Похороненные сердца.

      Тишина. Впервые за весь вечер.       Я обрадованно вошёл в холл, отряхивая ботинки от снега.       Прислонился к платяному шкафу, вдыхая в свои лёгкие самозабвенные исторические запахи дома.       Из катарсиса меня вывели неопределённые звуки, доносившиеся, по моим предположениям, из зала.        Скрип половиц сменился судорожным дыханием, словно бы владелец своего тела был не волен управлять данным.       Тело шаталось и кренилось.       «Мистер болтливый рот» вышел под свет факелов и невидящим взором уставился на мой силуэт.       — Кто здесь? — натужно спросил он, делая попытку принять ровное положение. Тщетные усилия повлекли за собой весьма логичные последствия. Баланс пришёлся на правую часть скелета. Мужчина рухнул, словно невидимый кукловод срезал ниточки у его ног.        Кажется, я перепутал его имя. Это был вовсе не болтливый рот. Это был «Парень, которого бросила девушка» — Георг Лютер.        Я понятия не имел о том, кто он и что он. Зато определил его внешние качества. Я просчитал его поведение и сверился с внешними признаками, все как один говорили: неуравновешенный человек, способный причинить вред.       «Вот так подстава»…       Двигаясь параллельно его телу, лежащему в паре-тройке шагов от меня, я инстинктивно напрягся.        Хоть парень и казался обездвиженным, опыт гласил о том, что нужно быть начеку. Вокруг не было ни одного предмета, которым можно было огреть этого несчастного, если он попытается махать кулаками.       Тем временем Лютер справился со своими ногами и сделал следующую попытку, на сей раз — удачную.       «Чёрт. Надо позвать кого-нибудь на помощь, наверное»… Но под стать парню я стоял, как вкопанный.       — Меня зовут Линде, — неуверенно произнёс я.       Лицо человека исказилось. Он вспоминал меня.       Не найдя в своих воспоминаниях правильной ассоциации, он вдруг пошёл в мою сторону. Лишь потеснив меня к двери и обдав паршивым амбре, он решил, что надо остановиться.       — Линде… Она такая гнида, понимаешь? — бессвязно прошептал он.       — Кто именно, Лютер?       — Моя «пассия». Какого хрена ей нужно было? Кроме того, что я отдавал ей своё время, любовь и заработанные деньги? Что её не устраивало?       Я отвернулся от его пытливых глазок, ища спасительную соломинку. Соломинкой оказался стол позади меня. На нём лежали всевозможные вещи, в ящиках, по идее, есть то, что мне нужно.       Я выдвинул один из них почти бесшумно. Нашарил пальцами что-то продолговатое и, успокоившись, выдохнул.       — Девушки — они такие. Ты не думал о замене? — немного уверенней спросил я.       — Я люблю её, — жёстко ответил Георг. Мои слова пришлись ему не по вкусу.       — Тогда терпи, напивайся в хлам, наступая раз за разом на одни и те же грабли.       — Полно обо мне, щенок, — вдруг сказал Георг и замахнулся на меня. — Ты-то лучше? Сидел весь вечер, будто воды в рот набрал, небось, думал обо мне невесть что?       — Поверь, я в твою сторону даже ни разу не посмотрел, — правдиво ответил я.        Но разговаривать с пьяным — всё равно, что совать пальцы в блендер.       — Отрастил свои мерзкие патлы, ублюдок. Кому и что ты этим пытаешься доказать?       — Я никому ничего не доказываю. Я делаю то, что мне нравится, ясно? — мой голос начинал наливаться гневом.       — Доказывай, но только не в этом доме. Тут не терпят отребья. Вало поди станет музыкантом. Одарённый мальчик во всех отношениях, что ни говори. А ты трёшься рядом с ним. С какой целью? Желаешь грести его миллионы? Желаешь познакомиться через него с Бэмом?       — Я хочу его, — с издёвкой прошептал я.        Если и можно усугубить ситуацию, то только таким способом. Тем более — нас никто не услышит. Я брал это в расчет, произнося вслух то, что так долго сидело в моих мыслях.       — В каком смысле? — Лютер даже поперхнулся, схватившись за голову и потирая её, будто ушибленную.       — Ты когда-нибудь смотрел на него дольше одной минуты с мыслями о том, как тебе хочется вылизать его грудь?       