Хрупкость

Белиц-Хайльштеттен сотрясся до основания, застонал, завыл, зашелестел обугленными страницами историй болезней, зазвенел заржавленными койками и уцелевшими стеклами. Если бы снаружи были зрители, то они могли бы узреть необычный феномен — из-под основания здания вырвалось огромное темное облако, в котором, если как следует присмотреться, можно было различить чьи-то оскаленные лица, и скрылось в стремительно чернеющем небе, оставив лежать на ступеньках бледного, как мел, человека. Конечно же, это был Рихард Круспе собственной персоной. Спустя несколько минут он открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд. Потом сел прямо и принялся заматывать носовым платком порезанную ладонь. Из его рта с каждым вдохом вырывалось белое облачко пара. Мужчина поежился и обхватил плечи руками, пытаясь согреться. Ему на нос приземлилась первая снежинка и тут же растаяла. Из серых, словно сталь, небес медленно летели к земле белые колючие крупинки. Изморозь на глазах покрывала траву и пожухлые цветы на заросших клумбах, иней вырастал на стволах и листьях деревьев, а также на стенах больницы, что с каждой секундой становилась похожа на замок Снежной Королевы. Зима пришла в конце июля. − Рихард! Вот ты где! — журналисты скопом вывалились из узкого для троих одновременно прохода и окружили компаньона. — Опять ты куда-то свалил, не предупредив нас! И тут они замолчали, пораженные раскинувшимся перед их взором пейзажем. − Это что…снег? — севшим от изумления голосом проговорил Шнайдер. − Как ни странно, но да, − ответил Рихард, подставив ладонь и наблюдая за оседающими на ней «белыми мухами». Он был слишком вымотан, чтобы удивляться. − Зима, случайно, не из-за тебя наступила? — в шутку спросил Пауль, но тут же перестал улыбаться, услышав положительный ответ. − Что ты сделал? — Оливер прожигал взглядом в затылке друга дыру, но тот не спешил все объяснять. — Повторяю: что ты сделал? — он потряс Круспе за плечо, вернув его в реальность. Тот поднял на него ставшие прозрачными от слез глаза: − Я выпустил его. − Кого? — не понял Ридель, в отличие от Криса, который застыл на месте, перестав прыгать для согрева. − Того призрака, что чуть не придушил тебя, − Кристоф сел рядом с Рихардом и пристально посмотрел ему в глаза. — Мы твои друзья, Риха. И все поймем и примем. Только скажи: зачем? Он не ответил. Лишь задрал голову к сыпавшему белым небосводу. Но одна слезинка все-таки сорвалась с влажных ресниц и проложила дорожку по грязной щеке. Затем прошептал: − Я должен был. И это оказались единственные слова, что удалось из него извлечь. А потом обнаружились последствия ритуала, проведенного в подвале человеком, влюбленным в привидение. Никто из журналистов-кочевников не мог выйти за пределы комплекса. Пути воспрепятствовало нечто невидимое и неопределяемое на ощупь. Стал постоянным эффект чужого присутствия. Теперь каждому из них казалось, что за ним неотрывно следят. Втягивают со свистом их запах. Пробуют на вкус их страх. И ждут. Чего? Пока они не сломаются. И последние жертвы не будут принесены. − У кого-нибудь есть идеи, как отсюда выбраться? Лично у меня ни одной, − сказал Пауль. Остальные пожали плечами. − Так, погодите! У меня был знакомый медиум, можно позвонить ей! Она должна помочь, − сказал вдруг Шнайдер. − Звони тогда скорее! Он набрал дрожащими пальцами номер и чуть не уронил телефон, когда раздались первые гудки. *** В тот день Амелия проснулась с нехорошим предчувствием. Оно юркой змейкой шевелилось в ее сердце, иногда сжимая его в своих кольцах, отчего прихватывало дыхание. Такое с ней случилось впервые за те пять лет, что она забросила эзотерику. Понадеявшись на то, что горячий душ поможет хоть немного расслабиться, она включила воду и, подождав, пока та сменит температуру льдов Арктики на более подходящую, она встала под обжигающие струи, массируя кожу головы в связи с возникшей головной болью. Внезапно перед закрытыми глазами взорвалось вспышкой видение: она стоит на коленях на холодной потрескавшейся плитке, а над головой кружат обозленные сущности с искаженными яростью лицами. Скрипнув зубами, она отогнала навязчивые образы и сделала воду похолоднее. Через секунду девушка коротко вскрикнула и стремительным прыжком отлетела к двери. Вместо воды из крана, пузырясь и булькая, текла кровь. Конечно же, моргнув, Амелия не обнаружила никаких следов алого потока. − Да уж, угораздило меня родиться чувствительной к проявлениям потустороннего мира, − проворчала она и замотала полотенцем голову на манер индийского тюрбана. Звонок телефона заставил ее подпрыгнуть. Экстрасенс уже ничему бы не удивилась и поэтому произнесла довольно трагичным голосом (чтобы духи не подумали, что у нее все радужно и в шоколаде): − Амелия Джонс у аппарата. − Эми! Это Кристоф, Кристоф Шнайдер. Помнишь меня? − О, Крис! Здравствуй! Как не помнить, ты был самым притягательным для женского пола на курсе. Давненько ты не звонил, − обрадованно защебетала девушка. − Каюсь, был такой косяк. Слушай, мне нужна твоя помощь. Ты, надеюсь, все еще не утратила своих способностей? Улыбка на лице Амелии тут же испарилась без следа. − Ты же прекрасно знаешь, что я забросила спиритизм после того случая, − устало ответила она. — Но нет, эти умения досаждают мне до сих пор. − Понимаешь, мы с друзьями влипли в одну заварушку с участием призраков…в общем, они заперли нас в Белиц-Хайльштеттене. − Тысяча чертей, Крис! Ты опять нашел приключений на свой зад! Я смотрю, со студенчества ты не изменился. − Так ты поможешь? — с надеждой спросили из динамика. − Что поделаешь, придется мне разгребать всю ту кашу, что вы заварили. Ждите. Нажав на сброс, Эми кинула телефон на кровать и упала рядом. − Не кончится это добром, ой не кончится, − воскликнула она, глядя в потолок. Потом превозмогла себя и отыскала свой набор для работы с сущностями. Затем надела майку с короткими рукавами и открытой спиной и, разведя в палитре синюю с зеленой краски, принялась рисовать магические символы на руках, начиная пальцами и кончая предплечьем. Краем уха она слушала новости по радио и помрачнела еще больше, услышав о снегопаде, что настиг Бранденбург. − Вот засранцы! — буркнула она. — Лезут не в свое дело, а мне потом страдай. Спустя пятнадцать минут Амелия вышла из дома с увесистым чемоданом в руке и закинула его в багажник старого Шевроле. Заводя мотор, она думала о предсказании цыганки, что однажды «поймала» ее на вокзале. В нем говорилось, что если она не прекратит применять свои силы, то умрет. Ее лимитом были три ритуала. Два из них она уже провела. Амелия не верила цыганам. Но почему-то в этот раз сомнений в правдивости обещанного не оставалось. *** Шнайдер то и дело поглядывал на часы, приговаривая: «Она приедет, я знаю. Еще немного». Пауль меланхолично выкладывал осколками стекла огромный глаз. Олли рисовал что-то в своем блокноте. Его нервозное состояние выдавал карандаш, который то и дело ломался от чересчур сильного давления. Рихард пытался мысленно связаться с Тиллем, но в ответ слышал лишь молчание. Амелия остановила