"Я - твоя ошибка"

      Марат поудобнее перехватил безвольно повисшую на нём девушку, чтобы аккуратно сгрузить её на постель. Виолетта промычала что-то нечленораздельное и, протянув руки, вдруг обхватила его за шею. Он замер и несколько минут простоял так, почти не дыша, держа её на весу и внимательно, будто заново, изучая её лицо.       Только когда ладони Виолетты бессильно соскользнули с его плеч обратно, Марат осторожно опустил спящую девушку на покрывало и сел с ней рядом. Её голова тут же съехала с подушки на сторону, а рот расслабленно приоткрылся.       — Нахрюкалась, как… та самая, с мягкими волосиками, — Марат покачал головой. — И ведь пить-то не умеешь. А научиться я тебе не дам, в этом можешь быть уверена.       Он ссутулил спину, тяжело опершись подбородком о костяшки сжатых кулаков. Ей он точно такого больше не позволит. Только не ей. Хотя Марат и по долгу службы, и на корпоративных вечеринках периодически сталкивался с пьяными женщинами, ни одна из них не вызывала у него такой гремучей смеси эмоций. Хотелось одновременно и заботливо укрыть её одеялом, и тряхнуть, как грушу, чтобы ей и в голову больше не пришло учинить такое, и тут же — обнять эту упрямую дурищу и как-то объяснить ей…       А ещё ему было страшно. Липкий, мерзкий, холодный ужас, тщательно запрятанный на самых дальних задворках души, медленно и неудержимо сочился наружу. Теперь и она тоже. Только не она. Глупая девчонка, она же не понимает, не хочет понимать, как она стала… дорога ему. Марат искривил губы в горьком подобии улыбки. Да. Вряд ли ножом она ударила бы его больнее.       — А почему у вас нету торта со свечками? Тётя Виолетта вам не испекла?       — Она просто не успела. Так получилось.       — А как же вы будете загадывать желание?       — Придётся как-нибудь без торта.       — А вдруг оно тогда не сбудется?       Его желание не сбудется даже с сотней тортов, утыканных свечками. Теперь, наедине с собой, бессмысленно это отрицать — он хотел бы, чтобы всё, что он наговорил сегодня сам и всё, что додумал Константин Денисович, оказалось правдой.       «Как сама решит», — вспомнил он собственные слова, глядя на тихонько сопящую девушку, измотавшую ему все нервы.       Да, выходит, что солгал. Предоставить ей возможность решать самой Марат был не готов. Зачем, если итог этого решения известен заранее? Ответ и так отлично читался в её глазах, полных ненависти и презрения. Можно, конечно, попробовать поговорить откровенно, объяснить, что на самом деле чувствует к ней…       — Нет, девочка, ничего у тебя не выйдет, — вслух произнёс он.       Глухая злость, — на неё, на себя, на всю идиотскую ситуацию, в которой он из-за неё оказался, — поднялась внутри. В голове мгновенно прояснилось. От робко пробивавшейся идеи, что можно было бы попытаться всё объяснить и попросить у девчонки прощения, не осталось и следа. Обойдётся. Просить он её ни о чём не станет, лучше уж сдохнет.       Марат как безжизненную куклу перекатил Виолетту на бок и, расстегнув длинную молнию, особо не деликатничая, стянул с неё испорченное вином цветастое платье. Какое-то время он просто смотрел на практически полностью обнажённую девушку, борясь с накатившим желанием. Даже сейчас, в безобразно пьяном состоянии, когда от неё совсем неромантично разило алкоголем и салатной заправкой, Виолетта была чертовски привлекательна. Пожалуй, ещё пару дней назад он бы точно не удержался и взял её без лишних сантиментов, но именно сейчас это казалось… неправильным. Марат сам не мог бы объяснить себе, почему. Однако, чтобы не искушать себя и дальше, он откинул покрывало на другой стороне кровати, раздраженно почти швырнул девушку в раскрытую постель и укрыл одеялом.       Виолетта заметалась по подушке, что-то неразборчиво пробормотала во сне и, словно нарочно, вскинула руку, сбросив с груди одеяло. Даже сейчас она умудрялась испытывать и без того слабое терпение своего «жениха».       Он глухо зарычал, сгрёб валяющееся на полу платье, скомкал его в руках и вышел, громко хлопнув дверью.       