Завтра будет лучше

Больничные стены надежно окружали меня со всех сторон, когда я окончательно пришел в себя. Я открывал глаза и раньше, видел собственную комнату, держащую меня за руку маму, каких-то людей, задававших вопросы ей и успокаивающих ее. Врач в светлом халате спрашивал о чем-то и меня тоже, но слова я не воспринимал, только тембр голоса – он был низкий, успокаивающий, а после выпитой таблетки я и вовсе уснул, не обращая внимания ни на что. Боль просто душила, от нее невозможно было избавиться. Боль не физическая, а душевная, страх от осознания того, что со мной произошло. Что-то словно сжимало внутри меня то ли душу, то ли сердце, то ли просто внутренности – разницы не было, мне просто хотелось впиться зубами в подушку, чтобы подавить рыдания. Часто я так и делал, только тихо постанывая и стараясь успокоиться, пока это ощущение немного не отпускало. С тех пор я спал много и часто. Словно какой-то разленившийся кошак – просыпался, чтобы поесть под присмотром матери, потом просил ее уйти, лежал, слушая музыку в наушниках, засыпал снова. Иногда меня будили врачи, проводили обследования, некоторые аспекты которых показались бы мне неприятными и унизительными, если бы я не воспринимал все настолько вяло и флегматично. Похоже, это было действием таблеток, потому что когда они стали давать мне их всего лишь один раз вместо трех, дела пошли гораздо хуже. Меня снова пробивало на слезы. Раньше я никогда не был плаксой, потому и сейчас старался сдерживаться, поддаваясь порывам только в одиночестве, чтобы не расстраивать маму. Она тоже при мне пыталась быть веселой, убеждала, что теперь все будет хорошо, но по ее припухшим и покрасневшим глазам сразу понятно – плачет. Дня через три она заговорила про суд, и о том, что мне обязательно надо присутствовать на процессе. Мол, она так просто этого не оставит, и без победы мы из зала суда не уйдем, будем бороться, чтобы все по справедливости. Я видел, что подготовка к судебному заседанию отвлекает мать от переживаний, но самому мне было абсолютно все равно. Жизнь словно преломилась, что-то важное обрушилось и исчезло, но я никак не мог понять, что же это такое. Хотя, не скрою, перспектива суда одновременно воодушевляла меня и пугала. Только один вопрос, который не давал мне спокойно спать ночами – что будет дальше?.. Выходные наступили как-то чересчур быстро. Физически в пятницу я чувствовал себя нормально, ничего не болело, только левую руку я все еще не мог сжимать в кулак, не поморщившись. Доктора оформили справку, мать забрала машиной домой, я ехал, нервничая перед встречей с Мирославом, но в квартире меня ожидал другой сюрприз – Васька с мамой и праздничный ужин по поводу моего возвращения. По правде говоря, я был этому не совсем рад. Точнее даже – совсем не рад, потому что, глядя этим людям в глаза, я понимал, что они знают все, что мне пришлось пережить, и жалеют меня. Никакая жалость мне не нужна, я бы предпочел вообще провести этот вечер в одиночестве, как и большинство предыдущих, а не сидеть за общим столом, дегустируя все эти вкусности. К счастью, от меня никто не требовал активного участия в разговоре, а мама намеренно пыталась выбирать максимально безопасные темы. С Васей мы в тот вечер толком и не поговорили, так, перекинулись парой слов в качестве приветствия и прощания. Друг на меня редко поднимал глаза, видимо, очень смущаясь, хотя это меня и не волновало. Общаться не хотелось даже с ним. А Мирослава не было. Хоть один плюс в этой проклятой пятнице. *** На выходных меня охватил ажиотаж предвкушения. Мама носилась с какими-то документами, звонила адвокату, ее глаза блестели азартом, имя которому – жажда мести. Она почти не плакала больше, тем более, что я решил спать с ней в одной комнате: находиться в своей собственной было довольно сложно, воспоминания не отпускали, и когда я днем попробовал там заснуть, видел просто жуткие сны. Утром в воскресенье мне позвонил Васька и сказал, что скоро за мной зайдет. На это тоже было наплевать, но пускай заходит, будет повод не общаться со Славой еще больше. Пока я его не видел и не слышал, все было в порядке, но думать об этом парне лучше не надо – меня начинает трясти. А о его отце я вообще не вспоминал, все, что было с ним связано, мозг просто блокировал. Тем более, что в квартире не было ни одной его вещи - мама постаралась, не оставив ни одежды, ни фотографий, ни его книг, которые раньше захламляли половину пустующего обычно стола. Оказавшись в квартире Васи и выпив первую чашку чая, я тут же начал нервничать. Во-первых, завтра