машину у ворот и припарковала рядом с Фордом Оливера. Как только она вступила на территорию заброшенного комплекса, то покачнулась, словно от толчка в плечо. − Эми! — воскликнул Крис, подбегая к бывшей однокурснице. — Наконец-то ты приехала! − Ты мне по гроб жизни должен будешь. Если выживешь, − мрачно ответствовала девушка, вытирая кровь, хлынувшую из носа. Плохой знак. Он свидетельствует, что концентрация темных сущностей на определенном участке превышает норму в два, а то и в три раза. − Пессимистичный настрой, − хмыкнул Олли, встретившись взглядом с гостьей. — День добрый. − Радоваться, на самом деле, нечему. Вы по уши в дерьме. А теперь покажите мне, кто из вас такой умный, что додумался выпустить такую ораву злющих и опасных тварей. − Имя ему Рихард…кстати, где он, виновник торжества? — Ландерс недоуменно огляделся в поисках герра Круспе. − Во дворе. С призраком своим милуется, − усмехнулся Кристоф, указав на окно. Рихарду удалось достучаться до скитальца междумирья, и он тихонько прошмыгнул наружу, стараясь быть незамеченным друзьями. Тилль ждал его на ступеньках, виновато улыбаясь. − Не мог вырваться из-под их пристального внимания. И да, я хотел… − начал было оправдываться Линдеманн, но Рихард прервал его, обняв. Просто и легко. И никакие слова были после этого не нужны. Тиллю вспомнились те времена, когда он был жив, и его руки были теплыми, не ледяными, как сейчас, и когда билась жилка на виске… Он неловко прижал к себе смертного, пожертвовавшего свободой ради него, и вдохнул запах его волос. Забавно. Давно у него не было так спокойно на душе. Которой нет. Рихард чуть отдалился, сверкнув зелено-серыми глазами, и остановил свой взгляд на страшной ране, что виднелась сквозь рубашку. − Я верну твое сердце. Обещаю. Ты снова будешь жить, − пообещал он, и у Тилля не осталось никаких сомнений, что свое слово Круспе сдержит. − Эй, голубки! — крикнула Амелия, высунувшись чуть ли не по пояс в окно без стекла. — Будьте так добры, предстаньте пред мои царские очи. − Так-так-так, что это тут у нас? — задумчиво произнесла она, когда узрела вблизи неразлучную парочку. — Призрак и смертный, вместе под ручку. Замечательно. Просто класс. Скажи мне, парень: ты хотя бы головой думал, когда выпускал его? А ты, мистер Печальные Глаза, как умудрился охмурить нашего пай-мальчика? Оба вперили взор в пол, смущенные и пристыженные. − Ай-ай-ай, это ж надо! Нехорошо вышло, милые мои. Ситуация в данный момент близка к полному краху, но я постараюсь кое-что сделать для вас. Поэтому будьте зайками и не мешайте мне, − девушка с видом мученика закатала рукава и принялась раскладывать по кругу свое мудреное оборудование. Шнайдер знал, что когда его подруга начинает говорить, как почтенная старушка, то очень сильно волнуется. Поэтому на всякий случай скрестил пальцы в карманах. − Так, герр Ридель, вы мне поможете. Будьте добры, вытащите из той упаковки с драконами одну ароматическую палочку. Когда я скажу, зажжете ее, − выдала указание Амелия и высвободила из оберточной бумаги фиолетового цвета маракасы. — Предупреждая вопрос, отвечу, что в среднем палочка горит пятнадцать минут. Это максимальное время проведения обряда. − Как я понял, она практикует не одну технику, а несколько, − понизив голос, сказал Хайко Кристофу. − Ага. Немного от народов Африки, немного от индийцев и чуть-чуть от гавайцев. Когда-то у нее был цыганский бубен. Потом он был сломан при таинственных обстоятельствах, − поведал Шнайдер. Тем временем Амелия сняла обувь и надела на щиколотки и запястья тонкие браслеты с прицепленными на них косточками и синими и красными камешками. Голову украшал ободок с бурыми и серыми перьями. Глаза были густо подведены черным. Она стояла, прикрыв глаза и покачивая деревянным инструментом, издававшим тихое шуршание. Потом резко произнесла: − Запаляй. Олли щелкнул зажигалкой, на верхушке палочки затрепыхался маленький синеватый огонек. Через секунду он погас, и ноздри защекотал странный сладковато-терпкий запах. Девушка подпрыгнула, перебросив маракасы в левую руку, и проворно опустилась на одно колено. Наблюдавшим за ней было видно, как шевелятся ее губы, но не было слышно ни звука. Еще прыжок — инструмент снова поменял положение. Теперь она стояла на носочках, склонив голову будто в поклоне. Отведя руки назад, медиум наклонилась вперед еще сильнее и отошла на пару шагов. Еще одно неуловимое движение — и она сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, ударяя одним концом маракасов по ладони. Становится слышна ее быстрая речь — необычный, гортанный, шипящий язык, который исчез давным-давно. Сердито тараторя, Амелия вскакивает на ноги и, чуть приплясывая, увеличивает амплитуду и скорость, с которой словно летает вокруг нее магическое орудие. То, что она делала, было похоже на танец. Танец, подобный тишине перед бурей и дыханию воздуха после грозы. Тело то напрягалось, то являло собой образ покоя. Руки с силой сгибались в локтях, большой и средний палец соприкасались, образуя кольцо, внезапно одна из ладоней падала вниз и пальцы указывали на землю. Каждый жест был наполнен глубоким смыслом. Все быстрее и ломанее делались ее движения, а иероглифы на руках начинали светиться белесым светом. Она выкрикивала страшные проклятия, изгибалась в невероятных позах, ее ноги выводили нереальные петли. Пепел усыпал пол вокруг подставки для палочки. Время истекало. − Может, пора прекратить? — спросил Рихард. — Мне кажется, это ненормально. − Ни в коем случае! Она находится в трансе, его нельзя прерывать. Вдруг глаза Амелии закатились под самый лоб, устрашающе сверкнув белками, и она взмыла в воздух на высоту нескольких метров. Погремушка из красного дерева выпала из ее рук, печально зашуршав, и разломилась на две части. − Охренеть! Ты и сей час скажешь, что нельзя вмешиваться?! — прошипел Пауль, но тут же затих, прерванный громоподобным рыком, сорвавшимся с уст девушки. − Кажется, тебе приказали заткнуться, − шепотом предположил Рихард. − Да что ты говоришь! − Смертные! — проскрипело то, что вселилось в экстрасенса. — Вы в нашей власти! Так же, как и тело этой дурочки, сунувшей нос не в свое дело. А ведь ее предупреждали, как и вас, − провизжал другой голос. — Нас много, и мы жаждем крови! — сообщил разноголосый хор призраков. — А еще возвращения нашего беглеца. Но самым важным среди вас является он, − палец девушки указал в сторону Рихарда, напряженно кусавшего губы. — Когда мы получим его душу, то станем невероятно сильны! О, подождите. Маленькая Эми хочет вам что-то сказать. − Вы можете спастись, если пройдете испытания, − прохрипела на мгновение пришедшая в себя Амелия. − Для каждого свое. Помните, они будут пытаться вас обмануть, соблазнить и запугать. Не верьте их словам. И, Рихард…возьми это, − она с трудом сорвала с шеи шнурок с зеленым дырявым камнем — кое-где его называют «куриный бог» − и бросила Круспе. − Что-то заболтались мы с вами, − прогремел еще один голос. — Пора и меру знать. Последующую минуту каждый пожалел о том, что не закрыл глаза. Руки Амелии