Мой киборг самых честных правил...

- Дэн! Молчание было ответом. - Дэ-эн!! Дэн развернулся на 180 градусов, уставился пилоту прямо в лицо и завывающим голосом начал декламировать: - Пой, о, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына, Гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета, Ибо он в область Аида низринул могучие души Многих и славных мужей, а самих на съедение бросил Птицам и псам кровожадным, — так воля свершалась Зевеса… - Эй, эй, ты чего? – замахал руками Тед. – Процессор перегрелся? Водички холодной принести? - Теодор, - вздохнул киборг. – На что ты хочешь нас обречь? На это? Или на это? «Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце – не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно-лучезарное…» - Что это? – оторопело хлопнул глазами Тед. – Что за… шедевр? - Тургенев, «Записки охотника», - мимоходом заметил направляющийся в медотсек Вениамин Игнатьевич с кружкой кофе в руках. - Уф-ф, - пилот помотал головой. – А нельзя все-таки сделать так, чтобы планшет потерялся навсегда, а скачивать неоткуда? Ну там, небольшая поломка бортового компьютера, перебои с инфранетом на станциях гашения… - Мы виноваты. Пусть нас накажут. Один раз и сразу за все. Если будем увиливать – и недостойно как-то, и стыдно. - Ну не могу я это слушать. У меня сразу зубы болят! - Тед, - сказал киборг очень серьезно. – Помнишь, я как-то не хотел с тобой драться? - Ты что, готов меня избить за неповиновение капитанскому приказу? – изумился Теодор. – А еще друг называется. - Нет. Я не хочу еще и хитрить. Ни с кем из экипажа. С капитаном – тем более. - А ну тебя, - безнадежно махнул рукой Тед и тоскливо уставился в иллюминатор. - Маша, звукоизоляцию на максимум, - скомандовал капитан. В медотсеке, как всегда, было уютно. Горячий кофе, печенье и внимательный собеседник. Что еще надо капитанскому сердцу? - Ты хочешь рассказать мне неприличный анекдот, Стасик? – удивился Вениамин. - Нет… посоветоваться хочу. Что-то совсем олухи приуныли. Может, я с ними слишком круто? - Вовсе нет! – твердо ответил Вениамин. – Еще никто от Пушкина не умирал. И вообще, человек, который не читал Пушкина – неуч! - Даже если он родился на Новой Луне-26 и никогда сроду не видел бумажных книг? А что такое карета или хотя бы восковая свеча – вообще не подозревает? - Стас, поверь мне, я знаю, что говорю. Вот, помню, в детстве у дедушки на чердаке я нашел одну книжицу. Бумажную. Толстая такая, с хороший кирпич весом. Красная, буковки золотые. Я в ту книгу разок заглянул и понял раз и навсегда, что чтение надо выбирать с умом. А то можно и без ума остаться. До сих пор, как вспомню – так вздрогну. А «Онегин» - вот что и ума прибавит, и литературного вкуса. - А что за книга была, та, красная? - «История КПСС», год издания 1975-й, 784 страницы, "Политиздат". - О-о! – уважительно покивал головой Станислав. Если бы не звукоизоляция, друзья бы расслышали, что строки, которые декламируют голоса в пультогостиной, вовсе не стихотворные. «… Онегин в десятый раз перечитывал письмо Татьяны Лариной. Давно умолкнувшие чувства волновались в нем. Изумление наполовину с растерянностью. Что это? Шутка? Розыгрыш? Евгений весьма неплохо разбирался в женщинах и не сомневался, что хрупкая, романтичная Татьяна на подобные розыгрыши не способна. Может быть, Ольга? Да, эта бойкая жизнелюбивая девица – вполне, вполне… Но чтобы Ольга имела доступ к личной почте старшей сестры? Личная почта – это святое. Такое, что даже родной маменьке не показывают. Вероятность наличия в этой глуши талантливого хакера, впрочем, оставалась. Но стоило вспомнить Татьяну… Смущение, румянец, трепетание ресниц, несмелые взгляды искоса, тонкие пальцы, застенчиво теребящие прядь волос… Так могла вести себя либо талантливая опытная актриса, либо наивная провинциальная барышня, впервые испытавшая интерес к мужчине. Значит, это правда? К своим двадцати восьми годам Евгений окончательно уверился в том, что любви во Вселенной не существует. Он не испытывал ее сам и не ожидал встретить в других. Что же теперь делать с этой любовью наивной провинциалки? Игнорировать? Невежливо. Объясниться? И что ответить на пылкое излияние влюбленного сердца? Он бы еще долго