Побочные эффекты

Глава 8 Я уныло раскачивалась на стуле, мерзко поскрипывая и постукивая ножками по полу. Пошел второй час бессмысленного допроса, и как я ни пыталась отнестись к нему серьезно, ничего у меня не выходило — то ли потому, что полумертвый посол в бинтах не внушал мне никакого должного страха и благоговения, то ли потому, что за дверью успокаивающе гремела кастрюльками Винка, неумолимо приближающая ужин. — Признавайся, — в сотый раз надавил Алхан. — Не было ничего, — в сотый раз повторила я, переводя взгляд на измазанные сукровицей бинты. Бред какой-то. Я спасаю человеку жизнь, а он меня за это благодарит смертным приговором. Ну где это видано! Нормальный лорд бы денежку какую дал, а мне какой-то кровожадный достался. И Оска эта еще — ходит тут кругами, глефой поигрывает. В таком тесном помещении как она только не порубила все! — Кажется, ты что-то говорила про то, что “маленькая ястрадка немного нарушила глупый закон”. — Зелье я купила, — устало протянула я, — это незаконно, потому что я должна была тут же донести о торговце. Я этого не сделала, но спасла вам жизнь. Ну что вы от меня еще хотите? Не было у меня возможности весточку отправить, сами знаете, что граница перекрыта, а с контрабандистами у меня связей нет, уж извините. Лорд. Лорд Алхан натянул одеяло на тощенькую грудь. Судя по всему, его знатно знобило, но не пристало благородному мужу показывать слабость. Будто мы не знаем, что его сейчас пальцем тронь, и он отправится к праотцам. А я, конечно же, серьезно сглупила. Мне бы собрать вещи, да слинять вместе с Винкой куда подальше сразу после того, как лорд очнулся, но нет, решила глупая девка в лекаря поиграть. Уж не знаю, что меня заставило остаться — надежда на награду, любопытство или стремление помочь соотечественнику — но это решение, кажется, дорого мне обойдется. — Даю последний шанс признаться, — вырвал меня из омута мыслей холодный голос посла. — Зелье купила у какого-то купца на прошлой ярмарке, — отчеканила я. Это просто фарс. Да я этого лорда сейчас придушить могу его же подушкой… Правда, Оска снесет мне голову еще до того, как я подушку в руки возьму. Можно, правда, отравить его, например. — Ладно, — внезапно усмехнулся лорд, — пусть будет так. Лорд покачал в руках кружку с заваренным шиповником и сделал маленький глоток. Вот, у него уже даже руки не дрожат, а минут пять назад можно было прямо брать и в гроб класть! Какая я молодец, что притащила шиповник! Алхан зажмурился от удовольствия и кивнул мне в знак благодарности. — Хорошая вещь. Моментально придает сил. И ты пей тоже, пока не остыло. Я подняла кружку. — И снова — ваше здоровье, лорд. Вкусно! Можно было бы еще чуть меду, а то кисловато. Медленно-медленно перед моими глазами проплыла коренастая фигура Оски. Верейское сонное в малой концентрации? Дурманка маковая? Храмовое вино? Медленно-медленно ложились на мое тело веревки. Зачем меня привязывать? Ведь при всем желании я никуда не могу убежать. Медленно-медленно я открыла рот. Надо закричать. Надо позвать Винку. Воздух в комнате превратился в кисель. Я устала… *** Наблюдать за тем, как работают другие люди, можно бесконечно. Вот и я сидела и во все глаза смотрела, как методично Оска затаскивает в комнату отбивающуюся Винку — даром что та выше на две головы и весьма сильна. У этой ястрадки какой-то особый талант к связыванию, она будто кружево плетет. Любо-дорого посмотреть! А бедной моей Винке снова не везет. То Вальвес ее, то теперь… Прости меня. А проклятый лорд все лежит и усмехается. Ухмыляется и Оска, хищно проводя языком по тонким губам. А вот у Ветты на лице ни улыбки, ни грусти, ни страха. Он свободен, и только нервно тискает свисающий с шеи оберег — не то круглоухого зайца, но то мышь-переростка. Мне в лицо летит отрезвляющая ладонь Оски, и на моей щеке расцветает красный след от ее широкой пятерни. Я медленно сплевываю на свой передник кровь — кажется, губу она мне рассекла. — Сволочь, — проговорила я по-истски, — выдал, козлина ты старая… Ну, молись теперь, видит Рааххо... На Ветту мне противно смотреть. — Уж прости, девочка. Ты же не