«Высвобождение тьмы: Расёмон».
Человек увидел перед собой тысячи врат, как изображение в одном из зеркале, когда другое выставлено напротив — врата простирались на бесконечность в обе стороны. Выбраться из них не удавалось, и, пока несчастный тщетно пытался рассеять иллюзию, швыряя в пустоту иглы и сюрикены, что-то невидимое распороло ему брюхо. Такому здесь никто не обучал, и нетривиальная ситуация застала ниндзя врасплох. Но с помощью зеркальных поверхностей можно было не только поймать кого-то, но и попасться самому. И Нэо попалась, крича и корчась от боли, поскольку ее тоже поймали в клетку гендзюцу, а там кто-то невидимой рукой заставлял все тело пылать изнутри, будто все органы проворачивались вокруг собственной оси. Кто-то заботливо швырнул несколько отравленных игл, и Нэо свалилась.***
— Она очнулась. — Вы готовите на редкость дерьмовые яды, — чей-то ядовитый, слишком уж спокойный голос прозвучал у Нэо над самым ухом. — Она должна была очнуться через пару часов. — Результаты почти готовы, Синсаку-сама. Но нужно взять еще несколько проб. — Довольно! — неудачливый шиноби, чье лицо было закрыто повязкой, рухнул на пол безжизненным тюфяком. «Синсаку-сама? Это нехорошо…» Нэо открыла глаза. Дышать было тяжело. Вонь гнилой соломы и мокрых лохмотьев давно пропитала это место. Смрад коптящего факела, воткнутого в железный захват, закрепленный в стене из грубо отесанных каменных блоков разъедал глаза. Хасэгава попала в самое сердце Ямигакуре, зловещие темницы города теней наиболее ярко демонстрировали все отношение этого поселения к людям. — Ну, здравствуй, Х а с э г а в а. К ней присел мужчина в капюшоне. Виден был только рот. На бледном лице с острым подбородком не было практически ни одной морщинки, присущей возрасту каге селения. Он улыбнулся — из-под пухлых губ показались клыки. Жители Ямигакуре охотно превращали себя в нежить, использовали запретные техники. — Вы… — Нэо никак не могла решить, изображать ли поклон, как дань каге, или все-таки оставаться при своем презрении. — А ты шустрая, девочка. Так быстро выбраться отсюда еще никому не удавалось, — он усмехнулся и задумался над своими словами, — живым. Думаешь, я прощу тебя просто так за это? Кричать о том, что они убили ее отца, было бесполезно. Синсаку только рассмеялся бы и ушел. Хасэгава прищурилась и цокнула языком. — А у вас выхода другого нет, иначе вы никогда не увидите своих драгоценных свитков... и шаров, Синсаку-сама. Он снял капюшон. Перед Нэо стоял молодой мужчина, лицо его было по-юношески свежим, но в глазах было что-то от вечного, как застывшая ртуть. Что-то неживое, страшное и очень чистое. У него были правильные черты лица, лицо его было, можно даже сказать, красивым — черные ресницы, короткие черные волосы с пробором сбоку, и челка, густая, расходясь от пробора, почти закрывала брови. Он выглядел слишком опрятным, чистым для того шиноби, который держал в узде целое поселение «монстров», бережно хранивших тьму внутри лесного черного кольца. Бряцавшая цепями на ногах и руках Хасэгава плотно сжала губы, как будто боялась болтнуть лишнего и выдать какую-то тайну. Синсаку еще раз окинул ее безразличным взглядом: выглядела она более, чем скверно. Жизнь в ней, как таковая, еле теплилась. — Как оно тебе, примиряться с тьмой, пригрев ее на своей груди, а, Х а с э г а в а? То, как он произносил ее клановое имя, звучало жутко. Зловеще. Невыносимо. — Я тебе ничего не скажу. — Не слишком ли ты зазналась? Он открыл клетку и, наблюдая, как испуганно смотрит на него Нэо, но не может и движения сделать самостоятельно, приложил к животу руку. Так скривилась и взвизгнула. Вены на руках посинели пуще прежнего. — Я не люблю неуважительного тона, но у меня слишком хорошее настроение сегодня. Я тебе даже подарок принес. Он бросил ей свиток. Нэо испуганно посмотрела на свой живот — там красовалась большая черная отметина, вся в какой-то угловатый узор — попыталась попятиться назад, но цепи