Когда остаются лишь тени

[Прошло несколько дней. Англия сумел восстановить свою левую руку с помощью магии, которой он так упорно занимался всю жизнь. Простившись с Россией, он решил навестить земли Америки.] Артур задумчиво оперся подбородком на подставленную руку и смотрел в иллюминатор самолета на бескрайнюю гладь неба. Пальцами другой руки он обеспокоенно барабанил по подлокотнику. То ли чувство долга, то ли совесть, то ли все это вместе взятое терзало англичанина во время полета. «Я жив…несмотря ни на что, жив. А Альфред теперь мертв. Я должен был остановить Россию… Неужели такой радикальный шаг был необходим? Грязь предательства, в которую я упал лицом, превратилась в кислоту, разъедающую мою душу. Когда-то мне казалось, что нет ничего страшнее смерти; но теперь я знаю, что умирать не страшно. Намного хуже ощущать свое бессилие, безысходность. Словно бабочка, закрытая в банке: она ничего не может сделать, ей остается только в отчаянии биться об холодное стекло, пока ее короткая жизнь не закончится. Я должен навестить могилу брата, как бы тяжело мне не было. Надо проверить, навещают ли ее, посадить цветы, покрасить ограду. Мне необходимо искупить свою вину, пусть даже посмертно». Отягощенный мыслями, англичанин уснул. Но спал неспокойно, постоянно ворочался, бормотал себе под нос, на его лбу вышла испарина. Через несколько часов самолет приземлился в аэропорту Вашингтона. Керкленд поспешил в больницу, где лежал Альфред, чтобы узнать, где его похоронили. Его путь нельзя было назвать приятным: люди, знавшие о случившимся, смотрели на мужчину как на предателя. Их взгляды словно пронзали его насквозь. Укоряющие, презирающие, осуждающие, безразличные к его личному горю. Когда Керкленд зашел в больницу и попытался спросить у медсестры, где его брат, она даже не стала разговаривать с мужчиной, а просто написала на листке «палата 17» и отвернулась. «Это же… номер палаты! Значит, Альфред еще жив! Получается, что на моих руках нет его крови?.. Как же хочется увидеть его, даже если он ненавидит меня! Пусть. Это все мелочи по сравнению с его жизнью…» Артур стремглав помчался в палату младшего брата, забыв о том, как с ним обращались. Англичанин нервно распахнул дверь в помещение и увидел, как мертвенно-бледный Америка лежит в окружении медицинской техники, от него отходили различные провода и трубочки. Мужчина неуверенными шагами подошел к постели Альфреда и тревожно взглянул на него. Даже не осведомленный в медицине человек мог сразу понять: это кома. Керкленд вглядывался в лицо американца в надежде увидеть хотя бы малейший признак сознания, но все было тщетно: даже длинные черные ресницы Джонса не шелохнулись. Никогда еще Артур не видел брата таким тихим и безмятежным; таким, каким мужчина мечтал его видеть, каким пытался его воспитать. Кто бы мог подумать, что исполнение его мечты обойдется такой большой ценой?.. Англичанин достал из кармана шелковый платок с инициалами А.Ф.Д., который он собственноручно украсил вышивкой. Когда-то он решил сделать его для Альфреда, пока возвращался из Старого Света к брату. Он помнил все, словно это было вчера: шел 1775 год… Мужчина и не подозревал, что отдать подарок так и не удастся: в то время разгорелась война за независимость. Он вложил платок в ладонь Джонса и мягко улыбнулся. – Прости меня, Альфред… Мне, правда, очень жаль. Я не держу на тебя зла за то, что ты сделал. Может, в какой-то мере это было справедливо. После этой войны и общения с Россией я многое понял. И потому я тебя прощаю. Может быть, ты все-таки очнешься и тоже меня простишь... С этого дня Артур неоднократно навещал брата, принося свежие цветы каждый раз, когда старые увядали. Он разговаривал с братом так, будто тот был в порядке и слышал его, пытаясь таким образом наверстать упущенное. Керкленд решил поверить в чудо, как это сделал Брагинский, и вернуть Америку к нормальной жизни. Мужчина каждый вечер расставлял в палате свечи, чертил вокруг постели брата руны и направлял все свои силы на то, чтобы Джонс очнулся. Иногда Артур истощался настолько, что на некоторое время терял зрение и долго лежал на холодном полу больничной палаты, чтобы прийти в себя. Однажды, точно также придя навестить брата, англичанин подошел к постели Альфреда, чтобы проверить его состояние. Но увиденное заставило его резко измениться в лице от удивления: вместо взрослого мужчины в кровати лежало… маленькое дитя. При этом мальчик был жив и здоров: он сладко посапывал, шевеля ручками и ножками, а его ресницы тихонько подрагивали. Артур был вне себя от счастья: его брат переродился. Теперь это снова невинный ребенок, чей разум чист и ничем не омрачен. Давно забытая, искренняя, добрая улыбка озарила лицо Керкленда. Он подхватил спящее дитя на руки и с трепетом прижал его к груди. «Удивительно, какие только чудеса бывают в мире! Ты снова стал тем малышом, который когда-то протянул мне свою ладошку и назвал меня братом… На этот раз я постараюсь не допустить ошибок прошлого. Я больше тебя не покину». Англичанин решил забрать ребенка к себе домой. Когда они летели в самолете в Лондон, мужчина приподнял маленького Альфреда к иллюминатору и произнес: – Посмотри на этот мир, сейчас он разрушен, крупнейшие мировые державы лежат в руинах и восстанавливаются, они помогают друг другу. Когда остаются лишь тени былого величия, самое время начать все с чистого листа. И на этот раз все будет иначе! Синеглазый малыш радостно залепетал в ответ и, потянувшись маленькими пухлыми ручками к Артуру, крепко обхватил шею старшего брата.