думала, что ради тебя я пожертвую жизнью? Ильки еще на ноги не встал, а по тебе все равно уж виселица плачет. — Не будет вам счастья, Ветта. Ни вам, ни внуку вашему, ни внукам его. Прокляну своей смертью. Я ожидала чего угодно — криков, проклятий, ударов… А Ветта лишь подошел ко мне и надел на мою шею тот самый оберег. Тяжелый, как камень утопленнический. Я мотнула головой в попытке скинуть украшение, но тщетно. Оставалось только злобно смотреть на пленителей и читать по губам Ветты… “Проси суд”. Я набрала в грудь воздуха и выпалила по-ястрадски: — Я, Рауха Киммен, не признаю себя виновной в государственной измене и требую официального суда Ястрада. Я закрыла глаза и сжалась. — Лучше бы ты быстрой смерти попросила, девочка, — пробормотал лорд Алхан, — ну что ж, на родной земле помереть всегда приятней, даже в мучениях… Должен же я как-то тебя отблагодарить за спасение. — И отпустите мою сестру, — я дернулась, — она ни в чем не виновата, она просто принесла тот ковшик… Она ничего не знает! — О, нет. Она поедет с нами. Моему отряду пригодится Снадобник. Слез сдержать я уже не могла. — Что же вы наделали, Ветта... *** Хорошую Оска телегу достала, ладную. И навес на месте, и борта высокие. И даже лорда Алхана устроила удобно — и ноги ему вытянуть удобно, и поворочаться. А вот мы с Винкой лежали под толстой тканью словно мешки с картошкой, по крайней мере, свобода движения и выбора у нас была точно такая же, спасибо оскиным узлам и дополнительной дозе ее снадобья. Я так и не распознала, что это было. Ничего подобного мы с Винкой не варили. Винка выглядела плохо, но, кажется, дышала. Откинуть провонявшую кровью и навозом ткань, чтобы дать ей немного воздуха, я, как ни пыталась, не смогла, а тряпка у меня во рту не давала возможности попросить об этом Оску. Мне оставалось лишь слушать, как по литечской мостовой стучат подковами две бодрые лошадки. И я слушала. Слушала, как нас увозят из города, не дав попрощаться с Виролой и собрать вещи, слушала, как звонят колокола храма и как кашляют больные на улице. Слушала слабое дыхание Винки и скрип телеги. Слушала, как Оска проезжает городские ворота и ругается со стражниками. — Ястрадская делегация? — пробасил стражник, — как же. Слышали мы… про вашу делегацию… Зашуршала бумага. — Что везешь? — спросил ее кто-то другой. Оска, конечно же, промолчала, зато за нее ответил первый стражник. — Ты что, дурной, читать не умеешь? Написано же с княжеской печатью — поедет баба ястрадская с возком мертвецов, пустите ее, да пинка под зад дайте, чтоб знали, сволочи, как являться в Литеч славный. Стражники язвительно захохотали. — Чеши давай, послица, нечего тут своим трупьем вонять. Передай там своим… Как следует. Оска молча подхлестнула лошадей. Вот и все. Прощай, Литеч. Не так я хотела отсюда уехать... Кажется, прошло уже несколько часов. Под навес пробивалась ночная прохлада, а небо, проглядывающее сквозь прорехи навеса, заметно потемнело. Меня мутило от тряски и от зелья, а ног я уже почти не чувствовала. И правда, лучше бы сразу убили, и то легче бы было. Винка пришла в себя, но даже пошевелиться не пыталась, и лишь глядела в одну точку, то ли погруженная в свои мысли, то ли потерявшая связь с реальностью. Я даже думать боялась о том, что сейчас, возможно, творится в ее голове. Судя по следам от слез на грязных щеках, ничего веселого. Судя по тому, что произошло, будет великой удачей обнаружить ее когда-нибудь во вменяемом состоянии. Мной же овладело какое-то странное смирение перед обстоятельствами, и если бы не злобная рожа Оски, возникшая над нами на фоне ночного неба, я бы так и уснула в телеге, забыв обо всем — от онемевших ног до чувства голода и вони от навеса. Ага, как же. Избавиться от кляпа было весьма приятно, и первым же делом я попыталась вцепиться зубами в оскин палец. Зря, конечно, старалась, реакция у нее отличная. — Ноги развяжи, — потребовала я, — я все равно никуда не убегу. Оска ядовито усмехнулась, обнажив крупные белые зубы, но узлы чуть ослабила. Я почувствовала, как по жилам вновь бежит кровь. А еще я почувствовала боль и очень грязно выругалась. — Винку