Та самая. С куба.

      Каждый день вот уже на протяжении почти полутора месяцев я живу в ритме: Дом-Универ-Тренировка-Дом-Дети. Я уже просто схожу с ума. Панарин, мы с ним друзья, точнее вообще не общаемся, только приветствуем друг друга при встрече. Только во время матчей он поглядывает на трибуны, где я танцую в форме черлидерш. Американские черлидерши это не то что в России, надо пахать. Но за это платят о-о-очень хорошие деньги. А деньги мне очень нужны, хотя и живу я скромно, но все равно деньги нужны. Меня приняли в группу только благодаря Оле, которая забазарилась с нашей Капитаншей. Всего за месяц и была вынуждена сесть на шпагат и освоить основы фигурного катания. Я на физкультуре в школе никогда ОФП-то не делала, а тут такое. Мне было очень трудно, но я привыкла, мне никогда ничего не давалось легко, я всегда боролась за счастье, за свое «место под солнцем». Каждый день я приходила домой и обессилевшая засыпала во время просмотров мультиков с младшими Анисимовыми. Первое время было очень плохо, мой организм, непривыкший к таким нагрузкам, отказывался от еды воды, я чувствовала себя ужасно. Но недельки через две уже втянулась, привыкла и мое настроение с самочувствием были на высоте.       Мне пытался оказывать знаки внимания Патрик, но я, прикинувшись дурой, делала вид что не замечала их. Личная жизнь Панарина была под прицелом папарацци, поэтому я все о ней знала сполна. Они с Люси вообще не смотрятся вместе, о чем-то и дело пишут издания. Он искренний, чистый, простой, понятный всем и каждому, не тронутый деньгами, а она. Она совсем другая, все ее эмоции спрятаны под тонной штукатурки, она девочка богатых родителей, эгоистка, далеко не беспорочна. Я не хочу сказать, что рядом с Панариным я буду смотреться лучше. Нет, ни в коем случае.       Я с радостью каждый день ходила на учебу, мне было это все настолько интересно, что не хотелось уходить с пар, я готова слушать это вечно. Экономика? Чуваки, я шарю! Мне было не трудно учиться и я это и делала с великой радостью и удовольствием. Ребята оказались очень веселыми, мы с ними постоянно делали какие-то групповые задания, получалось очень даже хорошо. После пар мы могли все группой, ну или почти всей группой пойти гулять, или сходить в кафе. В ВУЗе я встретила своих земляков, которые учатся с Лехой. Они частенько провожали меня после Универа.       Приходя домой меня всегда встречали Анисимовы младшие. Игры и просмотр мультиков с ними помогали мне абстрагироваться ото всего плохого и хорошего, ото всего произошедшего и только грядущего. Ариадна такая маленькая, но уже так и норовит дать совет, а Артемий всячески хочет помогать мне, но при этом, чтобы я ему за это платила, кого-то он мне напоминает этим, одного актера, у которого я купила билеты на спектакль за поцелуи.       Я решила меняться. Новый город. Новая страна. Новые люди. Новый этап в моей жизни. Новая страница в жизни. Новые привычки. Моей новой привычкой стала утренняя пробежка. Во сколько бы я не легла, как бы я не хотела спать, какая бы не была погода, я встаю с утра, в 6 часов, одеваюсь, у входа меня уже ждет Артём. Мы выходим на улицу, он говорит: «До чего же хорошо!», потягивается, и мы бежим. Мы бежим до Миллениум парка, там мы начинаем делать зарядку. Постепенно к нам присоединяются еще люди, Артем бежит как тренер, а мы повторяем упражнения за ним. Он постоянно придумывает что-нибудь новое. Я же отвечаю за музыку, ритмичную, под которую удобно бежать и делать упражнения без счета. А когда он на выездах, то я выполняю его функции тренера. Мы возвращаемся домой через час. Расходимся по душам. Тема будит Ксюшу и детей. Она готовит на всех завтрак. Я одеваюсь сразу же в универ. Мы завтракаем. Тёма или Ксюша подвозят меня до универа. День за днем одно и то же, у меня такими темпами скоро уже крыша съедет окончательно, еще и такая далекость Панарина сводит меня с ума. Вот он близко, но я не