Рука помощи

— Леночка, — дедушка тормошит мое плечо, — вставай. Вставай, а то все проспишь. Завтрак уже на столе.       Поворачиваю голову и смотрю, что на часах уже семь сорок. Громко вздыхаю и откидываю одеяло на пол, холодный ветер с форточки окутывает тело. — Дед, — кричу, — а можно сегодня не пойти? — Еще чего, — улыбаясь, заходит он и опирается на косяк, — учится, учится и еще раз учится. — Ох, кто это придумал? — Ленин. Вставай. Тебе чай или кофе? — Воды.       Пятнадцатое апреля дает о себе знать — выглядываю в окно и замечаю небольшие лужи на дороге, а по карнизу барабанит легкий дождик. — Деда, ну там дождь. Кто придумал ходить в непогоду в такую даль? — Какая даль? — Кричит он с кухни. — Минут пятнадцать. Даль, ишь, что придумала. — Да шучу, шучу.       Собираю разбросанную одежду с пола и, быстро напялив свои любимые джинсы, начинаю искать желтую футболку. — Где же ты? — Шепчу под нос. — Вчера… — Потеряла опять что-то? — Да вот не могу найти футболку, — разворачиваюсь к дедушке и замечаю в его руках заветный кусок ткани. — Дед, ты супер. — А то! В следующий раз будешь знать, как разбрасывать вещи по всей квартире. — А где она была? — Захожу за дверцу шкафа и быстро меняю пижамную майку на счастливую футболку. — За креслом в зале. Ты же ничего не замечаешь когда приходишь со школы. — Ой, — отмахиваюсь. — Подумаешь. — Вот и подумаешь. Иди, завтракай. — Да не хочу я.       Беру свой потрепанный рюкзак и открываю окно настежь — прохладный воздух залетает в дом. С шестого этажа плохо видно кто там стоит, но эту темно — синюю куртку я узнаю где угодно — Виктор Михалыч. Выглядываю, и несколько капель падают на голову. — Женихи? — Дедуль, не пугай, — закрываю окно. — Нет. — Да брось ты, — улыбается дед, — молодость. — Ну конечно, — развожу руками. — Я побежала. — Так, а позавтракать? — Спасибо, дедуля, — целую его в щечку, — но нет. — Беги. Ученица.       Деда кивает головой и уходит в свою комнату дописывать свои книжки и заканчивать свои дела, в которые не лезу, и лезть не собираюсь. Надеваю куртку и обматываю шею шарфом, на руки натягиваю свои митенки, что подарила мама перед отъездом. С крючка, что закреплен на двери, беру свои ключи, с гигантским брелком в виде баскетбольного мяча, и гордой походкой выхожу за пределы квартиры. В подъезде опять кто-то курил — запах сигаретного дыма невыносим, он пробирается в легкие тем самым заставляя прокашляться.       Кнопка лифта, как и полагалось, не отвечает, он не работает еще с декабря, и вряд ли кто захочет его чинить. Добегаю налегке до первого этажа и натягиваю капюшон — зонты в нашем доме не приветствуются. — О, Кулёмина! — Слышу знакомый голос и понимаю, что не обозналась. — Здравствуйте, Виктор Михалыч. — Ты чего без зонта, Кулёмина? У нас же скоро соревнования. Заболеешь — прибью. — Грозит мне свои большим кулаком физрук, и посильнее начинает растирать свои руки. — Не люблю зонты, — объясняю, — а вы что здесь делаете? — Пробегал, смотрю ты, дай думаю, подойду. До школы вместе дойдем. — Ну ладно, — соглашаюсь. — Пойдемте, а то вы совсем замерзните. — Да брось, я физкультурник, я не могу замерзнуть. — Носу это своему скажите. — Ха — ха, Кулёмина. Ты лучше скажи, — Виктор Михалыч прячет руки в карманы своих спортивок, — ты тренировалась? Помнишь все подходы? — Обижаете, Виктор Михайлович. — Надуваю губы. — Конечно, помню. — Нет, Кулёмина, так не пойдет. Приходи сегодня после уроков, лично