тоже. Вам не нужна Снадобница-калека, — не унималась я. Не хватало еще, чтоб у Винки ноги отвалились. — Не-снадобница и калека нам тоже не особо нужна, — хмыкнула Оска, неспеша перевязывая путы, сжимающие Винку. Сестричка тихо застонала. — О, а ты все-таки умеешь разговаривать! — я пнула бок телеги. Неожиданно отозвался лорд Алхан, весьма бодрый, несмотря на мучительное путешествие. — Женщины! Успокойтесь немедленно, у меня от вас голова болит. Сколько нам еще ехать, Оска? — Послезавтра к вечеру доберемся до лагеря, если заночуем сейчас, или к послезавтра утру, если продолжим ехать. Что прикажете делать сейчас, командующий? Командующий? Так он не посол… А что тогда он делал с делегацией в Литече? Насколько помню, это дела дипломатов. — Костер. Ночлег. Обезболивающее мне. Еды, — он сделал паузу, — всем еды, Оска. — Слушаюсь. Нас с Винкой устроили бок о бок под ближайшей сосной. Сестрица, наконец, начала отходить от шока, что меня радовало. Правда, теперь рукав моего платья промок от ее слез и соплей, но пусть уж лучше плачет, чем пустым взглядом таращится в никуда. А ночь была хороша, и яркая рогатая луна в окружении звезд подозрительно разглядывала нашу полянку, на которой почти уютно потрескивал костер. Я посасывала краюшку хлеба с сыром, с трудом удерживая ее связанными руками — как я ни просила, ни Оска, ни лорд Алхан не согласились меня развязать. Можно подумать, я смогла бы что-то сделать. У меня даже трости нет, чтоб треснуть кого-нибудь. Удалось уговорить поесть и Винку, напуганную и убитую горем. Она даже чуть улыбнулась мне, и это вселяло надежду. Не знаю, на что, но все-таки надежду. На ночь Оска предусмотрительно привязала нас к телеге, и я очень долго не могла уснуть, пытаясь устроиться так, чтобы не давили веревки. Бросив это бесполезное дело, я навалилась на пышный бочок давно уснувшей Винки и вслушалась в перешептывание наших тюремщиков, из которого мне удалось узнать, что на Ветту они набрели случайно — какой-то паренек отправил Оску с раненым лордом на руках в лавку красочника, якобы кто-то обещал пареньку чудесное исцеление именно там. Я вспомнила глуповатого Акору, тащившего меня в храм, и тяжело вздохнула. Если бы тогда я не позвала его лечиться… Куда больше меня волновал другой вопрос — неужели линия фронта подобралась так близко к Литечу? Всего пара дней пути. Если лорд Алхан — командующий, да еще и прибыл в составе делегации… неужто он прибыл для переговоров? Например, предложил сдать Литеч, или еще что-то. Князь-то человек горячий, вполне мог приказать перебить всех, кроме Оски. Не нравится мне все это. Ладно бы за территорию между Ленивкой и проливом снова бились, за нее уже век сражаются, и все без толку. Когда Ястрад успел так усилиться? Я куснула веревку, стягивающую мои руки. Прочная, зараза, не перегрызешь, не перетрешь. И узлы все гладенькие, не поймешь, где начало, где конец. Видела я ханвечанские картинки с такими узлами, правда, там эти узлы на девках голых вязали. То еще зрелище. Я перевернулась и зацепила пальцами оберег Ветты, все еще висящий на моей шее. Обида на старика потихоньку проходила. Вряд ли он добром согласился нас выдать, скорее всего, угрожали ему самому или же Ильки. Он ведь и посоветовал мне просить суда, только что мне теперь с того суда? Я ведь действительно нарушила закон, и спасение командующего не компенсирует мою вину. А Вирола, наверное, с ума сходит. Уходила днем на рынок — обе дочери были на месте. Пришла вечером — ни дочерей, ни ястрадцев, только кастрюльки и бутылочки валяются. Я вытерла нос краем винкиной юбки и сжала в руках оберег... ...