Купол

      – Всё, сдаюсь, — резюмировал безрезультатные потуги и отбросил остро заточенный карандаш поверх девственно-чистого листа. Прокатившись пару десятков сантиметров, он столкнулся с керамическим препятствием на столе и замер.       Таканори задумчиво проследил траекторию движения, взял полупустую кружку и, сделав небольшой глоток, скривился, сразу отставил на место. Кола окончательно выдохлась, больше не приносила приятной щекотки пузырьками, а по вкусу теперь напоминала шампунь. Как долго он просидел над этой мелодией? А ведь она была неплохой…       Нет, враньё, она была сущим наказанием, свалкой звуков, нагромождением мусора, который он упорно запускал в плеере раз за разом, надеясь на озарение, ожидая хрупкую искру идеи. Хватило бы крошечной вспышки, и дальше стало бы проще, лишь бы поймать вертлявую музу за хвост. Но графитный наконечник так и остался колючим, а белое — белым, пустота без единого слова, хотя в голове Мацумото их было даже с избытком, и все — в адрес одного человека, с позволения сказать, композитора этого нелепого звукового нагромождения, которое он по собственной глупости понадеялся превратить в будущую песню.       Для чего вообще взялся за эту преждевременную пустую работу? Порадовать фанатов? Порадовать Акиру? Или, может, себя? Душа просила баланса. Таканори прекрасно понимал, что иногда он просто обязан пускать на волю птиц этих двоих, Сузуки и Уке. Ах, если бы это было так легко. И если к Каю у него было минимум претензий, писал он сносно, просто немного не в репертуар, концепцией его мелодии редко сходились с видением фронтмена, царя и Бога, то есть его, Руки, видением, то в отношении любовника мнение было куда нелицеприятнее. Что-то между «абсолютно бездарен» и «бездарен, но бывают озарения».       В этот раз озарения не случилось. Мацумото слил в никуда несколько часов, прогоняя по кругу сырое, созданное на компьютере, с примитивными гитарами и барабанами, и однозначно никудышное творение горе-басиста. Бас-то, конечно, был неплохим, но ничего нового. Однако, несмотря на всё, почему-то Руки наивно решил, что сможет примерно представить будущую картину, подцепить и вытянуть на свет перспективу, заодно заранее набросать текст или хотя бы идею, чтобы уверенно пропихнуть этот шаблон, как нужный им вариант, на гипотетическом будущем собрании. Иногда самоуверенности и надежды в просветление ближнего своего в нём было даже с перебором. Таканори без жалости щёлкнул мышкой и переместил этот плевок в душу в корзину. Подумал, подумал и решил её очистить, чтоб уж наверняка.       – Ты отстой, дорогой, реальный отстой, — пробубнил себе под нос и добавил громче, почти прокричал: — Слышишь, Сузуки, отстой!       Ответа не последовало, может, его вообще не услышали, Акира зависал где-то в спальне, скорее всего со своими излюбленными романами, а мог уже ведь и вовсе вырубиться. Ничего, он ещё услышит всё, что ему захотят высказать, а в данный момент были дела поважнее, например, сменить издохшую жидкость в кружке на свежую, приятно шипящую и бодрящую.       Мацумото «усыпил» Макбук, отодвинул лист с карандашом на край прозрачной столешницы и поднялся, прихватывая остатки газировки. Пока лавировал между щедро расставленным декором квартиры в направлении кухни, он ещё раз задумался о насущном. Неочевидное другим для него было ясным и временами режущим. Трио извечных композиторов: Уруха, Аой и он сам. А фактически — только Таканори. Никто, кроме него, не догадывался, что эти плоды творчества есть дары всё того же бездонного таланта Руки, и только. Он, конечно, прикладывал нечеловеческие усилия, хитрил, изворачивался, стараясь создавать внутри себя три разные тропинки, вспоминал настоящих Койю и Юу, тщательно подбирал, что типично и нетипично для них, подстраивал творения под каждого в отдельности. Работа была титанической — играть за трёх персонажей разом, но Мацумото не жаловался, иногда и сам начинал верить, что это не он, не сам, это — Уруха или Аой. В его бесценном мире самообмана было с избытком. Поэтому нутром он жаждал иного, хотел участия неподвластных себе фигур, мечтал расшевелить Акиру и Ютаку, заставить играть вместе с ним — вот чего действительно хотел бы Мацумото. Перетащить «моё» на стадию «наше». Удавалось с переменным успехом. И всё же он был уверен, что времени ещё более чем достаточно и всё успеется. Ресурсы стихии оставались несчётными.       