Звери в сером

Ведьмари окончательно загнали Гамова в угол к полуночи. Он залег в сгоревшем здании Славянского базара, таращившего пустые провалы обугленных окон в фонарно-рыжую московскую ночь. Тяжелые бронированные внедорожники перекрыли ближайшие улицы, берсерки выцеливали каждый клочок неба из трех крупных штурмовых арбалетов, болты для которых больше походили на копья. Евгений занял третий этаж, устроившись в бывшем малом банкетном зале. За его спиной в груде закопченных балок устроился в засаде Аль. Гамов слышал его глубокое мощное дыхание. Впереди маячил тусклый проем двойной двери, за которым переваливалась с боку на бок сплошная коридорная темнота. Евгений стоял на коленях за перевернутым остовом стола, выставив перед собой свой бесценный арбалет с последним болтом за девятьсот долларов. Никто не обращался к нему через громкоговоритель, никто не предлагал сдаться. У берсерков была совсем другая цель. Тилль, наверное, уже наметил на стене место под его голову и вызвал чучельника. Гамов только одного не понимал: почему еще не пустили боевых ведьм. В темноте зазвучали мягкие шелестящие шаги. Евгений медленно положил палец на курок. «Один, — мысленно отметил он. — Хорошо, что Рина успела уйти». Шаги приблизились, уверенные и плавные. Этот «один» был легкий, невысокий и при это абсолютно в себе уверенный. Гамов стиснул приклад, волосы на затылке у него зашевелились. В проеме появилась девушка, вопреки ожиданиям, довольно высокая, но очень худая (кости обтягивали сухие жилы, покрытые тонкой кожей), в обтягивающей серой военной форме и темном легком бронежилете. Длинные волосы, рыжие, как всполох солнечных лучей в янтаре, были собраны в высокий хвост. Девушка улыбнулась, широко распахнув серые глаза, и Евгений промахнулся мимо курка. — Привет, я из Серого Ордена. И я за тобой, — пропела она, делая еще один шаг вглубь комнаты. Серые радужки вспыхнули изнутри ярким рыжим огнем, словно вокруг расширенных зрачков обернулись кольца раскаленного металла. Одновременно с этим девушка подняла руку, и на кончиках ее пальцев заплясали яркие язычки пламени.

***

Родион неторопливо шел вдоль парка Сокольники, засунув руки в карманы и чуть ссутулив плечи. Перед ним катилась красная банка из-под Колы, весело постукивая мятыми боками по асфальту. Родион подталкивал ее носком кроссовка почти неосознанно, погруженный в свои мысли. Старший шныр был по обыкновению хмур и сосредоточен, потому совершенно не замечал похорошевшей Москвы. Она отряхнулась от мартовского тяжелого снега, умылась короткими апрельскими дождями, погрелась солнцем того же разностороннего апреля, зазеленела, ожила, принарядилась газонами и клумбами и теперь нежилась в теплом мае, как девица на выданье. Родион остановился на мгновение и, подняв голову, взглянул на жизнерадостное солнце, которое, потирая руки-лучики, готовилось к летнему веселью. Оно, видимо, уже представляло, как воодушевленные им люди толпами побегут к фонтанам. Родиону не нравилось бывать в Москве в такое время. Он чувствовал себя лишним и чужим на этом празднике жизни. Вот тепло на двушке — это совсем другое дело… Родион мотнул головой, отгоняя эти мысли. Он в столице не для абстрактных размышлений… Сегодня утром старших шныров в своем кабинете собрала Кавалерия. Когда они, прикрываясь брыкающимся Афанасием, который из-за перевязанной руки не мог полноценно сопротивляться, появились на пороге, директор ШНыра пребывала в самом странном из всех возможных состояний. Одной ногой она стояла на южной стороне комнаты, другой — на северной. Это так удивило Ула, что он, дабы получше рассмотреть феноменальное явление, осторожно уронил Афанасия себе