Часть 2, глава 7 "История огненных кубков"
21 марта 2016 г. в 01:59
Ларес начал свой рассказ издалека, с тех древних времен, о героях которых деды повествуют внукам с особым почтением в голосе, потому что теперь таких героев уже нет, и не будет никогда. В дни, когда два бога Иннос и Белиар разделили меж собой этот мир, каждый стал считать только свою веру — истинной. Иноверцы же представлялись заблудшими овцами и даже врагами. Так возникло неприятие одних другими. Неприятие порождало ссоры, ссоры выливались в стычки, иногда и вооруженные. А однажды случилась настоящая кровопролитная война. Не было в ней победителей и побежденных. Но тогда и орки, и люди поняли, что свою веру не достаточно лишь нести в сердце и жить согласно принятых заповедей. Ее нужно защищать от врагов. На границах возведены были первые крепости. Страны как никогда обособились. И тогда самые ярые последователи Инноса объединились в орден, стали называть себя паладинами, что и означает «защитник веры». Было их двенадцать, и то были лучшие в мире воины. Остры были их мечи, крепка была их броня. Но силу для великих побед давала лишь вера. Каждый из них был высок и красив, но целомудрен и чист, ибо не было в его сердце иной любви, кроме той, что к богу истинному. Легенды об их свершениях передавались из уст в уста и быстро облетели весь мир. Враги боялись их, как огня, друзья же, что чтили Инноса, не ведали героев отважнее и почитали рыцарей веры превыше правителей и магов.
Рассказчик сделал паузу, выпил глоток настойки и усмехнулся.
- Представляю, сколько женских сердец разбили за все времена существования ордена эти паладины! Туда и правда берут только высоченных красавцев.
- То есть, просто быть хорошим воином — не достаточно?
- Не поверишь, но не достаточно! Даже лучшим воином быть не достаточно, если ты урод. Они всей душой убеждены, что своих избранников бог наделяет не только силой и умениями, но и красотой. Они — во всем лучшие по воле самого бога.
- Но ты говорил, что они дают обет целомудрия, любовь у них лишь к своей истинной вере.
- Первые паладины давали такой обет. Но это ведь было так давно! В те времена, как говорится, и тролли были больше, и трава зеленее. Сейчас им можно даже жениться, чтобы от таких парней появлялось здоровое сильное потомство. Да и кто устоит? Девицы по сей день льют слезы на страницы летописей, да сохнут по томным красавцам, которых лишь видели издалека.
Данное уточнение всерьез насторожило и заставило тоже хлебнуть настойки. В памяти ясней ясного всплыла история с Вентцелем: его посягательства на Айрэ, намеки на связь в прошлом. Ларес не должен был заметить моего волнения, и не заметил. Просто продолжал свой рассказ.
В этом мире каждый выбирает свой путь. Один становится охотником, другой — воином, третий алхимиком или магом. Ну, а некоторым дан удел воровать. Навыки могут быть разными. Но если ты занялся одним ремеслом, и хочешь стать настоящим мастером своего дела, не стоит растрачивать силы на то, что не является твоим основным занятием. Если станешь распыляться, в итоге из тебя не выйдет вообще ничего дельного. Поэтому хороший алхимик — это плохой вор, добрый охотник не тратит времени на сбор и изучение трав. Вор не станет добывать золото силой оружия. Маг не может быть воином, а сильный воин не бывает магом. Паладины же стали исключением. В ордене считают, что сам Иннос за верную службу ниспослал им свой свет и огонь, которым наполнил двенадцать золотых чаш. Чаши загорелись от руки бога, и их обладателей наполнила сильная боевая магия. И тогда уже они стали воистину непобедимыми, способными противостоять любому врагу: бьющему хоть мечом, хоть заклинанием.
Со временем орден рос и становился все богаче и могущественнее. Паладины стали личной гвардией короля и не подчинялись никому кроме него, даже архимагу. В битвах они возглавляли армии, в мирное время это была самая знатная верхушка общества, светская элита и власть. И в дань истории ордена, возникшего из дюжины, среди паладинов всегда выбирали двенадцать «первых», самых лучших. Ну, а эти двенадцать негласно признавали первопаладином одного из них. И в случае смерти короля власть переходила к первому паладину.
