WELTKIND

Билл не спит уже пятые сутки и сейчас, находясь под действием то ли морфия, то ли еще чего-то, он считает количество лесенок на одной из станций метро и идет по ним вниз, вниз и вниз, словно ищет изумрудный город, ну где же ты, великий Гудвин, спаси своего потеряшку, прошу, спаси, Билл идет, и из кровавого водостока его губ льется разрезанное на куски Ал-Ал-Ал, превращающееся в мантру самого одинокого человека на земле, обладает такой силой, что у Аллена на другом конце города закладывает уши. Билл-Билл, как можно быть настолько сломанным, но живым? У Аллена кровь стучит в висках и наяривает похоронный марш, и фиолетовая плитка стен размывается, превращая стену в одно-единственное пятно, утопающее в каскаде медузы и не лишенное философии абсолютного угасания, а значит и перерождения, но для Аллена сейчас есть только литания, которая играет в его голове голосом Билла, будто она не для него, но про него. Будто Билл может достучаться до него телепатически. И сейчас Аллен, не трезвый Аллен, но пейотль-Аллен, верит любой бредне, что разрывает его черепную коробку на части, а после расщепляет те на атомы, и он слышит, он может поклясться всем на свете, что он слышит, как Билл воет о помощи. И он никогда не откажет, будь то помощь или пуля.

