Коршала Адун

Жить Одеревеневшие лапы барабанили по мёрзлой земле, сплошной полосе льда, не так уж и редко заставляя упругое тело съезжать с намеченного пути, цепляться за шуршащий снег когтями, чтобы как-то выпутаться и не врезаться в пологие стены ущелья. Над голубыми шапками проносился ветер; цвет различить не удастся, зато завывания и короткую дрожь зерг почувствовал незамедлительно и невольно притормозил. Холод Конечно, он не понимал, что происходит, где он оказался. Да и плевать он хотел на это едкой кислотой. В отсутствии главенствующего разума любой зерг превращался в бездумное животное, не выделяющее для себя подробный план действий, да и вообще не ставящий себя на какую-либо позицию: не было Роя или даже отдельной Стаи, чьи мысли поддерживали и направляли, чьи желания превышали простейшие инстинкты и задавали темп жизни. В отсутствии оных приходилось отдаваться единственной идее любого живого существа – выжить. Голод И одно из направлений желания жить ясно давало о себе знать последние несколько... часов? Зерг не помнил, сколько уже метался по ледяной пустыне в поисках пищи, и даже солнце, по которому можно было определить час, да и то с помощью сознаний высших созданий, затерялось среди тяжёлых облаков и снежной пудры в воздухе. Зерг тяжело впечатался в полупрозрачное препятствие впереди и даже отпрыгнул, когда кусок льда с хрустом отломился от возвышающегося живого надгробия. Едва только стенки пошли трещинами от внутренних толчков и удара зерга снаружи, последний мгновенно почувствовал искомое, с какой-то радостью в писке оскалился и принялся пронзать пространство впереди себя серповидными отростками чуть дальше уровня плеч, попутно в нетерпении расковыривая уже пробившиеся отверстия когтями. Лёд окончательно разломился, наконец, выпустив наружу содержимое. Зерлинг бестолково дёрнулся и повёл головой, обескураженный тишиной в голове – почти сразу он понял тоже самое, что связь с Матерью Стаи пропала, и теперь никто не господствует над его сутью. Пощёлкивая зубами от мороза, он стряхнул с себя остатки снега и вытянул шею в крике – было уже слишком поздно. Густая слюна окутала бёдра, плечи и часть морды; зерлинг снова завизжал от боли, жжения и бесконтрольной ярости. Вслепую он сделал выпад вперёд... и мгновенно обмяк на вытянутой острой конечности собственного собрата. Таракан жадно оскалился и вонзил клыки в тело другого зерга, раздирая остатки панциря, добираясь до мяса и всё ещё горячих внутренностей. Кровь звала его, и теперь благодарно опутала всю морду, временно, но согревая. Страх Само значение слова оставалось для всех зергов Роя неизвестным, даже не учитывая то, что они попросту не могли знать его. Но сейчас обездоленный зерг не был частью Роя. Он был сам по себе, среди голых ледяных скал, наедине лишь с воющим ветром и всё нарастающим голодом, с собственными примитивными мыслями, что как-то ухитрялись появиться в его голове, нервируя, заставляя ускорять шаг, спешить непонятно куда. И не было больше проводницы, хозяйки, королевы, что дала ему жизнь ради самой себя и славы бессмертного Роя. Он звал её, но крики эхом отражались в собственной голове, и чужое видение, что привычно пронзало сознание каждый день и час, покинуло его, заставив взглянуть на мир собственными жёлтыми глазками-бусинками. Он больше не видел цели, помеченной ментальными полосами, запахами, звуками и вкусом крови, которую любезно предоставляли высшие разумы; теперь он был обречён на тупое выживание и заложенное в его сути пожирание... всего, что бы ни встретилось на пути. Таракан тряхнул головой, чтобы остатки тёмной жидкости стекли в рот - если бы разум и физиология позволяли, он бы усмехнулся. Снег быстро поглотил остатки кровавой трапезы и следы бегущего зерга. Он передвигался непривычно быстро, не тратя время на поиски укрытий или обзор местности, как обычно велели Королевы, ведь сам