По другую сторону ночи

Шаги. Поворот ключа. Скрип тяжёлой двери. Пленник с завязанными глазами замер, приостановив попытки освободить руки, и на слух повернул голову к вошедшему. Прошло около минуты. Тот ничего не говорил. И не спешил что-либо предпринимать. Губы Ваярона медленно растянулись в ухмылку. Он был готов ждать хоть всю ночь. Только ради подтверждения верности догадки. На самом деле посланник герцога уже было собрался вернуть эльфу право зрения, но, едва стоило протянуть руку к повязке, что-то остановило его. Яркий проблеск в потоке тысяч воспоминаний, словно сверкнувшая монета на дне стремительной реки — и то странное чувство, когда размышления о том, кто мог бросить её с моста, вдруг заставляют вспомнить: ты сам, давным-давно... Не чтобы вернуться. А просто избавиться. Багровые подтёки из-под окровавленной ткани не внушали надежды ни на что хорошее. И когда он развязал её, худшее подтвердилось. Изувеченные, выколотые, выжженные глаза. Сломленные тело и разум. И агония — ничего кроме. Коснувшись висков несчастного, он, насколько смог, приглушил боль, погрузив остатки сознания в сон — больше похожий не на мирную дрёму, а на безвозвратное падение во тьму забвения. Но это было единственное, чем он мог помочь. Джордже. Так его звали, вспомнил Йорген. На его месте должен был оказаться он сам. Одно имя — в преломлении разных наречий, одна вина — верность во всём, кроме веры... Такая кара — и за что? Всего лишь за поклонение другому Дракону и хранение фамильных традиций! Инквизиторы Эльрата, воспользовавшись начатой после смерти Вячеслава охотой на Безликих, объявили подозреваемыми всех иноверцев... и зашли слишком далеко. И главное — эти зверства продолжались из-за него. Никому не приходило в голову заподозрить преданного советника Грифонов. Впрочем, мало кто был на самом деле заинтересован в поиске: пока тот не завершился, можно было так легко избавляться от неугодных соседей, донося на них... А чем больше Империя тонула в интригах, предательстве и лжи, тем сильнее укреплялась уверенность в заговоре детей Тьмы — и круг замыкался. Сколько ещё должны пострадать? Сколько будет очерняться имя Грифонов, волей отчаявшегося наследника допускающих такое по отношению к своим подданным? Стоит открыться — и это закончится, вряд ли полностью, но хотя бы дети Кейт будут спасены: Антон — от непосильных по неопытности решений, Анастасия — от обвинений и позорной казни... Когда он успел к ним привязаться? После долгих ли ночей у изголовья юного наследника, страдавшего неизвестным недугом и зависимого от единственного во всём герцогстве, кому повиновались неотступные голоса и кошмары? С момента ли, когда впервые был назван людьми другом? После того ли, как Маласса указала ему на ту, которой суждено было стать его сестрой?.. Он и сам не знал. Но помнил, что именно тогда, после пленения Джордже, он решил открыть правду молодому герцогу, понадеявшись на его благоразумие и доверие: ведь тот знал его с детства. Увы, страх перед чуждым и неведомым оказался сильнее, а голоса павших Ангелов — убедительнее... Воспользовавшись промедлением, тёмный эльф попытался изловчиться укусить его за руку. Не удалось: тот словно на шаг опережал его мысли и намерения. Но успел снять повязку с его глаз — изумрудно-зелёных, ясных, нетронутых; после упразднения инквизиции в Империи больше не практиковали сожжение и ослепление магией Света, но эти, казалось, сами были готовы испепелить кого угодно пылающим в них огнём злобы. — Не удивлён, что вижу тебя здесь, подстилка Грифонов... — прошипел их обладатель, до краёв наполняя каждое слово ядом и презрением. — Я тоже рад встрече, Ваярон. Пододвинув второе кресло, Йорген сел напротив — почти неподвижный, невозмутимый и наблюдающий молча, как шантирийские изваяния сфинксов. Ни проблеска мстительного торжества в пристальном взгляде, ни тени гнева на бесстрастном лице. Эльфа этот спектакль одного актёра не на шутку раздражал, но, как профессионал своего дела, требующего