под ноги, умудрившись при этом зарядить Родиону локтем в солнечное сплетение. Родион — опять же абсолютно случайно — шарахнулся назад и наступил на ступню Макса сразу обеими ногами. Лучший арбалетчик ШНыра закусил губу, выкатил глаза и в бешеном рывке назад выпал из кабинета. В бедламе не участвовала только Яра, вовремя отскочившая в угол, и незыблемая Кавалерия. Октавий не вытерпел бардака и разразился истеричным лаем, предусмотрительно схоронившись за ножкой стула. — Цыц, император, — оборвала его Калерия Валерьевна. — Так, отставить катастрофу. На первый-второй рассчитайсь. Шныры послушно «отставили», поднявшись на ноги, и рассчитались. — Первые — отходим в коридор, вторые — проходим в кабинет, становимся слева от стола, — продолжала командовать Кавалерия. — А почему первые отходят? — полюбопытствовал Ул. — Потому что первые, как правило, быстрее всех перегорают, — отрезала Кавалерия. — А если не перегорят? — продолжал допытываться старший шныр, устремив на директора преданные калмыцкие глаза. — Ярослава, уйми своего мужа! — потребовала Кавалерия. — Мушшшш мой, уймись, — погрозила Улу пальчиком Яра. Ул вздохнул и послушно унялся. Когда в кабинете наконец воцарился порядок и старшие шныры равномерно распределились в пространстве, Кавалерия прошла к своему столу, села. Сцепила пальцы в замок, поправила очки-половинки. Октавий, сидя под столом у самых ее ног, оценивающе разглядывал ноги вторженцев и глухо рычал. — Я собрала вас по серьезной причине, — наконец произнесла Кавалерия. — С берсерками что-то не так. — Чудо былиин, — поморщился Ул. — Когда они уже на юг мигрируют? Яра строго глянула на него. — Со стратегическими предложениями насчет миграций берсерков — это к Гаю, — хмуро и веско сказала директор ШНыра. — А у меня голые факты. И, исходя из них, Тилль выгнал в небо всех своих гиел и лучших топорников. Мотаются над Москвой, чешут территорию. — Т-т-тренируются? — робко предположил Макс. — По логике вещей — а у меня все в порядке с логикой — весь форт просто так не тренируется, — поджала губы Кавалерия. Она за шлейку выдернула Октавия из-под стола и положила его себе на колени. Император презрительно оглядел задумчивых холопов. — Физические тренировки создают вакуум для размышлений, — наконец пожал плечами Афанасий. — Тилля, конечно, заботит именно это, — кивнула Кавалерия. — А у нас тут вообще фабрика инновационных развивающих игрушек, стоящая на балансе государства. Афанасий опустил глаза, вспомнив счет за воду. Родион нахмурился, опустил взгляд в пол и неосознанно погладил шею там, где были ранки, оставленные убитым элем. В последнее время у него вошло в привычку касаться шеи в этом месте, когда приходилось напряженно размышлять. Шныр в очередной раз поймал себя на подобном движении и раздраженно нахмурил брови. — Но это еще не все прелести жизни, — продолжала Кавалерия, сняв очки и потерев переносицу. — Вчера вечером из Москвы вернулся кое-кто из шныров с прескверными новостями. Она резко погладила Октавия против шерсти, выдавая свое напряжение. Император заворчал, но как-то вяло, не желая ссориться с хозяйкой. — Что-то с-с-сырьезное? — неуверенно поинтересовался Макс. — Да, — хмуро подтвердила Кавалерия. — Гай заключил союз с Орденом. — Тамплиеров? — невинно осведомился Афанасий. Яра хмыкнула, поправляя рукав, и выдала упреждающий пинок локтем открывшему рот Улу. Кавалерия надела очки и, подняв бровь, выразительно посмотрела на них обоих. — Лезущие из ушей знания приводят в кабинет стоматолога, — произнесла она задумчиво, и Афанасий, погладив больную руку, послушно захлопнул варежку. — Так вот, — вернулась к теме директор ШНыра. — Если это правда, то