Огонь и лед Кольца

      Волна налетела на деревянную сваю, плеснула, поднимая мелкие щепки и рыбью чешую, и покатилась дальше. Следующая оказалась выше — и мелкие холодные брызги полетели на прохожих на дощатом тротуаре. Впрочем, никто не обратил внимания: пройти по Озерному городу, не замочив подол платья или низ штанин, было попросту невозможно. Только девочка-подросток лет четырнадцати, сидевшая на углу тротуара, поймала волну ладонью и поднесла воду к лицу. Несколько секунд она всматривалась в грязноватую жидкость (все хозяйственные отходы города летели именно в воду), затем резко, даже с каким-то отвращением, выплеснула ее обратно. Быстро встала и пошла прочь — к рынку, куда ей с утра приказала сбегать старшая кухарка. Она уже и так задержалась слишком сильно, и по возвращению не миновать взбучки: бургомистр любит вкусно покушать, но терпеть не может, когда ему подают обед позже назначенного срока.       Любой уважающий себя горожанин счел едва ли не своим долгом походить по рынку не меньше часу-полутора: посмотреть товар, выбрать и прицениться, но Толтэ сейчас было не до того. Пробежавшись по торговым рядам, она разыскала двух-трех знакомых торговцев и, быстро накупив несколько мешочков сахара, соли, специй и прочих мелочей, необходимых в хозяйстве, направилась обратно к дому бургомистра. Она старалась идти, не оглядываясь по сторонам и не прислушиваясь к разговорам вокруг;, но отдельные фразы все же достигали ее слуха:       – … Старье носит, точно одеть нечего.       – Прибедняется, — хмыкнула другая торговка, вываливая на прилавок корзину еще трепыхающихся карасей. — Можно подумать, ее папаша-счетовод не мог бы приодеть…       – Еще б не мог, коль дерет с нас три шкуры налогов…       – Да вы че, бабы? Какой папаша? Мне вот сказывала намедни сестра троюродная соседа моего, Джорда, что перекрывал у них потолки этим летом, что ее сам бургомистр не раз в спаленку зазывал…       Толтэ сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Вдохнула, выдохнула. Снова вдохнула. Она могла стерпеть многое, но подобные слухи, уже не первый день ходившие по городу, приводили ее в ярость. Если ее отец Вольфан работает счетоводом у бургомистра едва ли не за еду и крышу над головой, то это не означает, что она согревает тому постель. В общем-то, никого бы такая ситуация не удивила: в конце концов, Озерный город — не Гондор или Нуменор, и нравы здесь куда свободней, но Толтэ страшно раздражали подобные сплетни. Вот и сейчас она не сдержалась:       – А ты бы, Моллен, лучше бы за своими дочерьми следила, — резко развернувшись к торговке, выпалила Толтэ на одном дыхании. — Вот третьего дня твоя старшая в новом ожерелье домой пришла, а им, между прочим, перед этим Альфрид похвалялся!       Лицо женщины медленно перекосилось от злости, но прежде чем она успела бы сказать хоть слово, Толтэ звонко рассмеялась и бегом бросилась прочь. Вовремя: непристойная ругань, полетевшая ей вслед, доказала, что Моллен и впрямь была оскорблена в лучших материнских чувствах. Но девочка стремительно мчалась вперед, почти не разбирая дороги; и лишь чудом не врезалась на бегу ни в чью лавку. Впрочем, уже на самом выходе из рынка она налетела на кого-то из прохожих.       – Ах, извините! — Толтэ судорожно вцепилась одной рукой в ручку сумки, второй — в подпорку крыши. Еще немного, и она сорвалась бы с тротуара в воду, а в предзимье это удовольствие явно ниже среднего. Но человек, что так спешил, не обратил на нее почти никакого внимания.       Присмотревшись, Толтэ узнала Барда — одного из лодочников, жившего в дальнем районе города и изредка, по словам отца, промышлявшего контрабандой. С интересом девочка наблюдала, как он стремительно бросился к лавке торговца старыми книгами.       „Интересно же человека потянуло на ученость — вроде бы раньше за ним такого не наблюдалось“, — размышляла она по дороге к дому бургомистра. „Надо будет посмотреть, с чем это связано — как бы не с моим делом…“       Едва она переступила порог черного входа, как почти сразу же на нее налетела кухарка:       – Чтоб тебя нечистый забрал, копуша эдакая! Час ее жду, второй жду — все нет как нет! Уж обед подавать скоро, а десерт еще не начинала и готовить… Ой, не успею, не успею! — кухарка то причитала, едва не плача, то вновь набрасывалась на девушку: — А вот все из-за тебя! Вот я так и скажу господину Альфриду: „Это все из-за копуши Толтэ“! И господину бургомистру повторю, ей-ей повторю! — А увидев, что та раздраженно поморщилась, напустилась еще больше: — Ты-то нос не отворачивай, когда с тобой честные люди говорят! А то думаешь, читать эльфийские книжки умеешь, так уже и важность напустила!       Наконец она скрылась в недрах кухни, и Толтэ перевела дух. Еще одно раздражающее обстоятельство в ее жизни. Кухарка была женщиной неплохой, но, как и многие малограмотные люди, недолюбливала девушку, которая действительно понимала эльфийскую речь. Впрочем, Толтэ всегда утешала себя тем, что если бы эта женщина, равно как и бургомистр с отцом, могла хотя бы предположить, что именно девочка знала, то ее уже давно бы утопили — как ведьму и прислужницу темных сил.       Оглянувшись и удостоверившись, что рядом нет никого из прислуги, Толтэ стремительно побежала наверх. Быстро одолев крутую лестницу с немилосердно скрипящими ступенями, она добралась до чердака, и, привычно пробравшись на ощупь по узкому темному коридорчику, вошла в свою каморку. Захлопнув дверь, она, поколебавшись мгновение, так же привычно просунула под дверную ручку ножку старого стула. Теперь, наконец, девочка почувствовала себя в относительной безопасности. А то бургомистр последние полгода и впрямь нередко пытался под разными предлогами завлечь ее в свою спальню.       Переведя дыхание, Толтэ привычно оглядела каморку: все ли на местах? Но лежанка, маленький сундук, также служивший столом, и зеркало в некогда дорогой, но теперь изъеденной червями раме, были на своих местах. Она уселась на лежанку — прямо в коротком тулупчике, не раздеваясь — слишком сыро и промозгло было здесь, – и, сняв со стены зеркало, поставила его на сундучок.       Из мутноватого от времени стекла на Толтэ глядела худенькая девочка со слишком бледным, точно обескровленным лицом. „И что только нашел во мне этот жирный боров?“ размышляла она, рассматривая отражение в стекле. Дочь счетовода и впрямь была не похожа на крепких и раздобревших рыбачек Озерного города. Слишком узкий овал лица, слишком тонкие черты. Только глаза ее были красивыми: темно-серого, почти черного цвета, они казались темными бездонными колодцами; но время от времени, особенно когда Толтэ была взволнована, вспыхивали, точно звезды. В детстве ее часто сравнивали с эльфами; но когда в Озерный город и впрямь пожаловала делегация из Лесного королевства от короля Трандуила, его сын, мельком увидев Толтэ, содрогнулся и поспешил отвернуться от странной человеческой девочки. А сама она хорошо запомнила мелькнувшее на лице принца Леголаса выражение какого-то омерзения, смешанного со страхом. С тех пор не любила подобное сравнение.       Начал бить колокол; и сосчитав удары, Толтэ поняла, что кухарка ругалась не зря: был уже полдень, а господин бургомистр привык обедать в полпервого. Что ж, видать сегодня и впрямь не обойдется без скандала – а, впрочем, какая разница?       Переплетя косу, Толтэ вытащила из глубин лежанки старую обтрепанную книгу. „Легенды Первой Эпохи“, гласило полустертое название на синдарине. Это был список — причем неполный и неточный с какой-то другой книги, сделанный, скорее всего, кем-то из дунэдайн.       Открыла наугад:       «И когда Финголфин приблизился к вратам Ангбанда, он ударил рукоятью меча в черную сталь и вскричал, вызывая на бой Моргота: „Раб Валар! Решишься ли ты выйти против Короля нолдор на равных или же по-прежнему будешь прятаться в своих горах, как последний трус?“ И, Моргот, услышав его голос, задрожал от страха…»       Толтэ резко захлопнула книгу. Нет, сегодня ей совершенно необходима ясная голова; а читать о поединке Финголфина с Мелькором — верный способ удариться в совершенно ненужные воспоминания. Что было, то прошло; и нечего травить себе фэа и разум. Она вспомнила Барда на рынке: лодочник ведь не просто так суетился — случилось нечто весьма важное, и она должна сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.       