размышлял, но тут знакомый звонок оповестил о новом письме. Письмо было от помещицы Лариной. Евгений насторожился. Ах, неужели девчонка рассказала все маменьке? Только этого не хватало! Эти выяснения отношений, когда отношений, вообще-то, и не было! Эти высокоморальные сентенции о неподобающем поведении и приведении в смущение неопытных девичьих сердец! Евгений уже почувствовал себя растлителем малолетних. Письмо гласило: «Многоуважаемый и почтенный Евгений Александрович! Прошу великодушно прощения у Вас, сударь, за то, что будучи столь мало знакомой с Вами, дерзаю пригласить Вас сегодня вечером к нам домой. День сегодня у нас неприемный, гостей не предвидится. Я имею настоятельную потребность Вашего привлечения к одному делу, деликатному, если не сказать – семейному. Примите заверения в совершеннейшем моем почтении и преданности, Искренне Ваша, Паола Ларина» Евгений обреченно вздохнул. Может быть, Танечка и ни при чем? Настырная маменька все узнала от няни или сестрицы, и теперь неминуема расплата? Сейчас под венец поволокут? Ну уж нет, не на такого напали! Евгений умел обращаться с дамами не только цветущего, но и зрелого возраста тоже, и внутренне начал готовиться к бою за свою свободу. В конце концов, что его здесь держит? Единственное, о чем он пожалеет – это дружба с Вольдемаром. Да и друг Вольдемар в последнее время начал активно готовиться к роли почтенного члена здешнего общества. Несколько раз они вдвоем выезжали с визитами к местным помещикам, и Евгений был удивлен, когда услышал, как легко Ленский поддерживает разговоры о сенокосе, об урожае винограда, о состоянии псовой охоты в уезде, о многочисленных родственниках присутствующих. Даже задает вопросы. Какие сельскохозяйственные культуры наиболее перспективны в нашем уезде? А как организован сбыт? А есть ли некая кооперация производителей? А не хотели бы вы активизировать ее развитие? Тогда Евгений просто развернулся и ушел к барышням играть на фортепиано. Если свое хозяйство он и развивал, то говорить о нем в часы досуга считал пошлостью. Мало ли других интересных тем? В таких невеселых раздумьях переступил Онегин порог гостеприимного дома Лариных. Картина, представшая его взору, ошеломила его, даже при всем ожидании неприятностей. На диванчике-канапе возлежала Паола Ларина, держась одной рукой за голову. В другой был зажат мокрый кружевной платочек. Оленька Ларина сидела за кофейным столиком, опустив лицо в ладони, и громко рыдала. Татьяна в растерянности бегала от одной к другой, видимо, не зная, что предпринять. Няня-киборг стояла у стены, скрестив на груди руки с таким суровым видом, будто готовилась немедля убить неведомого обидчика семейства. Евгений в нерешительности застыл на пороге. Значит, все-таки скандал. Что ж… Увидев гостя, Татьяна ахнула, покраснела и опрометью бросилась через стеклянные двери гостиной прямо в сад, как показалось Евгению, насквозь проломив куст сирени. При всем своем хладнокровии и выдержке Евгений почувствовал, что руки его холодеют, а голос куда-то пропал. Вместо «Здравствуйте» получилось лишь смущенное покашливание. Меж тем Паола Ларина увидала, наконец, гостя, живо вскочила с диванчика и рванулась к нему с резвостию молодой девицы. - Батюшка! Евгений Александрович! – вскричала она и повисла у него на шее, поливая слезами его плечо. - Э-э… Позвольте… - Евгений с трудом отцепил от себя почтенную помещицу, галантно поддержал ее под локоток и повел к диванчику. Неужели все настолько плохо? Можно подумать… Ох, когда ничего не было, что об этом думать? - Паола Константиновна, дорогая, да что же это? Может быть, водички? Ольга Дмитриевна, что же вы не поможете матушке? - Ах, сударь, мне бы кто помог! – вскричала девушка сквозь рыдания. «А ей-то что за печаль? - подумал Евгений. – Разве что возревновала. Хотя у нее жених есть… Странно!» - Дурь это все, - сурово произнесла няня. – Воды я сейчас принесу обеим. Но все равно дурь! - Не обращайте внимания, батюшка, - махнула платочком Паола, - это у нее программа имитации личности глючит. Стара уже, перепрошита несколько раз. Напоив хозяек водой с успокоительным каплями, Карина Родионовна встала на прежнем месте у стены. - Вот, изволите видеть, сударь, в