неестественно выгнулись, и пальцы, сведенные судорогой, впились в выступающие позвонки. Прорвав ногтями кожу и оставив широкие борозды, они оголили плоть. Белая пелена спала с глаз медиума, а значит, она все чувствовала. И весь этаж оглашали ее надрывные вопли. Когда были переломаны ребра, она сорвала голос и теперь только хрипела, содрогаясь всем телом. Ставшие чужими пальцы медленно и с наслаждением сдирали кожу со всей линии хребта. Потом пришел черед мышц и сухожилий. Хруст рвущихся тканей звучал необычайно громко в повисшей в воздухе хрупкой, как стекло, тишине. Судорожно дергались ноги мученицы, как будто исполняя гротескный и уродливый танец смерти. На полу натекла порядочная лужа крови. Сосуды в ее глазах полопались от напряжения. Внезапно ее голова рывком запрокинулась назад, и исступленный взгляд алых глаз перескакивал с одного невольного зрителя на другого. Вскоре зрачки застыли. А направляемые сущностями руки продолжали рвать мертвое тело. С омерзительным хлюпаньем и треском они выдирали один позвонок за другим, и кровь на полу смешалась с спинномозговой жидкостью. Наконец окровавленный и лишенный остова труп рухнул с глухим стуком на мокрую плитку в окружении собственных костей. Ландерса тошнило в углу, Ридель был зеленый, словно молодая трава весной, Шнайдер медленно сползал по стенке, прикрыв рот рукой, Круспе снова был бледен, как смерть. Лишь Линдеманн взирал на все это спокойно, будучи привычным к подобным зрелищам после безвременного путешествия в ад. Он только кривил губы, борясь с отвращением. Вдруг вроде бы бездыханное тело шевельнулось. Ударило ладонью по полу, пытаясь упереться и сохранить равновесие. Встало на вторую руку. Сфокусировало мертвый взгляд на притихших от ужаса людях. И, утробно заурчав, поползло в их сторону. − Бегите, − напряженно произнес Тилль, закатывая запыленные рукава. — Как можно скорее. Я задержу эту тварь, − он бросил тревожный взгляд на Рихарда, − в конце вы все должны оказаться в одном месте. Такова магия этого места. Встретимся там. Быстро! И они рванули вглубь своей ловушки. Теперь каждый из них был один на один со своим страхом. *** Пауль Нырнув в одно из ответвлений коридора, он отстраненно подумал о том, что раньше всех этих развилок не было. Где-то позади затихал по мере его отдаления вой нежити, в которую превратилась однокурсница Криса. − Чертовы призраки. Чертовы испытания. Чертов Рихард! — Пауль клял на чем свет стоит своего незадачливого коллегу, стараясь не сбавлять темпа. Что ему не очень хорошо удавалось. Вскоре он перешел на легкую трусцу, а потом и на шаг. У него кололо в боку, а пульс частил как сумасшедший. Прихрамывая, Ландерс плелся по бесконечному проходу. Свет был тусклым и неравномерным из-за мигающей, как маяк в бурю, лампочки. На стенах, покрытых обрывками грязно-желтых обоев, виднелись потеки какой-то бурой слизи. Помимо этой прелести потолок затянула белоснежная паутина. И пока Хайко неспешно шествовал, белые нити захватили верхнюю часть стены. Еще через двести метров липкая дрянь стала свисать с потолка, и Пауль, внимательно к ней присмотревшись, с омерзением обнаружил мелькающих туда-сюда красноглазых творцов — необычайно крупных пауков неизвестной ему окраски. Минут через пять он осознал, что дальше придется продираться сквозь все эти неприятные сплетения, тут уж ничего не попишешь. В душу закралось подозрение, что его «испытатели» откуда-то выяснили про самый страшный ландерсовский кошмар — членистоногие и пауки, в частности. Обернувшись, он увидел, что иного пути нет. За спиной была ровная, без единого отверстия, стена. Еле сдержавшись, чтобы не перекреститься, Хайко сделал глубокий вдох, закрыл глаза, дабы случайно не узреть что-нибудь особенно мерзопакостное, и шагнул в удушающие и пахнущие чем-то сладковатым дебри, оказавшиеся на редкость прочными. Ему все время чудилось, что гнусные мохнатые лапки дотрагиваются до лица, ощупывают со всех сторон, проводят по закрытым векам в надежде добраться до глаз. Услышав странный чавкающий звук, Пауль не сдержался и уставился туда, откуда доносился звук. Через секунду он издал душераздирающий вопль и рванул напролом, яростно разрывая клейкие тенета, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах. Как тут сохранять спокойствие, когда за тобой по пятам гонится огромный, жирный, щелкающий хелицерами паучище? Паутина становилась менее плотной и редела. Что-то подсказывало Ландерсу, что, когда он вырвется за пределы паучьих джунглей, неимоверно голодный и разъяренный преследователь отстанет. Но тут с несчастным журналистом — «кочевником» произошло именно то, что обычно настигает практически всех героев ужастиков. Он зацепился за железный штырь, выступавший из пола, и упал во весь рост, крепко приложившись лбом о бетонный пол, поскольку не успел выставить руки. Перед глазами заплясали искры, а череп пронзила резкая боль. Морщась и держась за голову, Хайко ценой невероятных усилий перевернулся на спину, чтобы спустя несколько секунд увидеть нависшего над ним хищника, предвкушавшего весьма питательный ужин. − Срань господня… − обреченно произнес Пауль. Тем не менее боевой настрой не покинул его окончательно. Пока мутант-переросток медленно и неторопливо приближал свои жвала к лицу жертвы, Ландерс изо всех сил раскачивал тот самый железный шест, послуживший причиной досадному падению. Когда паука и Пауля разделяло всего несколько сантиметров, последний, вытащив, наконец, железяку и сделав зверскую морду, всадил импровизированное копье в щетинистый бок чудовища. Оно тоненько заверещало и засучило длиннющими лапами, все еще пытаясь дотянуться до человека. Вонзив нехитрое оружие в глотку членистоногому и основательно испачкав руки в черной крови, Хайко поспешил отползти подальше, поскольку весьма крупная образина закачалась, грозясь придавить своей объемной тушей бывшую добычу. Дождавшись, пока чудище перестанет дергаться в предсмертных судорогах и застынет, бравый боец с пауками-мутантами зашагал дальше. Обнаружив, что в горле раскинулась пышущая жаром пустыня Сахара, Пауль пожалел о том, что не прихватил воды. Впрочем, убегая от нежити, он мало о чем мог думать. Коридор закончился, уперевшись в дверь. Журналист осторожно повернул золоченую ручку и вошел. Внутри раскинулось помещение куда большее размером, чем весь первый этаж. Как здесь поместилась такая большая зала, он объяснить не сумел. Посредине сверкал стеклом и позолотой кофейный столик. На нем находился кувшин с призывно плескавшейся водой и граненый стакан. Мужчина недоуменно пожал плечами и налил немного прозрачной жидкости в стакан. Едва он поднес его к губам, в голове прозвучали слова покойной ныне Амелии: «Помните, они будут пытаться вас обмануть, соблазнить и запугать». Решив проявить осторожность, Ландерс пролил несколько капель на стол. Они тут же проели сквозные отверстия в деревянной середине. Вода в стакане почернела, и Хайко с сожалением отставил его в сторону. В углу кто-то мерзко хихикнул. Увидев в дальней части зала выход, Пауль устремился туда. Пройдя сквозь