Прошито космической нитью

Это случилось внезапно. Не в тот момент, когда холодной зимой часы пробили полночь, объявляя начало нового года. Не в любой другой, когда мир бы затрясся от страшной катастрофы, и сила захотела его спасти. Нет. Это произошло тогда, когда минула вечность перерождений, заложенная в самом Серебряном кристалле, в бодрствовании сил из небытия, и в последнюю секунду, одним мигом перетекая в новую, первую секунду начала эры света, яркое сияние спустилось из пустого воздуха на грудь девушки с золотой макушкой, отталкивая от неё толпу. Вспышки белым туманом окутали всю планету. Земля сияла ярко, точно звезда, а не каменный шар, и свет этот был ярче легендарной Венеры, миганием которой на горизонте восхищались все люди. Только, вопреки мертвым звездам, вопреки задушенной Венере, Земля точно оживала, дышала и выпускала из своих недр этот священный свет, сливающийся с силой Золотого кристалла, которая была в нем всего лишь крошечной звездочкой. В сплошной белизне было чуть прохладно, а всех без исключения людей окружали странные пузыри, точно созданные из жидкого света, чуть подтирающие черты их старости, наделяя тела силой, красотой и долголетием. Не в самом центре Земли, потому что в невероятном свете его было не найти, но в месте, которому суждено было таковым стать, над поверхностью парила девушка. Это между её вытянутыми руками находится кристалл-цветок, сияние которого окутало всё и всех, и дыхание планеты поднимало вверх хвосты волос, которые становились длиннее с каждой минутой. Сияние прижимало к её телу воздушную блузу, снова жидкими звездами стекало по джинсам, точно собираясь у самых ног в кокон, постепенно нарастающий, как у маленькой, неприметной куколки оставались считанные мгновения до своего восхитительного рождения прекрасной бабочкой. Свет продолжал изменять мир. На новые, переливающиеся в лучах солнца (но сейчас это, скорее всего, был сам Серебряный кристалл) хрустальные здания, растворяясь, точно призраки, опадали белые звезды: большие и маленькие, сопровождаемые целыми мириадами совсем крошечных, некоторые – окруженные светящимися сферами, как пузырьками, будто в них было заключено нечто особенное, какая-нибудь маленькая фея, исполняющая желания. Правда, фея сейчас оставалась только одна. Ещё более яркое, истинно жаркое и невыносимое, сияние скапливалось, как огромная бомба или капля воды размером с небольшой океан, готовая разорваться, за спиной лунной принцессы (а это была только она!) с Серебряным кристаллом, кокон блеска которого уже укутал её до бедер, почти ловя в себя концы воздушной блузы. В том, горячем, за спиной, вырисовывались башни, огромные, от вида которых перехватывало дыхание. Сияние взметнулось вверх по телу уже почти королевы, окружив её всю, до кончиков самого длинного волоска – и точно глухая бомба взорвалось жаркое, жидкое сияние вокруг дворца, оставляя чистым его хрустальные башни, проходя через тело обладательницы великой силы и волной распространяясь по планете, завершая перемены, становление нового мира. Хрустальный Токио переливался в лучах чистого солнечного света, вновь получившего доступ к обновленной планете, а у самого входа в восхитительной красоты дворец медленно опускаясь прямо на землю, точно ангел без своих огромных крыльев, пробуждалась Новая Королева Серенити, начиная заново осознавать себя. Ткань её белого платья громко шуршала на ветру, волосы ещё плавно опускались на спину, прекрасные, серебристые. Великолепный Серебряный кристалл, давший жизнь всей окружающей красоте, небольшим камешком висел на серебряной цепочке на её шее, оставляя время для того, чтобы всё вспомнить, всех увидеть, а только-только родившаяся королева, стремительно развернувшись, не замечая никого