оказалось, нет противоядия от отчаяния, каждый месяц изволь пережить рецидив; можешь дать вековечный обет молчания и уехать, никого не предупредив, но ведь однажды вернёшься нечаянно, всё с той же дырой в груди. соседи будут кричать, как всегда кричали, дождь будет греметь водосточной трубой; можешь злиться и пожимать плечами, ввязываться в неравный бой, но тебе причинили ровно столько печали, сколько ты мог унести с собой. говорят, весны не будет, и правы отчасти, холодно, не согреться под тонким плащом; свобода, никто к тебе не причастен, ты допиваешь кофе и просишь счёт. а то, что тебя сейчас рвёт на части, так это от счастья, от чего же еще.
Ксения Желудова http://www.stihi.ru/2011/05/04/8875
– В общем, Махи сказал, что после этого я какое-то время колдовать не смогу. Макс стоит возле окна, держит свою эту курительную палочку – сигарету – как-то странно, словно бы зажав в кулак. Смотрит на ночную улицу, досадливо морщится, когда прядь волос задевает тлеющий уголек и скручивается от жара. – Утрачу могущество, – добавляет он не своим голосом, низким и хриплым, видимо, передразнивая этого самого Махи, с которым Мастер Пресекающий так и не имел чести познакомиться. И до сих пор не горит соответствующим желанием, по правде говоря. – Неизвестно на сколько. Со мной же вечно все через задницу. Лонли-Локли стоит за спиной своего официального друга, молча слушает, скрестив руки на груди. По привычке, сейчас на нем нет ни Перчаток Смерти, ни защитных рукавиц, он – лицо неофициальное. И все прямые и не очень намеки Почтеннейшего Начальника на самом деле не имеют никакого отношения к тому, что он сутками ждал Макса в его тесной квартирке на улице Старых Монеток. Ждал, и вовсе не был уверен, что тот вообще вернется. «Вряд ли он сам справится с собственным могуществом, сэр Шурф. А подобный опыт имеется только у тебя...» Да, опыт. О котором ему никогда не позволят забыть. То есть он и сам себе не позволит, но это другое, другое... Вот только сейчас Лонли-Локли, штатная Истина королевства, совершенно не знает, что сказать. Какими словами утешить того, кто утратил магию? Как раз такого – очень пригодившегося бы сейчас опыта – у него нет. – Можно подумать, оно мне нужно, это могущество сраное. Толку, как от козла молока, а проблем выше крыши. Макс так и сыплет непонятными выражениями, куда больше, чем обычно. Но Мастер Пресекающий хорошо понимает, что сейчас точно не тот момент, чтобы выспрашивать, что именно он имеет в виду. Общий смысл и так ясен. То есть если бы это говорил любой другой человек, Лонли-Локли вряд ли смог бы поверить в искренность его слов. Но с Максом всегда так – самое нелепое, странное и несуразное оказывается самым верным и истинным. – Прости, Шурф, я знаю, ты не любишь, когда я веду себя так эмоционально. Странно еще, что ты до сих пор не посоветовал мне заняться дыхательными упражнениями. Лонли-Локли неожиданно остро и сильно жалеет, что не имел возможности лично убить Угурбадо. Не Перчаткой, нет. Голыми руками. Потому что раньше Макс никогда не смотрел на него так – жестко и отстраненно, словно оценивая, какой эффект произведут на собеседника его слова. – Я молчу, потому что не знаю, что сказать, – с неожиданной для себя самого обидой в голосе отвечает Лонли-Локли. – А вовсе не потому, что меня раздражают твои эмоции. Просто я действительно не знаю, чем могу помочь тебе. Макс коротко морщится, моргает, и это вот чужое, жесткое – исчезает, осыпается с его лица как дешевая пудра с престарелой актрисы. С той самой минуты, как он оказался здесь, выкинутый шерифом Кеттари из уютного сна в гондоле канатной дороги, соединяющей рождающиеся миры, он успевает второй раз обидеть своего «официального друга». Даже само сочетание слов «обидеть» и «Шурфа» звучит странно. Как можно обидеть того, кто, как всем известно, никогда не испытывает никаких эмоций? Но Макс вообще большой умелец совершать