Ты когда-нибудь думал о том, чтобы поцеловать его в висок, при этом надрачивая его стояк?       Признаваться ему, трахаться с ним? Жить и быть с ним? Выступать вместе? А когда будет скучно — он подойдёт ко мне с сигаретой в пальцах, обнимет и крепко поцелует… Хочу его, — с издевательской ухмылкой выплюнул я. Боже, с души будто камень сняли.       — Отвратительный ребёнок, — Лютер схватил меня за горло и припечатал к стенке.       «Вот я и труп», — загоготали мысли в моей голове. Я тоже смеялся, только вслух.       Шутки кончились в тот момент, когда я начал действительно задыхаться.       Предмет, что я сжимал в ладони, выпал из ослабевших пальцев и мысли начали путаться.       Поверх его плеча я увидел тень. Она неслась к нам со скоростью электропоезда. Лишь замерев около нас, она остановилась и облапила плечо Лютера. Тот икнул от неожиданности. Его пальцы разжались, и я свалился на пол.       Вилле и Лютер напротив друг друга.       Какая сцена может быть мощнее этой? Слева горделивый мустанг, полуголый и татуированный. С лицом, что обезображено гневом. Справа — ссутулившийся мешок с дерьмом. Грозный конечно, но всё-таки — мешок с дерьмом.       Сигарета в руках Вилле, похоже, сломана, его последняя сигарета на этот вечер. Не в том плане, что вот-вот и его убьют… Просто очередная пачка опустела, а магазин за милю отсюда.       — Какого лысого ты выкинул? Что ты ему сказал? — Вилле прорычал, отталкивая Лютера подальше от меня. Тот обиженно влетел в платяной шкаф. Сальные волосёнки вспорхнули и опустились на испуганные глаза.       — Вилле, этот подонок… Вилле, не бей, ёб твою мать, — вскричал он, не успев увернуться. Я испуганно отвернулся. Ноги тряслись, челюсть и все остальное — тоже.       — Что ты ему сказал? — вновь спросил Вилле, хватая того за холку и прикладывая лицом о шкаф.       В истерике фантазии я пялился на спину Вилле, отмечая все новые и новые складки на его идеальных штанах.        На запястьях покоилась кровь, а сбившиеся костяшки мерцали в полутьме красным свечением.       — Я сказал, что он претендует на тебя и Бэма, разве не так? — Лютер отхаркнул мощную струю крови.       — Кажется, ты пересказал собственные желания, — хладнокровно отметил Вилле, с новой силой пиная его сжавшееся, будто комочек, тело.       — Херман, что тут происходит? — на пороге стояли его родители и Йессе. Последний подлетел к Лютеру и обхватил его голову руками.       — Лютер… Лютер…       Вилле скривился, оборачиваясь. Стирая пот с лица, и при этом пачкая его кровью.       — С Рождеством, — спокойно ответил он, проходя мимо родителей, даже не глядя в их сторону, тем более — в мою.       Отец остановил его — он преградил сыну дорогу и навис над ним, требуя объяснений.       — Ты сломал ему нос, — вскричал Йессе в слезах. — Кто позволил тебе бить моих друзей?       — Посоветуй ему в следующий раз надеть хоккейную маску, потому что я буду с битой, — нарочито спокойно ответил Вилле, отодвигая от себя отца.        Мать сжала губы и отвесила парню пощёчину. От мощного хлопка замолчали все присутствующие. Только что я увидел «Молчаливый рот» в действии.       — За что, мама? — Вилле поднял глаза на её обезображенное злостью лицо.       — Ты — не сын. Ты — подделка. Прежний Вилле не сделал бы подобного, — сухо ответила она. — Кто говорил про силу слова? Мы учили тебя другому, а ты предал наши учения.       Вилле задумчиво сунул руки в карманы и подошёл к висящей на стене картине. Остановился, глядя на неё исподлобья.       Собственная картина, ранее восторгающая его и провоцирующая на вдохновение, теперь носила на себе следы крови. Не нарисованной, а настоящей.       — Теперь она завершена, — с ухмылочкой произнёс он, подавая мне руку. Я принял её, абсолютно не раздумывая.       Теперь мы двое стояли против четверых.       — Сила слова, мама, помогает лишь до того момента, покуда эти слова действительно имеют огласку в умах присутствующих. Я не террорист и не убийца, и уж точно не подделка. Понимаешь… Иду я отлить… кхм, извините. Иду я в туалет и вижу: дружок Йессе душит моего друга. Что я должен был сделать? Юный господин, не удружите ли вы мне, оставив моего приспешника, и не попьёте ли со мной чая в гостиной? Я дам ему в рожу, потому что эта рожа явно много себе позволяет.       — Он душил тебя? — Анита посмотрела на меня. Я утвердительно кивнул.       — Вилле, прогуляйтесь вместе с Лили в спальню. Осмотри его. Всё ли в порядке? — немного мягче произнесла она, указывая на дверь. — Я прикажу нашей домработнице стереть кровь с картин.       Мы прошли мимо четы и захлопнули за собой дверь. Вслед за хлопком наши руки отпустили друг друга.        Вилле пошёл первым. Не говоря ни слова и, в общем-то, даже не подавая признаков жизни. Кажется, он хромал. С каждым шагом его мучила одышка.       Он остановился на миг и воспользовался ингалятором.       Добравшись до ванной, мы заняли места. Я руководил у раковины, Вилле молча наблюдал за мной.        Смочив полотенце, я присел подле друга и аккуратно прикоснулся оным к его лицу.       Стирая кровь с его лица, я затаил дыхание. С губами возился дольше, чем нужно. Вилле надоело, и он равнодушно оттолкнул меня.       — Хрен ли ты делаешь? — со вздохом спросил он.       Я проглотил язык. Ничего на ум не приходило.       — Мне было сказано осмотреть тебя. Так что мужайся, — я по-прежнему сидел между его ног. От них исходило тепло, хотелось прижаться к ним щекой.        Вилле потянулся к шкафчику над ванной и вынул оттуда заначку с сигаретами. Когда сигарета начала дымить, он сунул её в рот по самый фильтр и обеими руками приподнял мои волосы, что закрывали истерзанную шею.       — Будто с оборотнем подрался, — невнятно пробормотал он, отпуская мои патлы и беря сигарету в левую руку.       Немногим позже, он обмакнул вату в спирт и прошёлся по моей шее. Я хотел отпрянуть, но здравый смысл взял верх. «Жжёт, но помогает».       Между делом я чуть не забыл про наш «душевный» разговор, слова для которого придумал словно вечность назад.        Интересно, сколько он выслушает? Фразу? Две фразы? Ни одного слова? Всё возможно. Он же «Еретик» — злой и опасный.       — Вилле, нам надо поговорить, — начал было я.       — Мне тоже, и я начну первым, — пробасил Вилле, прервав меня самым идиотским способом в мире: сунув мне в рот эту самую грёбаную вату со спиртом.       — Ты… Бля, ненавижу тебя. — прошипел я, отплёвываясь.       — Какого чёрта ты остался за столом? Почему не ушёл со мной? — обиженно спросил Вилле.       «Что?!»       — Ты свалил и оставил меня умирать в гордом одиночестве. А уходил с таким видом, будто тебя не интересует более никто на свете.       — Ага. Как же. Сидел, наверное, потом и болтал с Аароном!       — А чего он тебе так не угодил? — с удивлением спросил я.       — Та ещё блудница, — горемычно проговорил парень, подперев голову рукой. — Эх, были времена…       — Он сказал, что мы с тобой похожи, — пространственно отметил я.       — Попроси его не принимать наркотики в моем доме.       — А я, между прочим, нашёл сходство!       — Ты о чём?       — Мы одинаково одинокие. Вот.       — Для кого и когда это было секретом? — Вилле сделал затяжку, выпуская дым кольцами.       — Отнюдь. Ты общительный, а я — нет. Но друзей у нас с тобой поровну. Это говорит о том, что один из нас играет… А ещё он сказал мне, что ты не такой злой. Ну, по крайней мере, раньше — точно не был таким.       — Интересно, а кто вообще давал вам право обсуждать меня, девочки? — Вилле злобно осмотрел меня и наподдал рукой в затылок. Очутившись в опасной близости с его пахом, я начал вырываться и бухтеть, как старая карга.       — Ну, не средь бела дня же! — проорал я. Вилле отпустил меня.       Но мне понравилось между его ног, честное слово.       — Шуточки у меня такие. Извини.       — В следующий раз почту за приглашение, — я не унимался. Оно и понятно — столько эмоций. — Ты неисправим.       — А ты — говно на палочке, — пробормотал Вилле, избавляясь от окурка.       На том и порешили. Вилле и «говно на палочке» отправляются спать.       … Только спать нам не пришлось, как я и чувствовал — словно все силы мира были против нас…