у нас большие проблемы. Подчеркиваю, очень большие. С этого момента вас, как главных камикадзе, прошу воспользоваться остатками здравого смысла и не совать нос в неприятности. Без ваших воинских подвигов я проживу как-нибудь. Кавалерия роняла слова веско и гулко, как гладкие гранитные камни, и взгляд у нее, не отсеченный очками, был цепкий и пронзительный. Директор не указывала, не требовала, не давила. Она просила. И старшие шныры это почувствовали. Каждый из них, невольно вытянувшись, дал себе слово «камикадзить» поменьше, хотя бы по возможности. Яра неосознанно коснулась рукой живота, но тут же смазала этот жест, опасливо оглядевшись. Ул придвинулся к ней, давая ощутить крепкое плечо. — Так что за Орден? — подал голос Родион, напряженно сжимая кулаки. На лице у него проступили красные пятна, чутье выло об опасности. Кавалерия передернула плечами, чуть встряхнула Октавия — и аура момента разрушилась. Директор снова надела очки, поправила на столе пару папок и произнесла коротко: — По логике вещей лучше оперировать фактами, которых у меня пока нет. Так что идите доносить важные мысли до молодежи, только не в форме вызова, — она строго глянула на Ула. — А вечером я расскажу вам страшную сказку на ночь. Свободны. Шныры, нестройно выразив согласие, потянулись к выходу. Дружеская возня не образовывалась, потому что ситуация не располагала. Родион, задумавшийся по-обычному крепко и надолго, чуть отвлекся, поэтому замешкался и оказался замыкающим. Когда он уже был в дверях, Кавалерия его окликнула. Родион, отреагировав на свое имя, как натянутая струна — на прикосновение, круто обернулся и вернулся в кабинет. Кавалерия без особого пиетета скинула с колен Октавия, встала и, обойдя стол, остановилась напротив старшего шныра. — Ты меня впечатлил, — произнесла она неохотно. — Я догадалась об эле, но не думала, что ты сможешь так быстро совладать с ним самостоятельно. Кавалерии похвала давалась нелегко, слова выходили скупые и жесткие, но и они повергли Родиона в ступор. Директор его поощрила? Серьезно? Возникла крамольная мысль проверить ее на наличие пресловутых ранок. — Поэтому я и хочу тебя кое о чем попросить. Я… — она замялась, но потом решительно тряхнула головой. — Я не могу сейчас нырнуть — есть неотложные дела. Но нам сейчас нужна дополнительная защита, поэтому я прошу нырнуть тебя так глубоко, как сможешь, и вытащить самую сильную атакующую закладку, какую найдешь. Не знаю, в чем причина, но мне кажется, что это важно. Потянешь? Кавалерия пытливо взглянула на него, и Родион понял, что бравады она не потерпит. Так что он медленно взвесил свое нынешнее состояние, прикинул количество берсерков, подумал о Митридате. — Да, — твердо ответил он наконец. Кавалерия просветлела лицом и улыбнулась уголками губ. — Хорошо, рыцарь. Свободен. Родион кивнул вышел из кабинета. Нырок у него не задался с самого начала. Берсерки подошли слишком близко под прикрытием низких рваных туч, а пег не набрал для нырка достаточно высоты. Пришлось немного попетлять и выпустить пару пнуфов. Ветер был слишком сильный, чтобы выстрелить точно, но Родиона беспокоило вовсе не количество попаданий. Митридат терял силы. Пара опытных берсерков держалась на расстоянии, ожидая, пока шныр нырнет, а молодые гарцевали вокруг, изрядно нервируя своим присутствием. В итоге Родион бросил пега в отчаянное пике, прямо мимо падающей на него гиелы. Пасть с загнутыми клыками, измазанными в чем-то неопознанном, мелькнула совсем рядом, но все-таки пронеслась мимо. Митридат камнем несся к земле, прикрывая крыльями всадника. Залитое ярким майским солнцем Копытово, окруженное запятнанными облачными тенями