проверю. — Ладно, — вздыхаю. — Приду. Раз уж вы просите. — Ой, спасибо за одолжение, — он корчит смешную рожицу, и смех вырывается из моего рта. — А что это вы такие веселы с утра? — А, это вы Светлана Михайловна, — Виктор Михалыч отходит в сторону и становится справа от меня. — Какими судьбами? — Он явно не рад её появлению. — А я вот слышу смех знакомый. — И что? Мы рады, что вы хорошо слышите. — Ничего, — бедный библиотекарь опустила голову. — Вы в школу идете? — А вы подумайте, — Степнов разводит руками. — Да, — отвечаю за него. — Хотите, пойдемте вместе. — Если никто не будет против. — Молодец, Кулёмина, — шепчет он мне на ухо. — Ну, придешь ты, — грозит мне пальцем. — Я тебе устрою.       Сдавливаю глупый смешок и немного замедляю шаг, оставляю Степнова с Уткиной рядом. По сгорбленной спину физрука можно понять одно — ему явно не нравится общение со Светочкой, зато она как расцвела. Любо смотреть, как она пытается всеми фибрами своей души показать, что стоит хоть рубля, выделывается из себя по полной. — Лена, — Виктор Михалыч поворачивается ко мне, когда доходим до школы, — попробуй только опоздать!       Улыбаюсь во весь рот и быстро забегаю в школу попутно поздоровавшись с Борзовой. В углу, около столовки, замечаю Леру с Наташей, которые обсуждали что-то явно интересное. — Привет, девчонки. — Привет, Ленка, — заговорила первая Лера, — ты представляешь? Наша Наташа уезжает. — Куда? — Складываю руки на груди. — С матерью во Владивосток. — Со вздохом произносит Ната. — К троюродной бабушке. — А как же группа? — На время отложим, — Лера цокает языком. — Будем выступать, и репетировать только в полном составе. — Ладно, — пожимаю плечами. — Когда вернешься? — Да через месяц. Мама вон уже у Шрека заявление пишет.       Прозвенело мерзкий звонок который позвал нас на урок истории. — Прорвемся. Держись, Натах, — Лера обняла её.       Просто качнула головой и медленно пошла в сорок пятый кабинет к любимому Рассказову. — О, Кулёмина. — Виктор Михалыч, у вас что, уроков нет? — Поговори мне еще тут, кинула меня с самого утра. — Ой, а вы вроде не видите. — Чего не вижу, Кулёмина? — Вы же нравитесь ей. — Степнов непонимающе смотрит. — Ну, Светлане Михайловне. Разве вы не видите? — И что? Значит, надо было меня кинуть? — Решила романтическую обстановку сделать. — Кулёмина, ты в своем уме? — Он стучит себе по голове, — какая обстановка? Она мне даже и не симпатична ни разу. — Виктор Михалыч, не волнуйтесь. Я ни кому не скажу. — Кулёмина! Иди…на урок.       Кладу руки в карманы любимых джинс, и как идиотка начинаю улыбаться. Разговор с физруком дает о себе знать — сердце бешено бьется, а в голове куче разнообразных мыслей, которые не могу сложить в кучу. — Звонок давно уже прозвенел.       Разворачиваю голову, и замечаю, что в коридоре в своей длинной, черной юбке стоит библиотекарь. — Я знаю, Светлана Михайловна. — Как-то не сильно спешишь, — фыркает она. — Вам не идет быть злой. — Улыбаюсь. — Я не злая, — покрепче прижимает книги к себе, — я справедливая. — Кулёмина! — из — за угла снова появляется он. — Я уже сбегал в столовку, а ты еще не дошла? — Ой, да что вы все пристали? — Потому что в твоем возрасте, — Уткина подходит поближе, — надо об учебе думать. Я же правду говорю, Виктор Михайлович? — Светочка, — Степнов выговаривает по слогах её имя, — идите куда шли. Что ж вы вечно на дороге появляетесь? — Я шла в учительскую, — она опускает голову. — Ну и идите в учительскую. — Виктор Михалыч показывает ей рукой в сторону лестницы. — А то книги без вас заскучали, наверное.       