хладнокровия и расчёта, он всегда помнил о необходимости держать эмоции в узде самообладания, не давая ничему, кроме цели, управлять собой - а та была очевидна. — Уж будь уверен: как только я выберусь отсюда и соберу остатки Клинков, мы припомним тебе всё, предатель... — продолжал Ваярон. Он даже не повысил голос: наоборот, чем больше делал упор на словах, тем тише говорил. Что придавало ему ещё больше сходства с пойманной коброй, шипящей из-под прижавшей её рогатины. Мастер над шпионами, в свою очередь, тоже продолжал разыгрывать спокойствие: — Тщетные старания. Вряд ли ты сможешь подобрать слова, способные оскорбить кого бы то ни было больше, чем уже удалось твоим делам. Предательство? Я лишь передал герцогу то, что сообщили мне главы кланов. Как между собой, так и с ним они хотели одного. Пожалуй, есть некоторая ирония в том, как твои попытки разделить их в конечном итоге привели к ещё большему объединению... — Тогда вместе с тобой предали и они — не нас, но своё предназначение, данное Малассой! — Вот так новости... Хочешь сказать, что знаешь её волю? Даже нам, её детям, она неведома. Или приписываешь богам свою собственную? Самомнение смертных не перестаёт удивлять... Взгляд Ваярона зацепился за стол, где были разложены его личные вещи, принесённые Йоргеном. Сталь любимого кинжала маняще посверкивала танцующими бликами от огня факелов. Пленник прищурился. Второй, вслед за ним посмотрев в том же направлении, взял прихваченную из погреба бутыль. — Вина? — предложил он, наполняя кубок. — А я-то всё ждал, когда ты начнёшь свои загадки... Хочешь, чтобы я угадал, есть в нём яд или нет? — усмехнулся тёмный эльф. — Единственное, что здесь отравлено — твоя душа. — Благодарю, я воздержусь, — продолжал он презрительно скалиться. — Предпочитаю чай. Сохранить сознание трезвым было важнейшей задачей, если он собирался выстоять в поединке с Безликим. — Жаль. В этих землях великолепные виноградники, — тот отставил кубок в сторону. — К тому же, надо отдать должное людским изобретениям: пусть временно, пусть отчасти, они всё же помогают приглушить... — Что? — Например, это. Ваярон дёрнулся, оглушённый обрушенным на его разум хаотическим потоком. — Прекрати сейчас же! — потребовал он, силясь перекричать наполнившую его голову невыносимую какофонию. — Хм... хотел бы я знать, как. В отличие от тебя, я живу с этим постоянно, — спокойно ответил второй. — Слышишь, как они зовут? Чувствуешь, как страдают в неволе? Видишь, как ничтожны твои попытки сопротивляться последствиям собственных действий? Тот старался не слушать — ни его, ни сводящий с ума многоголосый зов. Еле сосредоточившись, он вспомнил, как Эребос учил его защищать сознание, и отчаянным усилием воли перекрыл связь. — Вижу, мой дорогой брат не терял с тобой времени... — заметил Йорген. — Ты ничего не добьёшься от меня! Ты и тени его не стоишь! — огрызнулся Ваярон, выведенный из равновесия настолько резким осознанием своей уязвимости. Нет, преимущество было не на его стороне. Не теперь. Самодовольный предатель даже не моргнул ни разу с тех пор, как они оказались напротив друг друга. Одна из немногих деталей, на которую не хватало силы иллюзии. Но кто бы мог подумать, что подобная мелочь способна так нервировать? — Что ж, тебе виднее: в той тени — его тени — ты провёл достаточно времени... На какое-то мгновение, когда я узрел в тебе последствия этого, я почти принял тебя за истинного ученика, воплотившего в себе таланты учителя... Но теперь я вижу, что ты — не более, чем очередная из его марионеток. Жертва, возомнившая себя мессией. Как мне судить тебя? Настоящий виновник уже покинул наш мир. Увы, его наследие продолжает отравлять тот... Уж чего, а оскорбления памяти наставника Ваярон стерпеть не мог. И мгновенно вспылил, теряя остатки хладнокровия: — Ты и не судья мне! Я — не раб, как ты; я — избранник бога! Когда молчат Драконы, отвечаю я. Ты же — трус, вечно прячущийся, перебирающийся от одних союзников к другим... Тебе никогда не