и ничего, побежала навстречу своему королю, Мамору. Эндимион поймал её в свои объятия, приподнимая над землей, а королева смеялась, заявляя миру о своем счастье. В этой жизни ей был двадцать один, он – старше, как это случилось в жизни, пришедшейся на конец двадцатого века, жизни, положившей нерушимую основу тому, что происходило сейчас. Каблуки белых туфель снова прикоснулись к земле, хрупкие руки легли на плечи, широко улыбаясь, прекрасная нимфа целовала своего Мамору, а у короля на золотой цепочке висел небольшой ромбовидный кристалл такого же цвета. Это значило, что все пьедесталы и скипетры могли подождать: им ещё нужно было сжиться со своими новыми оболочками, некоторым – личностями, заново принять все жизни ожидания и, возможно, сделать кое-какие выводы. Полчаса спустя люди, удивленно осматривая себя и так быстро изменившийся мир, расступались в стороны, потому что быстрыми молниями, потоками слепящих вспышек, стуча каблуками по земле, огибая фонтаны на гладких дорогах, во дворец стремительно неслись четыре девушки в коротких разноцветных юбках: голубой, желто-оранжевой, красной и зеленой. Огромные двойные двери распахнулись перед ними – и воительницы ворвались в пока ещё пустой дворец, не остановившись ни на секунду, по широкому коридору, по красной ковровой дорожке спеша в единственное место, где их, наконец-то, ждали – в тронный зал. Во время бега дыхание сбивалось: слишком давно они не были воинами, когда приходилось сражаться, и форма немного была утеряна, как и выдержка, зато сила плескала через край, точно накопилась за тысячелетия, позволяя передвигаться с какой-то феноменальной скоростью, так, что сам ветер догонял их, не они его. На пути снова возникли двойные двери, в этот раз – хрустальные, с изящными узорами. За ними ковровая дорожка продолжалась, и они, пробежав ещё немного по огромной комнате, остановились так резко, что быстрый воздух взметнулся вверх, растрепывая волосы, и без того лишенные идеальных причесок, ударяя в лицо королеве, которая, наплевав на все принципы, с закрытыми глазами сидела у ног своего Мамору. И неважно, что он теперь якобы король, а вообще она – настоящая правительница, в руках которой больше власти. Прямо на них, на их лица смотрели самые прекрасные голубые глаза во всей огромной Вселенной, и королева... черт, Усаги стремительно поднялась, подвернув ногу, чуть не упав, чуть не запутавшись в складках своего платья. К её прекрасным глазам подступали слезы, к их – тоже, и королева обнимала каждую по отдельности, повисая, как делала это раньше, радостно крича их имена одно за другим: «Рей-чан! Мако-чан! Ами-чан! Минако-чан!» Они стояли, точно разучились двигаться после долгого бега, улыбались и плакали одновременно, а ещё невпопад, но хором повторяя самое любимое имя: «Усаги-чан». И в эти самые мгновения сияющий ветер принес к стенам дворца кое-кого другого. Их было четверо, и, когда за спиной послышались тихие, ровные шаги, оказалось невозможным не обернуться: это были Внешние Воительницы. Все четверо. Харука Тено – Сейлор Уран. Мичиру Кайо – Сейлор Нептун. Сецуна Мейо – Сейлор Плутон. Хотару Томо – Сейлор Сатурн. Увидев Харуку, Рей помотала головой так, будто не верила своим глазам, будто всё прочее было лишь какими-то вступительным аккордами к этой, самой главной встрече, которую она не могла себе простить в самого окончания прошлой жизни. Наверное, они разучились ходить, но, чуть не падая на каблуках своих туфель, Сейлор Марс бросилась к Уран на шею, со слезами на глазах закричав: «Харука! Харука, спасибо тебе, что ты вернулась! Харука!» Сейлор Уран чуть не упала, тоже пошатнулась (что ж такое-то?), но по её губам прошла легкая улыбка. Они все помнили, в чем тут было дело. Это случилось из-за