Похороненные сердца.

      Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим навзничь, почти что с вывернутыми наизнанку руками. Дело было вовсе не в том, что я якобы не отдавал отчета своим перемещениям прошлой ночью. Дело было в Йонне. Теперь, на правах моего друга и родственной души, он мог располагать моей квартирой, будто собственной. Что он, честно говоря, и делал. В присущей ему нагловатой форме поведения.       Я лежал в позе шамана, боясь пошевелиться и спугнуть свойское тепло на моей груди.       Руки Йонне, казалось, были повсюду: они обвивали меня подобно лианам, сковывали в движениях, вместе с тем, одаривая мое тело благородным сердцебиением.       Из-под цветочного одеяла высовывались две пары ног — мои и моего названого друга. Мои были слегка кривоваты и бледны. Длинные, не в меру, при росте свыше 180.       Ноги Йонне были стройными, без малейших изъянов, что, казалось бы, просто-напросто не существовали рядом с ним.       Его растрепанные волосы лежали на моей груди подобно свежевыпавшему снегу. Все бы ничего, но, повторюсь, я не дышал, потому что боялся лишиться тепла.       Я вспомнил фразу Вилле про «тело» и в глубине души восхвалял ее, и ставил приоритетом над всем, как минимум, на тот момент, пока Аарон будет находиться в моем доме.       Я не мог позволить себе лишиться того, что спонсировало меня на благоприятные эмоции и почти что неприкрытую радость со всеми ее вытекающими последствиями.       Краешком сознания я понимал, что будь обстоятельства несколько другими, рядом со мной сейчас бы лежал совсем другой человек.       Я же, в свою очередь, покоился бы на его груди, внемля божественным афродизиакам.       Надо же, в моих мыслях прозвучало «бы» аж два раза. Еще бы немного, и я нарушил бы доверие Лаури. (С его слов, он не верил во фразы с тремя «бы».       «Ну вот. Я использовал «бы» уже в четвертый раз… Дубина».       Дверь была закрыта, но мое сердце сжималось всякий раз при взгляде на оную. Вдруг Лаури зайдет? Как я объясню ему свои действия?       Надо сказать, что Лаури поддерживал мое влечение к мужчинам, но он не смог бы понять, почему я люблю одного человека, а сплю совершенно с другим.       Ему не понять характера Йонне. Тот как кошка. Йонне ластится ко всему, что видит, забирает тепло и дарит его в равных количествах. Он душевный, заботливый, страстный и невероятно красивый.       Я приметил его еще с первой встречи и заметил радушие Вало, когда тот обнимал этого несносного и улыбчивого юношу.       Я заметил тогда блеск в глазах моего несравненного возлюбленного и, помнится, даже приревновал.       Но то, как оказалось, носило несколько иной характер — «друзья и не более». Даже при том, что Йонне отнюдь не скрывал своих чувств к лучшему другу и всячески провоцировал того на ответные действия.       А скажите, кого он вообще не провоцировал? Разве что трупа… Да и тот наверняка ожил бы под грубым натиском малыша Аарона.       Я пытался считывать Аарона на расстоянии. Пытался понять, что им движет, и что послужило такому поведению с его стороны. Может быть, какие-то внутренние блоки? Может, это всего-навсего маска?       Я читал в газетах, помнится, про начинающего финского музыканта Йонне Аарона, что выиграл «Голос Финляндии». В ней описывали моего соседа по комнате, как человека спонтанного, легкого на подъем и безостановочного в своих действиях. Так же, как натуру вспыльчивую и меланхоличную.       Именно этих качеств мне так не хватало.       Я отчего-то завидовал Йонне. И отчего-то я искал подвох в его поведении. Быть может, я просто думал о том, о чем не стоит. «Какое мне дело до его характера? Пусть живет себе поживает».       Интересно, сколько человек спросит меня, «стоял» ли у меня на тот момент?       Я отвечу, что нет. Будучи полностью аморфным, асексуальным и инфантильным, я не выказывал ровным счетом никаких действий.       