довольно узкий проход, он очутился…в классе, где когда-то учился. Те самые парты, изрисованные ручкой и замазкой, побелевшая от мела доска, кладовка со швабрами, полузасохшие кустики герани, пожелтевший календарь с закрученными страницами и…ни одного окна. Точнее, подоконники есть, а самих проемов нет. Но пустота и безлюдность классной комнаты оказались обманчивыми. Первым появились голоса: шепоток двух мальчиков, обсуждающих грядущую драку за школой; тихое хихиканье закадычных подружек, сидящих за одной партой и беспечно щебечущих; беспардонный смех парочки хулиганов с задней парты; нудение отличника, отвечающего у доски; и раздраженный фальцет учительницы, время от времени прикрикивающей на особенно разговорившихся. Пауль и не заметил, как оказался сидящим рядом с медноволосым зеленоглазым мальчиком в больших круглых очках. А еще он не заметил, что парта ему совершенно не маленькая. Ведь он сам стал меньше ростом и уже в плечах, с которых исчезли татуировки. А коротко постриженные черные волосы превратились в белобрысые патлы, забавно топорщившиеся на лбу, как будто корова языком лизнула. − Слушай, какой у нас сейчас урок? — поинтересовался Пауль у своего соседа. Тот посмотрел на него со снисхождением. − Ну ты даешь, Хайко! Уже совсем потерял ориентацию в пространстве. Математика, что ж еще! − Долго еще, до конца урока? — опустил голову на руки Ландерс. − Вечность, − улыбнулся рыжий мальчик. — Мы все здесь пленники, − уже не так весело сказал он, указав взглядом на полупрозрачную цепь, что приковывала его левую ногу к парте. Присмотревшись, Пауль увидел пятна ожогов, покрывавшие руки и ноги парня, и лопнувшие сосуды в пожелтелых белках. — Но ты еще можешь сбежать. Твои путы еще не так материальны. В отличие от моих. − Почему? — спросил Хайко. − Ты жив. А мы все в этом классе мертвы. Очень давно. Посмотри внимательнее, − он обвел комнату рукой. Практически у всех присутствовали в разном количестве красные пятна по всему телу. У кого-то виднелись на шее следы удавки. Кто-то «сверкал» развороченной грудной клеткой и пустыми глазницами. − Как мне бежать? − Я бы посоветовал пробраться под партами, а там до выхода рукой подать. Но будь предельно осторожен: фрау Вольф очень хорошо слышит. Удачи, Хайко! — хлопнул его сосед по плечу, и Пауль, низко пригнувшись, быстро засеменил на четвереньках вдоль нестройного ряда парт. Когда он кончился, до спасительной двери оставалось целых пять метров, да к тому же мимо доски. Стиснув зубы, Ландерс сосчитал до трех и рванул вперед с низкого старта. Фрау Вольф оказалась невероятно проворной и с громогласным рычанием бросилась вслед за беглецом, огромным прыжком преодолев расстояние между ними. Она настигла Хайко у самого выхода и вцепилась в лацканы его пиджачка, обдав зловонным дыханием с примесью гнили и тлена: − Ты не уйдешь отсюда! Никогда! — низким голосом рявкнула она, брызгая слюной и обнажая кривые, необычно длинные желтые клыки, донельзя похожие на волчьи. − Ну и почему же? — полюбопытствовал он. − Прошлое слишком крепко держит тебя, маленький негодник! − Ошибаетесь! — возразил Пауль и, сам того не ожидая, впился зубами прямо в горло странному существу в облике учительницы и рванул на себя, давясь солоновато-горькой кровью и раздирая трахею. Оно завыло, пытаясь вырваться, но внезапно осмелевший человечек одержал окончательную победу, приложив тварь кулаком по носу и тут же скользнув за дверь в густую темноту. *** Кристоф Ему до сих пор не верилось, что это все происходит с ним. Слишком ирреально выглядело окружающее, больше похожее на страшный сон, навеянный полночной жарой посреди февраля. Воздух как будто остекленел, грозясь с минуты на минуту пойти черными глубокими трещинами-зигзагами молний. На полу виднелись лужи рыжеватой ржавой воды, и от ног разлетались брызги по стенам. Воды с каждой минуты прибывало все больше, и было неясно, откуда она берется. Ни одной трубы поблизости. Сначала влага робко обхватила щиколотки Криса, потом неспешно поднялась до колен, и бежать стало трудно. Он задумчиво брел по голубоватой мути, скрывшей пол, и морщился от неприятных ощущений, возникших в голени. Как будто что-то острое впивалось в ногу от ступни до теперь уже бедра. Муторная сонливость, захватившая Шнайдера с головой, заставляла слипаться тяжелые веки, сердце замедлять свой ход, а чтобы продолжать идти, требовалось прилагать колоссальные усилия. Как будто у него шее висела целая бетонная плита и неумолимо тянула к воде, в чью манящую глубину хотелось упасть и забыться желанным сном в таком гостеприимном омуте… Журналист пришел в себя, когда что-то укусило его за нос. Не больно, но требовательно. Он открыл глаза и отпрянул с коротким нецензурным вскриком. На него из воды уставился белоглазый, складчатый, бледный и имеющий круглый рот, полный обоюдоострых зубов, червь. − Уйди, хрень инопланетная! — Кристоф пнул существо под водой, и то ничком плюхнулось в воду. Почесав затылок, он вытащил одну ногу из воды и чуть не заорал повторно. Штанины больше не существовало. Голень облепили белые, шевелящиеся, похожие на толстые макаронины, постепенно наливающиеся кровью, создания. Закусив губу, Шнайдер отдирал по одному червю, которые издавали протяжный звук, нечто вроде «Хлю-ю-юп!». Вода вокруг окрасилась в светло-розовый и поднялась еще выше. Вспомнилось, что, как правило, на запах крови слетаются самые разнообразные хищники и падальщики. Откуда взялась вода, было совершенно неясно. Но очевидно, что вскоре она бы поглотила коридор целиком. Легкая слабость в ногах заставила их подкоситься, и, зажмурившись и вдохнув поглубже, мужчина рухнул в зеленоватую муть. Повисев несколько секунд в прохладной пустоте, обхватив руками колени, он решился открыть глаза. Все расплывалось, но можно было разобрать, как что-то движется в его направлении. Крис поплыл в противоположную сторону, с трудом шевеля онемевшими щиколотками и оставляя все тот же красноватый след. Спустя некоторое время воздух закончился, Шнайдер попытался всплыть, дабы пополнить запасы кислорода, но оказалось, что до поверхности довольно далеко, а стены с потолком и полом куда-то пропали. Горло сдавило, он рванулся вверх, но в этот же миг нечто потащило его вниз, вцепившись острыми клыками в пятку, что заставило Кристофа открыть рот в беззвучном вопле и выпустить последние пузырьки воздуха. У него темнело в глазах, вода ожгла горло, а нога совсем потеряла чувствительность. Подводное чудище тащило его в бездну. «Ну вот и пришел мой конец», − равнодушно подумал он. «Надеюсь, Пауль не будет сильно скучать». Стоп! Пауль! Яркой вспышкой перед мысленным взором Шнайдера пронеслись лучистый взгляд Хайко, его хитрая полуулыбка, морщинки в уголках губ…нет, нельзя сдаваться! Хотя бы ради него. Решительно выдрав ногу из пасти твари, Крис устремился к свету, собрав силы в кулак и стараясь не глотать горькую воду. Черные точки мельтешили перед глазами, но, моргая, Кристоф восстанавливал на некоторое время видимость. Солнечные блики становились все ближе и ближе. Финальные несколько рывков — и долгожданный живительный газ ворвался в саднящие легкие. Обведя окружающий мир мутным взглядом, журналист увидел берег. Довольно близко. Захлебываясь водой, он вполз на влажный песок и застыл, рвано дыша. Потом перевернулся на спину и обратил взор в небо непривычно ярко-голубого, почти аквамаринового цвета. Минут через пятнадцать стала мерзнуть спина, а мокрая одежда неприятно прилипла к телу. Приняв вертикальное положение и постояв на месте некоторое время, он неуверенно зашагал по белой песчаной косе в направлении полуразвалившейся хижины. Открыв ее рассохшуюся дверь, Шнайдер узрел все тот же коридор в глубине Белиц-Хайльштеттена. Скрипнув зубами от поднимающегося в груди раздражения, он оглянулся на такой манящий островок посреди океана, вздохнул и, полный мрачной решимости, шагнул внутрь. Мрачная сумрачность госпиталя в очередной раз отозвалась холодком у затылка. Промелькнула мысль, что если он отсюда выберется, то не вернется никогда, и ближе десяти километров проезжать не будет. − Крис! — услышал вдруг Кристоф знакомый голос. Неужто Пауль? — с ужасом сообразил он. − Помоги мне! Я, как бы это сказать, немного застрял. Ринувшись на источник звука, Шнайдер увидел Ландерса, по колено провалившегося…в дощатый пол. − Как это произошло? — встревоженно спросил Крис, приблизившись и оценив масштаб бедствия. − Понятия не имею. Я просто шел, и вдруг доски как будто расплавились, а потом застыли. И еще, кажется, я повредил ногу, − Хайко скорчил болезненную гримасу, коснувшись левой коленки. − Давай попробую тебя вытащить, − журналист протянул руку коллеге, и тот необычайно крепко в нее вцепился. Шнайдер потянул на себя страдальца изо всех сил, но деревянная ловушка не желала так просто отпустить свою добычу. Внезапно он ощутил что-то острое, впившееся ему в ладонь, и увидел, как капает с руки кровь. − Эй, что это? — недоуменно вопросил Кристоф, узрев длинные черные когти, которыми оканчивались пальцы Ландерса. − Это — твоя слепая вера друзьям, Крис, − нечеловечески осклабился Пауль и вонзил лезвия когтей второй руки в грудь Шнайдеру, оставляя кровавые борозды. Его глаза стали иссиня-черными, и черные капли то и дело скользили по его щекам, намечая чернильные дорожки. — А еще ослепляющая любовь к тому, чей образ я принял. Из-за этого ты и падешь в бездну, − оборотень швырнул Кристофа прямо в зыбкую досочную топь, что тут же принялась поглощать отчаянно барахтавшегося журналиста. — Хотя, я мог бы спасти тебя, − демонический Пауль склоняет свое бледный, как мел, лик к еле держащемуся Крису и шипит ему прямо в ухо: − Отрекись от них. От света. И будешь жить, − существо плотоядно облизывает черным раздвоенным змеиным языком синие губы. − Катись ты к черту, − выплевывает ему в лицо Шнайдер, и одна из досок, на которых он висит, с хрустом ломается и летит вниз. Мужчина невольно бросает взгляд себе под ноги и закусывает губу до крови. В зеленой пропасти копошатся странные твари и тянут к нему свои костлявые полуразложившиеся руки. − Ты все еще можешь передумать, − сладко выпевает оборотень. − Никогда, − с ненавистью отвечает Кристоф, и через секунду отправляется в изумрудный ад. Свистит в ушах ветер, торжествующе воют мертвецы, а Шнайдер спокойно улыбается, сжимая в руке фонарик. Вспышка — и вопли нежити сначала становятся невозможно громкими, а потом резко стихают. *** Оливер Стараясь не наступать на щели между плитками, он скачет и считает черно-белые ромбы. Черный, белый, два черных, три белых, снова черный, белый, и так далее. Правило Плиток он знает еще с детства. Прогалы между ними могут затянуть в другой мир, если не быть осторожным. Откуда взялся этот брел, Ридель не помнит, но в данный момент дурацкие выдумки кажутся невероятно важными и правильными. Еще он помнит, что, зайдя домой, необходимо стукнуть семнадцать раз — именно семнадцать, ни больше, ни меньше! — по косяку, и ноги вытереть два раза правую, два раза левую. Со временем эти маленькие странности, так плотно вошедшие в его повседневную жизнь, стерлись из памяти. Забавно, что мозг решил выудить их из чертогов памяти именно сейчас. Слишком увлекшись раскопками воспоминаний, он наступил на черную полоску, и та тонко зазвенела, расширяясь в антрацитовый провал. Не успев ничего придумать, Оливер рухнул в неизвестность, зажмурившись и раскинув руки на манер крыльев. Он ощущал себя Алисой, упавшей в кроличью нору. Правда, ни полок с банками варенья, ни карт на стенах, да и самих стен не было. Только чернильная пустота и хрустальная тишина. «Надеюсь, внизу меня ожидает куча опавших листьев, а не асфальт», − пессимистично подумал Олли. «Или я буду вечно парить в этом вакууме, как бестелесная пылинка на задворках бытия». К счастью или к несчастью, он не угадал. Внизу появился слабый источник света, становившийся ярче по мере приближения. Вскоре можно было различить внизу облака. − Высоковато будет, − сказал, ни к кому не обращаясь, Ридель, но, видимо, его все-таки услышали, и скорость усилилась. Ветер выл, нарезая круги вокруг нечаянного летуна, чья смелость потихоньку растворялась в холодном разреженном воздухе. Пока Оливер раздумывал, не помолиться ли ему Богу, в которого он никогда не верил, земля приближалась с каждой секундой. Осознав, что местом приземления станет заболоченная степь, журналист поморщился. Ожидать мягкой посадки было бы неразумно. «Что ж, представлю, что все так и должно быть. Как будто не происходит ничего особенного», − сказал себе Олли. Но вот до грязно-зеленой травы осталось всего ничего, и, как всегда «вовремя», тело парализовало, оставив без возможности сгруппироваться. В итоге Оливер шмякнулся на траву мешком картошки. Как ни странно, не ощутив при этом особых неудобств. Как будто с качелей навернулся, а не с черт знает скольких тысяч километров. Восстановив подвижность конечностей, маленько охреневший от такого поворота событий Оливер отодрал от жесткой осоки затекшую щеку и подвигал челюстью, удостоверяясь в ее работоспособности. − Для начала весьма неплохо, − сказал он вслух и, разминая шею, огляделся. Вокруг во всей своей красе раскинулась унылая серая местность, поросшая кое-где камышами, в основном представлявшая собой сборище мохнатых кочек. На горизонте чернел силуэт одинокой горы. С чего бы ей вырасти посреди такой заболоченной равнины? Небо было таким же блеклым, как и весь окружающий мир. Ни единого просвета от пробившегося сквозь стену облаков солнечного луча. От такого «счастья» навалилась хандра, типичная для позднего октября − раннего ноября. Осенняя угрюмая грусть, навевающая тоску и апатию. Рановато для лета. Надо было двигаться. И Ридель неспешно брел, иногда проваливаясь по щиколотку в грязь, иногда в воду между бугорками мха. Болото подступало все ближе, разрушая некоторые холмики и отрезая пути к отступлению. Заросли осоки возникали из ниоткуда, оттесняя от заранее намеченного пути. В маслянистых, покрытых ряской провалах что-то шевелилось, шептало и бурчало. И наблюдало. Сверкая влажными смоляными глазками. Но выдавать себя не спешило. Успех охоты