Последняя ночь

I had a dream I was dying But I found nobody there *** Илье снится странный, непривычно яркий сон. Давно такие сны не посещали его сознание, настолько давно, что этот заставляет его метаться по кровати под впечатлением от чересчур живых картинок, пронзающих утомленный мозг. Его ласкает солнечный свет, струящийся с нежно-голубого неба, ослепляющий и такой чистый, вызывающий неистовое благоговение и чувство беззаботного счастья, разливающееся сладким медом в душе. Странное ощущение, будто привычное, но так надолго забытое. Оно скребется в память образами легких бабочек с тонкими, прозрачными крыльями и хрупкими телами. Илья безжалостно, не задумываясь, пронзает их острой иглой, собирая завораживающе изысканную коллекцию. Мир дышит свежестью, и цветы распускаются прямо на глазах. Это иная реальность, такая знакомая, пробуждающая в нем веру в любовь и умение мечтать, снова, как когда-то давно. Он окрылен и готов подняться в облака, вот-вот взлетит вслед за теми же бабочками, которые радужным хороводом кружат над головой, мельтеша красочными пятнышками, и зовут за собой, предлагая продемонстрировать свою ловкость, бросая вызов, мол: покажи, на что способен, догони нас. И Илья, одуревший, ведется и скачет за ними с сачком, еще такой неопытный, полный наивных стремлений мальчишка. Бабочки кружатся и превращаются в вихрь, который искажает все вокруг, сужает необъятность поляны до сверкающей танцевальной залы. Вокруг Ильи по кругу, держась за руки, изящными лебедями движутся прекрасные нимфы в воздушных платьях, в их смехе слышны колокольчики, которые заражают своей веселостью и заставляют от души хохотать вместе с ними. Илья пытается дотянуться до них, но они не даются, дразнят его и ускользают. На сердце так хорошо и спокойно, хочется, чтобы это ощущение длилось бесконечно, но вот легкий ветерок уносит его дальше, вся эта беззаботность сменяется легкой тревогой и таинственностью леса. Он скачет на белоснежном коне прямиком в глубь загадочного полумрака, и ему открывается природа во всей своей красе. Путь не далек, и он знает, что его ждет впереди. Деревья расступаются, и перед ним величаво возвышается древний замок, полный историй и легенд прошедших через него поколений. Илья сам часть такой истории и чувствует это, хотя такое знание и смущает его немного, путает, но все же так приятно ласкает юношеское отчаянное, слишком уязвимое пока, самодовольство. Вокруг мелькают тени, оттенки перекликаются между собой, дурманя и сбивая с толку. Знакомый голос шепчет прямо на ухо, уверенно и тягуче: — Я никогда не отступлюсь. И Илья не совсем понимает, что значат эти слова, но все же верит этой терпкой глубине, ласкающей слух, этому голосу, впивающемуся в него клещами, такому обещающему и сладко желанному. Он обволакивает и тоже зовет за собой, за ним хочется последовать куда угодно. Илья оборачивается и натыкается на приковывающий к месту взгляд, немного властный, но такой мягкий и обещающий все сокровища вселенной, все только для него. Он спрашивает дрожащим, полным предвкушения голосом: — Как так? И в ответ для него расцветает улыбка, полная секретов и нежности. Он хочет дотянуться до этих губ, но такое знакомое, даже родное лицо начинает растворяться в воздухе, призрак стремительно утекает сквозь пальцы, безуспешно зачерпывающие солнечный свет. Сказочный, волшебный мир разрывает громогласное конское ржание, слышится звон мечей и гул неистового сражения. Святая, невинная земля окропляется кровью. Густые багровые капли мешаются с грязной водой под копытами лошадей. Кап-кап. И вот кровь смертельно раненого смешивается в причудливом флакончике с другим веществом. И седой старец размеренным тихим голосом раскрывает секрет бесконечности: — Эликсир перерождения, встряхнуть и перемешать, результат — мгновенная смерть. Илья сжимает волшебный пузырек крепко в руке. Ему тревожно и жутко, он задыхается от отчаяния, и только гладкий бок флакона в холоднеющей от ужаса ладони приносит некоторое облегчение. Он готов принять яд, он все равно не сможет жить дальше без него. Без этой улыбки и вкрадчивого шепота, уверенных сильных прикосновений и причины просыпаться каждое утро. Жидкость смешивается с вином в тяжелом кубке, и Илья залпом выпивает содержимое. Сосуд выскальзывает из рук и с глухим стуком ударяется о каменный пол. Илья тоже падает, бесконечно долго погружается в ледяную воду, которая лишает его возможности дышать