Коршала Адун

Это было нелепо. Банально. Но вполне могло сработать. «А если это могло сработать и спасти множество жизней, то такой ли это было глупостью, как казалось сейчас? Хотя не стоит мчаться впереди охотника-бенгалааса», – робкая мысль вспыхнула у какого-то монохромного зилота и тут же разнеслась по сознаниям всех воинов, подпалённая радушием и одобрением. Хлынувшие в голову ученика Кхалы чужие эмоции застали его врасплох; щитки молодого протосса переняли цвет тяжёлого неба – индиго. Теперь ему предстояло бороться не только с собственными эмоциями, что просочились в Кхалу и были почти моментально облеплены со всех сторон комментариями тамплиеров и редких кхалаев – не зря ведь всех протоссов учат контролировать свои чувства. Но зилоты только постигают, учатся постигать величие Кхалы, чтобы однажды она не поглотила и не расщепила их умы – поэтому оживлённый выброс в сети разумов прекратился быстрее, чем вспыхнул; будто волны, лижущие берег, вдруг сбавили темп. Великий Хранитель слегка запрокинула голову в улыбке и сложила ладони, помогая себе сконцентрироваться и плавно вспорхнуть в потоке разумов, оставаясь неуловимой в чужих головах. Но любопытную мысль она сумела схватить когтями, ненавязчиво подала молчавшему над проекцией карты Вершителю. Старый протосс слегка нахмурился, но, как бы задумавшись, покачал головой. – Действительно нелепо. Но... ты считаешь эту идею заслуживающей внимание, Хранитель, – он провёл когтем, вырисовывал в голограммах голубоватый иероглиф и быстро коснулся металлической клипсы на лице, принимая решение, – И это может сработать. Мгновения мерцания фигур – приказ был отдан. Где-то в отдалении разумов промелькнуло удивление, однако привычная решимость перекрыла этот лёгкий всплеск: воины на передовой начали движение по новому маршруту. Рохана чувствовала каждого из них и незримо провожала рассредоточенных тамплиеров, хотя что-то внутри говорило, что сегодня их голоса не растворятся в Кхале. Время от времени ей приходилось возвращаться в реальность или, по крайней мере, переключаться на Вершителя, некоторое время обмениваться мыслями с командиром, но с какой страстью отдавалось в её душе предвкушение героических сражений! Пусть её собственные клинки не кружатся в танце на поле битвы, но в живую Хранитель чувствовала каждый выпад вспышками праведного гнева, каждый рывок – секундным азартом. Может, где-то глубоко внутри... Нет. Рохана зажмурилась и, расправив плечи, аккуратно прекратила левитацию – может, сама не заметила, как приняла зазубренную позу – и ступила на пол. Холодный металл коснулся обнажённой стопы, доставив лёгкий дискомфорт... но ведь именно это иногда насильно прерывает поток мыслей. Рохана почти видела усмехающихся сестёр – кто-кто, а они знали о тайных желаниях Средней. Если Орлана, саркастически хмыкнув, лишь напоминала Рохане то, что она и так знала, то Шантира относилась к мыслям сестры с большим... романтизмом. В конце концов, она была Младшей, воспринимала всё с большим энтузиазмом. Хотя даже это не помогало ей превзойти то, что творилось в душе у Роханы. Иногда Средняя ловила себя на том, что лавирует среди чужих восторженных мыслей; среди умов тех протоссов, что искренне восхищались жизнью. Иные называли их простыми глупцами. Но разве глупы счастливые? «Судьба уже выбрала тебя. Не искушай её теперь...» «Судьба не любит, когда с ней шутят, правда? Тогда почему любит смеяться над другими?» Слова наставницы навсегда пропечатались в сознании Роханы. С каждым циклом она замечала что-то новое, иной смысл, вложенный в слова, однако с каждым циклом они казались всё более правильными. Хранитель могла позволить себе пожалеть об этом лишь на долю секунды. На минуту – задуматься о суровом милосердии судьбы, читающимся в сердцах проклятьем. А затем снова ринуться прочь от самой себя – навстречу распахнутым и прикрытым душам, умам в священной сети. С каждым циклом новые и новые кристально чистые сознания входили в Кхалу, а память ушедших сохранялась в бесконечном потоке. Непрерывно, неустанно – и Великой Хранительнице нужно было тщательно следить за каждым движением. Вечно. Судьба? Это – великая честь. Безграничное уважение и гордость без зависти. Но ведь даже Великие Хранители... живые. Со своими чувствами и переживаниями. Имели ли они право задуматься об ином пути... Как Рохана – сейчас. Даже несмотря на то, что каждый раз она приходила к одному выводу: всё это глупости, ненужный полёт фантазии. Но, пока Рохана была молода, ей приходилось снова и снова погружаться в прелестные мысли. Однако близость к Кхале стала частью её самой, частью её сути, смыслом жизни, с самого рождения. Ни одному другому протоссу – восторженному Кхалаю ли, бесстрашному Тамплиеру, мудрому Судье – никогда не доведётся коснуться даже поверхности. Кхала бесконечна. Кхала вечна. Простые слова, в которых кроется вся суть. И её судьба – провести всю жизнь, следуя им, как какой-то заповеди, оберегая и исцеляя священные узы. Сможет ли что-то... изменить её судьбу? ...и стоит ли после этого ей жить?..

