***
— Что все это значит? — серьезно спросил парень. Нэо с широко открытыми глазами молча наблюдала за Инузука, не торопясь отвечать на вопрос. За то время, пока они не виделись, он изменился. И не столько внешне, сколько где-то в душе. Под его глазами залегли тени, а во взгляде таилась глубокая печаль. Но он все равно улыбался, и от этого куноичи становилось не по себе. Коноха имела образ грязного места, населенного подлыми людьми, и этот образ никак не связывался с мальчишкой, который там жил и который когда-то стал ей хорошим другом. — Что Цунаде поступила, как последняя су… Он тут же заткнул ей рот рукой. — Ну-ка тихо! — он огляделся. — Я тебя понял. Но… почему Даруи-сан? — тот с сожалением прищурился. — Думаешь, меня спросили? Да х*й они клали на мое мнение! От наступавшего приступа гнева Хасэгава залила в себя почти всю бутылочку сакэ, даже не разливая и, уж тем более, не прося по этикету налить собеседника. Помимо ругани и любви к «Ича-Ича», со временем Нэо приобрела страсть хорошенько напиваться. — Да я тебя не узнаю, Нэо! — Я тоже… — щеки покраснели от выпивки. Взгляд стал более томным. — Это так раздражает… когда все пытаются тебя использовать. — … — Прости. Мне не нужно было так холодно отталкивать тебя, когда вы оказались в Кумо. — Да я понимаю, чего уж там, — в замешательстве почесал затылок тот. — Все хорошо, правда. Парнишка широко улыбнулся, обнажая белые клыки. Нэо увидела перед собой нечто давно знакомое, привычное, и гнев стал постепенно убывать, как морские волны в период отлива. — Теперь, — он рассмеялся, — мне гораздо легче — я услышал все от тебя, и я знаю, что с тобой. Пожалуй, мне придется поверить в то, что Даруи-сан сможет защитить тебя. Нэо ничего не стала возражать, лишь улыбнулась, потупив взгляд. «Не нужно меня защищать. Я сама справлюсь!»***
Бесконечно тянущиеся секунды напротив успокаивающего томного взгляда. Куноичи, стоя посреди людной улицы, удивленно уставилась на мужчину. — Что вы здесь делаете? — После первого дня разведки Шии послал письмо, и мы отправились следом за вами. Брюнетка смущенно опустила глаза. Напоминание. Снова. Как теперь смотреть в глаза этому человеку, если она пытается обвести его вокруг пальца? «Черт!» Они все решили выдвигаться утром обратно. Несколько рёканов любезно предложили гостям остановиться у них. Как странно чувствовать такое лицемерие после затяжной ненависти на грани войны, которая резко переменилась на фоне последней кровавой резни. Улыбка-оскал новых «товарищей». Тяжелая рука легла ей на плечо. — Пойдем, уже довольно поздно. Нэо вжала голову в плечи, ощутив вой собственной совести. Что же делать теперь? Прогорклое чувство стыда перед мужчиной, который считался со всеми ее капризами, агрессией и неприступностью, преследовало второй тенью. Возникла идея, от которой у девушки, так и не нашедшей то «доброе и светлое», что упорно воспевается во всяком искусстве, что-то внутри резко ухнуло вниз. Единственное убедительное доказательство верности. Она чуть повернула голову, взглянув на безмятежное лицо джонина. Ей даже стало жаль его, Даруи бы мог встретить действительно достойную, мудрую и сильную женщину под стать себе, но судьба и власть имущие распорядились так, что все получилось совершенно иначе, и подкинули юную безродную злющую девчонку, пусть даже и не такую уж и глупую, пусть даже и не совсем ничего не знающую. Но, как полагала Хасэгава, этого недостаточно. В свете фонарей и вывесок впереди янтарно-рыжие глаза заметили две фигуры, от вида которых злость пробрала Нэо до кончиков ногтей. Нара Шикамару. Причина неиссякаемой боли. Нэо отметила про себя, что он похорошел, и сердце стянуло сильной тупой болью. Рядом с ним сестра