Несчётными были и неудачи текущих суток, на месте назначения его ждало очередное разочарование: забытая и не убранная в холодильник, бутылка всё это, безусловно, долгое время простояла на столе, давно нагревшись. Резонно рассудив, что лучше пить холодное и немного водянистое, чем мерзко тёплое, Таканори достал из морозилки три кубика льда и кинул их в кружку, предварительно вылив остатки в раковину, залил их новой порцией шипучей жидкости. От контакта с тёплым лёд громко растрескался и один из кусков разделился натрое. Наблюдая за метаморфозой, Руки прыснул от наглядности и иронии, так это напомнило происходящее с ними. Он не успел сделать первый глоток, оставленный в комнате телефон бодрым диснеевским проигрышем рассёк приятную тишину их с Сузуки жилища. Кай.       Мацумото нехотя прошаркал до мобильного, напоказ страдальчески охая непонятно для кого, ведь зрителей не было. Подхватил девайс и без приветствия выпалил:       – Лидер-сан, скажи, что у меня всё ещё выходной, не порть ещё больше и без того тленный день.       – Привет, — усмехнулись на том конце. — Радио.       – Облака. Тебе на «а», — неожиданно даже для себя расшутился Таканори, Ютака на том конце рассмеялся.       – Мы не играем в слова, Руки, я звоню напомнить про радио, ты просил.       – Да? Когда? — он успел вернуться обратно на кухню к остывшей газировке и наконец сделал долгожданный глоток, забавно морща нос.       – Завтра. Только не говори, что тебе ещё надо уточнить напарника.       – Не говорить? Ну, ладно, не буду, но…       – Какой кошмар, — Кай снова рассмеялся, даже немного осуждающе покачал головой, и хотя этого Мацумото видеть не мог, он ясно представил себе этот жест. Уке подсказал: — С Рейтой.       – Воу! Предвещаю веселье. Погоди, не отключайся, сейчас найду этого чтеца-засранца, у него был к тебе какой-то вопрос.       – На проводе, — отозвался динамик весёлым голосом, а Таканори двинулся разыскивать в не слишком крупной по сути, но достаточно большой для Японии квартире свою белобрысую потерю.       Гостиная, спальня, нечто вроде студии — не чета студиям гитаристов, скорее кабинет и склад бас-гитар, внушительный коридор-галерея, ванная, туалет, снова кухня, он заглянул даже в гардеробное отделение и перегнулся через перила небольшого балкончика, глянул вниз, что было совсем уж диковатым порывом. Сузуки нигде не наблюдалось. Корон, свернувшись клубком, спал в своей корзине, значит Рей абсолютно точно не отправился его выгуливать. Тогда куда? Руки вообще не помнил, чтобы тот проходил мимо него, как не помнил и хлопка двери, а не заметить он не мог. Акира будто бесследно исчез, растворился в воздухе, но так ведь не бывает. Мацумото нахмурился, без удовольствия чувствуя где-то в желудке склизкие щупальца поднимающейся паники.       – Кай, — вернул аппарат к уху и получил в ответ приглушённое ругательство, адресованное явно не ему. — Приём? Чего ворчишь?       – Пытался скрутить с пива крышку, которая не подразумевает такой функции, ищу открывашку. Ну?       – Аки нет. Нигде нет.       – Ну, тогда бывай, надо будет — перезвоните, — попытался торопливо отбрыкаться драммер, похоже, его в данный момент куда больше интересовала своя пропажа, но был окликнут перед самым отключением:       – Ютака! Не сбрасывай!       Он едва успел закончить фразу, не до конца понимая, зачем попросил Уке остаться на линии, как со всех сторон зазвучал невыносимо громкий, казалось, рвущий перепонки сигнал воздушной тревоги. Сирена надрывалась, выла и выла до боли, Таканори сжал в руке трубку с такой силой, что пальцы должны были вплавиться в корпус или раскрошить, как тонкий крекер. Омерзительный звук нарастал, от него вибрировали стены и потолок, кожа, внутренние органы были на пределе, готовые полопаться от невозможной высоты и силы. Что-то подобное было в книгах, он помнил со школы, голос сирен заставлял моряков прыгать за борт, кончать жизнь самоубийством в древних легендах, и легенды, похоже, не врали, понять это можно было только сейчас, ощутив на себе, что такое «громко» на самом деле. Тело хотело броситься в окно, пробив его, надавить и падать. Лишь бы перестать дрожать, лишь бы защитить себя. Невыносимо! Пусть только солнечное сплетение не колотится горячим болезненным сгустком на грани взрыва!       