невозможное. – Извини, Шурф, я зазвал тебя обратно к себе, обещал поить камрой, а вместо этого ною и вредничаю. Прошу, не принимай мои слова всерьез, ладно? Макс захлопывает окно, подходит к своему высокому другу, смотрит снизу вверх: брови ползут на лоб, изгибаются, губы пытаются сложиться в какую-то виноватую полуулыбку. Возможно, Лонли-Локли даже поверил бы в этот спектакль, если бы пару минут назад не видел, как прыгает сигарета в максовых пальцах. – Я для этого и ждал тебя, – силится объяснить он, но не может найти правильных слов и слегка удивляется этому. – Чтобы я тебе ныл? – подхватывает Макс. – Или чтобы не принимать мои слова всерьез? Странные же у тебя вкусы, дружище. Мастер Пресекающий не знает, что сказать, и предпочитает отмолчаться. Макс перестает пытаться натянуть на свое лицо какое-то нелепое выражение, задумчиво обходит Шурфа, словно фонарный столб на перекрестке, меряет шагами комнату, отпихивает подвернувшуюся под ноги подушку и останавливается около этого странного устройства, показывающего кино. – На кой черт здесь теперь все это, – шепчет он и кривится. – Взял бы, да так и разнес к чертям собачьим. Просто потому, что тут теперь никогда не будет... как было. – Я предлагал тебе, давай поедем ко мне, – тихо говорит Мастер Пресекающий. – Не хочу никуда ехать. По этим улицам. Не могу просто... Макс не капризничает, он действительно сейчас не может. Лонли-Локли хочет сказать, что скелеты погибших от эпидемии уже убрали, светильники починили, трактиры открыты, и жизнь почти такая же, как и была. Но, кажется, понимает, что имеется в виду. И молчит. Думает. Решается. – Закрой глаза. Макс оборачивается к нему и доверчиво зажмуривается. Шурф позволяет себе вольность – приобнять своего официального друга – сосредотачивается и прокладывает Темный Путь сразу для двоих. Здесь пахнет полиролью для мебели, а грибной светильник, кажется, вспыхивает сам собой при их появлении. Королевские слуги свои обязанности выполняют усердно, вот только пользоваться плодами их трудов хозяину дома все недосуг. Макс осторожно выворачивается из-под его руки, осматривается. – А где это мы? – В твоей резиденции, – недоуменно отвечает Лонли-Локли, а потом думает и добавляет на всякий случай: вдруг Макс забыл, с него станется. – Ты ж у нас монарх. – А, точно, – небрежно кивает Макс. – Слушай, а как ты нас сюда приволок? Научишь? Но у меня ведь так не получится наверное никогда. Мастер Пресекающему хочется закрыть ладонями лицо и расхохотаться. Этот мальчишка, только что вернувшийся из собственноручно созданного мира, гуляющий по Хумгату как по собственной спальне, боится не научиться ходить Темным Путем. И ведь не научится же. И будет стонать и жаловаться, что у него ничего не выходит, такой уж вот он никчемушный колдун. А все потому, что сейчас это кажется ему чем-то запредельно сложным. Или слишком чудесным. У Макса вообще какая-то своя градация чудес: простейшее заклинание свертывания пространства в руке – настоящее чудо. А мир создать – это так, ерунда, любой может. – Получится. Я тебя научу, обещаю, просто в свое время. – А почему не сейчас? – Видишь ли, – Лонли-Локли оглядывается вокруг, зажигает еще один светильник и без приглашения садится в кресло. – Я, в отличии от сэра Джуффина, придерживаюсь той точки зрения, что в магию не нужно бросаться с разбегу как в бассейн для омовения летним днем. Любые навыки лучше всего прорабатываются в результате систематических занятий. – Точно, я ж колдовать не могу, я и забыл, – соглашается Макс с тем, что Лонли-Локли вовсе не намеревался ему говорить. – Ты всего лишь не можешь сейчас сосредоточиться достаточно, чтобы использовать приемы угуландской Очевидной магии. Но это вовсе не значит, что ты вообще не можешь колдовать. Тут Мастер Пресекающий вспоминает беседу с сэром Халли и торопливо добавляет. – Впрочем, именно сейчас тебе действительно лучше не