каком смятении пребывает наше семейство! – объявила помещица. - Преисполнен скорби, - вежливо склонил голову Евгений. – А что причиной? - Видите ли… Обещайте, что все сказанное останется между нами! - Слово чести! – пообещал Евгений. Это было, кажется, и в его интересах. Никакой огласки. - Это касаемо… касаемо… - замялась Паола. - Друга вашего Владимир Ленского, - досказала за маменьку младшая дочь. Она прекратила плакать, и лицо ее из несчастного преобразилось в решительное и гневное. – Моего жениха. Обещайте, что поможете нам, - напористо продолжала девица, - Только вам мы можем доверить столь деликатное дело. - Обещаю, - брякнул Евгений и облегченно вздохнул. После этого, немного подумав и обеспокоившись, не поторопился ли, добавил: - Все, что в моих силах. - Имеем мы сведения из достоверного источника… - Помещица Петушкова есть сей источник, - вставила няня. - Родионовна! – грозно сказала Ларина-мать. – Ликвидирую! - Молчу, - огрызнулась няня и замолкла. - Имеем мы сведения, что Оленькин жених мсье Ленский еженедельно выезжает в наш уездный город N. В один и тот же день, в одно и то же время. По понедельникам в двенадцать часов пополудни. Да, помещица Петушкова знает, что говорит. И большой тракт, и воздушная трасса проходят мимо ее имения. - И что вас так обеспокоило? – не понял Евгений. - А то, что старшая дочь Фляновых, Софи, видела его два раза в районе Большой Покровки. Сама она ездит по понедельникам в салон красоты «Капитанская дочка» именно в это время. - Опять-таки не вижу в том ничего предосудительного, - возразил Онегин. - Между прочим, я делаю из этого вывод, что вы не знаете… что, несомненно, делает вам честь… не знаете, что именно через Большую Покровку пролегает путь к заведению… прости Господи, - Ларина перекрестилась. – К заведению «Матушки крольчихи». В бордель он ездит, вот что! «Ага! – подумал Евгений. – Надо запомнить!» - Нет! – вскричала Ольга. – Ладно если бы в бордель! Но я опасаюсь худшего. Мне сердце подсказывает, что он ездит к любовнице! - Помилуйте, - возразил Евгений, - да нужны же хоть какие-нибудь доказательства, прежде чем так утверждать! Вы лишь напрасно волнуете себя. «Вот тебе и любовь, Вольдемар! - подумал он между тем. – А какими элегиями разливался, соловушка наш!» - Успокойтесь, сударыни. Честно говоря, я не вижу в том большой беды. У мужчин бывают маленькие шалости. Может быть, это, - Евгений красиво взмахнул рукой, - последний лебединый крик вольной птицы перед брачным окольцеванием. - Евгений Александрович, - просяще начала Ларина, - может, вы бы поговорили с ним, по-дружески, начистоту. Узнали бы… - Увы, сударыня, этого не могу вам обещать. Не приучен ни лезть в душу, ни тем более следить за кем-либо. Впрочем, дать совет могу. Отрядите в следующий понедельник кого-либо из служащих в город за покупками. Пусть проследит за ним. В любом случае, я уверен, что все ваши выводы будут лишь в пользу Владимира. - Да что ж служащим рассказывать, - возразила Ларина. – Сплетни порождать. Да вот хоть Родионовна пусть слетает. Флайер старенький я ей дам. Список покупок дам. Это у нас бывает. Нельзя ль еще вашего Васильича ей в компанию дать? Вдвоем надежнее будет. И не проболтается он, чай, не человек. - Извольте. Надеюсь, разрывать помолвку вы не собираетесь? - Ну уж нет, - решительно заявила Ольга, сверкнув глазами так, что Евгению стало Вольдемара искренне жаль. - Ах, Евгений Александрович, как же вы нас выручили! И советом, и делом! Оставайтесь обедать! Вот, сходите Танечку позвать, погуляйте по саду с четверть часа, а я прикажу подавать. Онегин был весьма доволен. Семейство Лариных его ни в чем не подозревало и ничего от него не хотело. Остается Татьяна. И этого разговора, увы, не избежать. Татьяну он нашел на садовой скамейке под отцветающими яблонями. В воздухе кружились последние белые лепестки. Погода была изумительной, окружающий пейзаж – тоже. Но Таня сидела выпрямившись, как неживая, едва дыша, и, кажется, собиралась заплакать. «О Боже! - подумал Евгений. – Институт благородных девиц, первый курс!» - Татьяна Дмитриевна, - начал он как можно мягче, - вы мне писали… Не отпирайтесь! Я прочел ваше письмо с живейшим интересом. Мне мила ваша