Но Мацумото сдержался, расширившимися от паники и безысходности понимания глазами он смотрел и смотрел в это самое гигантское панорамное окно. Прежде это была его гордость, любовно подобранная под предпочтения творца с изысканным вкусом. Квартира для Таканори — небо во всю стену. Он хотел именно такую, а тут он всегда получал всё, что хотел. Кого-то этот аквариум мог бы даже напугать, раздавить. Внизу — обрыв, а внутри ты — как в банке. Кого угодно, только не Руки, он-то давно знал, что не он замкнут в стеклянной коробке, а мир снаружи — его безраздельные владения, ящик с игрушками, коробка с питомцами. Эти быстрые облака, этот шумный огромный город, все деревья, всех птиц и людей, да что угодно — он мог по своему усмотрению кормить, как аквариумных рыбок, а мог лишить воздуха своего воображения, заставить сдохнуть, исчезнуть. Поэтому окно от пола до потолка его не страшило, а вдохновляло. «Моё, всё моё», — вопило оно, лаская безразмерное самомнение маленького создателя.       Так было раньше, не сейчас. Ведь тогда, до этой самой минуты, здания по ту сторону прозрачной границы не тряслись, словно во время невиданного землетрясения, не распадались на пиксели, начиная с крыш. Разрушение быстро сползало по стенам и окнам вниз скоростной ржавчиной. Наверху картина давно смазалась и растрескалась, постепенно перетекая из живой и объёмной в какое-то восьмибитное подобие себя самой.       Сирена орала за гранью разумного. Таканори, преодолевая боль и скованность, подошёл к стеклу и прижался к нему лбом и свободной ладонью. Он даже не подумал, что небоскрёб, в котором располагалась его квартира, тоже сейчас разрушается, как пазл, который уронили на пол, и скоро взрывная волна доберется и до их этажа, тогда он рискует провалиться в пустоту, стать кубиком в этом бесконечном, безграничном тетрисе. Мацумото просто хотел видеть всё своими глазами, потому что иначе поверить было невозможно — его любовно откормленные, ухоженные «рыбки» умирали прямо на глазах.       Дороги и мостовые вздыбились, вспучились и тяжёлыми лентами поднимались в плоское дырявое небо, напоминая серую пережёванную растянутую жвачку. Машины плавно лопались и горели, с такой высоты эти расцветающие пузыри огня походили на рыжие пушистые бутоны. С людьми, наверно, тоже творилось нечто противное, к счастью, они были далеко внизу. Но почему-то Мацумото был уверен, что они исчезают. Не мрут, не уходят, а именно тают. А ещё он чётко знал, и это бесило больше всего, что именно он останется последним, не исчезнет, нет. Руки из другого теста. Как и Кай. И Рейта… Сигнал тревоги затягивал вселенную Таканори в пустоту, а он теснее прижимался к стеклу и беззвучно с бессильной злобой повторял: «Нет, нет, нет! Пожалуйста!».       Вторжение. Слишком очевидное, чтобы проигнорировать, слишком ужасное, чтобы не захотеть орать от обречённости. Его мир, его драгоценный оплот жестоко уничтожали извне, а он мог лишь стоять в немом крике и смотреть на быстротечную смерть, на умерщвление своей мечты. Так долго создаваемый, с таким трудом уравновешенный по собственному усмотрению, он погибал не больше минуты. Конструктор, возводимый тридцать четыре года, был разрушен.       Душное нечто, такое знакомое и любящее, снова с радостью приняло его в себя, вход закручивался спиралями. Бесконечные грифельные спирали, где-то это уже было… Они повторялись и повторялись, вели в надёжную, но безжизненную, безвоздушную, коматозную темноту. Таканори знал это место, кажется, очень давно, он точно бывал здесь, только не мог припомнить, когда. Уже был заколочен в личном глухом смоляном пространстве, где каждая стена, пол, потолок — чёрная пустота, даже стыков не видно, и только он сам являлся враждебным тьме цветным пятном. Иди не иди — ничего не изменится. Бескрайняя система, не Солнечная — теневая, сколько же времени прежде он в ней провёл?       