Спрятав книгу, девочка взялась за шитье; но мысли и разум ее то и дело уплывали, и в рассеянности загнав себе в пятый раз иголку под ноготь, она с досадой бросила и это занятие. Время тянулось долго; снизу время от времени слышались голоса: грубая речь бургомистра, лебезящие интонации Альфрида, всхлипы кухарки. Видимо, женщине таки досталось за неудачную трапезу, и она выдала виновницу, потому что вскоре Толтэ услышала на лестнице шаги отца, а потом стук в дверь.       – Толтэ, милая, ты здесь? — послышался робкий голос. — Господин бургомистр желает тебя видеть.       Девочка не ответила. В другой раз она может, и попыталась бы соблюсти какие-то приличия, но сейчас было совершенно не до того.       – Дочь, господин очень гневается…       Она стиснула зубы от глухой злости. Хотелось выкрикнуть: „Лишь одного господина я признавала в этом мире, да и его здесь нет!“. Промолчала. Пусть отец разбирается сам. Толтэ не виновата в том, что он когда-то давно по юношеской глупости влез в долги, потерял все имущество, и был вынужден трудиться у бургомистра за нищенскую плату, не смея спорить с своим „господином“. Мать не выдержала потрясения и повесилась; это была официальная версия. Но по городу ходили и иные, весьма грязные слухи, что кое-кто из тогдашних приближенных бургомистра любил устраивать кутежи для своих приятелей, привлекая в качестве обслуги (во всех смыслах этого слова) молодых женщин, чьи отцы или мужья по какой-то причине не смели за них заступиться. Мол, после одной из таких гулянок жену счетовода и нашли повесившейся в своей каморке. Впрочем, Толтэ ее почти никогда не вспоминала.       Наконец, Вольфан умолк. Некоторое время он потоптался под дверью, потом Толтэ услышала тихие удаляющиеся шаги. Однако едва она успела перевести дух, как поняла, что успокоилась слишком рано: снизу раздался тяжелая поступь бургомистра. Да, видно, он и впрямь немало разозлен — обычно ведь не утруждал свое рыхлое тело подъемом по крутой чердачной лесенке.       – Где твоя дочь, Вольфан?       Ответа отца Толтэ не расслышала – тот, как и всегда, говорил слишком тихо.       – А я говорю, что эта малая дрянь еще пожалеет о своей наглости! — рявкнул бургомистр. — Совсем она у тебя страх потеряла! Ну да ничего, я ее быстро в чувство приведу, — и с этим словами он от души рванул старую дверь, явно надеясь вырвать задвижку. Ситуацию спасла лишь заранее вдетая ножка стула.       – А ну открывай, дрянь малолетняя! — бургомистр подождал реакции изнутри. Но той не последовало, и он снова ударил в дверь: — Открывай немедля, а то пожалеешь!       Толтэ оперлась локтями на крышку сундука и сжала виски. Ох, устроит сейчас господин бургомистр… Ожидания ее оправдались в полной мере: очень скоро из-за двери послышался вкрадчивый голос Альфрида:       – А что же господин так гневается на девчонку? Я вот по своему скромному разумению так полагаю: раз не хочет она выходить, так пусть и не выходит. Забьем ей дверь, так через день она тосковать начнет, а через два поумнеет…       – Это ты верно придумал! — Расхохотался бургомистр. — А сыщи-ка мне плотника!       Вольфан, испугавшись за дочь, попытался было что-то возразить, но на его моления никто не обратил внимания; как, впрочем, и всегда. И не пробило еще и двух часов пополудни, как приговор был приведен в исполнение: несколько деревянных досок легли снаружи поперек дверного проема, не позволяя открыть дверь. Пригрозив напоследок: „Ты еще умолять меня будешь!“, — хозяин Озерного города оставил, наконец, свою пленницу в покое.       Когда шаги удалились, Толтэ перевела дух. Не лучшее положение из возможных, но все не так плохо: чердачное оконце хоть и невелико, но худенькая девочка-подросток могла в него протиснуться запросто. Под окошком — узкий карниз, а по бревенчатым стенам спуститься вниз хоть и непросто, но можно. Ведь не зря когда-то, вечность назад, в иной жизни, она без труда карабкалась по отвесным скалам, что кое-где подступали вплотную к родному городу…