могу до него дотянуться, он слишком далеко…       Но сегодня утром все идет не так. Как и обычно срабатывает будильник, я одеваюсь и спускаюсь на первый этаж, но у входа никого нет, хотя Артём не на выезде. Я слышу на кухне шум. На кухне Ксюша собирает на стол. Мы обмениваемся пожеланиями доброго утра, она сообщает мне, что сегодня у Ястребов поставили очень раннюю тренировку и Тёма уже уехал. Я вынуждена идти одна. На улице ужасно холодно и моросит. На душе у меня сейчас тоже самое. «В уши ритмичную музыку и побежала изгонять мерзкие мысли прочь из головы!» — с такими словами начинается сегодняшняя пробежка. Я прибегаю к парку в обычное время, но никого нет. Меня все бросили. Я делаю зарядку, но выбегая из парка запинаюсь за что-то. Нет, я не упаду. Я пытаюсь бежать. Мне больно. Я сажусь на скамейку и звоню Артёму. Бесят эти ебаные гудки! Они, сука, когда-то закончатся? Мне ужасно больно ногу. Я собираю последние силы и бегу. Ветер дает сильного леща по мокрым от дождя щекам. Он не отвечает. Ксюша, надо звонить ей. Хотя, в принципе тут не так уж и далеко до дома, я стискиваю зубы и бегу. Превозмогая боль и непогоду я все-таки добираюсь до дома Анисимовых — Привет, Ксюш, — Ты мне сейчас нужна как воздух. Что происходит? Почему у входа стоят чемоданы? — Аня, привет, а мы тут собираемся в аэропорт, за нами скоро Панарин приедет, чтобы отвезти, — куда?! — Ань, я не хотела тебе говорить, думала, все обойдется. В общем, у Артёма вчера на вечерней тренировке случился рецидив старой травмы, а утром он был в госпитале. Мы уезжаем в Германию в больницу, нужна операция, — я не верю в это, это ужасный сон. Я хочу проснуться в своей постели с температурой под сорок, в холодном поту, — Дети поедут с нами, запасные ключи я оставила у соседки, — нет, это все не правда, это глупый не смешной розыгрыш. Где тут камера? — Э-э-э-эм, да. Ну ладно, передавай Панарину привет, удачи вам, — это какой-то кошмар, вот что мне теперь делать? У всех все нормально, а у Ани, как обычно, все идет по пизде! — Мы передаем тебя под присмотр Панары, поэтому привет передашь ему сама, — вмешивается виновник отъезда, — его номер я тебе сейчас отправлю, — хоть что-то. Надеюсь, мой друг не откажет в помощи если что. Я не хочу использовать по отношению к нему словосочетание «Мой друг», просто «мой»… — Спасибо. Давай там, Дед! Удачи. Скорейшего возвращения, — по моей щеке течет слеза, слеза бессилия. — Ты не поедешь нас провожать? Я тебе завтрак с собой собрала, чтобы ты нас проводила в аэропорт, и пока будешь в университет ехать покушала. — Ну раз так, то конечно. Я побежала в душ и переодеваться.       Сегодня все эти обычные дела я делаю на скорости Турбо. Я судорожно закидываю в сумку все для учебы, вещи для тренировки и сверху кладу завтрак. Я натягиваю толстый свитер и джинсы. Я наклоняюсь и залезаю под кровать за ботильонами, но вдруг я вижу чью-то тень на полу и слышу скрип открывшейся двери. Блять, сегодня весь день по пизде, все против меня. Я ударяюсь головой о кровать. Передо мной стоит Ариадна с небольшой игрушкой. — Ань, мы уезжаем, — с грустью в глазах на меня смотрит маленькая девчонка. — Малышка, я знаю. Я к вам так привязалась, я буду скучать, — она обнимает меня за шею. Она стала мне такой родной. Я хочу, чтобы они не уезжали, остались, но здоровье кормильца важнее. — Я тоже, буду очень скучать. У меня для тебя кое-что есть, но можно я подарю тебе это в аэропорту? — Хорошо, — я растерялась. У меня же для нее ничего нет. Стоп, мне же неделю назад Патрик подарил медведя, а я его все забывала отдать детям, — Ариадна, я хочу чтобы частичка меня всегда была с тобой, помогала и в радости и в горе. — Анька, — она еще крепче обняла меня. — Девчонки, ну вы где? — послышался с первого этажа нервный голос Ксюши. — Уже идем, — я посадила себе на руку Ариадну, в другую руку взяла обувь и мы пошли вниз. — Давайте быстрее, Хлебушек уже где-то подъезжает, — нервно проговорил Артём.       