***

– Великий Хранитель?.. – Я слушаю. Рохана поворачивает голову на голос, но не сразу понимает, кто к ней обращается. Испещренное шрамами лицо старого Вершителя, повидавшего на своих векáх сотни и сотни битв, плавно растворяется вместе с остатками сна, превращается в иное, молодое и... С таким взглядом, будто юноша, замеревший перед ней, прошёл гораздо больше страшных сражений. Рохана смотрит на свои руки. Стазис-камера не даёт ей пошевелить и когтем. Но почему-то ей кажется, что бледные тонкие руки и сами не способны подняться: слишком много циклов прошло с тех пор, как они и она сама были молодыми. Иерарх несколько мгновений молча смотрит на неё, будто зная, что на самом деле она ещё не вернулась в реальность. Осознание этого колышет в её груди уважение и, увы, пробуждает печаль. Далёкое прошлое, явившееся ей во сне, только подпитывает грусть. – ...ты приняла решение? Хранитель смотрит на своего командира с улыбкой, полной отчаяния. А ведь они с Артанисом чем-то похожи. – Я не отрекусь от связи с Кхалой, – упрямо отвечает Рохана и смотрит на акилаэ с отсечёнными узами с упрёком... старается смотреть так, но вместо этого взгляд непокорно искрит тревогой. Несколько секунд молчит, не удостоенная ответом от иерарха, а затем продолжает: – Это слишком много значит для меня. Это моё призвание. Назначение. Судьба. Артанис едва заметно хмурится, хотя его аура не наполняется гневом или сомнением. Рохана едва подаётся вперёд, чтобы привычным потоком энергии пронзить пространство, мягко и неуловимо проникая в сознание... но вновь врезается в барьер. Возможно, она никогда не сможет к этому привыкнуть... ...или со спокойной душой смотреть на голубоглазого кхалая, молодого, совсем юного, с ещё не тронутой – как могло казаться и очень хотелось казаться! – душой. И при этом не иметь возможности почувствовать теплоту последней, коснуться её в сети эмоций, вновь ощутить восторг и бурлящую жизнь. И теперь каждый рывок в Кхалу отдаётся пульсирующей болью. Но и секундным азартом. Праведным гневом. О такой ли борьбе она грезила – внутри осквернённой святыни, с настоящим Падшим Богом? Возможно. Когда-нибудь она поймёт тщетность этого. Неслыханный парадокс, правда? Она совершенно одна в Кхале, пусть всё ещё слышит тысячи голосов. И с каждым днём, каждым часом вечная ненависть подбирается и к ней, к её разуму и голосу. Она не может бороться одна, просто не может... Но и отступить – значит сдаться. Если Рохана когда-нибудь оставит Кхалу... То знайте... она сломлена.