не мог бы додуматься до этого. Однако чужие приказы в какой-то мере отпечатались на его инстинктах: он взволнованно начинал перебирать когтями мёрзлую землю, едва что-то впереди казалось ему подозрительным. Впрочем, сейчас любая активность была лишь чужой жизнью. Чужой плотью. Просто пищей, а не реальной угрозой. А пока шевелился только пейзаж, потревоженный метелью; узкий проход обрывался и переходил в достаточно открытую местность. Таракан прищурился и почти припал к земле, бессознательно перебрал челюстями и снизил скорость бега. Стоило ли идти в место, где царит лишь пустота? На заснеженном поле господствовал лишь лёд, а не съедобная дичь. Возможно, в каньоне осталось ещё несколько замороженных существ, что также ожидают, пока их сожрут?.. Лишь малая, заглушённая бесконечным голодом часть внутри таракана мнила что-то нехорошее, связанное со слишком открытой территорией. И хотя зерг не уделил никакого внимания этому маленькому факту, он всё же тяжело развернулся на заострённых ногах и стал, оперевшись на полупрозрачный выступ в земле. Тогда его настиг первый удар. Зерг беспомощно дёрнулся, однако не почувствовал ни ожога, ни хлещущей крови, и дико завизжал. Удар оказался ментальным; только чудо или благословение зимней природы спасло его мозг от неизбежного взрыва. Он сердито заозирался и зашёлся в предупредительном до плевка кашле – ядерно-зелёная субстанция оплавила белую поверхность, взмыла желтоватыми парами. Таракан не обратил внимания на игру красок, но резко дёрнулся и рванул вперёд – назад под укрытие скал. Его настигали непонятные, путающиеся в сознании крики, яростные, мстительные, но... холодные. Таракан скрылся прежде, чем его настиг металлический звон подошв и молча, сдерживая каждый вздох, уставился вперёд. В сознании отчётливо зияла дыра. Существо перед ним, высокое, серое, с золотистым панцирем, проскользнуло мимо, оставляя в воздухе... тень? след? Одновременно гипнотизировало и настораживало. Или сам вид существа вызывал непонятное жжение в горле – оно казалось таким хрупким, беззащитным... с костями, что легко треснут в его пасти, чешуйчатой кожей, приятно хрустящей на зубах и странной голубой кровью, наполняющей первобытным... Таракан с потаённым удивлением сморгнул и отогнал чужие... восприятия. Он знал, что обязан убить всех подобных, поглотить, но подробности ускользали из неподкреплённой коллективным сознанием памяти, и таракан пожинал лишь остатки чувств – чужих, далёких, что не были связаны даже с исчезнувшими Королевами... Одновременно присутствие существ дезориентировало и нагоняло страх. Наверняка тому виной их игры с разумами – а безмозглый зерг не поддавался глубоким рассуждениям, просто сидел в укрытии, не решаясь ни показаться, ни уйти под землёй. Волей случая его сомнения разрешились сами собой – раскатистый вой существа с прозрачным брюхом заставил снежную шапку над головой таракана рухнуть. Зерг скривился и попятился назад, однако наконечник панциря упёрся в гладкую стену убежища. Существо впереди стремительно развернулось и рвануло куда-то, а таракан только коротко вскрикнул, когда лёд над ним начал плавиться, горячими каплями стекая по телу. Зерг клацнул клыками, натыкаясь на горький металл и отрывисто сплюнул кислотой вперёд, а всё в голове гудело и трещало от раздающихся отовсюду шумов: выл ветер, шуршал под быстрыми шагами снег, разнося эхо топота по всему ущелью, кричали то ли от страха, то ли от ярости появившиеся существа, да утробно стонала поблёскивающая полуживая тварь где-то впереди. Таракан зашипел, готовясь к схватке, и даже предпринял попытку опалить грудь изящно отскочившего зверя, но за попытку поплатился куском собственной отъетой плоти. Зерг рубанул воздух перед собой серповидным отростком, хотя последний не выдержал конкуренции с ослепляющим белым клинком. Хлынувшая было слизь с шипением въелась в обрубок, становясь