полями, стремительно выцветало, как старая кинопленка, а бьющаяся на ветру грива пега наливалась ярким настоящим, словно состояла из нитей раскаленного металла. Родиона всегда завораживало это зрелище, так что мир они с Митридатом прошили легко, как нагретая игла пронзает газетную бумагу. Эльбы среагировали на него вяло что на входе, что на выходе из туннеля. Хотя, на обратном пути Родион при всем желании не мог оценить их потуги: двушка, хоть и благосклонно к нему относилась, не оценила отчаянного прорыва в Межгрядье, так что шныр бессознательно висел в седле, надежно к нему привязанный, и пытался остыть. Жар, казалось, шел откуда-то из костей и тягучей лавой расползался по венам. Но закладку Родион все-таки достал. Настоящую, атакующую. Причем чага не просто вспыхивала редкими багровыми бликами, нет, она горела изнутри ровным алым светом. Атакующие закладки в Межгрядье встречались крайне редко, но их мощь просто завораживала. Родион был еще младшим шныром, когда один из старших — Руслан, кажется — притащил такую и сбросил ее у сборища ведьмарей. Тот столб земли, выброшенный в небо яркой вспышкой взрыва, Родион видел очень издалека краем правого глаза, но зрелище накрепко отпечаталось у него в мозгу. Впрочем, эйфория была недолгой. Когда Родион, немного придя в себя, вынырнул в некотором отдалении — даже слишком далеко — от ШНыра, его встречали сразу три четверки, причем одна точно была элитной. Митридат едва загребал крыльями и тихонечко хрипел, пена клочьями спадала с опавших боков. Гиелы же медленно растягивали полукольцо, отрезая от ШНыра окончательно, а двое асов уже поднимались по крутой спирали, готовясь пикировать. «Ну, нет», — ощерился Родион, крепче вцепляясь в поводья. Он доверял своему пегу, Митридат верил ему, Кавалерии нужна была эта закладка, а ведьмари в последнее время откровенно нарывались. Так что сдаваться только при виде абсолютного превосходства противника Родион не собирался, поэтому и погнал пега прочь, к Москве. Над городом его гоняли долго. Родион, благодаря сквозь зубы Меркурия, изворачивался ужом, загонял Митридата даже под линии электропередач, использовал весь богатый арсенал грязных приемчиков, но сбросить с хвоста берсерков не мог. Конечно, пег превосходил гиелу по скорости, а Митридат вообще удваивал стандартный показатель, но не в таком состоянии. Так что Родион вывел его к Москве-реке. Солнце раскочегарилось к полудню так, что смотреть на небо было вообще невозможно. Стольная лежала внизу россыпью зданий и паутиной дорог, направо полыхал золотым куполом Храм Христа Спасителя, гибкая лента реки горела змеиной чешуей. Родион поглубже втянул воздух, отработанным движением сунул завернутую в платок закладку под седло, а сам, издевательски оскалив зубы и помахав берикам сумкой, прыгнул вниз. Ветер взвыл в ушах так, словно хотел вообще оторвать их к эльбам, а златоглавая крутилась со всех сторон, меняясь местами с небом, и слепила глаза искрами куполов. Родион на мгновение поверил, что сейчас мир потускнеет и он нырнет второй раз за день, без всякого пега. И, не успев оценить всей иронии, вправду нырнул. Вода ударила его в грудь и ноги, цапнула холодом и шоком, с пакостным восторгом утаскивая на дно. Родион поначалу ослеп и оглох, потерялся в темноте, отчаянно заметался, только уходя глубже, но потом решительно наступил панике на горло и открыл глаза. Вокруг было мутно и сумрачно, но не совсем темно. Легкие жгли недостатком кислорода, голову сдавило болью, веки наливались свинцом, страх атаковал сознание, но Родион заставил себя собраться и с трудом выдохнул маленький пузырек воздуха. Тот решительно пополз в сторону, раздвигая воду, и