и тут же чуть в голос не заорала, почувствовав, как по коже ладони скользнуло тоненькое, но острое лезвие, вылетевшее из основания фигурки. Дно телеги украсил причудливый узор из пятен моей крови. — Достали шебуршиться! Дрыхните уже! — послышался недовольный голос Оски. Лорд Алхан подтвердил сонные намерения неаристократичным всхрапыванием. — Доброй ночи, — вздохнула я, — чтоб вам… Под уютное бульканье в животе Винки я и уснула, предусмотрительно вогнав лезвие обратно в фигурку. *** Утро выдалось пасмурным и хмурым, и настроение у меня соответствовало погоде. По навесу щедро молотили крупные холодные капли. В середине телеги под навесом разместили раненого лорда, нас же с Винкой Оска свалила по краям, дабы мы своими телами защищали его благородие от ветра. Мы, конечно же, были от этого не в восторге, но на лорда напал жар, и я не преминула этим воспользоваться, прижав простолюдинский зад к благородной ляжке. Дорогу и так порядком развезло, а Оска еще и петляла одной ей известными тропами. Окружающий пейзаж пестрел обрывами и мелкими ручейками и все больше напоминал мне родные места, но радоваться я не спешила — не домой меня возвращают, а на плаху тащат. В лучшем случае. Лорд по-прежнему выглядел измученным и истощенным, а скудность наших обедов и ужинов здоровья ему не добавляла. Иногда мне хотелось остановить Оску и поискать целебных трав, чтобы сварить чего-нибудь укрепляющего, но я тут же вспоминала, что эти люди не проявили ко мне милосердия, когда я в нем нуждалась. Вот и я не буду. Винка с нескрываемым любопытством поглядывала в щель между досками. Оно и понятно, сестра никогда не была так далеко от дома. Не знаю, была ли она вообще вне Литеча. А что я вообще о ней знаю? А она обо мне? Но за эти несколько месяцев мы успели породниться. — Хочешь, расскажу чего? — завела я. — Чего? — переспросила Винка, отрываясь от щели. — Не знаю. Сказку. Что угодно. Скучно так ехать. — Расскажи, как жила раньше. До папы. Хорошо ведь жила. ...матушка рассказывала, что в Травячках она не всю жизнь жила. Что она из столицы Ястрада, из Наята. И что я тоже оттуда, только переехать решили. С чего бы ей из столицы уезжать — одному Рааххо известно, а я и не спрашивала. В Травячках матушку любили — слыханное ли дело, в такой-то глуши и своя Снадобница. Староста, помню, ее сильно уважал, и за то, что лечит, и за то, что учит. Это ведь матушка школу на четыре соседние деревни организовала, по столичному образцу, мол, обязательно нужно всем образование. Без образования никуда. И ведь нашла людей, что ребятишек приехали учить, и выискивала сама детей с даром Снадобника. Только один на несколько сел парнишка и нашелся, да и тот болезненный какой-то и слабый, не выдержал. Пару лет проучился, а потом слег зимой, да так и не встал, а больше одаренных и не было. Матушка, правда, не особо расстраивалась. Уж не знаю, по какой причине, но не хотела она никому судьбы Снадобника, хоть и принесла она ей достаток и уважение. Да и по столице она не скучала. И мне все время твердила, что в Наяте делать нечего, но никогда подробностями не делилась. Отмахивалась, говорила, что жизнь там слишком занятая. А мне не очень-то и хотелось в эти их столицы, и не было у меня ни одной причины покидать родные места. Я ведь даже замуж собиралась за одного паренька из соседней деревни. Рановато, конечно, было, в шестнадцать-то лет, но косо никто не смотрел. С меня вообще спросу не было. Ни дара, ни дури особой — так, бесноватая немножко девчонка, но особо не выделяется, а при такой матери попробуй, скажи чего поперек. В общем, хорошо все было, пока война не возобновилась. Матушка думала уехать куда-нибудь, а тут Энке повадился заходить. Стоял гарнизон его близко, прямо на границе. Только пролив переплыви... То нас и спасло, с первыми же ударами Энке нас из Травячек вывез — перепуганную матушку и калечную меня. Когда он ворвался в наш дом и сделал маме то предложение, я решила, что уготована нам с ней участь полковых жен, незавидная, прямо скажем, ан нет. Увез в Литеч… — Эй! А ну заткнулись, с мыслей сбиваете! — крикнула снаружи Оска. — А то ты думать умеешь, — огрызнулась я, — нам что, лежать и тупо таращиться в стенку? — А мне плевать, чем вы там занимаетесь, я хочу, чтобы было тихо. Я замолчала и уставилась наружу. Мы ползли среди обрывов, оврагов и старых шахт, разрушенных войной. Кое-где на поверхность выступали слоистые серо-коричневые и рыжие камни — такие в Литече дробили и использовали как дорожное покрытие. Дети же таскали их с каменоломен, разбивали и среди тонких пластинок находили причудливые рисунки несуществующих