дочери Нехелении, того самого зла, которое медленно набирало силу и которое множество их жизней удавалось блокировать Серебряному кристаллу. Ещё в двадцатом веке, в самом его конце, узнав то, как её собственная мама отторгала союз Тьмы и Света, Сейлор Мун простила королеву, вернув её в замок на обратной стороне Луны, чтобы там она могла начать новую жизнь. И, как видимо, эта новая жизнь не отличалась добротой и желанием жить счастливо. Дочь Нехелении была удивительно на неё похожа, почти копия. Она называла себя дочерью Темной Луны – Леди Блэк Мун, и почему-то напоминала Чибиусу, когда ту заколдовал Черный кристалл. Только вот Блэк Мун вовсе не была маленькой обманутой девочкой – все её желания были искренны, злоба – огромной, как и сила. «Ты всё продумала, Сейлор Мун, - насмешливо заявляла она принцессе. – Лишить мою маму силы, чтобы она никогда не смогла причинить тебе вреда, так глубоко загнав ростки магии, чтобы они больше никогда не взошли, не нашли нового шанса. Только ты не знаешь, что моя сила подпитана темной энергией космоса, которую я втянула в магический кристалл, вырванный из сердца матери! И сейчас ты проиграешь навсегда, потому что я отомщу тебе за всё! Никогда больше Луна не будет существовать от света Серебряного кристалла!» У Блэк Мун было сильное оружие – зеркальные куклы Нехелении, только в несколько раз сильнее. Более быстрые, более ловкие и устойчивые, их было не так просто победить, а они... тоже от всего отвыкли за столько-то веков, и потому сила, вырывающаяся из кончиков пальцев бестелесной энергией, мало чем могла помочь, потому что ей ещё и надо было четко управлять, понимать границы. Но они уворачивались и атаковали, вспоминая свои заклинания в любой момент и пытаясь победить врага именно ими. Им даже удалось пустить в ход наичистейшую, первичную энергию своих кристаллов – но особого эффекта от этого не было. Может быть именно из-за того, что давно они не сражались. Им пришлось оставить свои прошлые жизни, когда на них прямо посреди толпы разных стран и континентов (ибо ослабевало притяжение душ, больше не встречались они друг с другом. Почти) свалились все воспоминания, а тела затянуло в иные измерения, где вокруг них сформировался крепкий белый доспех и перчатки, защищающие от ожогов собственной магии. Блэк Мун напала на Токио, надеясь найти там принцессу и её силу, поэтому им пришлось яркими вспышками прибыть туда же, чтобы стремительно вступить в бой, даже толком ещё ничего не осознав, ибо здесь медлить никто не собирался. Сейлор Нептун только не дожила до сражения: умерла в возрасте девятнадцати лет, когда её сбила машина. Перед этим, правда, она чуть не утонула, но было бы слишком странно, если бы собственная стихия оставила её. Пусть она и бывшая принцесса, но всё ещё связана с Нептуном каким-то далеким-далеким прошлым, и этого было достаточно. Сейлор Уран, осознав это, сражалась отчаянно и не жалея себя. Они все так дрались, до последнего, делая ставки на собственные жизни, но она – злее, яростнее остальных. Ибо ничего другого ей не оставалось, потому что все надежды меркли. Храбрую воительницу, у которой в предках был сам Уран, убили в одном из боев. Она кинулась спасать Сейлор Марс, ударив зеркальную куклу своим мечом, опрометчиво повернувшись спиной к союзнице – и тут же была проткнута насквозь, до дыры, которую можно было выцарапать только двумя руками одновременно, проткнута длинными холодно-голубыми руками с корявыми пальцами и острыми ногтями. Просто это оказалась лишь идеальная копия Рей. И такое умели эти куклы, и именно это использовали против них, путая и заставляя рисковать. Сколько потом настоящая Сейлор Марс ни плакала, спасать Сейлор Уран было уже слишком поздно. Всё закончилось, когда Сейлор