Новизной пульсировало лишь одно ощущение — сбежать. Загнанное дыхание неуместным аккомпанементом раздражало слух, пока он осознавал своё положение и принимал тот факт, что сделанного не вернуть. Это был конец. Те пыльные коробки с ещё недавно ненужными знаниями о другом настоящем сами распахивались и спешили освободиться, чтобы быть вновь забитыми уже лишним. Всё музыкальное мастерство — в прошлом, бесполезная шелуха, упаковать и спрятать. И тут ещё более неуместными в этой какофонии пробились голоса. Знакомым был лишь один, но каким был этот голос…       Акира. Просил, умолял, звуки дрожали и срывались, а Мацумото ловил себя на мысли, как сильно хочется запихать их ему обратно в глотку. Вряд ли способность трезво соображать была сейчас его сильной стороной, и он не соображал — он чувствовал. Гнев, бешенство, обиду. Найти виноватого в разрушениях всегда проще всего. Кто, если не он? Пропажа нашлась, пропажа сломала всё и молила вернуться туда, куда он совсем не хотел возвращаться. Но ещё больше Таканори не желал оставаться здесь. Он просто не смог бы это вынести снова. Не смог бы.       – Руки-сан. Смешно, — связки отозвались хрипом, чувство медикаментозного вкуса на языке стало таким отчётливым, таким привычным… — Эксперимент. Безродная тварь, — пальцы сами по себе потянулись к губам, два нырнуло между, будто это могло хоть как-то сбить ненавистный привкус во рту. — Сильная тварь. Вот кто я.       Где-то по ту сторону продолжал звучать Сузуки, всё ближе и ближе, разделявший их пространственный туннель сжимался, приближал концы друг к другу. И лишь одна фраза пронзила его насквозь: «Я без них не уйду!». «Без них» — без кого? Как под наркотиками, медленно и неверяще, словно прилагая усилия над чужим телом, он отнял от щеки вторую руку, в которой до сих пор зажимал единственную деталь разбитого любимого мира. Модный смартфон в ладони смотрелся совсем чужеродным, Мацумото не сразу осознал, почему его так взволновала фраза. Торопливо вернув телефон к уху, он прокричал, надеясь перебить навязчивую тревожную сирену:       – Кай? Ютака! Ты тут?! — пускай ответа не последовало, Таканори всё равно был уверен, что Уке ещё здесь, с ним, более того — из-за него. Он держал его, не позволял вынырнуть на поверхность, почти ощущал чужой страх через динамик, почти слышал бухающее в ужасе сердце. — Ютака, пора.       «Пора, Руки. Было весело».       – Просыпайся, — скомандовал флегматично, но сам Дьявол видел, как много злости он вложил в ядро одного простого слова. Искорёженная персональная вселенная сильную тварь послушалась, исполнив последний приказ.       Веки поднялись слишком легко для ситуации, словно он ненадолго их смежил, думал вздремнуть, но так и не смог. Спокойно открыл глаза, бездушным роботом считал детали обстановки: лицо Акиры над ним, счастливая улыбка с облегчённым «Господи, спасибо», уткнувшийся в живот лоб; громогласный тревожный сигнал — он, оказывается, тоже был извне, голосило в Усыпальнице; перепуганные суетливые врачи вокруг, какая-то женщина, гладящая спину Сузуки и шепчущая что-то успокаивающее; «оживший» в соседней капсуле Ютака — не так, как он. Уке подбросило корпусом вперёд и вверх, он проснулся как реанимированный утопленник, упал обратно на спину, закашлялся, жадно хватая ртом воздух, попытался перевернуться на бок, но ему не дали, нацепили кислородную маску. Шум, суета, «спасибо, спасибо», шум, суета, «Акира, всё, всё, нам надо уходить», шум, суета. А Таканори думал лишь о том, как сильно хочется оттолкнуть ликующего, горячо дышащего у пупка мужчину.       Отлежаться не дали. Мацумото и не требовалось, чего нельзя было сказать про Ютаку, выглядел тот ужасно, выбрался из капсулы раза с третьего с чужой помощью. Заботливые руки тянулись и к нему, но встречались с непробиваемой стеной самостоятельности и отступали. Таканори хотел объяснений и не хотел прикосновений, особенно от Сузуки. Слишком свежим был его гнев, обвинения змеились в мыслях неустанно, а беспочвенные они или нет ему ещё предстояло выяснить. Настаивать Акира не стал, только всё смотрел и смотрел с такой пробирающей любовью, что по спине невольно ползли мурашки. Поэтому Мацумото предпочёл отдать всё своё внимание еле живому Уке.       «Я ведь тебя чуть не убил, да? — думал он, с тайным восхищением смакуя чужую выдержку. — Как долго ты выдержал бы мою кому, Уке Ютака?»       