Его можно понять. Он зарабатывает деньги, содержит семью, делает так, чтобы ни дети, ни Ксюша, ни их родители ни в чем не нуждались, а сейчас большая часть денег уйдет на операцию и реабилитацию. Он не сможет играть в хоккей, хоккей это смысл его жизни, наравне с семьей. Он как ребенок, ни дня не может без хоккея. Если у них выходной в серии игр, то он обязательно смотрит какой-нибудь матч или играет в приставку в хоккей. Правду говорят: «Первые 40 лет в детстве мальчика всегда самые трудные».       Я настолько глубоко ухожу в размышления про начало детства у мальчиков, что мне начинает казаться, что дверь, к которой я стою спиной к верху попой, открывается. Мне в лицо веет свежим воздухом, который отрезвляет меня и возвращает в реальность. Вот почему дверь в комнату открывается с небольшим скрипом, а входная в дом бесшумно?! А из этих мыслей меня вывел голос друга. — Ань, что, прямо сейчас? Может хоть Деда проводим? — Что, блять? Я встаю и поворачиваюсь к нему лицом. Видя мое выражение лица Панарин продолжает нести свою чушь, — что ты на меня так смотришь? Я не успел в дом войти, а ты уже подставляешься. — Панарин, читай по губам, — шиплю я, то ли от боли в ноге, то ли от обиды на его слова, — иди в жопу, — шепотом, чтобы дети не услышали, но сильно жестикулируя отвечаю я. — Мелкая… — Ребят, — перебила его Ксения, — давайте, вы не будете сейчас выяснять отношения, а когда мы уедем, то вы и вовсе будете жить в мире и согласии. — А еще, ты — Артём показывает пальцем на меня, — будешь на всех домашних матчах, потому что когда он тебя не видит на трибуне, у него нихе… — Артём прикусывает губу и смотрит на детей, — ничего не получается. Да и тебе не только за себя, но и за моих девчонок и Тёмку болеть тоже тебе придется. — А тебе играть за двоих, — глядя на Панарина добавляет Ариадна. На моем лице появляется улыбка. Он смотрит на меня. Я делаю серьезное выражение лица. — Давайте в аэропорт, а то я начиню волноваться уже, — говорю я. Я ненавижу долгие прощания.       Мы садимся в автомобиль хоккеиста. Вся моя жизнь — полный пиздец. Мы едем по утреннему Чикаго. Тёма дает Тёме советы на сегодняшний матч. Ксюша инструктирует меня о самостоятельной жизни, а дети лишь изредка грустно поглядывают на меня. Мне начинает казаться, что за то время, пока я живу у Анисимовых, мы стали частями друг друга, я стала членом их нашей семьи. Я остаюсь одна в этом городе, одна наедине с собой, своими проблемами, Панариным. Друг, это слово еще никогда не разрывало меня изнутри так, как это делает сейчас. Я хочу вернуться назад, в тот день, когда я пришла на СТС, изначально засесть в офисе, не встречать его. Не приходить на финал, посмотреть его из дома или прийти, но не идти за селфи после матча. Не разговаривать с Панариным ночью по вентиляции, не острить на утро, не ездить с ним в аэропорт за Машкой. Не оставлять его на ночь со мной наедине в квартире, не общаться с ним на пикнике, вообще не быть с ним знакомой. Не страдать сейчас из-за того, что он с другой. А может быть мелкие страдания и горя это небольшие шажки на встречу большому и светлому счастью. Мое счастье — это учеба в одном из самых престижных ВУЗов мира. Мое счастье — найти хорошую работу. Мое счастье и счастье Панарина разные и никогда не найдут общих точек, они как параллельные прямые. По моей щеке от столь грустных мыслей катится большая соленая слеза. На мое лицо упали солнечные лучи из открывшейся двери. Я не заметила как мы доехали. Чья-то нежная теплая и мягкая рука заботливым движением смахивает с моей щеки этот шар боли и горя. — Не плачь, не обижайся, я же шутил. Обещаю я так больше никогда не буду по-тупому шутить. Я не думал, что тебя это заденет, — оправдывается Панарин. — Тём, все нормально. Это не из-за тебя. Пойдем лучше, — он подает мне руку, я улыбаюсь и принимаю его жест.       