В мыслях царил полный хаос, и Марат сам не заметил, как оказался в ванной. Он сунул цветастую шмотку в барабан стиральной машины и пинком ноги захлопнул дверцу. Замешкавшись на мгновение перед тем как ткнуть кнопку, именинник случайно глянул в зеркало и вздрогнул. Ну и рожа! Злой как дьявол, глаза бешеные, ещё и рубашка опять в пятнах — грёбаное вино с платья пропиталось. Одни неприятности от этой девчонки! Если она так будет продолжать — никакой одежды не напасёшься! Обрывая пуговицы, Марат сдернул рубаху и отправил ее следом за платьем. Всё! К черту!       Он запустил стирку, прошествовал на кухню и, подойдя к столу, понял, что все-таки вляпался в подсохшую винную лужу на полу. Смачно выругавшись, Марат стянул промокшие липкие носки и швырнул их в салатную миску. Интересно, это всё дерьмо на сегодня? Для восстановления душевного равновесия он закурил сигарету. Во рту совсем пересохло, однако на столе удалось обнаружить только почти пустую бутылку вина и початый коньяк.       Именинник решил хлебнуть чего-нибудь холодненького и направился к холодильнику. Распахнув дверцу, полицейский уже потянулся за минеральной водой, как вдруг его взгляд наткнулся на странный предмет, лежащий рядом с куском сыра.       «Что это? А как оно сюда…» — Марат опешил и молча таращился на кружевной лифчик, пока дотлевшая до конца сигарета не обожгла пальцы.       Опомнившись, он вытащил его, подвесил за бретельку на палец и, задумчиво покрутив, неожиданно расхохотался. Однако веселье довольно быстро сменилось сначала досадой, когда обнаружился ещё один факт:       «И до абсента добралась! Вот идиотка, загнётся же завтра от похмелья», — а дальше и вовсе злостью и раздражением, высказанным уже вслух:       — До чего же ты докатился, Берг! У тебя в холодильнике бабское бельё! И сам раскис как тряпка, — яростно выплюнув последнее слово, Марат запустил лифчик в угол.       Кай радостно бросился за «апортировочным предметом», совершенно не собираясь тащить его хозяину, а, напротив, рассчитывая смыться, чтобы в укромном уголке разобрать тряпочку на ниточки.       Марат запоздало спохватился и безжалостно отнял у расстроенного пса пожёванный и обмусоленный предмет дамского туалета. Прихватив со стола бутылку коньяка, полицейский побрёл в гостиную, по дороге отхлёбывая из горла. Он уселся прямо на пол, притулившись к боковине дивана, и снова припал к бутылке. Кайзер обиженно забился под стол на кухне.       — Да хоть ты не дуйся, Кай, — проворчал Марат. — А ну: ко мне!       От такого пёс отказаться не мог и тут же примчался к хозяину.       — Сидеть, — полицейский похлопал по полу рядом с собой, обнял плюхнувшегося рядом Кая и нацепил пострадавший от острых зубов лифчик ему на уши.       — Да, парень, влипли мы с тобой. Оба, — печально констатировал Марат, приподнял чашечку бюстгальтера и доверительно прошептал Кайзеру прямо в ухо: — Обоих к ней тянет. Но тебя она хотя бы обнимает.       Прижав к себе Кайзера и раскачиваясь вместе с ним, полицейский сделал ещё один глоток коньяка и продолжил свой монолог:       — Она там, — он кивнул в сторону лестницы на второй этаж, — а я здесь. Вот спроси меня: какого чёрта? И я ведь тебе не отвечу.       Марат посмотрел запись с камер искина, продолжая поглощать коньяк, хмыкнул и объявил:       — Знаешь что, Кай: а давай-ка мы положим эту штуковину, где взяли. Используем утром как наглядное пособие для лекции о вреде алкоголизма.       Именинник поднялся, захватив с собой лифчик, и вернул его на полку в холодильник.       — Вот, пусть сама поищет. И смотри мне, тс-с, — хозяин заговорщически приложил палец к губам, а Кайзер удивлённо повернул голову набок, навострив уши.       За окнами уже начинало светать. Марат, прихватив плед, устроился в гостиной на диване — нужно было поспать хоть немного. Утро предстояло хлопотливое.       Пёс подошел, ткнулся мордой в хозяйский бок, вздохнул и улегся тут же, возле дивана.       Марату не удалось даже задремать, хотя он сильно устал за этот длинный, бестолковый, напрочь испорченный и одновременно прекрасный день своего чёртова рождения. Он снова и снова прокручивал в голове минувшие события, в итоге поймав себя на том, что постоянно возвращается к одной и той же будоражащей кровь картине — голая Виола одна на его широкой кровати.       