Мое тело было словно подвешено в пространстве и плыло повинуясь моим мыслям.       Йонне отпустил меня и перевернулся на спину, просыпаясь от собственного чиханья. Он оглядел мою персону и туманно смежил глаза.       — Прости, — процедил он, потирая лицо ладонью.       — Из-за чиха, или из-за того, что твой пах всю ночь жарил меня, словно тушку на вертеле? — с ухмылкой произнес я.       — Я не контролирую свой сон. Если тебе не нравится, мог разбудить, сказать, — Йонне обиженно вздохнул и поднял руки, потягиваясь.       — Как же… — я мечтательно откинулся на подушки, а потом осек себя: «Нечего думать о всякой ерунде!»       — Как давно ты не занимался «этим»? — с должным интересом спросил парень, натягивая тем временем джинсы.       — С самого своего рождения, — глухо пробормотал я. — Забавно, не правда ли?       — Да черт его знает. В этом нет ни плохого, ни хорошего, — Йонне пожал плечами. — Не стану я обзывать тебя девственником. Ума, поди, еще хватает. Вилле ведь тоже…       — Что ты хочешь этим сказать? — я даже с кровати приподнялся.       — Ну… — Аарон покусал губы и посмотрел на меня. Его глаза потемнели от воспоминаний.       — Секс для него всегда был и остается проблемой.       — То есть, он тоже…? — начал было я.       — Нет, упаси господь. Просто он лишился девственности сравнительно недавно. Возможно, ты не поверишь, но он — самый что ни на есть духовный и платонический человек.       — Точно не поверю. Секс и страсть, казалось, начали сопутствовать ему с самого рождения.       — По внешности не судят, — Йонне развел руками и присел рядом со мной, сокрушенно вздыхая.       Мне нравилось, как он дышал. Я видел в его дыхании, что-то непонятное для себя. Я захотел почувствовать его на своих губах. Может быть, все это казалось неким фетишизмом со стороны, но оно имело право быть в моей жизни. Определенно.       — Ты видел Лаури? — спросил меня Йонне внезапно.       — Нет. Он тебе нужен? — задумчиво бросил я, не сводя глаз с миловидного лица.       — Хочу узнать у него кое-что. Быть может, он разбирается в автомобилях…       — У него есть старый форд, и он вечно в нем копается. Может и вправду поможет, — пространственно ответил я.       Йонне счастливо улыбнулся. Я наподдал ему в бок.       — Чего ты лыбишься?       — Не знаю… Кажется, он мне нравится, — Йонне слегка напрягся.       Я кивнул, словно бы самому себе. Почему-то я не был удивлен. Мой дядя имел некий шарм. С ним приятно было поговорить, да и на внешность он был необычным, красивым, с чувственным подбородком.       «Ох уж эти подбородки…» — подумал я про себя, переводя взгляд на друга.       — Ну, а ты…?       — Я-то? — я сделал вид, что ничего не понимаю, и уставился на плакат Джимми Хендрикса, словно тот мог помочь мне с ответом.       — Вилле, да? — Йонне смешливо смежил глаза.       — Я думаю, не имеет смысла говорить об этом. Все, вроде, и так ясно. Не знаю, сколько это все будет продолжаться. В одном я уверен точно: буду ждать, во что бы то не стало. По сути, мне ничего другого и не остается.       — Долго придется ждать, — грустно заметил Йонне. — Зимой у Вало уйма работы. Он пишет тексты, по обычаю. Шерстит информацию, останавливается в каких-то непонятных гостиничных номерах, покупает пойло и проводит ночи напролет в обнимку с бутылками и чистыми листками. Случалось, он пропадал так аж на две недели.       — Надеюсь, оно того стоило?       — Стоило, конечно. Ради того, чтобы увидеть его с улыбкой на устах и с горой исписанной бумаги. После таких моментов я начинаю думать, что его будто подменили. Да, ведет он себя несколько иначе: шутит, прыгает, бесится, словно умалишенный. Я не говорил тебе о том, каким он был в школе? — Йонне красноречиво посмотрел на меня и развалился во весь свой немалый рост.       — С этого момента поподробнее, — я хмыкнул.       — Все сбились с ног, дабы приструнить этого мистера Шило-В-Жопе. Он задирал одноклассников, строил рожи учителям, курил, где ни попадя, учинял беспорядки на периметре учебного заведения, напивался до чертей и угонял школьный автобус…       — Мы точно говорим об одном и том же Вилле Вало? На моей памяти этот степенный гражданин вряд ли обременит себя лишним движением губ. Он даже за стаканом тянется с неохотой. Кажется порой таким сильным, взрослым и непременно дерзким. Именно такого Вилле я знаю.       — Может быть, его натаскал Бэм, может, его подменили инопланетяне, а может быть, он слишком рано обошел период пубертатного прыщеносца, но, тем не менее, это он. Один и тот же человек. Быть может, он вернется при сияющих лунах и одарит тебя своим прежним обликом, а пока терпи. Что поделать.       — Я влюбился в человека без души… — я спрятался в сплетение собственных рук, глубоко вздыхая и обдумывая слова Йонне Аарона.       Йонне, тем временем, поднялся и накинул пальто. После чего он сгреб сумку с инструментами и направился к двери.       — Надеюсь, ты понял, что пора прекращать этот цирк? — деловито спросил я его.       — Понял. Лаури не дурак.       — Дело не в Лаури, а в твоем поведении! — я и сам начал подниматься. Время позднее, а на мне ни единого признака одежды. Ну, кроме жалкой тряпочки…       Йонне надул губы и рванул дверь на себя. Был таков, как говорится.       Не знаю почему, но у меня было хорошее настроение. Обычно оно держалось с различной периодичностью: от минуты до нескольких часов. Естественно, лишь в те моменты, когда отступал гнет моей семьи — Лаури не надоедал с советами, а мать не поносила мою сущность.       Тогда я становился самим собой в комнате с белым потолком, в окружении своих глупых постеров и музыкальных инструментов.       Они служили мне щитом в вечной борьбе за свободу действий. Разумеется, на тот момент я боролся лишь с самим собой. Со стороны это, может быть, и наблюдалось, но напоминало, по меньшей мере, слабое трепыхание. Поэтому я сравнивал себя ранее с шарнирной бабочкой. А бабочки, летящие на огонь, как известно, способны опалить свои крохотные крылья-сеточки.       Я слышал приглушенные голоса Йонне и Лаури. Они доносились из кухни, и услышать желаемое не составило, ровным счетом, никакого труда. Вроде бы у них все хорошо, не чета мне. Мне тут настолько дерьмово, что хоть волком вой.       Я умудрился превратить свое хорошее настроение в дерьмовое. И самое казусное было то, что оно стало не на йоту хуже, словно бы приобрело иммунитет к подобным выпадам с моей стороны.       Мое внимание привлек телефон, стоящий в отдалении на тумбочке. Он завораживал меня своим диском. Я бы все отдал только за то, чтобы он зазвонил и…       Словно по мановению волшебной палочки раздался звонок. Я затаил дыхание, глядя в отуплении.       Казалось ли это волшебством? Ведь мне никто не звонил, а тут такое. Собравшись с мыслями и взяв себя в руки, я снял трубку, по обычаю просто помолчав и дожидаясь голоса оппонента.       — Лили Линдстрем? — требовательный и прохладный голос.       — Я вас слушаю.       — Я ваша классная руководительница, Лоран. Вы намерены вернуться в школу?       Я вздрогнул, но трубку не повесил — чего доброго, доложит моей матери.       — Но, сейчас же каникулы, — неуверенно пробормотал я, силясь вспомнить, так ли это.       — Именно, но я не об этом. Думаю, мне незачем напоминать вам о том, что вы пропустили две учебные недели до рождества.       — Я болел, — как же, болел. Прыгал, аки конь, с Вилле. Хотя, ей-то об этом знать ни к чему.       — Это последнее предупреждение. Мне надоело звонить вашей матери и умолять ее.       — Вы… Вы ей звонили? — с грустью спросил я.       — Я звоню ей все время, но, по всей видимости, она не предпринимает попыток вразумить вас. Я не держу ровным счетом никого. Если вам неинтересна школа — забирайте документы, и гуляйте, сколько вам вздумается.       — Это не так, послушайте… Я вернусь, даю вам честное слово.       Я не мог забрать документы, но и не мог появляться в школе. Виной тому служило отношение одноклассников ко мне.       Они относились ко мне несколько иначе, чем к тем, с кем хорошо общаются. Они избегали меня без особых причин, шушукались у меня за спиной. При таком раскладе, уж лучше бы они закидывали меня камнями.       — Я рада была услышать вас, честное слово. Надеюсь, вы предельно правдивы в своем заявлении, иначе мне придется исключить вас, — кажется, ее голос смягчился, но меня колотило, как и прежде.       — Погодите. Я хотел бы спросить. У нас в школе учиться парень… — я специально задумался для того, чтобы сделать вид, что вспоминаю нужное мне имя. — Вилле Херманни Вало?       — Погодите секунду, я просмотрю документы.       Я ждал и покусывал нижнюю губу, — волнение нарастало в моем теле.       — Кажется, да. Он учится в вашем классе, и прогулами славится не меньше вашего!       Я удивленно присел. Интересно, а где я раньше был? Почему не видел его?       — Дело в том, что вы будто сговорились, — учительница вдруг хихикнула. — В то время, пока вы болеете, Вало на занятиях. И наоборот.       Я и сам прыснул от смеха: «Так вот в чем дело…»       Два человека ходят параллелями и, возможно, учатся в одной школе. Возможно, они станут лучшими друзьями, бог знает. Возможно, они ходят в одни и те же магазины, и у них одно хобби на двоих… Нопочему они не пересекаются? Почему судьба не благоволит?»       — Тем не менее, я жду вас, — учительница вывела меня из забвения.       Раздались долгие и хладнокровные гудки. Звонка словно и не было. Но я помнил, что это не привиделось мне.       Я и Вилле учимся в одной школе, не пересекаемся и всячески не замечаем друг друга. Как такое вообще возможно?       Я подошел к окну и дотронулся до гитары, что стояла на подоконнике. В отчуждении потянул струну си, облокотился на живот и посмотрел вниз на Лаури и Йонне, что ругались из-за какой-то фигни. Невсерьез, конечно.       Снег сыпал с неба. В груди возрастало ощущение праздника. Машина Йонне тарахтела, из глушителя вырывались завесы белых облаков. Невидимыми призраками они наблюдали за парнями и переговаривались между собой, став участниками бессмысленной распри.       Все было настолько хорошо, насколько и быть не может.       Может быть, все это было мнимым ощущением. Может, я просто-напросто устал от бессмысленной возни и перекладывания своих мыслей слева-направо в моем безутешном мозге? Жаль, конечно, что я не могу сейчас быть в том гостиничном номере — вышеописанном. Разумеется, я не смогу подсказать нужных для Вилле слов. Не смогу унять его боль. Наверное, превращусь в слезливую барышню и буду умолять его вернуться.       А любовь? А что любовь? «Негаданно и филигранно, вошла она в мое сознанье… Запутанно и многократно, она вверяла истязаньям… Терзала душу в темном лимбо*, вовлечь пыталась в суету. Но в танце — страстном и открытом, мне, вместе с тем, являла  красоту… Я жить хотел, хотел дышать, идти по свету вместе с ней. И ей одной воочию вверятьмой безграничный храм идей…»       Снова я становился романтиком… Снова утопал в своих мыслях, напоминающих безграничный океан…       Делать было нечего. Я решил посвятить себя гитаре. Играл, пока не почувствовал привычного жжения в подушечках пальцев. Играл и думал о том, как за несколько десятков километров отсюда находится тот, кто мне совершенно не безразличен.       Тот, кто, вероятнее всего, давно простил меня, но боялся признаться самому себе в такой простой истине.       Если честно, я так устал ждать у моря погоды для того, чтобы поцеловать этого человека и признаться ему во всех своих мыслях и чувствах… Но это не мешало мне любить его также сильно, как и прежде.