История спасения

Освенцим. Четыре часа тридцать минут утра. Стефан Краузе, заместитель коменданта лагеря смерти, стоял на деревянном помосте недалеко от платформы, на которой выгружался состав с новыми узниками. Дул пронизывающий, холодный ветер, от которого плохо защищала даже добротная шерстяная шинель. Рядом со Стефаном стоял его секретарь, Маркус Ротманс, и монотонным голосом объяснял ему, что происходило вокруг. — Сейчас они все выйдут на платформу, — говорил он негромко, но с четкой и безупречной дикцией, — и будет проведена селекция. Это означает, что мужчин отделят от женщин и детей, затем всех построят в две колонны. Далее их проведут на обработку, помоют в душе, остригут волосы, нанесут каждому татуированный номер, а потом выдадут одежду и определят в барак. Но такая участь ждет не всех, а примерно десятую часть. В лагере оставят лишь трудоспособных. Пожилые, дети, инвалиды будут сразу же отправлены в газовые камеры, а потом сожжены в крематории. — А это кто? Стефан указал на человека средних лет в кожаном плаще, который озабочено ходил между прибывшими. Краузе находился в лагере только шестой день, поэтому еще почти никого не знал и мало что видел. При выгрузке узников он присутствовал впервые. Маркус, который служил здесь уже год, вводил его в курс дела. — Это всеми уважаемый главный врач лагеря, Йозеф Менгеле. Сейчас он проведет первичный осмотр груза и отделит слабых, старых, больных и малолетних от тех, кто в состоянии работать. У него это ловко получается, господин офицер! Монотонный голос Маркуса успокаивал нервы. Стефан поежился от холода. Нужно было выпить коньяка перед выходом из дома, да не догадался. Он вскинул голову и посмотрел на круглосуточно дымящую трубу крематория, в котором сжигались трупы. Привыкнуть к специфическому запаху, которым пропиталась вся округа, казалось, было невозможно. Офицер вздохнул. Зачем он стоял здесь, чего хотел? Он пристально вглядывался в лица евреев. Может, искал среди них того, одного единственного? Он всматривался в лица прибывших, несмотря на то, что умом понимал абсурдность своих попыток. Найти Мойшу, друга его детства, было нереально. Сердце подсказывало, что его давно нет в живых. Менгеле продолжал деловито ходить по платформе, отделяя одних людей от других. Стефан обратил внимание, что доктор приказал выстроить в одну шеренгу молодых парней и девушек. — А сейчас что он делает? — спросил Стефан у Маркуса через плечо. — Не могу знать, господин офицер! — в недоумении воскликнул секретарь. — Кажется, он заинтересовался подростками. Но с какой целью — это может знать лишь сам гений. Стефану стало интересно, и его потянуло туда, вниз, на платформу. Маркус уныло следовал за ним, в мыслях проклиная своего начальника за то, что он уже битый час держал его на холоде. Он шмыгнул носом, напоминая, что в лагере есть более теплые и уютные места, чем промозглая лагерная платформа. — Господин офицер! — закричал Менгеле, увидев Стефана, и расплылся такой счастливой улыбкой, словно встретил родственника. — Стефан Краузе, заместитель коменданта, — на всякий случай представился офицер, так как его еще мало кто знал в лицо. — Вы очень похожи на своего брата, господина коменданта лагеря! — восторженно сказал Менгеле, разглядывая его с живым интересом. — Редкостное генетическое сходство. На сколько лет он старше вас? — На восемь, — пробормотал офицер, поражаясь фамильярности врача. Но, очевидно, гениям позволено все. Надо полагать, встреть Менгеле самого Гитлера, так же у него осведомился бы, имеются ли у фюрера братья, и насколько они похожи между собой. Но Менгеле уже отвлекся от него и вывел из строя подростков — юношу и девушку. — Взгляните, господин офицер, что вы можете