***

Красные трубы городской кровеносной системы смеются мне в лицо, размывают пейзажи в единое пятно, играющее не красным, но серым, и мне плевать на них, как плевать на любое живое существо, что смеет издеваться надо мной, издеваться над тем, во что я верю, издеваться над тем, ради чего я просыпаюсь по утрам, жди меня, Билл, я обязательно найду тебя, найду, найду, теперь я знаю верный код, теперь я знаю зов твоего голоса, верь мне, у меня получится, никто не верит, Билл, никто никогда не верил, так верь хоть ты. Красные трубы корчат мне в лицо свои жестяные физиономии, явно не способные даже на простейшую партитуру или ноктюрн, они гордятся своей стойкостью и тем, что лишены гибкости и певучести, гордятся тем, что проживут дольше меня, тем, что они-то живы, и будут живы завтра, послезавтра, неделю, месяц, а я - не факт. Подземки всегда жили и живут в другой вселенной, с нашей не имеющей ровным счетом ничего общего, здесь все иначе, ведь мир из цельного металла намного реальнее, и палитра мира даже здесь совсем иная, даже самый яркий кровавый свет отливает ржавчиной, самый сочный зеленый здесь будто погребен сантиметровым слоем пыли, капилляры, сосуды, вены и артерии проходят сквозь тебя и дарят покой или блеклую страсть, словом то, что тебе надо чувствовать, а временами они орут тебе в лицо от своей беспомощности, молят о спасении, прямо как я сейчас, да, как я сейчас, где ты, Ал, где ты, Ал, я прошу, помоги мне, пути кажутся такими манящими, прошу тебя, я не в ладах с собой, мой внутренний Уильям ненавидит меня и хочет покончить с нами обоими, Ал, спаси Билла, спаси Билла, он не виноват, он просто проживал чужие счастливые жизни и периодически напивался, то-то и всего, Ал, то-то и всего, неужто он виноват в том, что так дьявольски одинок? Билл, не прекращай говорить, я слышу твой голос в своей голове, и он все громче и громче и громче, Билл, говори больше, цитируй Хэмингуэя, Диккенса, да хоть кого, Билл, забудь про Карла Соломона, это все прелюдия и чушь полнейшая, оно всегда было о тебе и для тебя, ни Нил, ни Джек, ни Питер не важны, Билл, я все тебе наврал, тебе и им, видишь, я дрянной мальчишка, на самом деле мне нужен и всегда был нужен только ты ты ты, не останавливайся, Билл, я ближе, я обещаю, что буду любить тебя до конца времен, я и так любил бы, конечно, ты же знаешь, Билл, прошу, я не хочу хоронить тебя, ты не одинок, если нам с тобой суждено выжить и состариться, пусть даже не вместе, можно я умру первым, Билл, пожалуйста? Я не вынесу встречи с тобой, который не бросит мне в лицо угрюмое "педик" хотя бы раз за десять минут, ты же знаешь, Билл, я не вынесу. Билл, ты же понимаешь, ты же слышишь меня, ты же, блядь, знаешь, ч т о э т о з н а ч и т? Мы поколение обносков, Билл, я знаю, в нас нет нужды, о нас можно высморкаться и выбросить в ближайшую урну, как салфетка, да, точно, мы - обветшалое пальто, которое уже не в моде, а выбрасывать жалко, а потому отданы младшему брату/кузену/еще_бог_весть_кому, а потому вроде бы в строю, поглядите на нас, мы ржавые, но смазанные шестеренки вашей мясорубки, мы оправдываем ваши ожидания, да идите вы все к праотцам, мусорка лучше вашего сраного общества, да, Билл, разве нет, Билл? Сон застревает в моем горле, Ал, сон, в котором ты меня целовал безбожно долго, бесстыдно страстно, неприлично наслаждался, сон, в котором я согласен навек остаться, сон, который не вытравить ни врачам, ни чародеям, сон, который был реальней тридцати лет моей жизни, в которых не было тебя, Ал, не было твоих острых еврейских скул, пухлых губ и веселых темных кудряшек, в которых путается солнце, словно в лабиринте, ищет выход, а выхода нет, только вглубь, в мозг, так вот почему ты такой, Ал, вот почему ты состоишь из света, ах ты маленький проходимец, так ты ловишь солнечных зайчиков, сколько возьмешь за количество, способное вытравить черную гущу из моей черепушки, сколько? Билл, твое дыхание пульсирует у меня в голове, и твоя кровь течет по моим жилам и стучит в висках, Билл, я ищу тебя, Билл, дай мне знак, прошу, я чувствую, как ты утопаешь все больше в своем болоте, я могу слышать твой крик, который ты не смеешь озвучить, ты ведь всегда боялся показаться слабым, так ведь, Билл? Боялся разочаровать отца, до последнего боялся, а твой отец просто мудила, Билл, он ничего о тебе не знал и не знает, он называл тебя ничтожеством, Билл, как ты смеешь думать, что он важен, посмотри на меня, я разочаровал всех, кого только можно, и горжусь этим, я рисовал пенисы на стенах библиотеки Колумбийского университета, я отсасывал неизвестным мужикам за то, чтобы подвезли до Денвера, Фриско или Амстердама, я занимался гребаной макулатурой многие месяцы, Билл, посмотри на меня, я грязный мелкий сукин сын, неужели ты думаешь, что сможешь разочаровать меня? Ал Ал Ал, твое имя приводит меня в реальность с ее калеками, моральными уродами и пьяницами, твое имя - единственный оплот моего сознания, плывущего в океане безграничной фантазии, которая приводит к выгоранию всех пробок абсолютно, из моих натянутых, словно струн, нервов, можно пожарить лапшу сейчас, и Ал, ты - корабль спокойствия среди всего этого дерьма, ты мой катарсис, от которого не легче, но сносно, и я готов молиться уже этому, все дело в душе, Ал, найди меня, это, кажется, Манхэттен, здесь холодно и сыро, островные платформы, ни одной живой души, только я, догорающий вшивый старикашка, да, я боюсь быть слабым, боюсь быть слабым в конкретно твоих глазах, я боюсь не оправдать ожиданий, но сейчас мне плевать плевать плевать. Ал Ал Ал, шепчет мое отчаяние, и я подвываю вместе с ним. Прости, Ал, но мой мозг засыпает, найди меня, прошу, найди... *** Аллен натыкается, наконец, на Билла, лежащего на ступенях нижнего уровня станции Седьмая Авеню, после трех часов утомительных поисков и, обняв того очень крепко, улыбается так, как улыбаются самые одинокие сумасшедшие, самые отчаянные самоубийцы и самые нежные любовники. - Я всегда тебя найду, Билл, - шепчет Аллен ему на ухо, баюкает на руках, словно сына, не обращая внимания ни на его внешний вид, ни на запах, ни на блевотину, недалеко от которой Билл отрубился. Всегда, - эхом раздается у них в головах голосами друг друга.