и отбирает последнее осознание себя. Но что-то не дает ему сгинуть навсегда в толще воды. Он ощущает чьи-то руки вокруг своей талии, которые настойчиво тянут вверх. Илья точно уверен, что так уже было. Эти руки уже касались его когда-то давно в другой жизни. Такие знакомые, крепкие объятия и тот самый шепот: — Тише-тише, следуй за мной. И он следует, стремится всей своей сутью за этим голосом, выныривая на поверхность сознания. *** Илья открывает глаза и несколько секунд всерьез сомневается в реальности происходящего. Но, все же, он проснулся. Очередная конспиративная квартира, ничего необычного, все те же потрепанные серые обои, и тусклый свет пробивается через заляпанное оконное стекло. Курякин чувствует себя разбитым и совершенно опустошенным. После сна в голове нет ни одной связной мысли, а в груди засело странное ощущение дежавю, которое давит и оседает липким комом в горле. С трудом оторвав свое тело от постели, он быстро одевается и направляется на кухню, откуда уже по всей квартире разносятся крайне привлекательные, дразнящие запахи горячего завтрака. На кухне Наполеон привычно стоит у плиты и ловко управляется сразу с несколькими сковородками. Наполеон вообще кажется слишком привычным. Будто он знал его всегда. Дежавю, сплошное дежавю. Перед глазами начинает рябить, и одна картинка накладывается на другую, поражая русского совпадением. Вот Наполеон уже не в своем привычном идеально сидящем костюме с фартуком сверху, а весь разодет в шикарные одежды, отделанные мехами, но, как ни странно, все так же органично смотрится у плиты на этой облезлой кухне. Он поворачивается к Илье, и его выражение лица, его голос кажутся такими до боли знакомыми. Курякин так внимательно пожирает взглядом своего напарника, что не сразу понимает, что тот у него спросил. Кажется, он уточняет, налить Илье чай или кофе. — Чай, — бурчит русский себе под нос, растерянно дернувшись. Соло хмурится, но не пристает с расспросами. Он и сам ведет себя довольно странно: более резкие движения, да и просто слегка задумчивый и будто чем-то встревоженный, и, наверное, при других обстоятельствах Илья удивился бы этому. Но сейчас он слишком занят своим новым видением. Он воспринимает Наполеона теперь как-то иначе. Хотя это чувство узнавания с самого начала было для русского основополагающим в отношениях с Соло. Оно разрывает мозг на части невозможностью понять до конца, что же это такое. И вот этот странный сон, после которого Илья тоже какой-то странный, сам не свой. Ни одна из картинок не хочет складываться до конца. Он в смятении и замешательстве от этого необъяснимого, магнетического притяжения, и он сам словно наивный, неопытный юнец, которому впервые открывают глаза на мир. Будто вот он свет, а он мотылек, доверчиво следующий на него, но все же опасающийся не добраться или сгореть. Это так расходится с тем, как он привык воспринимать самого себя. Образ и чувства из сна никак не вяжутся с тем, что он знает о себе в реальности. Он совсем не такой, но все же… Где-то очень глубоко все равно таится отголосок того, что он почувствовал ночью. Что-то забытое встрепенулось и решилось вырваться наружу, и на сердце языки пламени танцуют свой сумасшедший танец, раздваивая реальность, разбивая ее на осколки того, что есть сейчас и того, что чересчур сюрреалистично для его восприятия. Но все же… Он смотрит на Наполеона, и разбушевавшееся воображение не удается унять. Они стоят так близко, его руку сжимают уверенные пальцы, и вот она, такая знакомая улыбка, которую он не видел как будто бы вечность. Соло протягивает ему чашку, полную горячего крепкого напитка, и Илье не хочется признавать, что его руки дрожат, когда он нечаянно соприкасается с чужой кожей, ощущает необъяснимо знакомое тепло, принимая приготовленный для него чай. Наполеон снова хмурится и отступает на шаг, трясет головой, словно сбрасывая какой-то морок, и возвращается к готовке. А Илья все так же завороженно смотрит на него, не в силах оторвать взгляд, изучая обманывающие его картинки иной реальности. Это слишком. Он делает глоток и дрожь внутри лишь слегка притихает, не отпуская, не исчезая до конца, но все же обещая дать какую-то подсказку совсем скоро. Он чувствует, что должен это постичь, но почему-то пока ему не удается. Кровь стучит в висках, становится жарко — и не понять от обжигающего чая ли, или от вкрадчивого шепота в его голове: — Я никогда не отступлюсь… следуй за мной…