завоевать доверие людей, но ты продолжаешь пресмыкаться перед ними, хотя рождён быть воплощением страха, власти и обмана! Как и тёмные эльфы, некогда бывшие гордым и великим народом, но растерявшие дары Малассы... Что ж, это место занял я — и я ещё покажу всем, что значит быть сыном Тьмы! "С ним будет нелегко," — подумал Йорген, слушая эту тираду. — "В его мысли непросто проникнуть вовсе не оттого, что он искусен в защите — напротив, при верном подходе обойти её не составит труда — но потому, что разум его слишком искажён и замутнён безумием, повреждён зельем и ослеплён внушённой гордыней. Да, Эребос знал, за какие нити тянуть каждого... Отчаяние Салвина, тщеславие Маркуса... В конце концов он нашёл идеальное орудие — но даже такие ломаются со временем." Не дожидаясь, когда тот завершит и переведёт дыхание, он встал с кресла. Его голос был всё так же тих, но возникшая холодная нота заставила Ваярона замолчать: он понял, что намеревался сделать Йорген, и это было таким крайним шагом, что, казалось, сама темнота в страхе плотнее забилась в неосвещённые углы. Безликий собирался говорить правду. — Мне безразличны твои притязания, эльф — как и твои преступления. Я не буду ни осуждать тебя, ни мстить. Месть — бумеранг, подобно тем, что мастерят орочьи племена, и едва стоит увлечься его перебрасыванием, как недолго забыть, кто начал этот порочный круг и зачем... Этого и хотел Эребос: чтобы, даже когда наша мать призовёт его в свои беззвёздные чертоги, посеянные им зло и раздор продолжали распространяться и действовать. Мы — одно, но я — не он. "...И я не предам ни братьев, ни герцога, ни Йоргена — даже если это окажется взаимоисключающим..." — Какое красноречие! И что же тебе остаётся делать? — издевательски поинтересовался тот. — Или так и будешь рассуждать, пока я не умру от скуки? Я ожидал чего-то более изобретательного. Мастер-шпион глядел мимо него. Злосчастные выдуманные имена - своё, не бывшее своим, и чужое, не бывшее чужим - эхом уносились во внутренние бездны, подхваченные тысячегласным шёпотом. Но никто не мог подсказать, как играть три роли одновременно — и врождённую, и назначенную, и избранную. Никто не знал, где заканчивалась Тьма утешающая и всепокрывающая, мудрая и безмолвная, и где проходила безвозвратная грань зла, отчаяния и безумия; это было ведомо одной лишь Малассе. И ей, пролагающей непостижимые пути там, где не могли пройти другие, он доверился и позволил вести его. — Доводилось ли тебе слышать сказку о двух змеях? — внезапно спросил он как ни в чём не бывало. — О нет, только не это... — картинно зажмурившись, скривился пленник. — Беру свои слова обратно! Лучше бы меня пытали все палачи Империи, чем отродье Невидимой Библиотеки своими россказнями! Может, ты меня хотя бы развяжешь, чтобы тем временем я мог бы повеситься на этой же верёвке? — Ты вовсе не ценишь чужие усилия, а ведь в таком состоянии рассказывать не слишком-то легко... — упрекнул совсем другой, но знакомый голос. Открыв глаза, на его месте Ваярон увидел Соршана. Рот седовласого эльфа истекал кровью, во взгляде отражались боль и безумие. Он издавал мучительно-хриплые отрывистые вздохи, наводя на ужасную догадку о застрявших в горле острых осколках, но вскоре снова заговорил, будто бы из глубин памяти самого Ваярона — и это лишь добавляло зрелищу неестественной жути: — Жила в подземной норе змея, считавшая себя самым ловким, самым опасным, самым совершенным созданием на свете. Никто не возражал ей и не стремился переходить ей дорогу. Ведь яд её был смертоносен, а нрав вспыльчив... — И чего ты пытаешься этим добиться? Пробудить во мне совесть? — полюбопытствовал ассасин. Вид крови заставлял его сердце биться чаще, но он ни на минуту не забывал уроки наставника, не позволяя отвлечь внимание. Ничего не ответив, Соршан перевоплотился в прекрасную чародейку. С ленивой грацией хищницы она обошла вокруг бывшего напарника, положив ладонь на спинку кресла. — Давно не виделись... Помнишь, когда-то ты шутил, что