держится на терпении. Теперь большую часть дороги занимала вода. С максимальной осторожностью перескакивая с одного мшистого островка на другой, Олли краем глаза наблюдал за движением в топи, и поэтому успел убрать ногу до того, как огромная змеиная пасть щелкнула зубами в том самом месте. «Анаконда?» Рептилия была настроена решительно. Оливер тоже. И началась битва между инстинктом самосохранения и голодом. Прыжок, прыжок — несколько стремительных изгибов пластичного пятнистого тела. Разъяренное шипение за спиной, собственное сбивающееся дыхание, пульс стучит в ушах как набат, напряженные до предела мышцы…да, это приключение он вряд ли забудет. Постепенно журналист выбился из сил и еле-еле успевал увиливать от клыков хищника. Когда он окончательно выдохся, то неожиданно для самого себя прыгнул вверх на последнем издыхании и завис в воздухе примерно в пяти метрах от земли. Это было приятной неожиданностью. Пресмыкающееся недоуменно замерло. Если бы у него были руки, то оно бы наверняка почесало затылок. Но через секунду тварь приподнялась на хвосте и предприняла попытку отхватить кусочек человечинки. Сориентировавшись быстрее своей преследовательницы, Олли отскочил в сторону, продолжая парить, а затем загарцевал в направлении горы. К ней тянуло словно магнитом. Оставив далеко позади изголодавшуюся змею, Ридель приближался к заветному месту. Опустившись на крутой склон, он ощутил тепло под ногами. Вулкан, − осенило его. В тот же момент по скале побежала трещина, а весь косогор задрожал, затрясся, готовясь извергнуть из себя разрушительную силу природы. Оливер карабкался по камням, оскальзываясь и спотыкаясь. Температура поднималась с каждой секундой. Потом заливало глаза, отчего их немилосердно жгло. До конца кратера оставалось всего ничего. Оливер Ридель встал на краю, чуть пошатываясь и чувствуя, что его путь завершен. Лава вырвалась на поверхность оранжевыми брызгами, и Олли сиганул прямо в пекло, почему-то совсем не ощущая жара. *** Рихард Первое, что насторожило — отсутствие шороха его шагов и дыхания. Как будто все звуки завязли во внезапно загустевшем воздухе. Еще ушли все краски. В принципе, их и так было немного, но сейчас все стало черно-белым. И сам Рихард тоже. Он угнетенно рассматривал белые, как бумага, ладони. − Хреново. Но жить можно, − губы послушно произнесли слова, но журналист своего голоса так и не услышал. Шагая по блеклым коридорам, он пытался уловить хоть какой-то просвет в захватившем это странное место безмолвии, но безуспешно. Ощущение, что лопнули барабанные перепонки отнюдь не желало оставить его. Вдруг зазвучала красивая, но в то же время жуткая, переливчатая мелодия. Потом к ней прибавился высокий, звонкий голос, затянувший печальную, пробирающую до мурашек песню на непонятном языке. В ней сливались чистая, возвышенная грусть, неземная тоска и зов, ведущий к потере контроля над собственным телом. Забылось все, зачем он сюда пришел, даже кто он есть на самом деле. Круспе как завороженный зашагал в том направлении, откуда доносился чарующий голос. Он чувствовал каждой клеточкой тела, что этого делать нельзя, но все равно продолжал идти. Надо остановиться, − сказал себе он. — Прямо сейчас. Думай, думай, думай! Нужно что-то вспомнить, но что? Чье-то имя. Тот, из-за кого я это прохожу. — Вызывая в памяти случайные образы, Рихард перебирал их, пытаясь найти именно тот, что разобьет оковы смертельных чар. Вязкая муть в мыслях мешала сосредоточиться, сбивая с толку и повергая в беспамятство. Искомое воспоминание пролетало совсем близко, не давая прикоснуться и рассмотреть поближе. − Да что ж такое! — Цвен бессильно прислонился к холодной стене, цепляясь за нее ногтями. Ноги, совершенно не завися от владельца, тащили его к существу, заманившему добычу в свои сети. Жмурясь и кусая губы, мужчина отчаянно сопротивлялся голосу, приобретшему угрожающий оттенок. Еще немного, и последует капитуляция с неминуемым летальным исходом. − Рихард! — произнес совершенно другой, до боли знакомый, низкий, похожий на рык, голос. — Очнись! Словно пробудившись от ужасного сна в жаркий полдень, Круспе поспешил в сторону, противоположную той, откуда донесся разочарованный, даже немного обиженный вой сущности. Послышался звук чего-то мокрого, что волокут по полу, и из-за угла показалась эфемерная тварь — полупрозрачная, серо-синего цвета с пятнами белой плесени по чешуйчатому, блестящему от слизи телу. Ее морду «украшали» четыре больших щупальца с присосками, под ними извивались усики поменьше в количестве шестнадцати штук, в середине всей этой красоты зияла зловонная дыра зубастой пасти. Маленькие свинячьи глазки злобно светились красным светом. Издав несколько тактов той самой мелодии, зверь стремительно переполз то расстояние, что разделяло его с добычей, Рихард даже глазом моргнуть не успел, и клацнуло клыками в сантиметрах над его ухом. Черт, я опять вынужден убегать, − подумал журналист, стараясь не врезаться в стену на поворотах. Стоит отдать должное его преследователю, он отставать не спешил и, вроде бы, был уверен в своем скором триумфе. Но никому еще Рихард Круспе не давался легко. (Ну, разве что одному призраку, но сейчас не об этом). Рихард резко остановился и стал поджидать «осьминога». Чудовище недоуменно замерло в отдалении, затем, уверившись в победе, подползло ближе. Собственно говоря, никакого плана и преимущества у Цвена не было. Только эффект неожиданности. И поэтому он не придумал ничего лучше, чем сокрушить зверюгу звуковыми волнами: − Распроёбанец хуев, зело разъёбаный до требухи пиздодыры вселенской хуеглот, яко вздрочённый фараонов уд, промудохуеблядская пиздопроёбина, архиереева залупа, оной плешь, Иерихонская пиздищи елдачина, зарубка Алексашковой наизнатнейшия мотни, блудоебливый афедрон, ёбаный Приаповой дубиной стоеросовой, Вавилонския блядищи выблядок, мудило вельми отхуяренный, пиздоебательной пиздины пиздорванец особливо охуелый, кляп вздыбленный ебливище пиздоторчащего хуищи аллилуя! * Мутант от такого приема аж присел и съежился. Издав жалобный писк, он попятился, жалобно прищурившись, и рванул как можно скорее и дальше от несостоявшегося обеда. И только тогда Рихард смог отдышаться и возблагодарить своего русского друга, что научил его когда-то выдавать мыслимые и немыслимые матерные конструкции. Также вспомнились его слова: «Ты, Риша, когда нечисть встретишь, молиться не вздумай. Матом ее покрой, она и сгинет». Помянув еще раз добрым словом Сашку Полесьева, суровый немецкий журналист продолжил свой путь к истине. Причем настолько увлекся ее поисками, что не заметил, как все вокруг затягивает белые туман, разъедая все границы. Очнувшись посреди почти осязаемых влажных комьев дымки, Круспе сначала даже не сообразил, что произошло. Он порыскал, пытаясь нащупать стены. Безуспешно. Тихо ступая на цыпочках, сам не зная зачем, Рихард осторожно продвигался вперед. Повод осторожничать был. Где-то рядом, впереди мелькала подозрительная тень, мечась туда-сюда и не давая себя рассмотреть. Вообще, ничего не было видно и так, но