь поздний час. Надеюсь, вы в добром здравии? — Проблемы с собаками замучили. Знаете, как это бывает: ты её кормишь, поишь, ухаживаешь, а она всё с чужих рук жрет, — с улыбкой поделилась Ласточкина, в стальной хватке сжав руку Хазуки. — Интересно, — прищурился Данзо. — И что же вы сделали с собакой? — Посадили на цепь, — вместо женщины ответил Фугаку, обойдя Шимуру стороной. — Чтобы больше ни у кого не возникло желания её кормить. Ласточкина одарила Данзо торжествующей ухмылкой. Его серое, будто постаревшее лицо стало лучшей отрадой для её глаз. Впрочем, Фугаку не дал своей женщине вовсю насладиться торжеством момента. Он холодно попрощался с их общим визави и направился в клановый квартал. Учиха покидали полностью разбитого главу Не, как генералы, одержавшие сокрушительную победу. Данзо не моргая смотрел им вслед, во взгляде старика плескалась ненависть. Они об этом знали. — Что теперь будет со мной?       Фугаку и Ласточкина переглянулись. Они уже дошли до родового квартала и могли говорить свободно; настолько, насколько позволяли обстоятельства. Судьба Хазуки была решена давно, но говорить ей об этом раньше времени было глупо. — Как ты уже поняла, клан ты не покинешь. Тебе запрещено переселяться за пределы квартала и иметь связь с кем-то, кто не представляет Учиха. За тобой будут наблюдать. Любое подозрительное действие с твоей стороны будет расцениваться как предательство интересов семьи. Тебя накажут по старому закону, — спокойно, будто бы говорил о повседневных вещах, ответил Фугаку, продолжая идти. Хазуки, шедшая позади него, понуро опустила голову. Фактически, глава запирает её в пределах квартала, делая пленницей этих стен. — А моя дочь? — тихо спросила она, искоса смотря на Микото. — После окончания академии, ей запретят становится шиноби. Изуми станет рёсай кэмбо*. В будущем, я лично подыщу ей достойного мужа, — женщина едко улыбнулась. — Но её мечта быть шиноби! — воскликнула девушка, вмиг поравнявшись с Сашкой. — Она не вынесет этого! Она не поймет, Микото…сан. Накажите меня. Изгоните меня из клана, заберите у меня Изуми, но не лишайте её мечты. — Что скажет мой муж? — выдержанно спросила Александра, подняв на мужчину проникновенный взгляд. — Твое поведение определит будущее твоей дочери, — постыло хмыкнул он. — Не советую тебе пренебрегать этой возможностью. — Я, — запнулась Хазуки, на её ресницах вновь заблестела влага. — Я поняла. Глава.       Изуми выдали Хазуки целой и невредимой. Ласточкина заманила её домой и радостно впихнула в руки Итачи, которого обязала развлекать малолетнюю фанатку, пока у той радость из ушей фонтаном не польется. Сыночек такой перспективе не обрадовался: он понятия не имел, что делать с девочками, и пошел на сближение с Изуми, как на величайшую жертву. По мрачному взгляду Итачи женщина уже поняла, что расплаты ей не избежать. Зато деточка Изуми оказалась под надежным присмотром, так что Сашка могла с чистой совестью мучать Хазуки, играя на её основной слабости. Она не планировала причинять Изуми вред. Хазуки почти плакала: её сдерживало только искреннее непонимание, плескавшееся в глазах дочери. Она обнимала и целовала её, инстинктивно оттесняя телом от Ласточкиной. Сашка невольно задумалась о том, что сделала бы с теми, кто решит угрожать её детям. Придушила бы. Без вариантов. — Хватай стакан, мы заслужили.       Фугаку сидел на полу в кабинете и слепо пялился на мрачные тени, которые разрослись в его саду с приходом темноты. Они шевелились и шуршали, тянулись друг к другу изломанными телами. Смотря на них, Фугаку испытывал суеверный страх, снова и снова напоминая себе, что эти тени — просто растения, на которые не падает свет. Придет день и эта иллюзия развеется, как липкий ночной кошмар. Микото подкралась сзади, звучно ударила бутылкой о стакан и рухнула рядом, подтянув ноги под себя. — Саке? — хрипло усмехнулся мужчина, косясь на бутылку. — Не замечал у тебя таких наклонностей. — Любые победы надо праздновать, — поиграла бровками Сашка, разливая напиток по стаканам. — Мы отлично поработали, теперь можем отлично отдохнуть. С этими словами женщина протянула Фугаку стакан. Мутная жидкость плескалась внутри, соблазнительно играя бликами от света тусклой лампы в кабинете. — Я был уверен, что у нас получится, — задумчиво произнес он, поглаживая гладкое стекло большим пальцем. — Стоит ли праздновать победу, в которой ты заранее был уверен? — Не начинай. Если ты сейчас испортишь мне настроение, то завтра я испорчу его всем. Оно тебе надо? Фугаку звучно фыркнул. Микото смотрела на него исподлобья, плотно сомкнув губы. Только подрагивающие плечи выдавали, что сейчас она рухнет ничком от задушенного смеха. Он выкинул руку и банально вдавил женщину спиной в свою грудь, сжал ладонь на её подтянутом животе, не позволяя ей вырваться. Под его рукой гулкими и сильными толчками сердце Микото гоняло по венам кровь. — Охр… — Тц, — перебил он жену и цыкнул стаканом о стакан в её руке. — Не порть мне настроение. Или завтра я испорчу его тебе.       