После всё начало становиться на свои места. Для них эвакуация прошла без эксцессов. Прошлой ночью привезли сюда, распихали по комнатам и наказали отсыпаться. А Таканори всё не мог уснуть, заперся в ванной и без устали смотрел в собственное отражение, не узнавая, не желая принимать себя. Здесь ему снова было двадцать пять, то есть уже двадцать шесть, он пропустил, проспал переход от одного числа к другому. Но самым страшным было осознание того, что их не было всего восемь месяцев. Каких-то чёртовых восемь месяцев. Для такого срока он прожил слишком длинную жизнь, там, в невозвратимых грёзах.       Ушедший день протёк мимо в обыкновенных хлопотах, в этой реальности они всё ещё были беглыми преступниками, снова скрывались, Таканори и Уке даже сменили причёски, хотя действительной необходимостью это было лишь для последнего. Бытовуху здорово разбавил общий шок и последовавшее за ним волнительное ожидание, когда они не знали, плакать или смеяться трогательному жесту своих друзей-вампиров, ломанувшихся на казнь в захваченный Белый Город. Всё обошлось.       И сейчас, избавившись от тягостного нервного напряжения из-за Юу и Койю, Таканори снова вернулся к самому себе и своим внутренним руинам. Эта ночь воссоединения, как и предыдущая после пробуждения, по-прежнему ложилась якорем на сердце. Он ненавидел этот мир, а мир отвечал ему взаимностью, пусть это никак не подтверждалось.       Даже в эту минуту, стоя на крыше составной квартета, оставившего остальных по просьбе их нового знакомого Киры, он не мог думать ни о чём, кроме своей потери. И ещё немного о том, что же теперь ему делать дальше? Здесь Мацумото Таканори был никем, но — сильным никем. Это инстинктивное чувство мощи усиливалось до запредельного, чудилось, что он может сигануть с крыши этой высотки вниз и не разбиться.       Сузуки он ни в чём больше не винил, по крайней мере осознанно, понятно, что тот действовал по ситуации, в подвластной ему амплитуде. Именно Акира дал ему то лучшее, что у Мацумото когда-либо было. Оборотень стоял рядом и молча рассматривал просыпающийся город, не надоедал ни касаниями, ни разговорами, будто чувствовал, что Мацумото нужно время, погребальная церемония в самом разгаре. Ответом ему была безмолвная искренняя благодарность.       Сейчас чистокровный видел разницу. Насколько чуждым было всё вокруг. Даже небо. Казалось бы, что с ним может быть не так? Но оно было иным, не тем уютным, воссозданным его сознанием. То было его ребёнком, послушным и родным, а эта пронизанная золотом пробудившегося солнца равнина без конца и края давила своим величием, поражала и уничтожала Таканори, низводя до букашки, до мелкой пылинки. Он смотрел на Йошиатсу с сигареткой, зажатой в пальцах, вышагивающего по парапету крыши, и подавленно думал, что в эту минуту так же близок к безумию, как оборотень-лис. Давление живого неподвластного Таканори мира было слишком велико. Небо и тротуары, дома и деревья, редкие машины на тихих улицах Саппоро, всё это убивало. Все они не слушались! Это было так больно…       А Йоши все шёл и шёл по краю, расправив руки в стороны, как чёрный самолёт на взлётной полосе. Иногда нога срывалась от того, что он спешил и смеялся. Тогда парень пугающе дёргано маневрировал на одной, то качаясь из стороны в сторону, то делая клоунскую ласточку. И двое на крыше замирали, переставая дышать: Мацумото и Сузуки. А лис говорил «Ап!», легко восстанавливал равновесие, затягивался дымом и шёл дальше. Белая тонкая струйка хвостом тянулась за сигаретой, а за чокнутым мальчишкой хвостом следовал Томо. Тоже по парапету, тоже скалился, а глаза блестели обожанием. И вроде бы двигался вразвалочку, равнодушно, руки в карманы. Но Таканори угадывал в нём безошибочное намерение — страхует. Танцуя на грани падения, Йошиатсу всё-таки ничем не рисковал, и сам прекрасно знал это.       Таканори вздохнул, перевел взгляд на Акиру и удивился: на миг в выражении лица любовника, внимательно следившего за Томо и Йоши, прочиталось странное несвойственное ему прежде выражение, похожее на… зависть? Промелькнуло и погасло. «Показалось, наверное», — мотнул головой Мацумото, но чувство вины неприятно кольнуло внутри.       