мельтешения добавляли сложности. Шаги прошуршали совсем близко, Круспе дернулся, предприняв попытку схватить незнакомца, но тот выскользнул из рук, словно вода. − Эй! — крикнул Рихард во мглу и не получил ответа. — Ладно, мы еще посмотрим, кто кого. Он стал передвигаться еще тише, а когда достаточно приблизился, замер. Спустя секунду он достиг тени прыжком. − Кто ты? — прошипел Рихард, чуть отдалившись, чтобы разглядеть противника, и обомлел, встретившись взглядом с собственным отражением. Оно довольно осклабилось. − Я – ты. Я воплощение худших сторон твоей личности, − сообщил зеркальный Рихард. — Приятная встреча, не правда ли? Как насчет остаться здесь навсегда? Я лично за. Давно ко мне смертные не захаживали. − А я вот против. − Кто ж тебя спрашивает? — пожал плечами житель зазеркалья и шагнул с серебряной пластины на пол. − Вот именно, что никто, − за этими словами последовал мощный удар в челюсть, после которого Рихард-оригинал принял горизонтальное положение. Времени обтекать у него не было, потому он бодро вскочил и отомстил, одарив доппельгангера далеко не дружеским хуком в глаз. Но тот оказался неожиданно стойким и особо от этого не пострадал. Скорее, кулаку Круспе было больше вреда, чем довольной морде двойника. − Что, Ришенька, ручка бо-бо? Меня победить не так просто. О, забыл сказать: когда ты меня бьешь, то калечишь сам себя. С моей стороны такого нет. Наслаждайся. Сколько Рихард не пытался, сколько не прыгал вокруг зеркальника, сколько не ударял, но ничего сделать не смог. Только заработал огромный фонарь под глазом да кровь, хлыщущую водопадом из носа. Ну, еще сломанный мизинец. Рихард-2 с удовольствием наблюдал за потугами Рихарда-1 и мерзенько хихикал, чего сам Круспе никогда не делал. Его передергивало при виде себя, издающего такие ужасающие звуки. − Да заткнись ты уже! — исступленно произнес журналист и в очередной раз приложился затылком об пол. На сей раз так сильно, что загудело в ушах, а перед глазами вспыхнули звезды. − И не подумаю, − отражение опустилось рядом с Цвеном и приподняло указательным пальцем его подборок, глумливо глядя ему в глаза. — Слабак ты, Круспе. И трус. Ты прогнил изнутри, сам того не замечая и теша собственную гордость. А потом ударился в чувства. Выдумал, будто влюблен в призрака. А его не существует, Рихард. Он плод твоего воображения, созданный, чтобы скрасить твое бессмысленное существование. − Нет, − попытался возразить Круспе, но двойник покачал головой. — Ты так сильно поверил в собственную иллюзию, аж больно видеть. − Тилль существует, − прохрипел Рихард, шаря левой рукой вокруг в поисках чего-то острого. Он увидел на своем отражении около ключицы родимое пятно, которого у него нет. Главное, чтобы доппельгангер этого не понял. — Я освободил его из вашего зеркального ада. И он будет жить. А ты останешься здесь. Один. Навсегда! — Рихард вонзил найденную им отвертку по самую рукоятку в черную отметину на белой коже двойника и выгнулся, взвыв от боли. Зеркальник визжал, трескаясь и распадаясь пеплом, а Круспе крючился на бетонном полу, заливаясь кровью. Он все-таки одержал победу. *** Пауль кубарем скатился по ступенькам подвала и пропахал носом пол. Во рту у него остался противный металлический привкус крови. Отряхнувшись от пыли, он огляделся и понял, что пока один. Но это было ненадолго, ибо через секунду на него сверху грохнулся Шнайдер, чем вызвал целый шквал не очень лестных и цензурных эпитетов. Которые Кристоф прервал довольно оригинальным способом. Правда, обнаружив, что рот Хайко весь в запекшейся крови, он поморщился и вытер ее единственным уцелевшим платком. Еще через некоторое время к ним присоединился Олли. Тоже возникший под потолком и испытавший всю прелесть бетонного пола. Его одежда дымилась, брови обгорели, а глазах застыло непонимание происходящего. Риделю потребовалось больше времени на самосознание. Затем приковылял Линдеманн. Порядком исцарапанный, покусанный и невероятно усталый. Глубокий порез рассек его скулу. Тилль задумчиво сел на покосившийся стул, сложив руки в замок. Рихарда все не было. Зеркало в углу было раза в два больше, чем в прошлый раз, и притягивало взгляд своей бездонной чернотой. Поэтому призрак старался не смотреть в его сторону. Посреди комнаты вспыхнул белый свет, и на полу материализовался Круспе. Он лежал неподвижно в позе эмбриона, скрестив руки на груди. Его пальцы были в крови. Как и лицо. Тилль одним прыжком оказался возле Рихарда и уже аккуратно разгибал его крепко прижатые к телу локти. Журналисты сгрудились вокруг, не смея вмешаться. − Я, кажется, убил свое отражение, − просипел Круспе, со слабой улыбкой глядя на встревоженного Линдеманна. − А не убить себя ты при этом не мог? — иронично заметил тот, промывая рану водкой из фляжки, что дал ему Шнайдер. − Но я же еще жив, − хмыкнул Рихард. − Пока, − мрачно добавил Олли. — У тебя артерия в клочья. Какова вероятность того, что ты не истечешь кровью до того, как мы отсюда выберемся? Внезапно в дверь что-то стукнуло. Затем еще раз. И еще. Казалось, в нее долбится целая толпа. Скорее всего, так оно и было. − У вас оставалась надежда выйти отсюда свободно? — криво улыбнулся Тилль. – То, что здесь существуют определенные законы не значит, что их нельзя нарушить. − Есть предложения? Что-то мне кажется, что, когда они сюда ворвутся, нам будет нечего им противопоставить, − глубокомысленно изрек Пауль. − Есть что, − подал голос Рихард, задремавший немного в объятьях Линдеманна. — Я проведу обратный ритуал, и вы сможете отсюда свалить. Резко воцарилось молчание. − Ты в курсе, что, вероятнее всего, погибнешь? — спросил Оливер. − О, я это знаю уже давно. К тому же смысл мне трепыхаться? Как ты сам сказал, мои шансы выжить стремятся к нулю. Так лучше перед смертью сделать хоть что-то полезное. Ведь, в сущности, во всем виноват я. Кто вас потащил в этот гребаный госпиталь? Я. Кто выпустил всю эту ораву кровожадных тварей? Я. Пожалуй, мне с самого начала следовало присоединиться ко всем этим душам. Я не сильно от них отличаюсь. − Ты совсем, что ли? — нахмурился Кристоф. — Мы не можем так с тобой поступить! Ты наш друг. Это во-первых. Во-вторых, мы сами согласились с тобой ехать. В-третьих, должен же быть другой способ. − Нет другого способа. Я это просто знаю, и все. И ты меня не разубедишь, − потухшие было глаза Круспе блеснули упрямством. — Я должен, пойми. Иначе окажется, что твоя подруга погибла напрасно. На это Крису было нечего ответить. Продолжали ломиться сущности, и стало ясно, что скоро хлипкая преграда не выдержит. − Раз ты так решил, то мы не будем препятствовать. И всегда будем помнить, что ты для нас сделал, − промолвил Пауль, кусая губы. − Тилль, донеси меня, пожалуйста, до зеркала, − попросил Рихард. Когда его просьба была исполнена, он тихо произнес: − Помнишь, я обещал вернуть тебе сердце? Так знай, я всегда выполняю свои обещания, − Рихард сел прямо, насколько мог, и, прикрыв глаза, легко коснулся губ Тилля своими, передавая все те искры жизни, что еще теплились в нем, все свое тепло, всю свою