Мун, глядя прямо в глаза противнице, выставила перед собой Серебряный кристалл, обращаясь к его наичистейшей силе, зовя за собой первичные силы всех кристаллов почти поверженных подруг. Тогда было уже можно, уже хватало, чтобы сделать это и со всем покончить. Сраженная, Блэк Мун кричала, что вернется, но её тело разрывало на части, а маленький черный кристалл разбивало, дробило на куски, чтобы потом уничтожить даже пыль. Это было слишком, и их ждала новая жизнь, чтобы в ней настал Хрустальный Токио, и они всё-всё исправили. Или нет. Главное, что будущее, такое, какое оно было заложено, настало, принцесса, взошедшая на трон, была счастлива. Остальные могли разбираться так, как было угодно им. Вечером они разошлись по своим спальням. Новоиспеченные король и королева вбежали в свои апартаменты с громким смехом, закрывая двери, чтобы вдоволь нацеловаться, наобниматься друг с другом, когда они, наконец, всё поняли, вспомнили. Их спальни, апартаменты воинов, находились ниже по коридору, где тот делился ещё на два крыла: по равному количеству спален в каждом. Двери можно были различить по цвету узора: каждой свой привычный оттенок, как для хранения кукол в коробке, а ещё определенная дверь открывалась только от магии определенной воительницы, точно в четко отлаженной системе, чтобы никто не потерялся. Зато в алфавитном (грубо говоря, на самом деле подразумевалась очередность появления) порядке их комнаты не расставили, да и не поделили по командам: Внешние, Внутренние. Наоборот, раскидали. Комната Венеры в самом дальнем конце первого коридора, за ней Сатурн, Меркурий, Нептун. Затем комнат не было: был только длинный декоративный коридор с картинами и цветочными вазами на пьедесталах. Сливаясь с другими, по прямой этот коридор вел в крыло, где находились следующие четыре комнаты: ближе всего к началу у Плутон, затем Марс, Юпитер и Уран, у самого окна, в том же месте, где в зеркальном этому крыле была комната Сейлор Венеры. Это чем-то напомнило определенную закономерность. В ту ночь Сейлор Уран не спалось. Она стояла у большого окна в своей комнате, которое так и не открыла, задумчиво шепча: «Харука». Сейчас повторять свое имя, которое будто въелось под кожу вместе с формой воина, с этой измененной личностью, было таким странным. От воспоминаний болела голова, и это было только начало. Где-то в других спальнях, удивленно прикасаясь к собственным губам, повторяли свои имена Минако, храбрый лидер Внутренних Воинов, и Мичиру, напарница, в последней ясной жизни с которой у них не было времени на выяснение отношений. Хотя в этой, в принципе, тоже. С властью надо было что-то делать. А Новая Королева Серенити и король Эндимион, получившие её слишком внезапно, не знали, что именно. Мамору превратил свой Золотой кристалл в красивый скипетр силы, осваивая какие-то азы управления магией, помимо единственной атаки. Новая Королева Серенити поместила Серебряный кристалл под хрустальный купол в отдельной зале, как и было положено, наложив дополнительную защиту, чтобы купол не был уязвимым для кого бы то ни было: так, на всякий случай, ибо вроде положено было учитывать ошибки прошлого, точнее, возможного будущего... или что там было с Чибиусой? А ещё Усаги-Серенити не захотела ходить с тяжелым, прямо-таки парадным жезлом Вечной Сейлор Мун и выбрала тот вариант, в котором он являлся в её руке по желанию. Они же, воительницы, не знали, что им с собой делать. Новая Королева Серенити – тоже. Харука не спала ночами. Она знала, что это не самый лучший вариант, хотя сила Серебряного кристалла давала им, как защитникам королевы, ещё определенное число преимуществ. Днем они тренировались и уставали, поскольку надо было возвращать себе определенную форму, а ночью Уран не спала, совершенно