Казекаге. Стараясь не встречаться с удивленным взглядом, Хасэгава безразлично смотрела вперед. Чтобы вернуть себе хоть какую-то уверенность, она взяла джонина Кумо за руку, и это уже вызвало удивление у самого Даруи. Недотрога-Нэо раньше не позволяла себе ничего подобного. Вечно вела себя, как ледышка. Куноичи чувствовала, как с удивлением на нее смотрит проходящий мимо Шикамару, как с каким-то презрением ее окидывает равнодушным взглядом Темари, как у нее самой лицо наливается краской. Тяжко сглотнув, брюнетка глубоко выдохнула. «Так вот, значит, как, Шикамару? Хм… я даже и не думала, что может быть иная причина. Ты слишком умен, чтобы не предпочесть сестру Казекаге безродной собаке. А когда Узумаки, я верю, этот день настанет, получит титул следующего Хокаге, ты приберешь к своим рукам власть и известность сразу в двух из пяти Какурезато. Я не дурочка, Шикамару, и прекрасно понимаю тебя. Но я бы, будь у меня выбор, поступила бы иначе».***
На Коноху уже давно обрушилась ночь. Нэо, опустив голову и посмотрев на свои ладони, о чем-то печально вздохнула. Она все еще не решалась сказать то, о чем она помышляла последние несколько часов, не теряя решимости. Если не сейчас, то когда? Тем более, в Конохе — это очень символично. Как публичная казнь. При мысли об этом Хасэгава печально улыбнулась. Ей не хотелось — она чувствовала себя слишком паршиво, осознавая, что со стороны Даруи все-таки чувствуется какая-то, пусть и пугающе отеческая, забота. — С тобой все в порядке, Нэо? — А? — переспросила, не услышав вопроса та, неуверенно сминая руками собственный жилет. — Ты плохо выглядишь, — он внимательно посмотрел на нее. Снова опустила глаза. Покраснела, расстегивая жилет и медленно снимая его, оставаясь в одних бинтах, плотно перематывавших грудь. В этом рёкане больше никто из группы шиноби останавливаться не стал. — Даруи-сан… мне кажется, что… я вам все еще кое-что должна.***
Темные фигуры скользили в ночи. Их лица скрывали птичьи черные маски, оставляя только горящие жаждой крови глаза. Вороны Ямигакуре вышли на охоту. В отличие от остальных, хитрости им было не занимать. — Синсаку-сама, брать живой? — Только живой. И, да, не берите силой, — он протянул сверток, — а заставьте ее прийти самостоятельно. Вороны готовы были склевать ее заживо, но время еще не пришло.***
— Нгх… — девушка жалобно заскулила, вцепившись в мужчину. — Тш-ш-ш, — послышался шепот на ушко, — потерпи немного. «Какой там «терпи», блять? Мрази вы, блять, мужики! Них*я не понимаете!» — мысленно девушка выражалась в привычном ей тоне. Нельзя было обвинить собственного мужа «по расчету» в грубости, гладившего ее по голове и шепчущего что-то ей, чтобы успокоить боль, — Нэо сама не могла отвлечься от посторонних мыслей, раздражаясь и не отключаясь от злых образов в собственной голове. Почувствовав в себе медленное движение, Хасэгава опять скривилась от боли, тыкаясь носом в темное плечо. — Мне больно! Больно! Будто не слушая Нэо, мужчина жадно впился в ее губы. Секунды, и сопротивление с попыткой внезапно прекратить все это, исчезли. «Как говорила Каруи, один раз, и все, — утешала себя Нэо. — Один раз, и все». Слушая жалобный скрип половиц и свой собственный, неприлично рвущийся наружу голос, Хасэгава пыталась сдержать предательски подступившие слезы. Даже человеческого тепла больше не хотелось. Не на кого было свалить вину за собственное недовольство. Любви во всем этом практически не было. «Доказательство верности», и больше ничего. Просто так было нужно. «Просто так нужно». Посреди ночи, когда все в гостинице спали, кто-то бросил в комнату третий свиток и записку: «За четвертым ступай туда, откуда пришла, Хасэгава. Мы будем ждать».