Мы припарковались за территорией, чтобы не платить бешенные деньги и идем к аэропорту, в тишине. Все в своих мыслях. Я стараюсь не показывать всю боль, которая во мне. Дует холодный ветер, я начинаю ежиться, потому что плащ надо было надеть все-таки. Я боковым зрением вижу, что Тёма, глядя на меня, снимает свою куртку. — Панарин, не стоит, — я натягиваю на него куртку обратно, — тебе еще играть за двоих сегодня, — напоминаю ему слова Ариадны я. — Да, знаешь ты права, — он молча смотрит мне в глаза. Анисимовы уже ушли вперед. Он смотрит на меня. Я на него. Его губы начинают шевелиться, — у меня есть идея получше, иди сюда, — он открывает свои объятья и я покорно выполняю то, что он мне только что сказал, — послушная ученица, — я улыбаюсь как дура.       Я вспоминаю то утро. Этот уют, тепло, бескрайнее количество окситоцина, которого было в нас с Панариным сполна. Его одеколон кружит мне голову. Мы на опасном расстоянии друг от друга, наши губы вот-вот соприкоснутся. Меня прошибает дрожь. Чувствуя это Панарин лишь шумно выдыхает и опускает глаза. «Пойдем, » — говорю ему на выдохе я. Так в обнимку мы подходим к терминалу, где нас уже давным-давно ждут Анисимовы. Ариадна видя нас рисует в воздухе сердечко, на что получает мой недовольный взгляд и жест — сжатый кулак. В ответ девчонка лишь звонко смеется.       Последние наставления от Ксюши получены. Регистрация пройдена. Они стоят у входа в зал ожидания. С Ксюшей мы кое-как друг от друга отлипли. — Ань, береги его, — Анисимов, хватит нас шипперить с Панариным уже. — Ладно, ты давай, долго не валяйся там. Возвращайся сюда, мы же будем скучать, — он переводит свой взгляд с меня на Панарина, обратно и улыбается. — Ань, — дернула меня за рукав Ариадна, — позови Тёму, он меня не замечает, — я не долго думая отвешиваю поджопника Тёме, он оборачивается, смотрит на меня и обратно отворачивается. — Панарин, ты ахринел? Тебя тут ребенок ждет вообще-то, — недовольно складываю руки на груди я. — Что тебе надо, великовозрастный ребенок? — Он раздраженно смотрит на меня. — Не мне, а Ариадне, — я складываю губки уточкой. — Идите обои сюда, — у меня сейчас случатся гуманитарные конвульсии, хотя что с нее взять она же еще ребенок.       Я сажусь на корточки рядом с ней. Панарин следует моему примеру. Девчушка роется в рюкзачке, она достает двух мягких питерских котов, сшитых вместе. Этих котов я узнаю из тысячи. Обычно их покупают или деткам, или влюбленные, которые хотят быть вместе вечно, поэтому и сшивают их. Я котов в принципе не очень-то люблю, но питерские коты, они особые, их я люблю. Я когда последний раз по студенческим делам была в Питере, хотела купить себе сидящего котика, но замоталась так, что когда в последний момент пришла в сувенирную лавку, то их уже не было. А вот тут эта столь желанная мне мягкая игрушка. Честно говоря, я с детства люблю мягкие игрушки, у меня дома (в Екатеринбурге) есть гигантский ящик для игрушек, но они не все в него входят, поэтому полочки, шкафы тоже украшены сидящими медведям, зайцами и другими лесными обитателями. — Аня, Тёма, пожалуйста, не ссорьтесь. Вы когда вместе вы такие другие, счастливые что ли. Эти коты вам, чтобы приносили счастье. Коты — не разлучники, чтобы вы всегда были вместе. Их ни в коем случае нельзя разрывать, тогда все рухнет, — это намек на то, что Панарин моя судьба? Все, без сомнений прекрасно, но у него девушка есть, и разрушать их отношения я не намерена. Как говориться: на чужом несчастье счастья не построишь. Я собираю все свои силы и улыбаюсь. — Спасибо, постараемся выполнить твой наказ, — говорю я. Кому я вру? Мы с ним никогда не будем вместе, не судьба! Панарин берет у девочки котов и смотрит на их славные мордочки. — Этот рыжий на тебя похож, — Панарин ставит кота рядом с моим лицом, — спасибо, — он искренне улыбается, или он так хорошо натянул улыбку? Вот он уже обнимает девчушку, а она зовет меня присоединиться к ним. Мы обнимаемся втроем. — Когда-нибудь вы так же будете обнимать свою дочку, — шепчет нам на уши мелкая. Юная Гузеева, блин. — Рано нам еще об этом думать. Вот придет время и, если мы будем вместе, то твое пророчество обязательно сбудется, — Панарин-Панарин, зачем ты только вселил в меня эту утопическую мечту о наших совместных детях.       