суд. Во-вторых, Вася знает. И тоже смотрит на меня с этим дурацким сочувствием, с жалостью, за что я готов его растерзать на куски прямо тут. К его счастью, говорить что-либо по этому поводу друг не стал, и мы весь день только и делали, что жрали и смотрели кино на компьютере, делая вид, что все в порядке, что все как раньше. - Как ты вообще?.. – уже под вечер, когда мы выходили на улицу, задал он вопрос, который явно вертелся на языке весь день. - Да в порядке, - ложь. Я не смотрел в глаза Ваське, вообще в его сторону не смотрел, да и тон был таким равнодушным, что он ничего больше и не спрашивал. А я шел, засунув руки в карманы, сжимал пальцами тот самый газовый баллончик, не сумевший меня спасти, и почти физически ощущал, как мы с Васей отдаляемся друг от друга. Аж мороз по коже… или это просто от холода?.. - Завтра встретимся, да?.. - Угу, завтра… - все так же не глядя в его сторону, ответил я, мрачнея еще больше, ведь завтра суд, и Вася на нем тоже будет присутствовать. А значит, ему придется узнать абсолютно все, все подробности, всю подноготную прошлого понедельника. И как мы будем общаться после этого… Что вообще будет после этого?.. Над этим вопросом я невольно всерьез задумался ночью, когда лежал в кровати рядом с мамой. Закутался в отдельное одеяло чуть ли не с головой, вставил в уши наушники, сделав музыку не очень громкой, чтобы звучала фоном ко сну, но спать так и не смог. Таблеток мне уже не полагалось, молодой организм, как выразился мой врач, должен справляться дальше самостоятельно, а он отчаянно этого не хотел. К третьему часу ночи я пришел к определенным выводам. Я не хочу видеть никого из своего прошлого окружения, особенно Ваську, потому что он – знает. Его мать тоже знает, а тетя Оля та еще сплетница, так что к концу новогодних каникул каждая собака в нашем районе будет в курсе. Да и только ленивый не наблюдал скопления машин скорой помощи и полиции возле этого подъезда. Пенсионеры здесь не знали о случившемся, но выдумывать они все горазды, и их фантазии могут оказаться даже хуже реальности. Что Ира скажет… Зажмурившись, чтобы сдержать предательски навернувшиеся на глаза слезы, я вдруг с невероятной ясностью осознал, что все уже никогда не станет так, как прежде. Школа, дом, друзья – все изменится, потому что я сам изменился, хотя пока еще не понимал, как именно. И мне даже на Иру плевать, как и на одноклассников, на тех, кого называл приятелями и друзьями. Только про Васю я еще думал по-прежнему, но и этой дружбе скоро придет конец. С этим придется как-то мириться уже с понедельника. *** Перед судом я почти не волновался, потому что мы все – и я, и мама, и даже Слава, хотя о нем я старался не думать, - были уверены, что правда на нашей стороне. Я первым давал показания, стараясь не смотреть на молчавшего Андрея, который сидел за столом ровно напротив. Сам я ничего не рассказывал, только отвечал на умело поставленные вопросы нашего адвоката, это было гораздо проще и удобнее. После моих показаний я вообще попросил выйти, и меня, к счастью, отпустили - судебный пристав, отворив дверь в комнату для отдыха, сообщил, что до конца заседания я могу оставаться там. Ожидание продлилось недолго, и в течение всего лишь часа за мной вернулся тот самый мужчина в форме, провел в фойе, где уже стояла мама, разговаривающая с адвокатом, чьего имени я не запомнил, и Слава. Последний меня не видел, стоял, глядя в окно с такой физиономией, словно его отправляют на каторгу. Я усмехнулся, видя это - естественно, папашу ведь наверняка посадили, и теперь они уже не скоро увидятся. Вот и стоит, грустит. Мы возвращались домой в одной машине, мама оживленно о чем-то говорила, предлагала варианты празднования Нового Года, но мне было на это наплевать, так что я по большему счету все время молчал. Отвечал Мирослав, но тоже довольно сдержанно, видно было, что ехать во всякие пансионаты или шикарные рестораны с ночной программой ему тоже не хотелось. В итоге они остановились на спокойном домашнем ужине, после чего в мою голову закрались нехорошие мысли, озвучивать которые при Славе я стеснялся. Впрочем, остаться наедине с мамой удалось довольно скоро, когда она отправила его с какими-то документами в офис – совладелец должен был поставить свою подпись еще в этом году, чтобы отправить эти бумажки каким-то там партнерам. - Мам, скажи, - я хотел начать издалека, но придумать что-то лишнее совершенно не получалось. Голос оказался слегка хрипловатым, это удивило меня, но потом я вспомнил, что уже часа два как не произнес