тёплой чёрной коркой. Ещё хотя бы один удар мог навсегда прервать жизнь зерга, располосовав на части или выжигая органы, но в последний момент таракан бессознательно дёрнулся, задев и опрокинув своего обидчика, и, не чувствуя конечностей, отчаянно заскрёб ими по земле, закапываясь; всё его тело, каждая чешуйка, каждая клеточка согласно и беспрерывно вибрировали, помогая когтями-землероями открыть спасительный путь... Твёрдый панцирь на спине защитил уже исчезающего в снегу таракана он последнего огненного удара тварей, чьи шаги теперь раздавались буквально повсюду. Боль накатила новой волной, и таракан тихо заскулил, касаясь стен тоннеля раненым телом. Что-то снова обожгло его, и он забарахтался в скользком снегу, прорываясь глубже, но навязчивое чувство не покидало его, а только усиливалось по мере убывания его сил... Однако ожог не обернулся болью. Таракан осторожно замер и понял, что вновь чувствует отрубленные конечности и отростки, а шумы на поверхности земли больше не тревожат его. Он сморгнул и огляделся, удивляясь, что в полной темноте тоннеля видит лишь лучше. Каждая песчинка и ледышка как бы выступали на общем фоне, стоило ему обратиться к ним своим пучеглазым взором; а блеск светила и льда не бил в глаза... Впрочем, как и сияние клинков. Это было поистине что-то ужасное. Таракан не помнил – не мог, даже если бы захотел – но внутренне настоящее отвращение переплеталось с уже прочувствованным ранее, бессовестно забытым. Множество крови и плоти ушло в забвение при касании опасного оружия, множество жизней пришлось воскресить Ро... Ро... Кому?.. Составляющему его суть, смысл жизни, дарующему новое дыхание каждому своему павшему ребёнку, направляя и наполняя силой, поддерживая тысячью чужих разумов... когда-то. Он был слишком величественным, огромным, необъятным, чтобы не оставить в пустой голове хоть проблеска воспоминаний, и без его присутствия всё внутри тяжелело и жгло, но он не мог позволить себе владеть над каждым неразумным существом. Таракан вновь почувствовал боль утраты божественной связи, и не мог объяснить её причины, как и самостоятельно определить цель дальше... Нет, крошечная нить в его сознании осталась, настолько расплывчатая, многозначная, в то же время ускользающая из-под когтей, что представлялась сверлящим желанием – конечно, это была жажда крови, опять. Когда силы были потрачены на восстановление плоти, таракан опять ощутил гнетущий голод и оскалился. Ожидание опасности растворилось в почти минутной памяти, прерываясь другими инстинктами, и зерг устремился вперёд, вверх, навстречу возможной пище. Он и не знал, что проделывал это раз за разом в течение нескольких дней с тех пор, как погибла Мать Стаи. Не знал, что существа выслеживали подобных ему, считая себя бесстрашными охотниками. Да, он был один, дик и напуган... Но он оставался зергом. А они часто, слишком часто недооценивали зергов. И чем это заканчивалось?.. Бесцеремонно разрывая землю перед собой, таракан продвигался вперёд, время от времени эпилептично дёргая головой и фыркая от усилий и холода под брюхом. Очень жаль, что "мир под землёй" не давал, помимо укрытия, тёплой пищи и достаточного тепла. Стенки тоннеля удерживали поступающий жизненный жар существа, но не обеспечивали комфорта; во всяком случае что-то подсказывало таракану, что его место не в ледяной пустыне, а... В мире, рассечённом лавой и чёрным пеплом, что содрогается от постоянного воя вулканов. Таракан аккуратно облизнулся и направил когти-землерои чуть выше, ближе к поверхности. Только тогда, когда лёд стал обрушиваться на спину зерга, тот высунул голову, озираясь и не прекращая нервно дышать. Белёсое небо над головой как бы меркло, но со стороны скал брезжил свет, означая то ли закат, то ли рассвет; таракан же был не в курсе, сколько времени заняли его странствия по земле и блуждания под ней. Возможно, прошло достаточно