пробовать на всякий случай. Если ты захочешь куда-нибудь отправиться, я тебя отведу таким же способом, как привел сюда. – А если тебя не будет рядом? – Макс не спорит и даже не требует, чтобы его прямо сейчас учили новому и интересному, а это плохой признак. Да и капризничает он скорее по инерции – просто привык быть хорошим забавным парнем для всех окружающих. – Ну Безмолвной речью ты не разучился пользоваться, я надеюсь? – невозмутимо уточняет Лонли-Локли. «Да вроде нет,» – негромко звучит у него в голове. «Тогда я не понимаю, в чем проблема». – Только ты не уезжай сейчас домой, ладно? – вдруг тихо просит Макс вслух. – Даже не думал об этом, – флегматично отзывается Лонли-Локли. – Тем более, ты обещал угостить меня камрой. – Точно. Камра. Только дорогу на кухню найдем сначала. Под утро Лонли-Локли начинает подумывать о том, что мышление Вершителя наверняка разительно отличается от мышления простых смертных. Они успели обсудить стихотворные размеры, заклинания для производства стекла, цикличность цветения ююбы, скудность музыкальной культуры в Угуланде («Между прочим, ты очень похож на барабанщика из моего мира, Шурф». – «На барабанщика? Кажется, это какой-то инструмент, используемый твоими земляками? Я имею в виду кочевников из пустых земель...»...). Они подогревают камру, которую отыскивают в гостиной, а потом Макс забывает, что не может колдовать и последовательно вытаскивает из Щели между мирами зонтик, почему-то мочалку, а потом наконец пачку сигарет и кружку с каким-то очередным неизвестным напитком. Сейчас он совершенно не похож на того себя, который несколько часов назад возник посреди гостиной в старой квартире. Улыбается, хмурится, задумчиво слушает, устраивает вокруг себя привычный беспорядок, курит одну за другой, отбрасывает волосы с лица. И Лонли-Локли обескураживает такая перемена: то ли Макс умеет владеть собой куда лучше, чем ему казалось, то ли... Впрочем, ему не приходит сейчас на ум никакого логического объяснения в рамках собственного представления о мире. А выходить за эти рамки он в данный момент не готов. Поэтому Мастер Пресекающий усилием воли перестает удивляться и тянется к неизвестному напитку, добытому Максом. То есть он, конечно же, помнит, чем для него кончилось курение той сигареты из другого мира, но ему все равно интересно. К тому же, проводить эксперименты с неизвестными блюдами, напитками и табаком в присутствии своего официального друга совсем не опасно, а даже в каком-то смысле приятно. Поэтому он осторожно пригубляет жидкость из кружки и морщится – хмельная горечь на губах не вызывает ни малейшего желания сделать второй глоток. – Почему ты так любишь горькие напитки? Макс смотрит на него так, будто Мастер Пресекающий задал какой-то очень интимный вопрос, на который не вдруг придумаешь как ответить. – На самом деле нет... просто так получилось. Тебе не нравится? Лонли-Локли пожимает плечами и отставляет кружку в сторону. Макс хмыкает точно с таким видом, какой напускают на себя взрослые, когда их дети называют отличное выдержанное вино «противной кислятиной». – Необычный вкус, – наконец отвечает Шурф. В этой комнате как-то бестолково расставлена мебель, и чтобы устроиться удобнее, Мастеру Пресекающему приходится отодвинуть от себя столик с трофеями из Щели к самой стене. Он размеренно дышит и прислушивается к собственным ощущениям. Макс слезает со стола, на котором сидел, устраивается на полу, скрещивая ноги, будто действительно провел все детство в пустынных кочевьях. Смотрит на потолок, потом на Шурфа. – Слушай, ты какой-то усталый, или мне кажется? Лонли-Локли не знает как это объяснить, но горечь странного напитка словно бы напомнила, что он все же умудрился задремать, несмотря на весь свой самоконтроль. Потому что ждать Макса несколько суток, прислушиваясь к каждому звуку и стараясь не думать о... ни о чем не думать – оказалось слишком утомительно.