Мои догадки об отсутствии родовой преемственности власти оказались верными. Ну, а по военной линии, должен был наследовать лучший воин — первопаладин.
Несколько столетий огненные чаши делали магами дюжину лучших рыцарей своего времени. Обряд посвящения был тайным, и проводили его далеко на севере, в сакральной пещере, где от самого бога Инноса на землю нисходит священный огонь. Испив огненную чашу и приняв ее во владение, искусный воин наполнялся магическими силами. Некоторые считают, что клинки их сияли огнем, другие же говорят, что раны, нанесенные рукой паладина-мага, испепеляли изнутри его жертву. Теперь никто уже не скажет с уверенностью, в чем проявлялась эта магия, особая ветвь магии Огня. Потому что однажды случилась непоправимая беда.
Слава паладинов не давала покоя приверженцам Белиара. Но только не воины, а волшебники решили стать силой, что будет противостоять ордену двенадцати огненных чаш. Светлые маги Воздуха, чей удел состоял в том, чтобы поддерживать благодатный климат вместе с заклинателями стихии Воды, долгие десятилетия подчиняли себе новый устрашающий мир. Их истинный бог открыл им дорогу в саму преисподнюю. Они научились проникать за грань жизни и смерти, использовать разум и знания ушедших поколений. Так магия Воздуха переродилась в Темную магию. Цветущий сад обратился в пустыню, но силы и возможности колдунов многократно возросли. Голосами первых паладинов, миражами и видениями обладателей кубков заманили в пещеру, где Иннос обещал снизойти к ним и усилить магию чаш. Уверовав всей душой в божественное знамение, что оказалось подстроенным обманом, паладины водрузили кубки на алтарь, возведенный в храме посреди пустыни. И тогда темный архимаг обрушил на них мощное заклятие, лишив огня и сделав каждый из кубков проклятой вещью. С тех пор обладание чашей приносило владельцу лишь несчастья и страдания. Ужасы загробного мира наполнили их сны. Руки направляли верный меч против своих. Магия бесследно ушла. Вера их пошатнулась. Всю когорту обманутых паладинов постигла тяжкая судьба — лишиться рассудка, впасть в безумие. Они так и пропали в дебрях мира, унеся с собой артефакты, что некогда дарили им непревзойденную силу и мощь. Время спустя, двенадцать первых паладинов были избраны вновь, но золотые чаши оказались навсегда утрачены. Известно лишь о том, что снять заклятие можно, если найти и объединить все двенадцать чаш. Сделать это может только сильный маг Огня, и только получивший все до единого кубка сумеет вернуть паладинам магию, вновь зажечь в них огонь посредством древнего ритуала.
- Теперь ты понимаешь, почему Грок так охотится за кубками? Обладая хоть одним, он гарантирует всему миру, что кубки не объединят, и его заклятые враги не станут многократно сильнее. Сам он не может добыть эти древние чаши, магия Огня чужда ему. Он может только выкупить за баснословные деньги, или выменять на соразмерные ценности. Поэтому у Грока на счету и под наблюдением каждый, кто способен получить и зажечь двенадцать магических чаш. Такие маги могут влиять на него и добиваться своего. У них он пойдет на поводу, если его поманят древним кубком или хоть намеком, где достать его.
Все это было ясней ясного. Вот он — козырь, о котором уже упоминалось. Только вот, больше этого козыря нет. Но еще, помимо последствий содеянного, в тот миг я понял другое. Айрэ сильный маг Огня, она может собрать чаши. И этого достаточно, чтобы паладин Вентцель увивался за ней. Этот напыщенный гад надеется ее использовать не только в качестве своей подстилки, но отправить выполнять сложный и опасный квест. Впрочем, для этого ему нужно входить в дюжину лучших, а ему там явно не место.
- Скажи, ты знаешь имена первых паладинов?
- Еще бы! Их знают все.
- Сможешь мне назвать?