Ласточкина нахохлилась, всерьез задумавшись: сейчас ему под ребро засадить или подождать, когда Фугаку глотнет из стакана? От мужчины несло жаром и внутренней силой — раньше такого не было. Она подняла на него свои большие глазищи и сразу отвернулась, с ленцой решив, что бодаться с ним можно и завтра. А сегодня она слишком устала для новых ссор и скандалов. — Ты глянь, какая цаца, — хмуро пробубнила она себе под нос, а потом подняла стакан, провозгласив: — Пьянству — бой! Так выпьем перед боем! Сашка опрокинула в себя стакан саке и от души поморщилась. Глотку приятно жгло, по телу прокатилась мягкая, теплая волна. Фугаку на автомате поднес свой стакан к губам, осушил залпом. На его точеном лице не дрогнул ни один мускул, как будто сукин сын компот домашний выпил. Но Ласточкиной было всё равно. Ласточкина так уютно пригрелась на жесткой груди, что ей даже думать не хотелось, не то, что ворчать. Она чувствовала руку Фугаку; чувствовала, как он бездумно поглаживает её по животу, заставляя чуть ли не урчать от окутывающую её всю, мягкую как облачко, негу. — Думаешь, Хазуки усвоила урок? — сонно пробормотала она, не открывая глаз. Не хотелось. — Зависит от того, как сильно ты на неё надавила, — бездумно ответил Фугаку, теперь вырисовывая пальцами на её животе круги и спирали. — Ну, я обещала ей распилить на запчасти Изуми, так что, — Сашка открыла глаза, глянув на мужчину, и тут же закрыла. — Сильно. — Тогда усвоила.       Они снова замолчали. Тишина была такой совершенной, что они могли слышать пение ночной птицы вдалеке. Птица без имени заливалась без продыху, будто отрабатывала последний концерт. — Ты не хочешь знать, как реагировал Данзо? — спросил Фугаку, повернув голову к жене. Она лежала тихо и неподвижно, только грудь тяжело вздымалась под плотной тканью рубашки. Мужчина с трудом осознавал, насколько счастливым вдруг оказался. Недавно его жизнь полыхала адским пламенем, и он всерьез задумывался о всех тех несчастных предках, что сошли с ума от бессилия задолго до его рождения. А сегодня Фугаку держит в руках одну из самых желанных женщин в своей жизни и, кажется, влюбляется в неё ещё сильней. Он прижал Микото к себе, снова вдавив в свое тело, словно собирался поглотить её целиком. Осторожно прижался носом к черному шелку волос, жадно вдыхая до одури родной запах. Сашка заерзала, умиротворенно шепнула, не открывая глаз. — Нет. Ты победил. Остальное меня не волнует. — Данзо и Хокаге что-то скрывают, — вдруг сказал он, невесомо касаясь губами её затылка. — Мы можем… — Нет, — хлестко перебила Ласточкина Фугаку, глаза её тут же открылись, в них не было ни намека на хмель. — Фугаку, — она обернулась к нему, не смутившись интимной близости, — мы не можем. — Ты только послушай меня, — горячо возразил он, схватив жену за плечи. — Данзо был на волоске. Но он знает что-то, какую-то тайну, благодаря которой прочно сидит на своем месте. Если мы… — Даже. Не. Думай, — четко проговорила Сашка. — Мы не полезем в политические интриги. Мы не подвергнем опасности себя и своих детей. Мы не будем искать вселенской справедливости. Если на нас нападут — мы ответим. Мы ответим так, что никому не повадно будет. Но мы не станем лезть на рожон, Фугаку.       