не в своем стиле надеясь на то, что Серебряный кристалл избавит от последствий бессонницы. Тихий стук в дверь разрушил её личный вакуум, в котором совсем не было свежего ветра: казалось слишком сложным распахнуть окна, а в голову вместе с воспоминаниями медленно входили ненужные пафосные мысли, какие-то неправильные, неестественные. Дверь открывалась её личной магией, легким её веянием, и Уран лениво двинула рукой, позволяя гостю войти. Это оказалась Нептун. Они стояли и смотрели друг на друга, в коротких юбках, с бантами, в обуви на высоком каблуке, с плотными защитными пластинами на спине, груди, животе, с рукавами-фонариками, и, наверное, выглядели ужасно глупо, точно расфуфыренные фифы. Или просто очень несчастные люди. Нептун прижала ладони к груди, и её форма слабо сверкнула в почти темноте, жидким сине-голубым светом стекая вниз, чтобы там раствориться, оставляя её совершенно чистой, простой, без всего того лишнего, что мешало им, не позволяло ни о чем подумать, а ведь именно такими и оставалось жить следующую тысячу лет. Уран закрыла ладонью брошь на желтом банте, и её воинская форма, все эти доспехи, если их можно было так назвать, тоже растворились. Мичиру стояла в короткой атласной ночной рубашке, которая очень подходила её обычному стилю выдержанной леди, а Харука – в более простой, свободной и тоже короткой, хотя бы относительно: это было самое приличное из того, что удалось найти в гардеробе, и хотелось пожаловаться королеве-Усаги на то, что это издевательство какое-то: ладно платья, но одежду для сна можно было бы и поудобнее подобрать. Какая же с неё нимфа? В тот вечер было сказано очень мало. Они забрались на огромную кровать с разных сторон, обняли друг друга и мешали дышать, перебивая горячим дыханием. Мичиру плакала, и Харука тоже, а их одежда была мокрой из-за того, что вдохи и выдохи слишком хорошо согревали, что слезы и тихие всхлипывания поднимали общую температуру тел, заставляя их принимать попытки к собственному охлаждению. Им было жарко лежать рядом, жарко обнимать друг друга и тяжело дышать, потому что слишком близко были лица, а ещё кожу тянуло из-за слез, но ни одна не сделала ни единого движения для того, чтобы как-то разорвать этот контакт. Иногда с их губ слетал шепот, едва слышимый. Они называли друг друга по именам, как будто это могло что-то для них изменить. Воспоминания набирали силу и казалось, что картинки в головах у них мелькают одинаковые, а своим объятием, соприкосновением тел, они переживают это вместе, чтобы было легче справиться, а бороться у них было с чем, потому что очень много за все эти тысячелетия накопилось. У всех. Не только у двух бывших принцесс Урана и Нептуна, которые, кажется, любили друг друга. Когда каждая из них дала клятву Серебряному кристаллу, они очень многое потеряли. На самом деле, себя. Так просто и ясно, и им было дано столько жизней, чтобы подождать, протянуть, а сейчас осталось только долгое тысячелетие, и было неясно, умрут ли они в его конце. А тысяча лет – это слишком долго, чтобы прожить их в мучениях, чтобы ничего не сделать. И сейчас на их плечах лежала обязанность подвести итоги за все ненужные жизни, созданные лишь для того, чтобы оттянуть красивый финал, за всё то, что случилось с ними и за то, кем они стали. Если только им, конечно, хотелось изменить хоть что-то. Тут уже точно не стоило надеяться на маленькую фею из золотистого пузырька, которая могла исполнить все желания, как и бесполезно было уповать на чудо: никто не собирался ничего делать, пока они сами что-либо не изменили бы. И они пытались, как только могли, хотя здесь в их силах было крайне мало, потому что это не зависело от скорости, четкости попадания и ударной силы заклинаний. Только от