СПОР.

      Гарри проклинал свою гриффиндорскую храбрость в общем и целом и младшего Малфоя персонально. Мысленно, разумеется, при этом искренне не понимая — как он мог так встрять? Какая хвосторога дернула его спорить с Малфоем? И главное — как он мог уступить Драко снитч? Или Драко настолько сильно расслабился, считая, что победа у него в руках? И речь не о проигранном Слизерину матче, за который и без косых взглядов однокурсников было неимоверно стыдно. А о том, что Малфой, гад такой, загадал. И, главное, ведь зарекался уже никогда не спорить на желание. Ничему-то его прошлая история с близнецами Уизли так и не научила. А ведь ему пришлось кукарекать на обеденном столе во время обеда. За что он получил неделю отработок у противного Филча, слава Мерлину, что не у Снейпа.       После победы над незабвенным Воландемортом Снейп стал его пугать по-настоящему. Смотрит так, что у него сердце в пятки прячется, за две секунды буквально. Сразу вспоминается Нагини… Гарри поморщился, вспомнив, что ему предстоит сделать. По его предвзятому мнению, змеиный крестраж сумасшедшего Лорда лучше, чем пристальное, необъяснимое внимание зельевара. И это его пугало больше всего. А учитывая то, что загадал ему трижды проклятый Малфой — вообще вгоняло просто в дикий ужас. И ведь не отвертеться, Магия принимает всерьез любой даже самый абсурдный спор. А становится сквибом ему не хотелось, особенно сейчас, когда Темный Лорд наконец-то мёртв. И он, можно сказать, начинает только жить и познавать магический мир.       Гарри шел в сторону слизеринских подземелий, где его должен ждать Малфой. Ему, видите ли, недостаточно знака Магии о выполненном условии спора, он, видите ли, изволит желать видеть его смерть от руки его декана своими глазами. И ведь вплел это условие в желание, гаденыш, и теперь не отвертишься, никак. Мало того, что ему предстоит целоваться взасос с самым отвратительным человеком после Филча, так ещё и свидетелем его позора будет слизеринская гадина. И пофиг, что о споре о великой славе Мерлина, никто кроме них не знает, главное — Малфой будет знать. А зная его пакостную натуру, можно быть уверенным — хорек не даст ему забыть эти ужасные минуты до самого выпуска. Гарри надеялся только на то, что его не вывернет наизнанку сразу после выполнения главного условия спора. Иначе одним проклятьем он не отделается. Снейп его тонким слоем размажет по всему подземелью.       Неужели желание на месяц надеть на «Слизиринское Высочество» форму Гриффиндора настолько выбило ему мозги? Хотя через несколько минут, когда разъярённый профессор ненавистных Зелий раскроит ему череп, он сможет в последние мгновения жизни убедится в том, есть ли у него в голове мозг вообще. Или Снейп был прав, называя его все эти годы тупицей?       Драко Малфой встретил его довольной и мерзкой ухмылкой, полной нескрываемого предвкушения будущего акта возмездия. А чем ещё, как не местью, было такое желание?       — Ну, что готов, Потти, целовать губки нашего прекрасного декана?       — Он узнает, чья это идея, и тебе тоже влетит. Даже несмотря на то, что ты его любимчик… Поцелуя со мной он тебе не простит…       — Испугался?       — Да иди ты!       Гарри поспешил вперед: чем быстрее он выполнит условие спора — тем быстрее окажется подальше от Малфоя. Что бы он сейчас не сказал, этот гаденыш обернет против него. К тому же он оказался прав — он действительно боялся, боялся так сильно, что ноги едва передвигал. И только присутствие за спиной Малфоя не давало ему показывать свой страх. Гарри и так, при условии, что его сейчас пощадят, придётсяется до конца учебного года слышать от него издевки на эту тему. А самым противным было то, что Непреложный Обет о неразглашении Малфой не давал, как и другую клятву магического типа, а это значит, что его позор может стать национальным достоянием, как, впрочем, всё, что касалось его героической персоны. Надежда была только на то, что Драко не станет трепаться, опасаясь реакции Снейпа. Всё-таки с ним он вряд ли станет шутить.       Гарри замер перед дверью личных покоев зельевара и постучал. Давать себе передышку было бы подобно смерти. За дверью послышались шаги, а Поттер вдруг подумал, что быть сквибом, может статься, не так уж и плохо? Все-таки мир магглов тоже большой, и он его, как и магический мир, почти не видел.       Дверь открылась. Поттер успел бросить на прятавшегося за углом Малфоя убийственный взгляд и, не давая зельевару ничего сказать и, тем более, предпринять, резко обвил его шею руками и впился в губы поцелуем, неуклюжим из-за отсутствия практики.       То, что его обнимут в ответ и с жаром ответят на поцелуй, стало для него полной неожиданностью. Настолько полной, что Гарри даже не подумал сопротивляться, когда условие спора было выполнено. Об этом свидетельствовал пробежавшийся по его позвоночнику холодок, больше похожий на легкую щекотку.       — Хороший мой. Маленький мой, я так рад, что ты сам пришел. Так рад, что ты первый решил мне признаться, я бы никогда бы не смог…       Единственное, о чём успел подумать опешивший гриффиндорец перед тем, как его втянули в комнату обнимающие его руки, и дверь захлопнулась со звуком приговора, было: — Вот и что это такое?       А внутренний голос, почему-то голосом пресловутого Малфоя, ехидненько так ответил, что он нашел на этот раз приключения на свою задницу не в переносном смысле, а в самом, что ни на есть прямом.       До чрезвычайно довольного собой Малфоя никому и дела не было…