помешали. — Хм… Так ты будешь послушнее. Я ведь помню, каким несговорчивым был твой папаша, — он присел перед ней и злобно ухмыльнулся. — Он обрек свою любимую дочурку на страшную участь. Синсаку задел Нэо за живое. Глава малочисленного клана, который методично вырезали за несколько лет, рассмеялся. Он не бил Нэо, он дразнил ее, говоря очевидные и болезненные для восприятия вещи. У Нэо никогда не было особого выбора: жить с тяжкой ношей предателя семьи или же предать селение и сделаться отступником — любое из решений не было легким. Третьим вариантом было просто бесславно умереть, но это, пожалуй, еще хуже. — Зачем вам все это? — Я хочу сделать из тебя свою игрушку. Самую смертоносную. Самую-самую, — он зацепился указательным пальцем за подбородок и приподнял его, вглядываясь в холодные янтарные глаза. Цыкнул, довольно хмыкнул. Как у нежити. — Руки убери, — безразлично ответила Нэо. — Давай перейдем сразу к делу. Где свиток? — Мне нравится твоя прыть! Значит, твоя кровь еще не остыла… Хорошо, — Синсаку стал выглядеть куда более расслабленным, но делал он это исключительно для вида. Это была сама тьма во плоти, пусть он и казался с виду едва ли не хрупким юношей. — Надеюсь, что ты справишься с возложенной на тебя задачей. Нэо с трудом держалась на четвереньках, опираясь дрожащими синюшно-серыми руками о грубо обтесанный камень. Жалкое зрелище. Метка дзюцу удержит ее от необдуманных поступков. — Надеюсь, — долгий взгляд на куноичи, — ты не издохнешь раньше времени. Нэо могла бы вечно гонять его по кругам ада, в могильном холоде, в одиночестве, или в самых немыслимых кошмарах с расчлененкой и непередаваемой болью, однако ничего из этого сделать не представлялось возможным. Хасэгава радовалась лишь тому, что ей не сломали ребра, руки или ноги, а кандалы для Ямигакуре — это так, ерунда. — Освободить, — скомандовал он. — А что потом? — спросила Хасэгава, забрав свиток. — Убьешь меня, как отца? — Увидишь. Нэо понимала, к чему все идет. Ни Ями, ни Кумо, ни Коноха не стали бы безопасным убежищем. Кумо нужен был наследник, которого она не могла дать, Конохе тишина была дороже, а Ями нужно было ее обескровленное тело — они знали, что с ним можно сделать. Они знали множество способов. Покинув подземные темницы, Нэо вышла в укрытую темнотой деревню совершенно раздавленной. Слишком просто ей даровали прощение — об этом даже не нужно было просить. У Синсаку-сама всегда была странная манера заключать договоры, однако этот случай превзошел все ожидания.***
Шиноби Кумо, выиграв время, оторвались от преследования, пока Чоджи и Киба вытаскивали из ледяного плена незадачливого Узумаки. Получивший пару тумаков парнишка вроде бы и притих, да вот ненадолго: всю оставшуюся дорогу он сокрушался, что не надрал задницу, как будущий Хокаге, будущему Райкаге. Трое путешественников пошли легальным путем через основные врата. — Ты чуешь ее чакру? Ну, или твоя псина хотя бы? — не унимался Узумаки. — Сам ты псина. Акамару — наполовину волк! — А я наполовину художник, да-да-да, конечно. Послышалось недовольное рычание. Чоджи, искавший хоть что-то съедобное, что могло расти в более-менее зеленой части леса, отскочил назад. — Тут все шевелится, как живое. — Говорят, этот лес и вправду живой. Именно поэтому мы не бежим, а идем. Акамару зашелся оглушительным лаем. — Что такое, Акамару? — Метка на дереве! Смотрите! — закричал Акимичи, указав пухлым пальцем на выжженный на дереве знак. Такой был встречен путниками в тот день, когда они нашли Нэо. — Это победа, даттебайо! Мы успели первые! — Что-то не нравится мне все это. Чтобы такое, да на видном месте. Послышался звук удара о землю. — Узумаки, что б тебя! Просыпайся! — Киба начал трясти белобрысого паренька, теряя всякое терпение. Наруто продолжал неподвижно лежать, закатив глаза и не откликаясь. Нитевидный пульс прослеживался, что не могло не радовать, однако товарищи повидали достаточно фигни, чтобы просто так отпустить ситуацию.