того, что внутри них. Новая Королева Серенити совсем не знала, что делать с воительницами. Она не могла выслать Внешних Воительниц на границы, Плутон – к Вратам Времени, а хрупкую Сатурн снова усыпить, чтобы та ждала чего-нибудь ужасного. Но для чего ещё они могли сгодиться, когда всё, что каждая из них умела – это быть воином? Так вот выходило: будучи принцессами они умели только сражаться и веселиться, а став воинами оставили за собой только какое-никакое умение драться. И как с ними следовало поступить? На первых порах королеве удалось придумать занятие только для Меркурий-Ами. Серенити подумала и подарила ей научную лабораторию, сказав, что это, конечно, не поликлиника, но сейчас и с болезнями всё обстоит иначе. Торжественно представив подругу, королева заявила всем ученым, что Ами теперь – их начальник, и они должны во всем её слушаться. Самой Меркурий Усаги-Серенити сказала, что та может исследовать абсолютно любые отрасли, вообще всё, что ей вздумается: все спонсируется чистой магией. Это была её, королевская попытка что-то изменить. Но так ведь можно было поступить не со всеми, да и не во всех случаях исполнение хотя бы какой-то грани мечты могло оказаться стоящим и помочь, а не сделать хуже, больнее. В ещё одну ночь к Уран снова постучали. Только это была не Мичиру, а Рей. Она стояла в длинной рубашке, мягкой, с кружевами, со своими распущенными черными волосами, и, дождавшись кивка, переступила порог комнаты. Её глаза были полны мольбы. Сжав зубы, Рей задала единственный вопрос, огорошив, ошарашив им Харуку: «Скажи, почему ты не сражалась тогда, почему позволила себя убить?! Ты знала, ты могла себе представить, что в этот момент произошло? Я до самой смерти не смогла себе простить твоей ужасной гибели, и, когда ко мне вернулись воспоминания, первое, о чем я подумала, это о том, что ты умерла из-за меня. Почему ты, храбрый и сильный воин, который всегда учил уворачиваться и распознавать врага, позволила себя так обмануть? Почему?!» - и по её щеке покатилась слеза. Харука, выдохнув, опустила голову, скомкав в кулаке ткань своей ночной рубашки: «Я не знаю, Рей. Не знаю». Сейлор Марс тоже было тяжело. Из-за её собственных жизней, собственной гордости принцессы огненной планеты. Может быть, этот её глупый вопрос не был тем самым главным, той самой причиной, по которой она темной ночью решила прийти к Уран, гораздо больше веры было в то, что всё это, напоминание об этой вине – только предлог для того, чтобы никак иначе не объяснять свое появление. Просто Рей не представляла, к кому ещё может прийти и ничего не объяснять, не говорить, ей казалось, что сейчас Харука – единственная, кто на такое способен. Принять её и не спрашивать... чтобы можно было молча с кем-то поделиться тем, что было внутри. Никому сейчас было не легче. Через полчаса на пороге открытой комнаты появилась Мичиру. Рей плакала, уткнувшись в плечо Харуки, и её плечи дергались. Харука, не вставая, не делая ни единого движения, лишь посмотрела в глаза Нептун и тихо, осторожно, так, чтобы Рей ничего не почувствовала, покачала головой. Мичиру кивнула, прикрыв глаза, развернулась и ушла, а Харука точно знала, что та на неё не обиделась. Сейчас они просто не имели права быть эгоистичными, потому что всем было тяжело. И, в ту самую первую ночь, вместе с Уран, Нептун и Венерой в своей комнате стояла и Марс, и Юпитер, и Меркурий. Каждая шептала одно единственное имя: свое, как печать, как выжженный знак. Символ того, что ничего и никогда больше не изменится, пока они не научатся с этим жить, не примут новых себя, не разберутся со всем тем, что накопилось за все прошедшие жизни. Когда это случится, мир тоже не изменится в корне, но станет легче. Только им, потому что они уже будут