Он лёг на спину. Потом на правый бок. На левый. Подогретое алкоголем воображение не унималось — он видел, как девушка утыкается носом в сгиб закинутой за голову руки, как скидывает ногой одеяло, обнажая узкую спину с нежной ложбинкой, как твердеют от струи свежего воздуха, проникающего через приоткрытое окно, её соски. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Как тут можно уснуть, зная, что она здесь, наверху, просто приди и возьми?       Марат решительно откинул плед и спустил с дивана босые ноги. В конце концов, он не мальчишка, чтобы робеть и стесняться после всего, что он уже от неё получал. И он здесь у себя дома.       Кай приоткрыл глаз и проводил взглядом направляющегося к лестнице хозяина — тот вел себя непривычно. Хозяин был неуверенным. А ещё — пёс не понимал, почему — хозяин волновался. Кай точно знал, что сам он ни в чём не напортачил. А то, что он ухватил эту хлипкую непонятную штуковину из голубых верёвочек и клочка тряпочки — так это ерунда. Хозяин сам её бросил. Кай и прокусить-то её толком не успел, только пожевал слегка... Пёс успокоился и снова сонно засопел. Пусть себе идет, куда хочет. Они же дома. Дома не опасно.       Марат подошел к кровати. Виола крепко спала, но не раскинувшись в сладострастной неге, как ему представлялось, а смирно лёжа на правом боку, подогнув ноги и подложив ладошку под щёку. Он присел на край кровати. Девушка не проснулась, лишь слегка повернулась, откинув голову на подушку. У Марата пересохло во рту. Он положил руку на обнажённое теплое плечо и придвинулся ближе, одновременно расстёгивая давящую молнию на джинсах, как вдруг Виолетта ухватила его руку и прижалась к ней, словно ребенок к любимому плюшевому зайцу. И тут Марат растерялся.       Он уже забыл, как это бывает — обычно он точно знал, чего хочет и что делать, чтобы получить желаемое. И вот — растерялся от этого детского жеста. Виола крепко держала его за руку, а он сидел над ней, чувствуя себя дураком. Сидит над голой бабой с расстегнутой ширинкой, сидит над своей шлюшкой, которая обязана ему по гроб жизни, и не может пересилить свою нерешительность, отнять руку и приступить, наконец, к делу. Не может. Или не хочет — так?       Прошло несколько минут. Рука Марата, по-прежнему стиснутая девичьей ладошкой, стала затекать. Сидеть боком на кровати, поджав под себя одну ногу, тоже было неудобно. Он вздохнул. Что ж, она снова победила. Слегка подпихнув девушку к середине кровати, Марат лег сбоку, как был, не снимая джинсы и не отнимая руки. Через пару минут Виола тихонько что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок, по-прежнему крепко сжимая мужскую ладонь. А нетипично деликатный любовник так и уснул, лежа на боку и дыша ей в голую спину.       Виолетте снилось что-то забавное. Розовый пони скакал и скакал кругами по зелёной лужайке, на которой она сидела среди огромных ромашек. Потом пони сменился таким же розовым флайером. В нём сидел какой-то парень. Виола еще не поняла, кто это, но тут через стекло стала видна огненная шевелюра и почему-то очень чётко — голубые глаза. Даже во сне Виола подивилась такой небывалой остроте своего зрения. Она засмеялась своей догадке и проснулась. Разлепила веки и поняла, что сон, наверное, ещё длится. Вокруг всё плыло, ей было одновременно и жарко и холодно. Холодно — раскрытым ногам и попе, прикрытой лишь небольшой полоской условных трусиков, жарко — плечам, на которых лежали две тяжелые руки. Девушка крепко обнимала лежащего рядом мужчину и упиралась носом в его широкую загорелую грудь. Она вскинула голову, что стоило ей серьёзного усилия, и наткнулась на спокойный и внимательный взгляд голубых глаз.       — Доброе утро, — сказал человек полушёпотом.       Ещё не до конца вернувшись в реальность, даже сквозь головокружение Виолетта радостно улыбнулась и, почувствовав как он замер и затаил дыхание, прошептала:       — Алекс?       В ту же секунду голубые глаза посветлели, превращаясь в два колючих осколка льда.