шныр, извернувшись всем телом, рванулся следом, к поверхности. Ему вдруг бесконечно повезло — он вынырнул аккурат под темнеющей громадой моста, вцепившись непослушными пальцами в скользкую сваю. Майское солнце продолжало слепить Москву, и Родион, прижавшийся щекой к влажному камню и глотающий воздух, оказался невидим для носящихся над рекой берсерков. Как выяснилось, отпускать его ведьмари не собирались. Они оцепили половину города, ухитрившись сделать это так, что подслеповатые замороченные москвичи, рассыпавшие на бегу из ушей полузабытые дела, ничего не заметили. Родион только успел буркнуть в кентавра, чтобы никого на помощь не присылали, а потом он потух следом за сирином. Вот и кружил наконец обсохший шныр теперь по Москве, ища лазейку в смыкавшемся кольце ведьмарей. Родион приподнял голову, снова глянул на солнце, ощущая отпечатывающееся в зрачках тепло, и пнул банку из-под Колы так, что она усвистела на другой конец тротуара. Раздражение копилось внутри, пятная напряженное лицо красным, и Родион ничего не мог с этим сделать, хотя прекрасно понимал, что в его случае «хладнокровный» и «живой» — явно синонимы. Чтобы хоть как-то успокоиться, он стал внимательнее оглядываться по сторонам. В парке в этот момент было не так много народу: несколько детей, старательно пытавшихся влезть на хлипенькое дерево и обломавших уже четыре ветки, схоронившаяся за дальними кустами парочка и — дальше всех, на том конце аллеи — выбравшаяся на прогулку семья. Всех их Родион выделил для себя как данность, поглубже вжимая голову в плечи и отрешенно замечая, что парень в кожаной куртке со стальными пластинами, старых джинсах с кривыми полосами разводов и в размокших старинных кроссовках может вызвать очень позитивную реакцию только у во-он того дяденьки в фуражке, которому срочно надо закрывать план на месяц. Внимание Родиона привлекла только девушка, сидевшая на траве недалеко от дорожки. Их разделяло метров сорок, но Родион рассмотрел ее очень хорошо. Она была невысокой, но при этом худой и жилистой, как молодая скаковая лошадь. «Лет семнадцать», — решил Родион, не совсем понимая, зачем вообще наблюдает за девчонкой. Она сидела вполоборота, спиной к нему, так что он видел лишь темный затылок — не очень аккуратную длинную косу, — тонкую линию шеи и высокую острую скулу, словно кто-то небрежно, но очень умело рисовал углем по мокрой бумаге. Бесформенная толстовка черного цвета скрывала ее фигуру, но Родион видел поднятую руку с длинными узловатыми пальцами. Вокруг указательного кружился в воздухе оторванный березовый листок, точно примагниченный. «Новый набор Белды развлекается», — презрительно поморщился Родион и совершенно потерял к девушке интерес. Лишь шевельнулась на краю сознания какая-то мысль-догадка: что-то неправильное было в этой худой черно-белой фигуре, вокруг пальца которой вращалось зеленое пятнышко. Из-за угла ближайшего дома вынырнула колоритная троица: сантехник, офисный работник, на котором трескался пиджак, и кто-то вроде водителя. Все трое держали веселенькие желтенькие пакетики с видом октябрят, которых мама отправила за хлебушком, но Родиону не нужно было рентгеновское зрение, чтобы опознать пару топоров четырнадцатого века и тяжелый боевой арбалет. Видимо, сантехник в свободное от труб время любил постреливать в пролетающие мимо самолеты. Родион сунул руку в карман, нащупывая два последних пнуфа. Обстановка из ситуации с душком превращалась в труп недельной давности. Времени на «что-то решать» почти не осталось. Бежать было некуда — позади оцепление стянулось удавкой, и Родион уже чувствовал на шее шершавую твердость безысходности. Бой же был проигран еще до