мёртвая я была бы ещё красивее? — Откуда ты зна-... Ах ты чёртова тварь, убирайся из моей головы! — заскрежетал зубами тёмный эльф. Малвен рассмеялась, точь-в-точь как настоящая — звонко и лукаво. На её тугом корсете расплывались багровые пятна, а румянец юного лица уступал место мертвенной бледности. — Итак, змея была уверена, что некому бросить ей вызов... Пока не встретила другую. Так же чудно переливалась чешуя незнакомки, так же юрко и грациозно скользила та меж камней. Зашипела первая от зависти: никто не был достоин сравниться с ней, даже близкая родственница... И она решила вызвать сестру на поединок. Не на жизнь, а на смерть, дабы осталась из них лишь одна. Черты девушки вновь преобразились, и уже другая стояла на её месте. Ваярон пригляделся: он вспомнил её. — Ах, легендарная Йештар Чёрный Шёпот! Что, мастер Йорген, каково знать, что я обвёл вокруг пальца твою лучшую ученицу? Если бы ты и ангелица не вмешались, план был бы исполнен так красиво и гладко... И она никогда бы ничего не заподозрила, думая, что действует по собственной воле! — Разве твой собственный учитель не предупреждал тебя, что сны и память — не игрушки для смертных, и никому, кроме детей Малассы, не дозволено их касаться? Ты переступил опасную черту, и возврата может не быть... — укорил тот её голосом. — Но мы отвлеклись... Неужели тебе не интересно дослушать продолжение? Стражники, стоявшие по ту сторону дверей, тараторили про себя молитвы Эльрату, прося укрыть от чёрного колдовства. Допрос был подозрительно тихим и затянувшимся, но вмешаться никто не отваживался. Слова постепенно проникали всё глубже в сознание, подобно скальпелям искуснейших бальзамировщиков Эриша. Но эльф продолжал сопротивляться, пустив в ход все многолетние тренировки воли, упорства и самообладания, а также знания слабостей Безликих: не зря Эребос готовил его быть способным противостоять не только жителям надземья, но и собственным собратьям, месть которым вынашивал веками. Тогда Йорген принялся за козыри: — Две змеи сплелись в яростный клубок, но ни одна не уступала другой в ловкости и хитрости. Соперница постоянно уворачивалась. Наконец, распалённая сражением, зачинщица сумела впиться в неё зубами. Но торжествовала она недолго, почувствовав, что слабеет... Теперь на Ваярона смотрел он сам — пугающе точное зеркальное отражение. — ...И поняла, что второй змеи не было в помине, а приняла она за ту собственный хвост. Но было поздно. Так и погибла она от своего же яда, зависти и злобы. Закончив, лже-Ваярон подошёл к свёртку с вещами и по-хозяйски принялся разбирать их. Настоящий едва удержался, чтобы не закипеть от гнева: такого он не позволял никому. Двойник осмотрел наточенный до совершенства кинжал, беглым взглядом изучил зашифрованные карты, с неотличимой от оригинала ухмылкой перебрал несколько подозрительных склянок... — Руки прочь! — зашипел пленник. — Ты проиграл. Заканчивай этот маскарад! — Что ж... Я вынужден признать: ты сильнее меня. Истинный преемник моего брата — и моего генерала... Мне остаётся только повиноваться. Обманный морок начал развеиваться. Лицо истаяло до белой маски, а за спиной выросли теневые крылья. Настоящий облик порождения тьмы был прекраснее и страшнее любых иллюзий, какими бы соблазнами и кошмарами они ни бывали. И тут — всего лишь на какую-то долю секунды — Ваярон вдруг поддался, в последний момент шагнув в сплетённую образами и словами паутину. Нас много, и Йорген один из нас. Нас много, и Эребос один из нас. Всего лишь разные имена... но связь — не прерываемая ни расстоянием, ни временем. Что, если из общей памяти Безликих перед ним мог бы восстать его павший кумир? Что, если он и вовсе не погибал, а скрывался всё это время под чужой личиной, ожидая его, своего самого преданного ученика? Что, если... Но даже этой мимолётнейшей надежды хватило, чтобы стало ясно: один из величайших гордецов сдался. Добровольно. И более того, охотно. В ушах Ваярона звоном застыл его собственный разъярённый крик.