времени, чтобы серые существа покинули территорию? Да, округа вновь не подавала признаков жизни; зерг успокоился и снова забарабанил по земле. Трапеза зерлингом осталась далеко за пределами воспоминаний, и таракан вновь почувствовал грызущий голод. Он стал заметно бледнее, отощал и почти истратил хрупкие жизненные силы. Зерги живут в движении, поглощая и постоянно пожирая; таракан же был лишён этой возможности молчаливыми горами льда. Сколько бы он не двигался вперёд, земля не красовалась ничем кроме льда и снега. А голод становился всё навязчивей, обжигал внутренности, мешал переставлять конечности, ослеплял. Время потеряло значение. Минута, час, день слились во всё нарастающие боли и ощущения пустоты, возможно, кислотная среда внутри таракана начала прожигать его плоть, но основы для регенерации всё не было. Ветер пробрался сквозь щели в скалах и обдал тучей льдинок, на миг оглушая. А когда зерг пришёл в себя, он радостно, почти восхищённо вскрикнул и, не обращая внимания на подгибающиеся лапы, засеменил вперёд. Расщелина в земле прихватила с собой не только куски камня: среди обломков пульсировало маленькое синее сердце в прозрачной оболочке. Истекая слюной, таракан накинулся на желанное, но вместо тёплой крови был встречен жаркой преградой брони и нарастающим визгом. Зерг узнал существо, с которым столкнулся вче... некоторое время назад. Незванный гость тоже порядком побледнел и покрылся светящимися золотистыми трещинами, однако вместо того, чтобы покорно предоставить себя съедению зергом, он вдруг отрывисто вскрикнул и выпустил голубое жало. Поток врезался в плечо таракана, внезапно опалив и раздавшись новой болью; он тоже вскрикнул и что есть силы рубанул серповидным отростком. Атака существа прекратилась, но он оказался выпущен из ловушки и, тяжело накренившись, выпорхнул из объятий льда. Чувствуя, как трещат от собственного веса кости, как иссохшая кожа поглощает последние соки тела, как зудит в горле и груди, таракан внезапно ощутил ещё кое-что, греющее изнутри, несвойственное, но спасительное. Какафония из страха, голода, ярости, боли. Адреналин и возбуждение. И он выйдет из схватки победителем. Существо вперёди хрустнуло, захлёбываясь в собственном голосе, и таракан яростно вцепился в грубый панцирь клыками. Бок и задние лапы напитались болью от ответной реакции противника, но зерг и не думал разжимать пасти, лишь усиливая натиск. Не чувствуя левой половины, таракан рванулся в сторону, обхватил врага с другой стороны, вложил последние силы в то, чтобы удержать тело перед собой кривыми когтями, и, наконец, задыхаясь в облачках пара, выблевал остатки нездорово-жёлтой кислоты, что с удовольствием впечаталась в прозрачную оболочку над сердцем. Зерг вывернул голову, цепляясь за трещины, слушая последние крики противника, уже вкушая сладкую кожу, разрывая тело, добираясь до внутренностей, пачкая пространство вокруг голубой кровью, сжимая в зубах пульсирующее, ещё долю секунды живое сердце... но зубы наткнулись лишь на металл. Таракан негодующе вскрикнул и заозирался, разрывая когтями тело уже мёртвого существа, к своему удивлению и отчаянию обнаруживая, что он неживой, искусственный, металлический... робот. Мерещившееся ему сердце – лишь заполняющая внутренности бездушной машины энергия, из которой тот черпал жало-лазер. И он не отличается от таких же голых и пустых ледяных скал ничем, ничем, сливаясь с пространством, как простой камень... У протосса и зерга сейчас было одно сходство. В здравом уме ни один из них не признал бы этого. Ведь один – слишком горд. А второй слишком бессовестен. Вечерняя буря прикрыла снегом два тела. Одно – отставший, повреждённый и покинутый протоссами Часовой, всё ещё не желавший встретить Пустоту. Второе – оставленный стаей и Матерью зерг, лишившийся рассудка, но до последнего боровшийся за свою хрупкую жизнь. "Смерть", – прощается он с миром.