Two Fine Lovers

***

-Скажи мне, что с твоими руками? Я смотрю на учителя прямо, совершенно не волнуясь о том, что не в лучшем состоянии. Он, поражаясь подобной наглости, вздыхает и начинает ходить из стороны в сторону, вновь задавая один и тот же вопрос -Скажи мне, что с твоими руками, что ты делал? -Я был в саду, учитель -В саду? Когда это? Кто сопровождал тебя? -Никто не сопровождал -Как ты посмел выйти? -Я не мог уснуть -Не мог уснуть? Правда? От того, что ты поранился, надеюсь тебе спалось лучше. -Учитель… Мужчина, закусив губу посмотрел на меня. Я, сжимая больную руку, подошел к нему ближе -Учитель, неужели из-за этого я стану уродливым? -Ты должен быть чист… -И душой и телом, но даже если будут шрамы, разве душа не важнее? -А ты чист душой? Наставник аккуратно присел на край кровати и еще раз спросил -Ты чист душой, Чжинхван? Ответь мне? Разве чистое душой дитя может ранить себя намеренно, не слушать своих преподавателей и не принимать свою судьбу с благоговением? -Я не хочу быть АИ -Что? -Я не хочу быть игрушкой для кого-то. Я хочу принадлежать самому себе -Ты не можешь решать этого -Как так вышло, что вы решили быть наставником и стали им, у вас есть любимый человек и вы сейчас с ним, а я не могу ничего из этого, я даже не могу владеть своим телом в полной мере, разве не мне решать, что с ним делать? -Все не так просто, как ты думаешь -У этого господина так много денег? Ведь много, правда? Отчего же он не найдет себе кого-то лучше, кого-то, кто захочет подобной участи -Ты многого не знаешь, поэтому молчи и слушай меня. Я принесу тебе лекарство, ты должен будешь его выпить, и твоя рука…через час я поменяю повязку. С сегодняшнего дня ты начинаешь заниматься -Вы меня не слышали? -Я услышал тебя, но, тебе, увы, придется смириться Мужчина выходит из комнаты, и я оседаю на пол. Он прав в этом несправедливом мире. Люди- принадлежащее себе, не могут понять участи того, кто лишен права выбора. И действительно. Что я знаю? Что я могу знать, если я живу по установленному расписанию? Что может знать человек, запертый в клетке? Ведь всего по книгам не узнаешь. Я подошел к зеркалу и снял с себя всю одежду. Первозданный вид. Омерзительно белая кожа, выпирающие ребра, родинки… Вслух проговариваю -Кому это нужно? Что хозяин собирается делать с этим? Учитель открывает дверь и тут же закрывает ее. Никто не должен видеть что-то кроме рук и лица. Все остальное должно быть прикрыто. Я накидываю на себя кимоно и открываю дверь. В коридоре на полу, облокотившись на стену, сидит учитель, прикрыв лицо руками -Что не так, учитель? -Почему ты при дневном свете… -Это плохо? -Ты мог мне сказать, что собираешься делать, чтобы я не мог… -И что вы увидели что-то новое? Я какой-то другой? -Нет, я не… -Оставьте это, я никому не скажу, уберите руки от лица Я протягиваю руки к мужчине, и он выставляет вперед руку с кровавыми пятнами. Я отпрянув прислоняюсь к противоположной стене еле выдавливая -Что с вами? Учитель? Он тихонько проговаривает -Нельзя, смотреть на тебя, никому нельзя -Это вы сделали с собой? Зачем? Никто бы не узнал! -Тише ,Чжинхван, тише -Нужно попросить помощи, вы оставайтесь здесь, а я приведу кого-нибудь -Просто успокойся -Что с вашими глазами? -С ними все будет в порядке Он убирает вторую руку от лица. Глаза его закрыты, а из-под век струится кровь. Он чуть приоткрывает их и так же, почти шепотом говорит -Ты многого не знаешь, слишком многого -Тогда расскажите мне, чтобы я понимал, что происходит -Немного позже ты все узнаешь -Когда меня заберут? Тогда я узнаю все? Он приподнимается и смотрит на меня. Кровь останавливается и пятна на одежде и руках начинают засыхать. Глаза будто и не тронутые вовсе. Я мотаю головой и прижимаюсь к стенке -Что это было? -Защита -От чего? -От чужих глаз -Но вы мне не чужой -Чужой. И тебе и господину -Вы шутите? Я не понимаю, что произошло, объясните мне, что вы сделали? -Позже. Вот возьми Он протягивает мне маленькую бутылочку, завернутую в ткань и больше ничего не сказав, уходит. Я оставляю сверток рядом с дверью и закрываюсь в комнате. Достаю чистый лист, усаживаюсь за стол и начинаю писать выученное недавно стихотворение. В дверь тихонько стучатся, но я не откликаюсь . «…Одна судьба у наших двух сердец: Замрет мое - и твоему конец!...» * Дописав до конца подхожу к двери и открываю ее. Пусто. Больше этим днем, ко мне никто не пришел. Я очень хотел этого, я ждал. Что настанет тот день и меня оставят в покое. Находясь под постоянным контролем, начинаешь забывать, о чем мечтал когда-то, что ты любишь делать. Когда я был маленьким, я любил бабочек и кошек. Но в силу своей особенности, мне не разрешали даже рядом с ними находится. Игривые существа, способные ненамеренно нанести вред. Я смотрел картинки с ними, по-детски восхищаясь их грацией и самолюбием. А вот с бабочками все обстояло совсем иначе. Единственные живые существа, которые садились мне на плечи и руки, во время прогулок. Им можно было касаться меня и мне можно было касаться их. Однако каждую мою прогулку я не мог найти одну и ту же бабочку. Ища ту самую, которая мне понравилась, вчера, я никогда не находил ее, просил взрослых показать мне ее хотя бы еще раз, на что получал единственный ответ «Она улетела». Десятки любимых бабочек так и остались мимолетным видением в памяти. Только когда я вырос, я стал понимать, насколько все обманчиво в этом мире. Стал понимать, что вообще не стоит доверять окружающим меня людям и что бабочек я больше не люблю. Зачем любить то, что не может остаться с тобой хотя бы на пару дней? Я раскрыл книгу с кошками. Все, что осталось у меня от «взрослого детства». Я не прыгал по лужам, я никогда не падал и не расшибал себе коленки, не катался зимой с горки, не строил домики из песка. Лет до десяти я искренне думал, что так живут все дети, пока впервые не увидел свою младшую сестренку. Мои родители, не навещавшие меня около пяти лет, то и дело посылавшие мне открытки, наконец появились. Я так хотел бежать к ним, но не мог, потому что «должен ходить спокойно». И когда наконец, истерзанный желанием увидеть, я вышел в сад, то увидел маленькую девчушку, держащую маму за руку. На ее коленках зияли красные отметины, и она то и дело трогала их свободной ладошкой. Сама она была одета в розовое платьишко и ее волосы были растрепаны. Она громко взвизгнула, увидев меня и попыталась вырваться, чтобы подбежать, но мама отдернула ее, сказав: «Просто смотри на него, Еын, братика трогать нельзя». А я хотел прижаться к родителям. Но мне было нельзя, а ей можно. Ей можно было падать и громко смеяться. Бегать и обнимать родителей. Больше я не ждал их. Никогда не ждал ни их, ни открыток. Все это было чуждо мне. Я не хотел больше видеть эту девчушку, с ее прекрасным правом быть свободной. И они не приходили ко мне, после того, как я попросил учителя запретить им навещать меня. Я всю жизнь был как будто прокаженный. Люди не могли прикасаться ко мне, не могли разговаривать как им хочется, не могли дружить со мной. И теперь, присматриваясь к себе внимательнее, я понимаю, что ужасен, во всех смыслах человеческой нормы… Мои мысли прерывает распахнувшееся окно. В тусклом свете лампы, в опустившихся, мною незамеченных, сумерках, нельзя было точно разглядеть того, кто присел на моем подоконнике, но я понял, кто пришел ко мне -Ты решился показаться мне? -Я видел, что ты готов был расплакаться -Нет причин для слез -Значит, мне показалось Он аккуратно спустился и подошел ко мне. Лампа погасла и он коснулся своими губами моих.