начала. Уделать водителя и перекормленный офисный планктон врукопашную шныр, может быть, и сумел бы, но наличие сантехника не оставляло ему шансов. Троица распалась: арбалетчик поотстал, а топорники расступились, оставляя ему пространство, и теперь медленно надвигались на Родиона. «Должен быть четвертый», — напряженно подумалось ему, когда рука резко выскользнула из кармана. Вместе с ней высыпалась горстка мелочи, которая постоянно копилась во всех куртках Родиона, и звонко запрыгала по гладкому асфальту. Майское солнце равнодушно горело в пятирублевом кругляше. И тут Родиона озарило. Он понял, где может если не спастись, то хотя бы отсрочить развязку. Он развернулся к берсеркам боком и нарочито неторопливо шагнул к краю тротуара. Глаз поймал темное пятно, и шныр выхватил мгновение, чтобы оглянуться. И похолодеть. С противоположной стороны на Родиона шел закутанный во все темное высокий мужчина в до нелепости широкополой шляпе, словно на голову ему приземлилось НЛО. Лицо до носа было замотано черным шарфом, нависший над ним край инопланетного — не иначе — диска мешал разглядеть глаза. Родион представлял, как хохотал бы Ул, увидь он это детище девятнадцатого века, но сейчас ему было совсем не смешно. Напротив, надвигающаяся сгорбленная фигура внушала почти ужас. Просто он — старший шныр, гроза берсерков, желанный кадр для Гая и не менее желанный труп для Тилля — понятия не имел, что перед ним вообще такое. Родион решил бы даже, что это растворенный, если бы не уверенная плавная походка четвертого ведьмаря. Время истекло окончательно и бесповоротно, так что Родион, больше не раздумывая, развернулся и бросился через парк. Берсерки последовали за ним, но как-то без энтузиазма, совсем вяло, и Родион понял, что на той стороне этой части Сокольников его уже встречают. «Как же приятно, когда тебя ждут», — зло ухмыльнулся про себя шныр, перескакивая через клумбу. Дети пугливо шарахнулись от него в кусты, парочка вообще не обратила внимания, а молодая последовательница Белдо лишь перекатила воздушным потоком листок между пальцев. Родион не увидел ее лица, да и не горел желанием, потому что ведьма вызывала у него только презрение. Промчавшись по аллее, Родион распугал гулявшую семью, как стайку трясогузок, и круто свернул в деревья. Берсерки были далеко и следом не торопились. Парк Родион пересек так, словно следом мчались Гай, Тилль, лесной пожар и разгневанная Кавалерия в придачу. Хотя, для придания такого ускорения хватило бы и директора ШНыра. С Песочной аллеи он выскочил прямо к Сокольническому Валу, забор перемахнул одним прыжком и на мгновение замер, настороженно оглядываясь. На удивление, вокруг было пусто и тихо: Москва разбежалась в те самые парки и на собственные окраины, к дачам. Впереди за цепочкой деревьев коробками стояли молчаливые пятиэтажки. На капоте припаркованной Тойоты, растянувшись во весь рост, спал рыжий котище. Под вязом купались в пыли воробьи. Просторные — почти без машин — дворы казались плацдармами, и даже не понять было, то ли все и правда дружно выбрались на природу, то ли белдовская гвардия делала свою работу слишком хорошо. Родион перебежал двухполосную дорогу, снова прислушался. В уши лезла пугающая, тревожная тишина. «Встречательная» группа, которая непременно должна была быть здесь, пока никак себя не проявляла, и это раздражало нервы сильнее, чем простая и понятная берсеркам атака в лоб. Разозлившись на себя за промедление, Родион решительно двинулся во дворы, прислушиваясь к каждому шороху. Засада нашлась во второй подворотне. Родион свернул туда, вспугнутый стаей голубей, и так и замер на входе. В сырой полутьме узкой затертой улочки