сказать об этой парочке? — запальчиво спросил он. Стефан решил, что это, без сомнения, интересный, но явно сумасшедший человек. — Они — евреи, — тихо ответил он. Этот вывод сделать было нетрудно, так как привезли целый состав евреев, и у всех на одежду были нашиты желтые звезды. — Да, это верно. Но! Посмотрите внимательней, вы ничего больше не замечаете? — Нет. Стефан понял, что окончательно околел и нужно было уходить. Да еще и разболелись пальцы на ногах, обмороженные на восточном фронте. — Это — близнецы! — ликующе сообщил Менгеле и победоносно посмотрел на Стефана. — Позже я расскажу вам, для чего они мне нужны. Думаю, у нас еще будет уйма времени! — Непременно, — бросил ему офицер. На данном этапе жизни в лагере его меньше всего интересовали еврейские близнецы и медицинские эксперименты доктора Йозефа Менгеле. Взгляд его невольно остановился на еврейском юноше. Тот стоял рядом с сестрой, склонив темноволосую, кучерявую голову, сжимая в руках небольшой чемоданчик. Неожиданно юношу толкнули, он встрепенулся и на миг сверкнул взглядом, озираясь вокруг. Стефан имел возможность рассмотреть его тонкую шею, точеный овал лица. Его глаза, которые он, впрочем, быстро вновь опустил, бросив тень на бледные, чуть впалые щеки от невероятно длинных ресниц, имели зеленоватый оттенок. — Как тебя зовут? — внезапно спросил Стефан, воспользовавшись тем, что Менгеле на какой-то момент отвернулся. — Равиль. Равиль Вальд, господин офицер, — ответил юноша, не поднимая головы. На какие-то секунды офицер перестал что-либо видеть и слышать, время как будто остановилось. Он полностью сосредоточился на этом прекрасном видении, как будто повеяло свежестью. Значит, Равиль Вальд. И вдруг жестокая реальность резким гудком паровоза вырвала его из грез, и опять нахлынули шум, вонь, топот человеческих ног, плач детей, крики охранников. Узников погнали с платформы в сторону лагерных строений. Стефан пошел к автомобилю, который ему выдали. Они с Маркусом сели на заднее сидение. — Вы уже выбрали себе слуг, господин офицер? — напомнил секретарь. Нет, не выбрал. Стефан не мог здесь дышать, с трудом ходил и думал. Он никак не мог принять то, что оказался в этом аду, лагере смерти, из которого не было выхода никому. Только через трубу. Осознание этого угнетало. Но, бесспорно, необходимо было как-то встряхнуться, чтобы наладить свой быт. Пол в коттедже, где он поселился, был истоптан сапогами, у него осталась лишь пара свежих сорочек, да и камин никак не растапливался. Уже который день он ложился в ледяную постель в холодном и грязном доме. Одному было одиноко и беспокойно, накатывала жуткая тоска и воспоминания о Мойше, которые не давали заснуть. — В лагере мало немецких узников, — продолжал, словно радио, информировать Маркус. — В основном их доставляют сюда именно для того, чтобы они работали слугами в офицерских домах. Мы можем заехать в женский блок, а потом в мужской. — Сколько слуг я могу взять? — спросил Стефан. Он не знал причину, по которой задал этот вопрос. Возможно, просто заинтересовался, какими возможностями здесь можно было располагать. — Пять, господин офицер, — услужливо продолжал секретарь. — Вам понадобятся управляющий, которого назначат из проверенных и опытных людей, домработница, горничная и разнорабочий. Последних вы можете выбрать сами, и они будут проживать с вами. — А пятый? — Это овчарка, господин офицер, мы возьмем ее из питомника, как только возникнет необходимость или ваше желание. Стефан повернул голову и посмотрел на него. Приятный парень и совсем еще молодой, не более двадцати двух лет. Болтовня его надоедала, но одновременно отвлекала от действительности, такой жуткой, что она не поддавалась никакому описанию. Следуя