ни слова. – Слава что, так и будет у нас жить? Вопрос ей не понравился, это было понятно по недовольно поджатым губам и взгляду, который был направлен куда угодно, только не на меня. - А где ему еще жить? – наконец раздался ответ. – Да, он будет жить у нас. Андрей за решеткой на ближайшие шесть лет, родственников у них нет. Я же не могу выгнать мальчика на улицу… Да я и не стала бы. - Почему это? – я начал злиться, хотя и старался ничем себя не выдавать. Не представляю, как она может говорить такое после того, как его отец надо мной надругался! Мирослав – его сын, те же гены, он такой же! Это все равно что оставить жить здесь самого Андрея! - Потому, Ваня. Слава помогал мне все время, пока ты был в больнице. Он очень многое сделал для нас с тобой, ты даже не представляешь… - Все я представляю! – выкрикнув, я оборвал ее буквально на полуслове. – Если бы не он, вообще ничего этого бы не произошло! Он во всем виноват, он, он, он! А ты, похоже, еще и благодарна этому уроду! Да как ты можешь! Я - твой сын, а не он! И я хочу, чтобы его не было ни в моей спальне, ни в нашей квартире, ни, черт возьми, вообще в этом городе! - Прекрати! – ее голос прозвучал довольно жестко, сколько себя помню, никогда со мной так не разговаривали мои родственники. – Не неси чушь, Иван. Если бы Слава не помогал мне все это время, я не справилась бы сама. Он даже работу оставил, чтобы ездить с документами и делать что-то в доме! Хотя мог бы плюнуть на все, ты понимаешь? Мог, и не плюнул! Кто бы еще поступил так на его месте? Да он святой человек! Ты благодарить его должен! Махнув рукой, я оставил ее одну, закрывшись в ванной, боясь, что наговорю уж слишком много грубых слов в ответ на весь этот бред. Наверняка ведь мама не врала, и Мирослав действительно помогал ей, другой вопрос – зачем он все это делал, не из чистого ведь благородства. Он остается здесь жить – выгода неоспорима, жилье в Москве довольно дорого снимать, ему не потянуть. И разве он работал вообще?.. Только в универ ездил да гулял где-то по вечерам. Ну ладно. С матерью спорить – себе дороже, у нее такая деловая хватка, что я с ней не потягаюсь. Да и если все пойдет так, как я хочу, после зимних каникул о Мирославе можно будет забыть. А уж эти две недели я постараюсь потратить на то, чтобы он переосмыслил приоритеты… *** Половину следующего дня я почти не выходил из родительской комнаты и, как обычно, ничего не хотел делать. На маму я обижался, ужасно неприятно оказалось понимать, что какой-то Слава, которого она знает меньше полугода даже, дорог ей точно так же, как я. Всегда будучи единственным ребенком в семье, я совершенно не привык делить внимание с кем-нибудь еще, и мне тяжело было слышать, как они разговаривают на кухне, свободно и беспечно, словно он действительно мой брат. В четыре часа, когда из-за плохой погоды уже начало темнеть, мама уехала в торговый центр, как она выражалась – пополнить запасы продовольствия, но я-то знал, что на самом деле она едет за подарками, каждый год одна и та же фраза, мама слишком деловая, чтобы успеть купить что-нибудь заранее. Мы с Мирославом впервые за долгое время остались наедине друг с другом, я тут же напрягся, ожидая, что он захочет поговорить, но парень просто уселся за ноутбук и почти не обращал на меня внимания. Оказавшись в относительном одиночестве, я поел конфет, найденных на кухне, и уже подумывал, как бы мне отвлечь Славу от дел, чтобы прояснить некоторые моменты, с которыми родная мать меня слушать не захотела, но от мыслей отвлекла резкая и неожиданная трель дверного звонка. Гостей я не ждал, у мамы свои ключи, и у меня внутри все похолодело в ту же секунду. В голову полезли отвратительные мысли о том, что это вернулся Андрей – не знаю, каким образом, но я чуть ли не наяву видел, как он стоит на лестничной клетке, давит пальцем на звонок и пошатывается от выпитого. Не дождавшись повторной трели, я шмыгнул в родительскую спальню, плотно закрыв дверь, и уже оттуда услышал, как проходит по коридору Слава, направляясь к двери. - Э-э-э, привет… - женский голос, едва слышный, так что мне сложно понять, кому он принадлежит. – Я к Ване, он дома? - Не знаю, может, ушел. Сейчас гляну, - спокойно отозвался Слава, и через пару секунд дверь в спальню, где я трусливо прятался, отворилась. Я протестующее замотал головой, давая понять, что никакого Вани дома нет, и вообще он никогда тут больше не появится. Голова Мирослава из дверного проема исчезла, я облегченно выдохнул, уже почти не вслушиваясь. – Извини, нету. - А когда придет?.. – дверь