между глухих стен его действительно ждали, причем ведьмари подобрались так, чтобы наверняка уничтожить шныра: три боевые ведьмы и элитная четверка берсерков, двое из них — с гиелами. Вот только на появление своей цели они никак не отреагировали, потому что к появлению Родиона никто из них не стоял. Берсерки лежали у шныра под ногами, все без сознания, с переломанными руками, но явно живые. Родион озадаченно моргнул, толкнул носком кроссовка валявшийся у самых ног тяжелый топор. Сталь лязгнула по камню, в ответ раздался испуганный вой. Одна из гиел забилась в угол в самом конце проулка, прижимаясь животом к земле и полураскрыв окровавленные крылья. Вторая валялась недалеко от первой. Гиелы, похоже, передрались между собой, пытаясь спрятаться, и для одной из них потасовка закончилась печально. Родион позднее признался: картина ошеломила его настолько, что он стоял как вкопанный минуты две и мучительно осознавал, что с засадой разобрались еще до него, причем очень качественно. Две ведьмы лежали за берсерками, и обе выглядели так, словно их пару минут назад сбил товарный поезд. Эльбов Родион не чувствовал, а чутье у него после общения с личинкой этих тварей было отменное. Так что причиной омерзительного вида тел, скорее всего, и была смерть их опекунов. Третья ведьма, самая молодая, тоже потеряла своего эльба, но была еще жива. Она сидела рядом с опрокинутым мусорным баком, привалившись спиной к стене, и тяжело дышала, хрипло выдыхая воздух. Родион сделал шаг назад, собираясь уже убраться отсюда подальше, когда она разлепила веки и слабо окликнула его по имени. Шныр словно схватился за оголенный провод — такая дрожь его прошибла. Он стремительно подошел к ней, весь покрываясь красными пятнами и стискивая кулаки. Присел на корточки, заглянул в лицо. Девушка была симпатичная, с живыми теплыми чертами, большими синими глазами и аккуратным маленьким носиком, усыпанным крохотными конопушками. Светло-русые волосы собирались в две косички с мелированными рыжим концами. Когда мутный взгляд ведьмы сфокусировался на Родионе, губы сложились в дрожащую улыбку, показывая ямочку на правой щеке. — Майя, — выдохнул шныр, и внутри у него все вздрогнуло. — Привет, Родя, — прошептала девушка. Нет, он не ошибся. Майя была из его с Улом набора, даже попала с ними в одну пятерку. Девочка-солнце, девочка-улыбка, девочка-забота — так звали ее в ШНыре. Она всегда была готова подставить плечо любому, заботилась о товарищах и пегах так, словно они все были ее детьми. Говорила тихо, часто краснела, но был в ней какой-то внутренний стержень, на который опиралась вся их пятерка. Именно она удержала их от глупостей и полного разрыва после гибели Марка… — А потом ушла, — тихо произнес Родион, и старая боль полоснула его вдоль позвоночника. Каким-то образом Майя поняла, что он имел в виду, и виновато опустила глаза. — Да, ушла, — не стала она спорить. — Ошиблась, подвела вас. И сама уже тысячу раз об этом пожалела. — Почему? — Родион не хотел этого спрашивать. Родион не мог не спросить. — Потому что стало тяжело? Страшно? — Нет, не поэтому, — Майя вздохнула.— Просто я засомневалась. Просто начала задавать лишние вопросы, мучить себя пустыми мыслями. Ты не должен попасться в эту ловушку, ты всегда был сильнее меня. Родион опустил голову. Он уже позволил себе сомневаться. Сомневаться в своих силах, своих товарищах, даже в двушке. Непростительно. — Что здесь произошло? — спросил он, отводя взгляд. Майя поморщилась то ли от боли, то ли от отвращения. — Это был человек из Ордена. Родион поднял брови. — Разве у вас с ними не договор? — Договор, — бездыханно усмехнувшись, подтвердила Майя. — Орден у нас