Скрипнула дверь на крышу, из проема выглянул Ютака и позвал:       – Секретные переговоры закончились, пойдёмте спать. ***       Полотенце на бёдра, последний насмешливый взгляд на посеребренный кран с мудрёной изысканной чеканкой. Золотых биде и инкрустированных топазами писсуаров в приютившем их отеле, конечно же, не оказалось, но ванные комнаты и без того были достаточно вычурными и пижонскими. Даже мыло здесь источало по-особенному дорогой аромат, Юу весь с ног до головы благоухал этой благородной парфюмированной композицией. Завтра они все будут пахнуть одинаково? Вряд ли в каждой купальной этих роскошных апартаментов имелись разные комплекты банных принадлежностей. С этой весёлой мыслью он и шагнул из облака распаренного воздуха в кондиционированную прохладу спальни. Улыбка медленно, но верно покинула его губы, стоило разглядеть на постели вытянувшегося — руки по швам, взгляд в потолок — Койю.       Придумать подходящие слова утешения за время водных процедур Широяма так и не смог, в его голове большей частью вертелись славные картинки того, как и что он сделал бы с этой бессердечной мерзкой бабой, назвать которую «матерью» язык не поворачивался. Поэтому он ляпнул самое банальное и глупое из возможного:       – Эй, ты как? — мысленно чертыхнулся и опустился на краешек кровати преувеличенно осторожно.       – М? — Такашима будто из транса вынырнул, склонил голову и посмотрел на Юу прямо, без намёка на расстройство или что-то в таком духе. Он выглядел совершенно обычным, как всегда. — Тебя жду, ты тааак долго намываешься. Всё хорошенько помыл? — Широяма не успел среагировать, как юркая рука быстро пробралась под полотенце и по-хозяйски начала ощупывать что можно и нельзя.       Брюнет тихо засмеялся, а про себя — порадовался, что Койю вроде как в норме, всё обдумал и пришёл к равновесию, ведь будь на его месте, допустим, тот же Юу, тонны мучений и душевных терзаний было бы не избежать. Но запястье активничающего парня он всё же перехватил и слабо сжал.       – Правда, всё в норме?       – Что ты хочешь услышать? Да-да, конечно, это неприятно. Плюс, — чистокровный замолчал, на мгновение отвернулся к занавешенному плотными шторами окну, покусал в задумчивости губу и тут же снова взглянул на нахмуренного Широяму. — Знаешь, что меня особенно задевает? Цена. Почему так дёшево? Я же в то время был весьма ценным экспонатом, а она спихнула меня дешёвкой.       Юу поначалу даже не сообразил, что несёт это нелогичное существо под одеялом. Ещё раз прокрутил в голове сказанное — нет, не показалось, а невинные в своей серьёзности глаза напротив только поддакивали странным речам. Рыжего реально волновало…       – Ты… нечто. Койю, тебе сообщили, что эта дрянь от тебя избавилась столь циничным образом, а ты волнуешься за цену? Не верю своим ушам!       – Не собираюсь страдать из-за некой женщины, которая связана со мной лишь тем, что по недоразумению произвела меня на свет. Она, я уверен, и сама не рада. А то, что бросила, останется на её совести, не моей, — беззаботно прошептали улыбающиеся губы, и возразить им было нечего.       Широяма ошалело хлопал глазами, в то время как проворные пальцы уже вовсю возобновили свои бесстыдные действия. Он-то ждал проникновенных разговоров и заламывания рук, готов был поддержать, хоть так и не подобрал слов, а тут… «Пофигу, продала и продала, только что деньжат-то мало так взяла?». Сколько ещё новых открытий в будущем его ждало в этом молодом мужчине? На какой отметке начинался его болевой порог? Сейчас он виделся недостижимым.       – Всё это не значит, что мне не нужно утешающее укачивание.       – Только если обещаешь быть тихим, — грозное условие сорвалось в несдержанное шипение. Удивительно умелые руки уже не были открытием.       – И кстати, — Такашиме надоело копошение в неудобной позе: он сел и решительно потянул полотенце с Юу, придвинулся ближе, оставляя на желанных губах целомудренный поцелуй и договаривая прямо в них: — С тебя должок. Подарок на День Рождения. Так что, Широяма-сан, я жду в нетерпении. Иди ко мне. ***       Стрелки часов уверенно клонились к семи утра. Восходящее солнце уже вовсю ласкало высоко поднятые над землёй здания своими ещё не жалящими, тёплыми лучами. В спальнях их номера плотные тяжёлые шторы позволяли вернуть иллюзию ночи, да и в гостиной в теории тоже можно было бы организовать приятный полумрак, но почему-то в ней было светло. Акира осторожно прикрыл за собой дверь и так же тихо отошёл от неё, замечая ещё одного бодрствующего.       – Может, к Таканори пойдёшь? — вопреки своим вкрадчивым движениям и попыткам не шуметь, спросил он громко. Ютака на него шикнул и приложил палец к губам, призывая к тишине, после чего похлопал по сидению дивана рядом с собой.       – Там полно места, ты даже не заметишь эту крупную гусеницу на другом краю, — продолжил уговоры Сузуки, но всё же подошёл и опустился рядом с другом.       – Мне и тут неплохо.       – Нечестно. Эти парни заняли твою комнату, — не унимался волк.       – Перестань, их двое, я один, а диван вполне сносен. Всё честно, — коротко хохотнул Уке на трогательную заботу о себе.       – Этот Кира мог бы ещё одну комнату выделить, почему ты должен, как собака, тут кантоваться?       – Боже, Акира, захлопнись! — приглушённо рассмеялся вампир, боднув кулаком плечо своей неожиданной «мамочки». — Он предлагал, я отказался. Хочу быть здесь.       Настаивать дальше Сузуки не стал. Втайне он надеялся, что Ютака согласится пойти к Мацумото, хотя и понимал, что шансов никаких. Находиться рядом с Такой стало для него по-настоящему неуютным и неуместным, особенно если их оставляли тет-а-тет друг с другом. К счастью, временно приходилось вариться в большой шумной компании, поэтому вынужденное уединение случалось только когда все разбредались по своим углам, чтобы немного передохнуть. Тогда Таканори старался поскорее улечься, обмотаться одеялом и отползти к противоположному краю постели, и это сигнализировало доходчивее слов: «Не подходи, не трогай — выцарапаю глаза!». И Акира проявлял чудеса деликатности, с трудом, но старался не лезть и не навязываться. Пытка — часами лежать в постели, как пожилая пара на грани развода, с близким человеком, с которым прожил целую жизнь где-то по ту сторону. С тем, ради кого был готов убить невинного ребёнка, — по эту. Да что там… Акира пошёл бы на что угодно, поэтому мог и потерпеть. День, ещё день… Только тихо нашёптывающий в голове голос мягко намекал: «Волк, ты не железный!». Он знал, что рано или поздно не сдержится — встряхнёт Таканори и насильно вытащит улитку из удобного панциря для разговора. А пока мог и подождать, ведь самое страшное было позади. Така вернулся, Така проснулся, а остальное как-нибудь устаканится, пусть не сразу, со временем. У них же теперь его было достаточно?       – Оу, — нарушил тишину и сопутствующие ей думы оборотня Уке. — Оу, оу. Обалдеть!       – Что? — непонимающе уставился Сузуки на соседа, взгляд которого был обращён в сторону двери комнаты Широямы и Такашимы. Вырвавшийся смешок Ютаки красноречиво подтвердил дикую догадку, Акира закатил глаза и поблагодарил небеса, что не обладает обострённым вампирским слухом. — Нет, нет, скажи, что я ошибся, чёрт, они что, заводные? Трахаться после всего…       – Я бы назвал это «заниматься любовью», — серьёзно поправил его брюнет, но в его глазах не было того налёта серьёзности, они сияли смешинками.       – Ага, любовью. Натягивают, мать их, струны, гитаристы хреновы.       – Что это? Ты… о, нет, не говори, что завидуешь! — не сдержался, рассмеялся громче нужного Уке.       – Не скажу. Как же! А тебе как, нормально это слышать? — осторожно спросил Сузуки, вглядываясь в лицо напротив.       Ютака вдруг, и правда, задумался. Ещё раз прислушался к собственным ощущениям, потом к звукам за дверью чужой спальни, ещё раз к себе. Ничего, отдалённо напоминающего негатив или расстройство, он так и не нащупал, сам удивился, озадаченно хмыкнул и ответил легко, уверенно:       – Абсолютно. Сейчас, когда ты спросил, я могу утверждать, что всё нормально, меня это не задевает.       – Отпустил, значит… — еле слышно выдохнул оборотень и ещё раз с интересом осмотрел Уке.       Он помнил, как тяжело ему далось пробуждение, каким измождённым донельзя он был, но теперь в этом мужчине не осталось и следа былой слабости. Наоборот, он выглядел лучше, чем Акира мог припомнить за все последние годы до вынужденного погружения в сон, даже синюшность под глазами и та ушла. Ютака искрился здоровьем и спокойствием, выглядел отдохнувшим, даже смеяться вроде бы стал чаще. И если бы не отсутствующая рука, его можно было бы назвать самым нормальным здесь.       – Возможно. Всё изменилось, как будто реально хорошенько выспался и наконец-то навёл в голове порядок. Отпуск — это то, что кончается. Мне это Юу сказал перед церемонией, а я тогда не допускал, что мысль мудрая и пророческая. Похоже, наши каникулы завершились. Странно, но пребывание там действительно помогло. Мне лучше.       «Ну, хоть кому-то лучше», — невесело подумал про себя Сузуки, а вслух произнёс первое, что пришло на ум, просто брякнул:       – Надо будет им потом рассказать наши коллективные глюки. Жаль, не показать, хотя может и к лучшему, Широяму порвало бы от самодовольства.       – Думаешь, ему бы понравилось? — с напускным удивлением отозвался вампир.       – О, да. Широяма и понты — кровные братья. Супер-стар наша брюзжащая. И как ты с ним уживался?       – Отлично уживался. Широяма не всегда был таким.       – Правда? — брови оборотня изумлённо взметнулись вверх.       – Хмм. Нет. Широяма всегда Широяма, что шестнадцать лет назад, что сейчас, — через смех выдавил Ютака, и Сузуки подхватил ненавязчивое веселье.       Так хорошо было перекидываться одновременно и важным, и ни о чём, просто расслабленно потягиваться на диване вдвоём без какой-либо скованности или напряжения. С Акирой было легко, и Уке тихо про себя радовался, что у него есть такой человек, с которым не нужно особенно осторожничать и подбирать слова или держать дистанцию, простенькая дружеская атмосфера — вот что давал Сузуки, и дар был бесценным, не зря его без проблем принимали и уважали подчинённые, даже самые строптивые. Сейчас даже жалко было тех лет, что он прожил, сторонясь друзей. Наверное, было бы неплохо временами выпивать в баре и болтать вчетвером, когда Казуки ещё был жив. С возрастом смотришь на вещи иначе, и Ютака только спустя время понял, какой он, Акира, и что понимают под старым добрым шаблонным выражением «друг детства». Сузуки — свой парень, ничего лишнего. Да, сейчас он вновь был загружен чуть больше обычного, но даже в таких условиях оборотень не спешил вываливать свои проблемы на других. Поэтому Ютака сам решил немного облегчить чужую ношу:       – Не кисни, Аки. Сузуки-сан же сказала, что Така был ведущим, а мы — ведомыми. Всё наладится, дай ему немного времени прийти в себя, он не может как мы: встать, отряхнуться и пойти дальше, забыть как банальное сновидение. Наверняка для него это всё имело куда большее значение.       – Знаю.       – Вот и расслабься. Наш малыш на стадии отрицания, переходящего в гнев, торговаться нет смысла, а после депрессии наступит принятие.       – Звучит неплохо, побыстрее бы, — вздохнув, усмехнулся Акира и рывком поднялся на ноги, мотнул подбородком в сторону выхода. — Пошли, ещё прогуляемся под небом, раз уж мы неспящие в Саппоро придурки.       – Восьмой час вообще-то, — резонно уточнил Ютака, но последовал примеру. Спать действительно не хотелось, короткая прогулка по крыше выглядела привлекательнее, чем сидение здесь под до сих пор доносившиеся до него звуки чужого удовольствия.       – Пе-ре-кууур, — протянул Сузуки, вышагивая впереди.       – Ты же не куришь.       – Не курю. Зато ты куришь.       – Я, кажется, тоже больше не курю. Реабилитационный сон, долой вредные привычки. А вот выпить не отказался бы.       – Нет, только не это! — в сердцах возразил оборотень и даже руками замотал, будто отгоняя саму мысль об алкоголе.       – Слабак, — беззлобно хохотнул Уке.       – Не желаю это слышать от однорукого драммера!       – Ого, вот сейчас была злая шутка, — однако в его голосе не прозвучало обиженных ноток, Ютака продолжал посмеиваться в спину бодро ступающего впереди Сузуки.       – Но ты не обиделся, — подтвердил свои мысли волк, обернулся и высунул язык.       – Нет. В нашем случае однорукий драммер не хуже безносого басиста.       – И кто после этого злой?!       Кто знал, какие тайны скрывались в зашторенных номерах этого безвкусного кричащего отеля. В конкретно этом кто-то взахлёб, как в последний раз, занимался любовью, кто-то спал, закинув ногу на своего медведя, а кто-то, завёрнутый в одеяло, притворялся спящим. А двое повзрослевших друзей детства на крыше, улыбаясь, щурились на набравшее силу жёлтое солнце настоящего, не миражного мира.