искренность. Она всколыхнула мне душу и взволновала чувства, коих я уже давно не испытываю. Хочу отплатить вам по заслугам – искренне и честно. Таня вздохнула. Начало было пугающим. - Татьяна Дмитриевна, ваши чувства явно достойны более подходящего предмета. Я не способен к любви и семейной жизни, говорю вам это со всей ответственностью. Если бы это было не так, я бы прямо сейчас просил вашей руки у вашей маменьки. Но я не стану ломать вашу судьбу. Зачем вам такой закоренелый и холодный эгоист? Вы полюбили образ, фантом, коего нет в природе. Я другой. Вы молоды, неопытны, вам сами небеса велели ошибаться, меняться, искать. Пусть ваша скорбь опадет, как эти лепестки с яблонь. И вскоре пышным цветом зацветет ваша новая любовь. А пока позвольте предложить вам искреннюю и сердечную дружбу. Надеюсь, ваша семья не питает ко мне сходных иллюзий? Хочу дать вам совет. Учитесь властвовать собой. Я вас понимаю. Кто-то может не понять и воспользоваться вашей неопытностью. Татьяна молчала. Онегин подал ей руку, и еще некоторое время они гуляли по саду. Он что-то говорил, что-то незначительное и пустое, давая ей возможность прийти в себя. Когда барышня, казалось, задышала по-человечески, Евгений отвел ее в гостиную. Там уже был накрыт стол. Обед прошел в дружеской и непринужденной атмосфере. Ларина-мать и Оленька заметно приободрились, шутили и смеялись. Татьяна более или менее успешно изображала хорошее настроение. Няня, усевшаяся за дальний конец стола, несомненно, зафиксировала состояние воспитанницы. Расспросов было не избежать. Было грустно и обидно. Но Таня не хотела портить вечер остальным. Между тем хозяйка дома рассказывала последние новости. - А знаете ли вы, что говорит Ксения Каверина? Наш уезд обуяла эпидемия шпионажа. Петушковы и Зарецкие утверждают, что к ним в поместье проникли неизвестные. Оба повторяют одно и то же. Вскрыли сейф, залезли в компьютер. Ничего не украли. Следы проникновения тщательно скрыты, но кое-где охранные системы засекли… непонятно что. Сканеры зависают и не дают однозначного ответа. - Ах, маменька, все эта Ксения сочиняет, - отмахнулась Ольга. – Кому нужны наши производственные секреты? Не смешите меня! Татьяна бледно улыбалась и молчала. Евгений думал, правильно ли он поступил по отношению к другу. Так и тянуло сейчас же полететь к Вольдемару и все рассказать. Черт побери, и зачем он дал слово? С другой стороны, Онегин не верил в недостойное поведение Ленского. Все стихи – только об Ольге. Все разговоры – о сельском хозяйстве. Чем не идеальный жених? - Евгений Александрович, что скажете? - А? Простите, задумался, Паола Константиновна. - Я говорю, приглашаем вас на Танечкин день рождения. На будущей неделе, во вторник. - Благодарю. Буду рад. Снова появляться в обществе провинциальных франтов и восторженных барышень не хотелось. Но… Назвался помещиком – изволь соответствовать…» Голоса в пультогостиной замолкли. Станислав вышел из каюты и направился к старательным чтецам. - Ну, как успехи? – осведомился он. - Хорошо, капитан, - ответил Дэн. – Две главы, как обещали. - И о чем они были? - О суровых реалиях жизни, - вздохнул Тед. – Женщины всеми правдами и неправдами стараются втянуть мужчин в семейное болото, а мужчины всеми силами этого избегают. Сейчас Ленский полетит в бордель, а няня с дворецким на флайере будут его выслеживать. - Что? – не понял Станислав. – Теодор, ты ничего не путаешь? Няня точно была. Дворецкий… Не было. Или был? Запутали меня. Откуда там дворецкий? А вот флайеров точно не было. Это девятнадцатый век! Тогда на лошадях ездили! - На лошадях? – Тед ничуть не смутился. – Знаю. Такой кобайк марки «Золотой мустанг». Сленговое название «лошадка». Ничего машинка, но не очень быстрая. Мне больше нравится «Гепард». Скорость – улет. Маневренность… - Стоп. Какие кобайки? Какие флайеры? А при чем тут, позвольте, бордель? Может, Пушкин и ходил в бордель, но не описывал это в своих стихах. - В каких стихах, Станислав Федотович? – возразила Полина. – Стихи там были, но совсем немного. В основном проза. - Проза? – Станислав подвис. В это время из медотсека за новой порцией воды для чайника вышел Вениамин. - Ревизор. Немая сцена, - прокомментировал он увиденную картину.