совету секретаря, они заехали в женский блок. Узниц, облаченных в полосатую одежду, уже выстроили перед бараком для утренней сверки. Офицер обрадовался этому: все меньше забот и суеты. Перед строем прохаживались капо барака. Это была здоровая баба со злобным лицом, и одна из дежурных надзирательниц. При виде Стефана они отдали честь. Он быстро выбрал немку с приятными и благородными чертами лица, чем-то похожую на его няню. Задал ей вопрос, может ли она готовить еду. Женщина ответила утвердительно. Стефан присмотрелся к другим женщинам. Его внимание привлекла очень худенькая еврейская девушка лет шестнадцати. Ее колотило от холода, и она пошатывалась, казалось, была готова упасть. Он подошел к ней. Невысокая, плечи острые, груди нет совсем, полосатая роба с нашитой желтой звездой висела на ней мешком, как на скелете. Он, остановив свой выбор на ней, кивнул одному из своих адъютантов и быстрым шагом направился к своей машине. Адъютант вывел девушку из строя и поставил ее к пожилой немке. И тут она качнулась, упала на колени, очевидно, потеряв последние силы. Стефан заметил это краем глаза и заорал на адъютанта: — Поднять! Посадите обеих женщин в кузов машины, поедем до больницы. — Слуг из евреев брать не рекомендуется, — заметил Маркус тихо, когда они поехали. Стефан пораженно и гневно сверкнул на него глазами. С ума они тут все что ли посходили! Как смел какой-то секретарь делать ему замечания! — Извините, — тут же смутился Маркус, — господин офицер, но могут возникнуть вопросы, так как это нарушение распорядка. Стефан взглядом ему показал, что неприятности начнутся у самого секретаря и немедленно, если Маркус сейчас же не заткнется. Тот заметно присмирел, уже поняв, что допустил грубую оплошность, и, стараясь не смотреть за окно, а они все тут этого избегали, уставился прямо перед собой, в затылок водителю. В мужском блоке офицер, по рекомендации капо, взял пожилого немца, как утверждалось, мастера на все руки. День только начинался, а Стефан чувствовал себя продрогшим и вымотанным морально и физически. Они доехали до госпиталя. Офицер прошел в помещение в сопровождении своего адъютанта, который поддерживал еврейскую девушку за локоть. Он вошел в один из кабинетов к свободному врачу. — Она упала, — коротко пояснил Стефан. — Эта женщина нужна мне здоровой. — Обычное истощение, — пробормотал доктор, — я поставлю ей питательную капельницу. Офицер кивнул, оставил девушку, имени которой даже не знал, в больнице, и вернулся в машину. Сейчас он уже опаздывал на завтрак. При мыслях о еде его вдруг пронзил жуткий голод, такой острый, что желудок разболелся, и его затошнило. За все пять дней, что он здесь находился, офицер ни разу нормально не поел. Они остановились возле столовой для офицеров. С каким-то облегчением Стефан ступил внутрь, и его охватили чудесные запахи. Он прошел в туалетную комнату, где ополоснул под краном руки. Глядя на себя в зеркало, он пригладил влажными ладонями светлый, серебристый ежик своих волос. Сейчас он казался блондином. На самом же деле, в свои двадцать девять лет, он был полностью седой. Его серые глаза смотрели бесстрастно, лицо его можно было назвать красивым, особенно в те редкие моменты, когда он улыбался, и его взгляд начинал сиять мягкой глубокой синевой. Стефан был высоким, плечистым, и, в общем-то, даже несмотря на то, что жизнь и война изрядно его потрепали, оставался интересным и привлекательным мужчиной. Офицер тщательно одернул на себе форму, вытер руки о полотенце и вошел в общий зал. Он присел за стол, застланный белоснежной скатертью. Тут же подошел официант и протянул ему карточку со списком блюд и ручку, чтобы он отметил, какие из них он будет есть. Офицер отметил кашу, два бутерброда с сыром, яичницу с беконом, взбитые сливки, стакан сока и чашку кофе. Все было принесено в еще горячем виде и практически мгновенно. Только Стефан расположился есть, как у входа послышался шум. Он недовольно обернулся. В столовую вошел Менгеле, он просто источал энергию и бодрость, здоровался со всеми. Этакий жизнерадостный добряк, душа любой компании. Он завидел Стефана и вдруг направился к его столику. — Разрешите к Вам присесть, господин Краузе? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, уселся на стул напротив. Стефан понял, что спокойно поесть не удастся, придется поддерживать светскую беседу. Вторжение Менгеле за его стол совершенно не обрадовало, скорее, он чертыхнулся в душе. Но гений, казалось, этого не замечал. Он заказал себе несколько порций еды, и тут же бесцеремонно заметил, что яичница с беконом, которую ел Стефан, вредна для желудка. — Лучше всего брать омлет, — порекомендовал он. — В следующий раз я так и сделаю, — учтиво отозвался Стефан, — спасибо за совет. Но в данный момент я не особенно переживаю за свое здоровье. — Многие так говорят, пока не исполнится сорок, — философски изрек Менгеле, — а когда начинаются звоночки с того света, понимают, что поезд ушел. При упоминании о поезде Стефану вспомнились сегодняшний состав, платформа, огромная колонна евреев, большинство из которых сейчас, скорее всего, уже стояли в очереди в газовую камеру. — Скажите, господин Менгеле, — поинтересовался он, — эти близнецы, еврейские парень и девушка, зачем они вам? Для каких-то научных экспериментов? — О! — доктор маниакально засверкал глазами, и даже чуть не промахнулся вилкой мимо рта. — Это отдельная тема, дорогой мой друг, отдельная. На этих близнецов у меня совершенно особенные планы! Офицер молча проглотил то, что Менгеле так быстро записал его в дорогие друзья, а тот продолжал распинаться. — Близнецы — это моя страсть, мое наваждение, моя муза, великий стимул для того, что я делаю! К сожалению, чаще всего попадаются однояйцевые, то есть одного пола. Разнояйцевые близнецы гораздо более редки. И тут — такая удача! Стефан кивнул ему и изобразил на своем лице радостную улыбку, вполне искренне демонстрирующую, что он полностью разделял восторги врача, а так же глубокую заинтересованность данной темой. — И в чем же будет суть опыта, Менгеле? Доверьте мне секрет. Или же это военная тайна? Еврейский парень по имени Равиль, с зелеными глазами, тонкой шеей, такой прекрасный и беспомощный, не выходил у офицера из головы. Хотелось бы узнать, какая участь его ожидала. — Я скажу, — торжественно сказал Менгеле и снизил тон, перейдя на таинственный шепот. — Я проведу им взаимную пересадку половых систем. Стефан, который был далек от медицины, нахмурился, пытаясь сообразить более конкретно, что же ждало близнецов, а потом приветливо улыбнулся. — Извините, но боюсь, что суть мне непонятна. — Говоря простейшим, ха-ха, извините, солдафонским языком, я поменяю им половые органы. Из парня сделаю девушку, а из девушки — парня. И посмотрю, что будет! Во-первых, мне интересно, удачно ли пройдет сама операция, и сколько после нее проживет каждый из испытуемых, а во-вторых, насколько быстро будет происходить приживление органов в двух родственных, но разнополых организмах. — Вот как? — медленно проговорил Стефан. План доктора был настолько чудовищен, что офицер не нашел, что на это можно ответить. Он, не отрываясь, смотрел на Менгеле. — Ешьте, ешьте, остынет! — подбодрил его доктор. — Холодная еда очень вредна для пищеварения. А теперь я пойду, с вашего позволения, меня ждут мои пациенты. До боли сжав челюсти, Стефан, потрясенно, чувствуя озноб от ужаса, продирающий до самых костей, смотрел ему вслед.