Слава прикрыл неплотно, так что теперь слышимость улучшилась, и я понял, что ко мне наведалась Ира, та самая, которую я еще не так давно собирался трахнуть. Странно, сейчас она была мне совершенно безразлична. – Я его на вечернику хотела пригласить… - Может, вечером. Может, завтра придет. Может быть, уедет с мамой на неделю. Брови мои невольно поползли вверх – оригинально врет. Да и немного удивляет то, что он вообще меня послушался, и то, что изначально пошел проверять, наверняка же отлично знал, что я никуда не выхожу из дома. Что это: забота обо мне или желание казаться лучше, чем он есть на самом деле? - А-а-а… - голос Иры звучит разочарованно. – Тогда, может быть, я подожду его тут?.. Мысленно взвыв, я обхватил голову руками, посылая ментальные сигналы Славе, чтобы он спровадил гостью как можно скорее, ведь если девушка останется ждать, то мне и из комнаты выйти будет нельзя, чтобы себя не выдать. Общаться с кем-либо мне совершенно не хотелось. Я с трудом открывал рот даже для разговора с мамой и Васькой, последний сегодня звонил несколько раз, но я попросту не брал трубку. А Ира зачем пришла – уже знает, или что?.. Про вечеринку, скорее всего, неправда, я же следил за Иркой с начала учебного года, и видел, что она не особо любит подобное времяпровождение. - Не думаю, что это будет очень удобно, - с явно напускным сожалением проговорил Мирослав, вызвав у меня торжествующую улыбку. – Вот-вот вернется теть Лена и мы с ней будем заняты, - улыбка померкла так же быстро, как и появилась. «Мы с ней». «Мы». Это он о моей матери говорит. Они с ней будут заняты… Это совершенно точно была ревность, и сейчас я готов был выбежать из комнаты, явив себя миру и Ире, и вцепиться пальцами в его горло, лишь бы он больше никогда в жизни не произносил такого «мы». Сжав кулаки, я сидел, почти не дыша, пока в коридоре девушка выражала свое сожаление и извинялась за неожиданный визит. Щелчок замка и приглушенные шаги Славы дали понять, что опасность миновала, но выходить я пока не спешил, боясь наткнуться на него в кухне – разговаривать по-прежнему не хотелось. Я все еще опасался, что могу сорваться и накричать, а потом еще и скатиться в истерику – обычно такого со мной не происходило, но в этот раз я мог сорваться. Но Слава пришел ко мне сам, примерно через десять минут и с дымящейся кружкой в руках, чем вызвал в моих мозгах некоторое смятение: - Ты снова ничего не ел, выпей хотя бы чай, - и протянул мне чашку. Наши пальцы на миг соприкоснулись, и он, почувствовав мою ладонь, беспечно выпустил гладкий фарфор… Слишком гладкий: чашка выскользнула уже из моей руки, с глухим звуком ударилась об паркет и разбилась на две части. Чай выплеснулся на пол, мне, сидящему на кровати, было на это наплевать, зато Слава зашипел и отпрыгнул назад, чуть не поскользнувшись. - Ой, - пробормотал я, старательно пряча глаза, чтобы он не заметил подвоха. - Не беспокойся, щас уберу, - хмуро отозвался он, выходя из комнаты за веником. Облизнув губы, когда Слава уже вышел, я усмехнулся – если моя мысль верна, и он действительно испытывает чувство вины, то это будет только началом. Жаль только, мать на его стороне, но это тоже поправимо. *** Когда мама вернулась, все было уже убрано, я даже выпил чай, заново приготовленный Мирославом, так что настроение было повыше, чем последнюю неделю, пускай состояние и не шло ни в какое сравнение с обычным мной. К тому же из магазина прибыло столько сладостей, - моих любимых, между прочим, - что устоять было просто невозможно. Вечер прошел в почти дружественной обстановке, только Слава очень быстро ушел из-за стола, сказав, что ему надо готовиться к зимней сессии. Обычная отговорка, подумал я, только порадовавшись его уходу. - Вот что я подумала, Ваня, - тихонько проговорила мама, как только за ним закрылась дверь в комнату. – Тебе ведь тоже надо что-то подарить Мирославу… - видя возмущение в моих глазах, она быстро продолжила: - Я уже все купила! Подарок просто будет от нас обоих. Пускай мальчик порадуется, ему сейчас должно быть очень нелегко… - А мне легко?! – довольно громко выкрикнул я, не заботясь, услышит это Мирослав через две двери или нет. Вопрос в ответе не нуждался, так что я резко развернулся и ушел в спальню, решив, что девять вечера – самое время для сна. Когда через две минуты в комнату вошла мать, я делал вид, что сплю, привычно завернувшись в одеяло с головой. На деле же меня душили слезы бессилия и жалости к себе, но если бы я попытался задуматься об их причине – вряд ли пришел бы к какому-либо выводу.