Они ушли, а мы с Панариным остались вдвоем. Мы молчали и смотрели на котов. Без лишних слов мы вышли из здания и направились назад, в машину. Я уже опаздываю в университет. Мы садимся в автомобиль и едем уже в знакомом мне направлении, направлении университета. Мы молчим. Мой живот начинает предательски урчать, чем вызывает улыбку и усмешку Панарина. Как смешно. Я достаю с заднего сидения сумку. На моих коленях стоит бокс с бутербродами, парочкой сырников. Я смотрю на еду, заботливо сложенную Ксюшей. Как я теперь буду одна жить? Живот опять урчит, но на этот раз уже панаринский. — Угощайся, — я протягиваю ему коробочку. — Покормишь? — Ахринел? — Что ты на меня так смотришь? Я за рулем, автомобилем управляю, чтобы одна особа не опоздала в университет на занятия. — Ладно, так уж и быть. Уговорил, — я беру по бутерброду в руки, одним я кормлю Тёму, а второй ем сама. — Вкусные, а может ты меня так каждое утро кормить будешь, — мило. — Разве тебя некому кормить нормальными завтраками? — Бутерброды из твоих рук нереально вкусные, — херовенький пикап, Хлебушек. — Сок будешь? — Нет, спасибо, разве что после игры, напоишь? — Бегу, волосы назад! Но на самом деле, не отказалась бы. — Увы и ах, к сожалению после игры я занята, — у меня сегодня намечается очень активный вечер. — Кем же? — Этот вопрос равен: «Кто тебя сегодня будет трахать?»? — Друзьями и алкоголем, — мой однокурсник Ник празднует новоселье, родители купили ему домик. — Групповуха намечается? — Извращенец! — Панарин, идите на хер с такой филологической, логической и пошлой составляющей вашего ума, — Почему моя предыдущая реплика прозвучала так пошло? Как-то грубо получилось, хотя он сам напросился. Я пытаюсь открыть дверь, но двери заблокированы, — Панарин выпусти меня! — Ань, извини, — я отворачиваюсь к окну, идет дождь, он бьет по стеклу нагоняя нам меня ужасную тоску и печаль, — ну, Ань, прости я не хотел тебя обидеть. Прости меня, дебила. — Тем не менее у тебя получилось меня обидеть, — я поворачиваюсь к нему лицом, — слушай, а ты мужик или пиздабол? — В каком смысле? — В кривом! — Ну сегодня ты мне сказал:«Обещаю я так больше никогда не буду по-тупому шутить. Я не думал, что тебя это заденет.» Пошутил. А тогда, на вечеринке у Анисимовых ты сказал мне, когда мы танцевали:«Слышишь, я тебя никому не отдам!» Отдал. — Я чувствую ком подступающий к горлу. — Знаешь, мне искренне жаль Люси. Как она только может тебя терпеть? Все твои пустые красивые слова, которые сначала успокоят боль, а потом ранят еще сильнее, — я собираю сумку. Он молча смотрит на меня. Он чувствует вину. Я вижу в сумке котов и достаю их, — Панарин, забери котов. Пусть они будут твоими, я не хочу с тобой иметь ничего общего, — мы сидим в машине, стоящей около моего университета. — Ань, — он тянется ко мне всем телом и пытается взять мою руку, лежащую на сумке. По мне пробегают мурашки. — Тём, не надо. Я опаздываю, выпусти меня. Пожалуйста. Я опаздываю, — он покорно открывает двери, — спасибо. Увидимся на матче. Удачи.       Я выхожу из машины и меня окатывает дождем. Я не верю, что я ему это сказала. Панарин, Зачем он только снова появился в моей жизни?! Хотя друг и не покидал её, уже полгода. Мне плохо без него, но я не могу быть с человеком, у которого есть девушка и, который не выполняет сказанного, который бросает слова на ветер. Промокшая как котенок я прихожу в университет, пара еще не началась, но уже вот-вот начнется. Мне нужно уйти с головой в учебу и перестать думать о Панарине. Да, именно так! Я запинаюсь о ступеньку своей травмированной ногой, однако больно. Это ещё больнее чем душевная боль.