знать, как жить дальше. Но эта наука требовала времени. О, у них его было сверх меры. Главное было не задохнуться в нем и не отдать вечности последние крупицы... себя. Ведь никто не давал гарантии того, что через тысячу лет всему наступит конец. Это был лишь прогноз с взгляда из тридцатого века. Они действительно старались. Воспоминания быстро прибывали, как вода, ограниченная узкими стенами. Ночами Мичиру приходила в чужую спальню, минуя длинный декоративный коридор, и они лежали, обнявшись, уже не плача, и ткань их одежды не была мокрой от пота. Они вглядывались в полутьму и не смотрели в глаза друг другу. В этом тоже было что-то свое, может быть, так было просто легче. «Ты изменяла мне тогда... со всеми, - шептала Мичиру, вздыхая. – Тебя звали Бриджит. И каждый раз падала на колени, прижималась головой к груди, просила прощения, а потом всё повторялось. Так неправильно. Что ты чувствовала тогда на самом деле?» «Мне было скучно с тобой, - говорила Харука совершенно искренне: они не могли врать, если хотели спасти то, что осталось у них и внутри них. Было важно решить это сейчас. – Ты была... такой однообразной, терпеливой. Это было невыносимо. Мне хотелось чего-то большего, но я не могла бросить тебя: ты своей показной беззащитностью привязывала, приковывала к себе. Я не могла так – и пыталась сделать хоть что-то. А болезнь – отмазка, хотя мне и самой непонятно, чего я хотела добиться». «Ты злишься на меня, да?» – тихо спрашивала Мичиру, когда они снова не смотрели друг на друга, переплетая пальцы в темноте и глядя на свои руки, точно в этом что-то было. «Конечно! – прикрывая глаза, эмоционально отвечала Харука. – Ты даже представить себе не можешь, как злило это твое «дурашка»! Кто я была для тебя? Игрушкой? Скажи». «Я не понимаю... – Мичиру качала головой. – Саму себя, когда меня звали Грация. Я смотрела на тебя свысока, мне казалось, что ты уже принадлежишь мне, что так будет всегда. Я, такая хорошая, конечно же, все хотят со мной быть. А я выбрала тебя. И вроде как именно ты должна принимать мои условия. Но это глупый, нелогичный ответ». «Я больше никогда тебе не изменю», - звучало обещание. «Я больше никогда не буду относиться к тебе легкомысленно», - шептал голос в ответ. Ночь следовала за ночью. И в каждую они вспоминали предыдущие жизни, извинялись за всё, злились, говорили – они пытались сделать какой-то вывод из всего того, что случилось, потому что хотели спасти не только себя, и у них не совсем получалось, потому что раньше они не были воинами, ибо ранее никогда им не приходилось думать о том, как сложно это: отношения, когда не всё получается, когда мало даже просто беречь друг друга. Их прикосновения были нежны. Они целовали друг друга так, будто каждое соприкосновение губ могло всё разрушить, слишком боязливо и осторожно, точно кто-то мог в эту самую минуту ворваться и ополчиться против них, обидеть их, уничтожить последнее, что у них осталось – слабую искру чувства. Дорогая ткань простыней холодила кожу, и казалось, что даже тихие шорохи могут привлечь ненужное внимание. Они боялись. За то, что оставалось между ними. Совсем не так, как принято воинам. Воинам ведь нельзя любить. Ничуть. Это как отрава, как иглы в кожу до самого основания, когда кровь не может вырваться наружу и по капле, из той крошечной неисправности, которую нанесла игла, уничтожает все остальное самостоятельно, исключая всякий контроль, противореча всему тому, что было ранее известно. Любовь делает слабее, и только ненависть выковывает, успокаивает. А они хотели попытаться нарушить это незыблемое правило. Ради того, что ещё теплилось между ними, ради памяти о сломленных принцессах они хотели спастись и не стать до конца воинами. Личности под защитными пластинами, под