любовь, желая только одного: чтобы Тилль жил. Тени бесновались вокруг, белым огнем опалило грудь Линдеманна, затягивая страшную рану, возвращая давно утраченное. Рихард совсем обессилил и потерял равновесие. Он слушал, как бьется живое сердце в груди у того, кто был мертв больше пятидесяти лет, и улыбался, не обращая внимания на то, что его собственный пульс становится все реже. Круспе собрал силы в кулак, надавил ладонью на ранку и принялся рисовать на стекле знаки, обратные тем, что были при открытии врат в мир людей. Они полыхали красным пламенем, делая оранжеватой поверхность зеркала. − Прощайте, − неслышно сказал он и уже хотел заползти внутрь, как вдруг был остановлен твердой рукой Тилля. − Я иду с тобой, − заявил он не терпящим возражений тоном. − Нет. Только не ты. − Я сказал, я иду с тобой. Я не могу бросить тебя на пороге самой кошмарной реальности, что когда-либо существовала. И хоть это настоящий ад, но мы будем там вместе. А это главное. Тилль подхватил легкого, как пушинку, Рихарда на руки и, оглянувшись в последний раз на застывших в оцепенении людей, шагнул в темноту бесконечной ночи. *** За дверью тысячи голосов разочарованно взвыли и пропали. По стенам побежали змейки трещин. − Нам надо выбираться, − очнулся раньше всех Олли. Они с Паулем взяли под руки охромевшего Шнайдера и потащили наверх, к свету. Здание рушилось. Осыпалась штукатурка. Проваливались потолки. Разбивались оставшиеся стекла. Гнулись и так покореженные железные койки. Рассыпались в прах уцелевшие книги. Все это потеряло сущность, державшую их в некоторой сохранности, и теперь, когда она было уничтожена, разваливалось, растворяясь в небытие. Журналисты еле успели выбежать перед тем, как госпиталь Белиц-Хайльштеттен стал всего лишь прошлым, что забудется очень скоро. Они глядели на развалины, что погребли под собой слишком многое, что забрали то, что нельзя забрать. И каждый из них понимал, что оставил в этом страшном месте частику души. *** Рихарда словно подбрасывает на постели. Он оказывается на полу, жадно хватая ртом воздух и задыхаясь от непонятной тяжести на сердце, что поспешила сгинуть. Круспе недоуменно осматривается. Квартира. Смутно знакомая. Не его. В окно пробивается тусклый серый свет. Сбитые черные шелковые простыни на двухместной кровати. На часах девять утра. И тихое пение доносится с кухни. Рихард замечает на безымянном пальце серебряное кольцо и покрывается холодным потом. На ком же я женат?! — первая взбалмошная мысль в непроснувшемся мозгу. Он идет в ванную, включает ледяную воду и тщательно смывает с лица следы кошмара. Смотрит на свое отражение очень пристально, ожидая подвоха и корча рожи. Ничего. Зеркальный Круспе послушно повторяет все движения за оригиналом, не проявляя и намека на самостоятельность. Единственное, что его пугает до дрожи в коленках — зеленоватый камушек с дыркой на замшевом шнурке на шее. Тот самый амулет, что дала ему девушка из его сна. Она, кажется, потом погибла. − Нет! — говорит Рихард себе. — Не смей зацикливаться на этом! Приснится же такое, − добавляет он уже спокойнее. — Просто жарко было. И все. На кухню он крадется на цыпочках и чрезвычайно медленно, поскольку неизвестность пугает. Впрочем, все оказывается как никогда прозаично. У плиты хозяйничает Линдеманн. На одной конфорке варится кофе, на другой жарится омлет. Судя по запаху, от которого у Круспе текут слюнки, с колбасой. − Утро доброе, Риш, − с улыбкой оборачивается Тилль и недоуменно хмурит брови: − Ты чего такой испуганный? − Сон плохой приснился, − выдавливает из себя Рихард и понимает, что совершенно ничего не помнит о себе. — А можешь мне напомнить, кто я? − Серьезно? Это ж как надо было спать, чтобы память напрочь отшибло, − вздыхает Линдеманн. – Ну, слушай. И так Рихард узнал, что он сорокавосьмилетний лид-гитарист рок-группы, причем очень известной. Не было никакого журфака. Никакого Белиц-Хайльштеттена, если не считать, что они снимали в госпитале клип. Никаких призраков. Зеркал. Всего этого. И Тилль вполне человеком выглядит. − Слушай, мы с тобой два года женаты, а ты забыл! Не принимал ничего? Не болен? — Тилль заботливо проверил температуру у Рихарда, коснувшись губами его лба и взъерошив ненароком рукой его волосы. − Надеюсь, нет. Впрочем, как объяснить весь тот бред, что мне привиделся? − Подсознание шалит, − пожал плечами Линдеманн, отхлебывая кофе из чашки. − Да. Наверное, ты прав, − Круспе нервно кивнул и принялся за омлет, чтобы отвлечься. У него в голове не укладывалось, что он прожил целую жизнь во сне и совершенно забыл жизнь настоящую. Однако, не совсем. Постепенно в его памяти всплывали одно за другим воспоминания, представлявшие собой целый ворох разноцветных картинок. Все выглядело вполне реально. Нож еле держался на краю стола и через мгновение полетел вниз, но упасть не успел, потому что Тилль не оборачиваясь взмахом руки вернул его на место, отчего Рихард поперхнулся кофе. − Да что с тобой такое? Дергаешься от каждого шороха, да и вообще, как пришибленный. К психиатру захотел? − Н-нет, − сипло ответил Цвен, который усердно тер глаза и молился, чтобы то, что только что произошло, всего лишь ему пригрезилось. − Ну то-то же, − Тилль поставил кружку в раковину, ухмыляясь. Рихард, стараясь быть незамеченным, поднес куриный бог к глазам и, чуть прищурившись, посмотрел в дырку. С первого взгляда все было нормально. Никаких аномалий. Но, присмотревшись внимательнее, он заметил у Тилля длинный белый шрам напротив сердца, и похолодел. Выплыли откуда-то слова некого ученого о теории, в которой говорилось о существовании множества параллельных вселенных, что граничат с друг другом и могут в определенные моменты сталкиваться и переплетаться. Круспе деревянной походкой подошел к окну и отдернул занавеску. Везде снег и лед. Но с некоторых пор он понял, что доверять стеклам нельзя. − Тилль, пошли на воздух. Мне что-то нехорошо, − умоляюще посмотрел он на Линдеманна, и тот кивнул, соглашаясь. Быстро накинув какую-то ветровку и натянув кроссовки, Рихард проворно сбежал по лестнице, чуть не пересчитав носом все ступеньки, и пулей вылетел из подъезда. Он остановился неподалеку, с удовольствием втягивая свежий воздух. Не зимний. Весенний. Снег стремительно таял, струясь ручейками по асфальту, на деревьях зазеленели почки, в проталинах виднелась еще бледная молодая травка, а небо резало глаза своей пронзительной синевой. Рихард вдруг осознал, что олицетворяет собой эта весна. Как будто самая первая в его жизни. Он прищурился от яркого и теплого солнца, млея в его лучах. Когда спустился Тилль, Рихард прыгнул на него и чуть не придушил, крепко обняв. − О, оживел наш сноходец от солнца, − простонал Линдеманн, тщетно пытаясь разжать железную хватку Рихарда. − Тилль, ты не представляешь, как все здорово! — шептал Рихард, покрывая лицо Тилля поцелуями. — Зима тревоги нашей закончилась! Я никогда не чувствовал себя таким живым! А ты? − Я, пожалуй, тоже, − Линдеманн оставил попытки отцепить от себя восторженного Круспе и, взяв его лицо в ладони, тоже поцеловал.