Слова отлетели от зубов Сашки автоматной очередью. Она не хотела копаться в грязном белье, не желала никого провоцировать и снова воевать, непонятно зачем и для кого. Она слишком хорошо помнила тот ужас, который охватил её в тесном автомобиле, ослепляющий свет и адское пламя, которое вырвалось из той бомбы. Она долго привыкала к новой жизни и не собиралась её так просто терять. Мало-помалу она свыклась с новой ролью, полюбила относительно мирную жизнь. Фугаку смотрел на жену, Ласточкина видела в его глазах намерение разрушить всё, что она с таким трудом восстановила. — Умеешь же ты испортить момент, — злобно прошипела она и резко ударила мужа в основание шеи. Этого было недостаточно, чтобы нанести серьезный вред, но вполне подошло для того, чтобы Фугаку скинул от неожиданности с неё свои руки. Ласточкина извернулась, утекла из хватки, и подскочила на ноги. В ней клокотало задушенное чувство острой несправедливости. — Уйду от тебя, — фыркнула Сашка, у которой внезапно не хватило слов, чтобы описать всю глубину своего негодования. — К Хьюге!       Ласточкина зло потопала из кабинета, под оскорбленный взгляд мужа. Фугаку подорвался следом за женой, вмиг растеряв всю солидность. Ласточкина продолжала причитать. — Сломаю завтра ему ноги и заберу в клан второй верной женой! Будет учить Итачи, как за девочками подглядывать! — Какой нахер женой? — рыкнул Фугаку, которой прямо-таки охренел от такого расклада. Сашка быстро обернулась через плечо, на надвигающегося на неё мужа, и со всех ног припустила по коридору, не забывая при этом ядовито поддразнивать муженька. — Верной! Которая, уф, — она резко остановилась у двери в смежную комнату, со свистом раздвинула перегородку, — будет сидеть дома и заниматься детьми!       Фугаку отставал на каких-то полшага. Она влетела в смежную — он за ней, перемахнула через низкий столик — он уже ловит её наперерез. Сашка по-детски вскрикивала, когда его загребущие руки практически хватали её то за кофту, то за руку, и, зло смеясь, ускользала в последний момент. — И какого же черта ты решила, что так будет? — А я его на поединок вызвала. Набью ему морду и сделаю своим… А-а! Фугаку перехватил Ласточкину на подступах к спальне. Сашка надеялась запереться в комнате и с позором выставить мужа спать на гостевом футоне. Но реальность оказалась жестока: Фугаку, хитрая задница, просчитал логику жены и просто подкараулил её. Сашка отбивалась, как в последний раз. — Ты вызвала Хьюгу на бой? — холодно осведомился Фугаку, с силой толкнув Сашку в стену. О том, что всего в паре метрах от них спят дети, они оба просто забыли. Не до того было. Ласточкина тяжело дышала. Фугаку нависал над ней, как здоровая голодная зверюга, и, кажется, на ужин была она. — У тебя совсем мозгов нет? — рыкнул он, прожигая женщину взглядом. — Ты понимаешь, каким боком нам это может выйти? Сашка хлопнула глазами. Нет. Она не понимала. Ну, поспаррингуются они завтра, помнут друг другу бока — и по домам, зализывать раны. Но Фугаку смотрел на неё так проникновенно, что Сашка начала подозревать какой-то очень хитрый и подлый подвох. — А что такого? — скептично вскинула брови она. — Не притащит же он весь клан, смотреть, как его Учиха мордой об землю катает. Фугаку молчал. И тут до Ласточкиной начало медленно доходить. — Твою мать, — ляпнула она. — Да ладно тебе. Он же не настолько идиот, чтобы принять мое предложение, как вопрос репутации клана? — Он как раз такой идиот, — хмыкнул Фугаку, он склонился над женой, смотря ей глаза в глаза. — Ты отчитывала меня, своего мужа, за то, что я якобы втягиваю нас в авантюру. А что делаешь сама? Начни думать головой, Микото. Любой твой шаг, любое твое действие — отражение всего клана Учиха. Ты — жена главы!       В этот момент Ласточкина уперлась ладонью в щеку Фугаку, изо всех сил надавив на неё. — Близко, слишком близко! — Микото, ёп твою мать. — Мам? Пап? Сашка и Фугаку застыли вот так же, как и боролись: со сплетенными руками, яростными гримасами и раскрасневшимися лицами, на которые налипли тонкие прядки волос. Итачи смотрел на них. Они смотрели на Итачи. Неловкую тишину нарушало только приглушенное жужжание вентилятора в детской. Перемигивания не помогали: ни Фугаку, ни Сашка решительно не знали, как разрядить обстановку. Они даже забыли отлипнуть друг от друга. Итачи поочередно заглянул в лица каждому родителю, что-то там прикинул в своей голове, и только потом, со всей серьезностью сказал. — Я рад, что вы наконец помирились, — его не по-детски пронзительный взгляд уперся в отца, а затем и в мать. — Саске спит. Не шалите.       Они так и стояли, пока по коридору разносилось тихое топтанье детских ножек. Не шелохнулись, пока не услышали, как аккуратно скрипнула дверь. Фугаку и Ласточкина переглянулись, впервые за последние полчаса муж и жена были полностью солидарны. — Знаешь, Фугаку. Иногда, я его боюсь.