***
Одно плечо почти не работало, но рука еще не повисла плетью вдоль тела — хороший знак, но дышать Нэо было все еще трудно. Каждый вздох оддавался тупой болью, напоминавший слабый стук молоточка — это ерунда по сравнению с тем, чему учил вырезанный клан Корикава и чему учили в Ямигакуре. Терпеть боль изо дня в день — горька юдоль любого шиноби, даже восьмилетней девочки. Нэо окинула тяжелым взглядом сидевшего перед ней на циновке мужчину. — Шии-сан, я должна идти. Солнце уже зашло — могут возникнуть вопросы. У Нэо совершенно осунулось лицо, но даже в таком виде она все еще была полезна Кумогакурэ. — Твои формальности тут неуместны. Подавив очередной приступ накатывающей, как волна цунами, боли, Нэо крепко стистула зубы, чтобы не прошипеть что-нибудь невразумительное. Да, в ее голове роились грязные мыслишки, да, она читала книжки «Какаши-сенсея» и подглядывала в старой, полуразвалившейся общественной купальне, но то, что она решила поиграть в «свободного человека» и самостоятельно выбрать, с кем остаться в этом хаосе, еще не означало, что можно указывать, что ей делать. Если бы не оставшийся в Кумогакуре свиток клана Корикава, плевать бы она хотела на всех в этом Аду. И на ирьенина перед ней — тоже. Она даже приставку оставляла совершенно автоматически, приставку, говорившую об уважении к тем, кого вообще не стоило уважать — методы, используемые здесь шиноби, едва ли отличались от того, от чего бежала Хасэгава. — Так я пойду? Сильная рука схватила за посиневшее запястье Нэо. — Я найду, что сказать, не волнуйся. Измена — тонкое искусство превращать своего супруга в оленя. Хотя Нэо уже давно превратили в вола, водрузив несколько тюков ответственности и в то же время пристегнув плуг. После того, как она встретила на улицах Конохи Шикамару, шедшего под руку с «песчаной принцессой», веры в то, что мужчины способны искренне и беззаветно любить, как это могут женщины, резко поубавилось. Были догадки, что и ирьенин напротив нее, расстегивавший жилет на ходу и подходивший все ближе к ней, тоже не искренен, и в его действиях какая-то цель. Бесстрастное выражение лица. Уверенный шаг ближе. Но руки обнимали так крепко и так сильно, что боль уходила. Это даже не медицинский прием. И от разбитого вдребезги сердца лекарства нет. Шии мыслил и действовал прагматично. Он рассуждал трезво и пытался стать страховочным тросом для Кумо — Нэо не должна была уйти. С Даруи у них не ладилось, это было заметно, даже ощутимо. Кажется, тот уже все понимал, у него на лице было написано: «сделай, что посчитаешь нужным, и я все равно останусь на твоей стороне». Касание бледной щеки теплой ладонью, и боль уходила все дальше и дальше. Нэо было все равно, что о ней подумают — ничего не должно было измениться в судьбе человека, на которого раньше было плевать. Машина для убийства — это важно. Человек внутри — нет. Хасэгава пыталась неоднократно понять, что же именно ее привлекло в неразговорчивом и вечно серьезном джонине. Самоуверенность? Статус? Приятные внешность и голос? Нет. Все не то. Отрицание и конфликт. Человек, который не открывает своего сердца, недомолвки которого оставляют приятную возможность догадываться, как это обычно принято в обществе, — грузик на противоположной чаше весов. Нэо больше не металась из стороны в сторону и даже не хотела домой — дом этот везде и нигде одновременно. Коноха стала чужой. Ямигакурэ — тоже чужбина. Кумо — не роднее, чем Ямигакурэ. В голове кто-то тихо засмеялся, и Нэо отключилась. — Ты серьезно? — раздраженно спросила девушка, вглядываясь в полупрозрачные ледяные стекла, из которых получился лабиринт. — Что ты имеешь против? — злобно ухмыльнулся старый знакомый, и его звонкий, подрагивавший ледяными колокольчиками голос, звучал отчего-то яростно и надрывно. — Ничего. Забудь. Что-то об отце? — Ты серьезно собираешься в Ямигакурэ? Секунда на раздумье. — Да. Гадкая широкая улыбка исказила изящное белое лицо. — Пути назад уже не будет, душечка. — Я тебе не «душечка». — Но вот тот белобрысый, видимо, считает… А ты горячая штучка, несмотря на то, что холодная, как лед, — его самого произнесенная вслух метафора заставила улыбнуться — В последний раз спрашиваю, что тебе нужно? — Часики тикают. Тик-так. Тик-так. Слова казались усмешкой. «Ледяной демон», как его называла Хасэгава, уселся на ледяную ступеньку и запрокинул голову, готовый рассмеяться. Неистовство. — Что ты хочешь сказать? — Помнишь, я говорил, что твое время еще не пришло? — И? Нэо не нравилась это интонация. Ей вообще ничего из этого не нравилось. Ни ее давний друг, ни жизнь в Кумогакуре, ни собственный путь ниндзя. Все казалось огромным фарсом, который закончится урной в колумбарии. — Тик-так, Нэо. Девушка очнулась уже в руках у спавшего рядом мужчины. Отчего-то сердце неприятно сжалось, но приступом это не назвать. Она безучастно посмотрела на спящего. Она впервые не ночевала «дома». От последнего, нарочно произнесенного в голове слова, стало еще больнее, а в груди забрезжило светлое пятнышко, от которого стало тепло. Нэо прикрыла лицо рукой. Ее бунтарство, ее измена, ее вранье, ее существование — все это было неправильно. Абсолютно все. Хасэгава покинула дом.***