Уткина без особого рвения прошла немного вперед, одарив меня пронзительным взглядом, от которого мурашки пошли по коже. Потом вздернула голову, и грациозно зашагала по коридору, виляя своими бедра из стороны в сторону. — Что ж вы так, Виктор Михайлович? Она же к вам с чистым сердцем. — Кулёмина, я тебя лично сейчас на урок отведу. — Не хочу на уроки. — Признаюсь. — Раздражает все. Свободы хочу что ли, — пожимаю плечами. — Лена, ну что за разговоры? Пошли, — он берет меня за руку, — а то ты так и не дойдешь.       Идти рядом с ним, казалось сказкой. Его одурманивающий запах кружил голову, а сильные мышцы, что отлично подчеркивал его повседневный костюм, придавал ему еще больше мужества. Немного обросший, он казался таким взрослым. Таким далеким… Хотелось, чтобы дорога была вечной, чтобы он всегда вот так по — хозяйски держал меня за руку. Держал, и не отпускал. — После пятого урока ко мне. И без отговорок.       Легенько качнув головой в знак согласия с ним, стучу в кабинет, и молю Бога о том, чтобы день шел как можно быстрее.

***

      Звонок с пятого урока стал моей любимой мелодией. Выйдя из класса, замечаю Леру у окна. — Ленка, ты куда? — Спрашивает она. — На секцию к Виктору Михайловичу. — А я что, в кино одна пойду? — Ну, прости Лерка, баскетбол святое. — Знаю я ваш баскетбол, — подмигивает она, — ладно, Аньку приглашу. Привет там передавай.       Улыбнувшись, и поправивши длинную челку, с гордо выпрямленной спиной, иду в уже такой родной спортзал. К уже такому родному…       Скрипучая дверь выдает мой приход, и Виктор Михалыч выглядывает из подсобки. — Кулёмина, молодец, не опоздала. Заходи, переодевайся. Сейчас начнем. — А я не взяла форму, — вспоминаю. — Кулёмина, — он садится на скамейку, — и как теперь? — Я домой сбегаю. Вы подождете? — Там дождь. Я не позволю тебе бегать туда — сюда. Ладно, будешь пока без формы. На, — он кидает мне оранжевый мяч, — я подкачал. Сейчас будем повторять, иди сюда.       Кидаю сумку на пол и подхожу к нему ближе — мужской запах бьет в нос, и я невольно втягиваю этот запах. Он становится сзади, подводит меня к белой линии, и кладет руки на талию, тем самым фиксируя мою позу. — Если будешь стоять так, — шепчет на ухо, — то можешь попасть крученым мячом сразу. — Я знаю, Виктор Михалыч, — отвечаю так же шепотом. — Значит кидай. — Говорит, но руки не убирает.       Смотрю на кольцо и не могу сосредоточится — его грубые, сильные руки, что дарят тепло, не дают сконцентрироваться. Кидаю, и…промах. — Кулёмина, соберись. На носу соревнования. — Вы рядом, — отвечаю. — Сбиваете. — Вру. — Хорошо, — он убирает руки, и в душе зарождается чувство пустоты. Я вроде как картинка, и мне не хватает лишь одной части — его.       Сзади послышался еще раз скрип тяжелой двери. — Кого еще там принесло? — раздается эхом голос Степнова. — А, это вы Светочка? — А я решила вам…- она замирает при виде меня, — …принести булочек. — Ленка, булочек хочешь? — Нет, спасибо, — беру мяч в руки и пристально смотрю на библиотекаршу, — а вы поешьте, Виктор Михайлович. — А они с чем? — Он подходит к ней недопустимо близко, — яблоки? — Нет, — она еще делает шаг к нему, — абрикосы. — Я ненавижу абрикосы. — Констатирует Степнов и отходит как можно дальше. В этот момент душа ликует. — Ну…- Светлана Михайловна не знает что сказать, — оставьте. Может друзья поедят. — Лена, ты будешь? — Спрашивает еще раз. — Нет. — Отвечаю твердо. — Видите, Светочка, мы не будем. Лена такое тоже не ест. — А как … — Сами съедите. Так, Кулёмина, что стоишь? На мат. Пресс качать.       