в союзниках. — Тогда почему?.. — Родион неловко взмахнул рукой. — Он сказал, что получил плату. Майя опустила веки и медленно, словно борясь с собой, выдохнула. Разорванная связь калечила ее все сильнее, жизненная сила хлестала наружу через оборванные гниющие корни. — Мне недолго осталось, — едва слышно произнесла она. — А ты — беги. Больше здесь никого нет. Гай решил, что нас будет достаточно. Родион внутренне вздрогнул. Эту операцию планировал сам Гай? Если так, то о провале он может уже знать — эльбы в болоте чувствуют смерть собратьев. Значит, бежать нужно немедленно, если он, конечно, не хочет выкурить с Тиллем пару папирос. А потом комфортабельно прокатиться до дна Москвы-реки. Но шныр не мог уйти просто так, не мог бросить Майю. У нее больше нет опекуна, может… Бледные слабые пальцы легли на его кулак, легонько сжали. Синие глаза, все больше затуманиваясь болью, увлажнились, и Майя прошептала: — Мне конец, Родя. Уходи, прошу. Я… не хочу, чтобы ты видел, как я… как все кончится. Это мерзко, правда. Прости меня. Что-то горячее и тугое запульсировало у Родиона в груди. Он закусил губу, лоб заполыхал алым. Подняться с корточек казалось почти невозможным, ноги неожиданно задрожали и сделались ватными. Майя плакала, совершенно не стыдясь своих слез. Они крупными каплями катились по щекам, падали с подбородка на ворот светлой рубашки. Она отпустила его руку и дотронулась дрожащими пальцами до часто вздымающейся сильной груди. Прикосновение обожгло Родиона даже через толстую кожу куртки. — Ты — шныр, Родион, — сказала она и улыбнулась. Той самой улыбкой, которую он видел у нее не раз в ШНыре. — Помни об этом, пожалуйста. Все, кто пришел в форт, все, включая их глав, до сих пор жалеют о собственном уходе и завидуют тем, кому хватило сил остаться. Ведьмари забирают все себе, но счастливых среди них нет и не будет. И больше всех страдает Гай. Он почти задыхается. Майя сглотнула, мучительно закашлялась. На бледных губах выступила темная кровь. — Гай ищет атакующую закладку из-за предсказания Белдо. Вот, — она вложила ему в руку смятый листок. — Украла у Млады, думала передать кому-то из наших. Ее скрутило короткой судорогой, вены на шее и висках вздулись. Майя закрыла лицо руками и всхлипнула. — Я так хочу обратно, Родя, — простонала она, рвано вздыхая. — Так хочу. А теперь мне осталось минут двадцать. Так страшно, Родя, так страшно. Он стоял рядом с ней на коленях, беспомощно сжимая кулаки. Нужные слова не находились, горло сжималось, в груди мешались странные, не свойственные хмурому шныру эмоции. Майя снова схватила его за руку, открыв мутные глаза, которые уже почти ничего не видели. — Я так рада, что встретила тебя, — хлюпнула она носом и выдавила еще одну улыбку, маленькую, дрожащую. — А теперь иди. Родион не двинулся. Просто не мог. — Беги, Родион! — крикнула Майя, и слезы брызнули из ее глаз еще сильнее. — Вон отсюда! Родион вместо этого дернулся к ней, схватил за плечи и притянул к себе. Прижал к груди — всего на мгновение, порывисто, крепко, горячо и отчаянно. — Простили, — услышала Майя хриплый шепот. — Давно простили. Родион отпустил ее, почти оттолкнул и вылетел из подворотни. Он на мгновение замер посреди улицы, глотая свежий майский воздух. Запах крови, кажется, осел у него в легких. Вокруг по-прежнему было тихо и спокойно. Шныр зло мазнул кулаком по глазам и рванулся прочь. Перед глазами у него стояла высокая фигура в широкополой шляпе. «Так вот он какой, Орден», — зло стискивал Родион зубы. «Тамплиеров?» — иронизировал его внутренний Афанасий, и в груди разливалась жаркая ярость. В подворотне Майя завалилась набок, ее забили сильные частые судороги.