Близилась гроза. Небо резко потемнело, предвещая надвигавшуюся бурю, а вместе с ней — беду. — Киба, что ты тут делаешь? — удивленно спросил Чоджи, заметив товарища у ворот в зеленом защитном жилете. — Я получил задание, — накидывая два ремня, стягивавшие две сумки по бокам, на пса, серьезно ответил Инузука. — Ты выступаешь один? — А у меня есть варианты? Чоджи обернулся, чтобы скинуть неприятное липкое ощущение, будто кто-то стоит у него за спиной. Киба принюхался, звериный взгляд скользнул по крышам рядом с воротами. — Выходи, Узумаки, — мрачно заметил он. Белобрысый мальчишка вынырнул из-за угла. — Что-то давно не было миссий. Хочешь забрать всю славу себе, Киба? — начал возмущаться Наруто, недовольный таким стечением обстоятельств. Инузука недовольно скривился — паршивец его обскакал и довольный собой разгуливал за ручку с наследницей клана Хьюга. Это сильно злило проигравшего неравный бой, хоть Киба и понимал, что неровно дышит симпатичная ему девушка совершенно к другому человеку — дурню и спасителю в одном лице. Неоднозначные мысли возникали по этому поводу. — Ступай, куда шел. — Эй, кем ты себя возомнил, даттебайо?! Я — будущий… — Да знаем мы, кто ты, — делая вид, что Наруто кричит очень громко, возмущался Инузука, — проходили уже сто раз. Узумаки вскипел от гнева, отчего Чоджи начал хихикать в кулак с видом заговорщика. Он отчетливо видел налет ревности на лице одного и беспокойную, тщеславную зависть на лице другого. — Я иду с тобой! — заявил Узумаки, не думая. — Тогда я тоже, — добавил Акимичи. — А мы идем в Кумогакуре? — С чего ты взял, что мне туда? — взбрыкнул Киба, уставившись на Чоджи с негодованием. Эти двое его успели порядком достать, и импульсивному Инузуке не нужен был такой балласт. Через пару секунд до него дошло. Парень хитро прищурился. — А-а-а… Я, кажется, понял… В конце концов, Узумаки удалось своим гундением уболтать Инузуку накинуть себе на шею удавку и потащить на свой страх и риск импульсивного джинчуурики и прожорливого Акимичи.***
Нигде в доме не горел свет. Стоявшая перед зеркалом в ванной девушка разочарованно смотрела в свое усталое отражение. Жизнь не возвращалась к ней, приливая к лицу горячей кровью. Бледная, усталая, в каких-то царапинах она напоминала самой себе полуживую. Ничего не изменилось в лучшую сторону, только волосы отрасли, спадая черными нитями до плеч. Черные клочья полетели на пол. Неаккуратно срезая наточенным кунаем крупные пряди, Нэо не могла сдержать гнев. Делать всех вокруг виноватыми, даже если это почти правда, — зачем? Кому от этого будет лучше? Стоило ли себя так сильно жалеть? Нет. Нэо больше никого не жалела. И никого не любила. Даже чуть-чуть. Перед ее глазами предстало теперь подобие хорошенького изящного и бледного мальчишки с выразительными глазами, походившими теперь отчего-то на змеиные. Еще раз усмехнулась своему отражению. «Тик-так, Нэо Хасэгава. Тик-так». Нацепив полную оружия сумку, девушка отправилась к входным дверям, однако застыла на пол пути, услышав негромкий храп. Кое-о-чем она все-таки забыла. Был тот человек, который не сделал ей ничего плохого и даже не пытался. Его вина была лишь в том, что он выбрал служить родине, чтобы когда-нибудь стать заменой Каге. Это уже было предрешено, об этом даже говорили. Оставалось еще совсем чуть-чуть. Нэо тихой поступью подобралась к спящему Даруи. Было бы легче, если бы сегодня он был где-то далеко отсюда. Лицо Хасэгавы неприятно исказилось. Прощаться всегда тяжело, даже если любая встреча — начало разлуки. «Какая же из меня жена Каге? Совсем никудышная бы получилась». Задержалась еще на секунду. За окном выл и насвистывал ветер, в горле пересохло — это ли то самое чувство вины, которое спало в ней так долго? Хасэгава понимала — задержись она еще хоть чуть-чуть, и она передумает уходить, поддавшись этому неприятному чувству. Сухие потрескавшиеся в лохмотья губы коснулись щеки мужчины. «Простите меня». Двери за куноичи захлопнулись. Ветер продолжал напевать свои траурные мотивы.