Надутые щеки Уткиной означали одно — ей явно неприятна эта ситуация, но больше они ничего не может сделать. Она повержена. Эту войну она будет проигрывать всегда. — Что вы её так отталкиваете? — Спрашиваю у него, когда ложусь на мат, — она так старается. — Кулёмина, лучше бы ты так старалась. Давай буду держать. — Виктор Михалыч, мне не пять лет. — Давай, давай. — Сколько? — Пятьдесят. — Он обхватывает мои колени и смотрит в глаза. — И ни меньше. Я буду считать.       Отсчет пошел. Краем глаза замечаю, как за нами наблюдает Светлана Михайловна, и это еще больше разыгрывает меня. Стараюсь больше подниматься и касаться волосами щек Степнова, а он еще ближе нагнулся ко мне. Через пару минут, после того как пресс был сделан, откидываюсь на мат, а Степнов повторяет за мной. — Светочка, вы еще не ушли? — Вы ей нравитесь, — шепчу ему. — Дайте ей шанс. — Кулёмина! — Шипит он. — Светочка, ради Бога, идите уже. Вы нам мешаете. — А я тоже хочу. — Что хотите? — Пресс покачать. — Так идите домой и качайте. — Виктор Михалыч закатывает глаза. — У нас тут процесс.       Громко выдохнув, и стукнув своей ногой, Уткина развернувшись, метнулась пулей к двери. Её две косички смешно заболтались. — Боже, за что мне это? — Ну, вы сами виноваты, — встаю. — И в чем же? — В том, что вы такой притягательный.       Степнов просто улыбается, не говоря лишний слов. По его лицо видно, что он рад это слышать. — Я пойду. Завтра принесу форму. Обещаю. — Я провожу. — Вскакивает он с мата. — Виктор Михайлович, — подбираю сумку с пола, — не маленькая. Как-то сама. — Так не пойдет. Или ты хочешь оставить меня наедине со Светочкой? — Примите за факт — любовь штука злая. — Натягиваю куртку. — И да, хочу. — Надеваю митенки. — Завтра, будет тебе сто раз пресса, за такое. — Да, пожалуйста, — развожу руками. — Не пугает. — Это мы еще посмотрим.       На улице моросил неприятный холодный дождь. Виктор Михалыч перед выходом снял с себя свою куртку и протянул мне. Молча, качаю головой. Он, так же молча, не спрашивая моего разрешения, стал, натягивает её на меня. — Да ну, Виктор Михалыч. — Начинаю канючить. — Нет, Кулёмина, ты мне нужна здоровой, — щелкает меня по носу и надевает капюшон, поправляя волосы. — А я закаленный.       В эту минуту чувствую себя самой счастливой на свете. Его куртка полностью пропахла ним, и этот запах въелся в мою голову и стал самым вкусным ароматом. Ароматом его тела.       До дома идем молча, лишь иногда Степнов громко вздыхает, но заговорить первый не решается. Он отводит меня от луж и дорог, от грязи. Заботится…или, кажется? — Ну, спасибо вам, Виктор Михайлович — снимаю куртку, — вы мне очень помогли. Может чаю? — Нет, спасибо. Ты это, береги себя. И знай, я всегда готов протянуть тебе руку помощи. До завтра. — До свидания, — шепчу напоследок.       Полная сил и энергии залетаю в квартиру, скидываю с себя куртку и кроссовки, забрасываю сумку на кресло. — Пришла? — Дедуля кричит с кухни. — Я приготовил суп. Будешь? — Нет, — мечтательно отвечаю. — Лен, ты чего? Не ешь, толком ничего не хочешь. Влюбилась?       Глупо хохотнув, забегаю в комнату, и знаю, что дедушка ничего спрашивать не будет, потому что — да. Влюбилась.