растений и насекомых. Наставники говорили, что когда-то гнев Разрушителя выжег всех тварей земных, но Хранитель успел облаками и волнами укрыть от смерти тех, кто тянулся к свету, и изгнать Разрушителя. Но грядет день, когда Разрушитель наберет сил и вернется, и тогда снова спасутся лишь праведники. У нас тоже рассказывают эту легенду. Только в роли Хранителя у нас Рааххо, а сжигала живое мать-земля Йевела, рассерженная людским неуважением. Потом Рааххо задобрил ее, научив людей любить и ценить то, чем делится мать-земля. — Винка? Сестра грустно улыбнулась и взяла меня за руку поверх спящего лорда. — Да? — А ты как жила… До нас? Вот это я зря спросила. Меньше всего мне сейчас хотелось слушать житие святой Винки. Лишь бы не уснуть теперь! Винка, конечно же, была любимой правильной доченькой. Ходила в храм, любила наставников, на парней внимания не обращала — на что ей они, есть же Наставники и Хранитель, который ей всегда улыбался. А потом и подмигивать начал, когда в литечский храм пришел службы вести достопочтимый Бадан, надеюсь, я эту благообразную рожу больше никогда не увижу. И рожу не менее достопочтимого Вальвеса тоже. Все же есть в нашем положении хоть какой-то плюс, вот только того беднягу, запертого в шкафу Бадана, жаль. Ему уже не помочь, так и сгинет там… Если еще не сгнил. Щебетание Винки как всегда успокаивало, и даже рассказы об особо интересных службах в храме и проделках Ларуса перестали раздражать. Если выживу, съездим в Весновин, найдем отчима с братцем и отпинаем их как следует! Братец-то, наверное, ни в чем не виноват. Ладно. Другой возможности может и не представиться. Я ткнула лорда в бок. Тот еле слышно застонал, но просыпаться благоразумно не решился. Оска на козлах спокойно распевала походную песенку похабного содержания, дабы взбодриться. Поражаюсь ее выдержке — в такую погоду на полупустой желудок спокойно управлять телегой и не жаловаться. Я бы давно все бросила. — Винка, — шепнула я. — Что? — Следи. В полумраке навеса блеснуло маленькое лезвие. Через несколько минут я освободилась от веревок и передала хитрый оберег удивленной Винке. Несмотря на ослабленные веревки, мои конечности практически утратили подвижность. Добрую четверть часа я разминала щиколотки и запястья, аккуратно потягивалась и собиралась с духом. Дело предстояло опасное. — Теперь отодвинь навес, но очень аккуратно. Так, чтоб эта сумасшедшая не заметила. И чтоб этот доходяга не проснулся. Промокла я моментально, но даже это было куда лучше, чем валяться связанной под вонючим навесом. Телега медленно ехала по краю довольно глубокого оврага, на дне которого покачивались пышные кусты сирени, перемежающиеся молодыми елочками. Наверное, весной здесь очень красиво… Но и сейчас омытые дождем листочки и хвоинки бодро зеленели на фоне выгоревшей травы. Под стволами бурлил поток воды, видимо, от дождя маленький ручеек, бегущий по дну, немного расшатало. — Давай, на счет три прыгаем в овраг. Руки-ноги подбери и покатились, дальше переберемся через ручей и побежим в лес. Там они нас не найдут. Винка кивнула. Лишь бы не струсила теперь... — Раз… Я встала на четвереньки, стараясь сделать это незаметно. — Два… Мы с Винкой присели. — Три! Мир завертелся, превратился в серо-зелено-желтое месиво, похожее на заплесневевшную кашу. Сжавшись в комочек, я катилась по краю оврага, собирая все камни и ветки и моля всех богов, включая Хранителя с Разрушителем, чтобы они не допустили серьезных травм на моей и без того увечной тушке. Круговерть остановилась. Я приземлилась спиной в пушистый куст барбариса и громко охнула от боли, уже понимая, что в этот раз падение вышло удачным — ноги относительно целы, руки практически целы, спина тоже, кажется, не повреждена, спасибо мягким кустам и высокой траве. — Винка? — в который раз за день позвала я. Где-то вдалеке послышался девичий крик и ястрадская ругань. Я подняла глаза и увидела, как по верхнему краю оврага удаляется запряженная парой рыжих лошадок телега, из которой безуспешно пытается вырваться здоровенная светловолосая девушка. — Рауха! Рауха! Ну какие у меня шансы догнать телегу?