громоздкой формой с рукавами-фонариками были чужими, теми, которые ими нещадно отторгались, и они старались сберечь себя. Все старались. Только бывшим принцессам Урана и Нептуна было что спасать, кроме себя самих. И об этом было страшно даже говорить вслух, чтобы не сделать ещё слабее, потому что и без того то единственное, ради чего они могли бороться отчаяннее, едва дышало, становясь ещё более хрупким, чем надежда. Но в шорохе простыней всё равно редко, запретно, но как самая верная клятва, звучали слова. Люблю тебя... Тихим шепотом. Всем им пришлось многое пройти в этих жизнях. Страдания, боль, унижения и обиды, когда не хотелось продолжать дышать, когда не оставалось сил, совсем. Они были одиноки, они не знали, что делать, их было некому поддержать, и только какая-то внутренняя сила, отголосок сильных предков позволяла не ломаться: новый раз они были не выдержали, потому что не осталось бы личности, которая должна была бы их срастить и залатать в бинты, в пластины, спасающие от перелома костей и не только. Как награда, редко-редко, всего две и не больше жизни, к ним, точно благоговение, опускалось счастье, которое они заслуживали и раньше, на которое для них слишком высокими были цены. Счастье окупалось страданиями, но слишком часто и сильно приходилось переживать боль им, чтобы краткой жизнью пронеслись мгновения радости и улыбок. Без надежды на что-либо большее. Однако бывшие принцессы Урана и Нептуна пытались сражаться за свои чувства. С собою. Им надо было принять себя, и понять, что такое любовь под формой воина, когда всё тело укрыто, когда нет ни единого шанса на лишнюю эмоцию, когда уже почти всё потеряно. И ещё разобраться в том, что они так долго откладывали на «потом». Хотя что уж тут было выяснять... У них были отношения, которые они сберегли. То хрупкое, слабое, но выросшее из чувств, из того, что было между ними. И не оставалось никаких сомнений: принцесса Урана Аура и принцесса Нептуна Ксанфа любили друг друга, любили трепетно и нежно, и беззаветно, иначе ничего не выжило бы, а они, может быть, возненавидели бы друг друга, но они встречались раз за разом и делали друг другу больно, чтобы получить шанс прямо сейчас, в этой последней, тысячелетней жизни. Их отношения не были похожи ни на что. Им не было больно, и это не были чувства двух легких бабочек, как в той самой первой жизни, когда они встретились. Они поняли, что такое любовь под формой воина, когда кости удерживают пластины, и любили друг друга даже так, лишь бы быть вместе. То, что было между ними, являлось боязливым и осторожным. В тех самых касаниях, точно они могли друг друга обжечь, в поцелуях, точно за ними кто-то наблюдал, во внимательных взглядах, когда даже тихий шепот мог уничтожить темноту, разрушить всё на корню, когда нельзя было позволить себе ничего лишнего, но можно было осторожно, боязливо любить. И это всё, что им оставалось. В конце концов, они смогли победить себя и невыносимость вокруг. Все смогли. Мичиру, еле заметно улыбаясь, говорила, что иногда сталкивается с Рей, которая куда-то спешит, и на её лице – неподдельное счастье. Минако шепнула ей, сама убегая в вечер неясно куда, что у Рей есть кто-то, какой-то мужчина, и, хоть они и вряд ли могут рассчитывать на любовь, на какие-то отношения, на что-то, что доставляет радость – возможно. Бесконечные перерождения, кажется, закалили их, подготовили, чтобы здесь, в последней жизни они сделали правильные выводы и со всем справились. Все они. Хрустальный Токио переливался в лучах солнца. Чувства Сейлор Нептун и Сейлор Уран, двух отчаянных воительниц, некогда переломанных принцесс, были прошиты тонкой космической нитью. И они смогли сохранить её, дав своей собственной надежде шанс на существование.