Мгновение

Они валялись на низкой мягкой двуспальной кровати. Чимин поперек, лежа на Юнги, что лениво листал вебстраницы на своем телефоне. Рука свисала, доставая кончиками коротких пальцев до пыльного пола, и он бродил по нему ими на манер человеческих ног. Выплясывал пируэты, аллегро и арабеск под ритм тикающих часов. Голова его покоилась на впалом животе Юнги, прислонившись к нему ухом, вслушиваясь во внутренний мир. В комьях пыли и крошках обнаружились переполненная окурками пепельница, металлическая зажигалка и где-то там, под кроватью, покоилась пачка сигарет. Чиминовы пальцы, что до этого танцевали балет, ухватились за зажигалку и поднесли ее к лицу их обладателя. На ней была затертая временем гравировка: несколько бабочек разных размеров, цветы и надпись, гласящая «не бабочкой будь, а цветком». Чимин пощелкал ею несколько раз, а секундой позже на лице его вздернулись уголки губ. Он перекатился ближе к миновским ногам. Снова щелчок. Почувствовав жжение, Юнги зашипел, но ногой не дернул. Чимин, хихикнув, продолжил палить короткие темные волоски на бледной коже. Запах паленых волос довольно быстро разнесся по комнате, заставляя морщить носы. — Если не прекратишь, я ударю тебя, — спокойно проговорил Юнги. Юноша снова стал тихо посмеиваться, но зажигалку отбросил на пол, где ее и подобрал. Прижался чуть раскрытым ртом к голени. Нагретая кожа была мягкой, чуть горчила на вкус. Язык скользил по ней, словно Чимин был кошкой, лакающей молоко из миски. — Чимин, — снова подал голос Мин, — я, правда, ударю тебя. Пак не слушал. Или слушал, но точно не хотел подчиняться. В ответ его зубы прошлись по чувствительному местечку, прикусив как игривый щенок. Явно увлекшись, начал всасывать тонкую прозрачную кожу, под которой виднелась голубая сетка вен. — Чимин, блять, — в голосе Юнги проскальзывало раздражение, кажется, раззадоривая младшего только больше. Он, устав от непослушания и нарушения его личного пространства, вытащил ноги из-под Пака, согнув их в коленях. Мин возмущался, но все это время неотрывно глядел в широкий экран телефона. Чимин насупился, когда его лишили какого-никакого развлечения. Сев в позу лотоса, надув щеки и сложив руки на груди, он неотрывно глядел на старшего. Тот наблюдал за ним боковым зрением и еле сдерживал звуки умиления, ибо «черт, засранец, нельзя быть таким милым». Иногда Юнги казалось, что он специально лишает младшенького его радостей — только бы лишний раз понаблюдать за этим выражением лица. «Наверное, дети рядом с тобой начинают захлебываться слезами или панически убегают подальше, потому что, чел, ты, блять, садист какой-то, которому доставляют детские страдания», — как-то сказал ему Хосок, когда они медленно нажирались в компании друг друга, разговорившись о своих детках. Если Юнги заставлял Чимина все время дуться, то Хосок потакал всем мелким и незначительным желаниям Тэхена. «Родитель из тебя так себе, — заключил Мин, — разбаловал ты его». «Дык я и не заделывался в его родители, — гоготал Чон, — просто он так сияет, когда я делаю то, что он хочет и», — договорить ему не дали. «Понял я, понял, — юноша понимающе закивал, — с Чимином то же самое. Уж больно он красив, когда обижается». Пока Юнги задумчиво глядел в экран, уйдя в воспоминания с головой, Чимин уже уселся перед ним, кусая его острую коленку. Редкие волоски покалывали язык, надавливающий после каждого укуса, словно Пак таким образом извинялся за причиненную боль. Особое внимание он уделил давно затянувшимся небольшими уродливыми шрамами детским ранкам. Их хотелось прокусить, оторвать, вцепиться зубами и не отпускать. — Чимин, блять, — на выдохе произнес Юнги. В момент перед Чимином все закружило: старший опустил ноги, разогнув, вытянул по обе стороны от Пака, потянул его на себя и перекатился с ним на другую сторону мягкой кровати, нависнув сверху. Руки были согнуты в локтях и лежали у чиминовой головы, подрагивая от напряжения, задница умостилась на животе, а ноги все так же вдоль тела. Почему-то дыхание Чимина сбилось, он тяжело дышал, приоткрыв пухлые губы, и смотрел в раскосые глаза Юнги, словно завороженный двумя черными дырами, поглощающими его и без того чахлую душонку. Юнги смотрел в ответ, не зная, что сказать. До этого момента в голове крутились язвительные комментарии, мол, доигрался, а я предупреждал. Но один только взгляд на этого беззащитного ребенка, лицо которого в десяти сантиметрах от него, и сразу пустота. Лишь одна мысль капсом, мигающая красным в мозгу: «ЦЕЛУЙ» И Юнги поддался. Сопротивляться инстинктам в данный момент казалось неразумным. Тонкие губы вжались в податливые напротив. Если Чимин любил искусывать тело старшего, то Мин не мог контролировать себя, когда дело касалось пухлых паковских губ. Его зубы вцепились в нижнюю губу, оттягивая на себя и заставляя их обладателя скулить от резкой боли. Юноша снизу схватился за футболку на спине другого, заодно царапая спину изгрызенными ногтями. Каждый раз, когда Юнги целовал (кусал?)  его, он сходил на нет. Просто пропадал, терялся, впадал в летаргию и приходил в себя лишь, когда губы алели, опухали и начинали кровоточить. Мин продолжал измываться над чужими устами, изредка зализывая крошечные ранки. Язык скользил меж губ, касаясь кончиком ровного ряда зубов, словно не решаясь проникнуть глубже. Пак уже сам, будучи не в силах терпеть, надавил на затылок Юнги, врываясь в его рот. Он размашисто прошелся языком по всей полости, после причмокнув губами; Чимин ласкал чужой язык своим, блаженно закрывая глаза, мыча от удовольствия и нехватки кислорода. — Я люблю тебя, — где-то между поцелуями и вдохами проговорил Юнги, снова оказавшийся в плену опухших губ Чимина. Пак промычал в ответ, что можно было воспринимать как «я тоже люблю тебя, но ты не отвлекайся». Старший ухмыльнулся и вжался в парня сильнее, а руки, что лежали по обе стороны от паковской головы, схватились за рыжие волосы, оттягивая в сторону. Мин поцелуями спустился ниже, несильно покусывая кожу на своем пути, всасывая в некоторых местах. Красные, похожие на бутоны цветов, засосы зацвели на шее и ключицах Чимина, и Юнги хотел сделаться насекомым, собирающим нектар с цветов, лишь бы был повод проделывать подобное чаще. Адамово яблоко Чимина двигалось то вверх, то вниз, каждый раз, когда он сглатывал собирающуюся слюну. И Мин уже был готов присосаться к нему, возможно, укусить или вовсе вырвать зубами, но неожиданно зазвонил его телефон. Он бы не среагировал, будь там кто угодно, но не Намджун. Юнги тут же, как заслышал мелодию, оторвался от чужой шеи и рукой нашарил на сбитом постельном белье свой мобильный, нажимая на вызов. — Да? — прохрипел он в трубку, напоследок чмокнув Чимина в лоб и начав слезать с постели, — куда ехать? Чимин распластался на кровати в позе звезды, тяжело вздыхая, пока старший искал свои зажигалку и пачку сигарет. Когда за Юнги закрылась входная дверь, он снова тяжело вздохнул и завыл, потому что: — Как обычно, блять.