- Конечно. Оливер, Маркус, Круз, Хавьер, Фритьоф. Роланд, Конрад и Карлен. Часть из них возглавляют повстанческие отряды, но некоторых давно уже не видно, и неизвестно где они. Далее, Тордир, Кобрин и Георг, что, по слухам, лично защищают осажденного короля, оставшись с ним в Венгарде.
Вслед за словами Лареса, пальцы на руках загибались, чтобы не сбиться со счета. От сердца почти отлегло. Ненавистного имени не прозвучало.
- Это одиннадцать. А двенадцатый?
- Не двенадцатый, а первый. — Парень вновь безобидно улыбнулся. — Признанный ими первым: Вентцель, конечно!
Сдержать этот удар удалось с трудом. Кружка дрогнула в руке. Горькая настойка показалась сладостью по сравнению с очередным известием, что не назовешь банально безрадостным или тревожным. Когда-то давно любимая спасла жизнь не просто попавшему в плен воину. Она вызволила оттуда первого паладина. Он, конечно же, влюбился в нее, и теперь преследует. И наверняка намекает ей на то, что первопаладин — наследник короля.
«Будь со мной, и однажды я сделаю тебя королевой».
А это уже отнюдь не рядовая опасность или повод для тревоги. И ведь если бы не драконье проклятие, если бы не этот рок на моей судьбе, я имел бы право говорить то же самое. Она стала бы моей королевой, вошла бы в Эребор, как подобает жене потомка Дурина. Как же в тот миг хотелось уничтожить Смауга, суметь все изменить! Никогда раньше мне не хотелось этого с тем же рвением! .. Впрочем, Вентцеля мне тоже хотелось убить. Это проще, чем одолеть дракона. Но тогда половина этого мира ополчится на меня за такой поступок. Впрочем, попадись он мне на пути — я ни секунды не стану думать о последствиях. И уж подавно не вспомню, что его считают лучшим воином. Вот это еще пусть докажет!
Тяжкие мысли отвлекли от рассказа Лареса, и его последних слов я не слышал. Парень уже не просто согрелся, попивая настойку, но изрядно расслабился, вспоминал молодость, первые дни на этой земле.
- Каждый из нас тогда хотел побыстрее разбогатеть, научившись самым простым вещам, потом устроиться в теплом гнездышке. А она не искала легких путей. Решила постигать магию. И едва узнав легенду огненных чаш, избрала магию Огня, сказала, что найдет и соберет вместе эти древние артефакты. Мы только смеялись. Но теперь не вылезаем из своих дыр, ей же кругом открыта дорога. Чаши рассеяны по миру. Но я уверен: Неуловимая знает, где их искать. Через ее руки прошел ни один свиток и фолиант, а дороже всего она платила за убогие глиняные таблички с рунами. Расшифровывала эти руны, постигала сокрытое в них знание. И такая женщина могла бы совершить давно задуманное. Об этом знают повстанцы, и не трогают ее, как одну из немногих, кто идет по следу магических кубков. Ее безмерно уважают орки, потому что таких магов надо всячески склонять на свою сторону. Тот, в чьих руках окажутся эти реликвии, сможет решить исход противостояния между повстанцами и орками.
Ларес разлил по нашим кружкам остатки выпивки, опустошил свою одним глотком, а потом вздохнул тяжело и сказал:
- Если честно, мой друг, упустив этот кубок, ты лишил ее очень мощного оружия. Жаль. Впрочем, эта бестия найдет способ выкрутиться.
Так — уныло и безрадостно — закончилась наша беседа. Вор был изрядно пьян и разнуздан, мне же казалось, что все существо сжалось в комок, не оставив в душе места и тени расслабления. Ну и дел же мы наделали в этом городе! Я наделал… Впрочем, теперь даже всеобщий позор, что так угнетал еще несколько часов назад, не казался столь страшным. Я лишил Айрэ ее главного оружия. Теперь с ней уже не будут считаться, как и прежде. Быть может, и скорее всего так оно и есть — я лишил ее мечты всей ее жизни. Она не сумеет воплотить то, что задумала еще много лет назад, к чему шла длинными тропами и кропотливыми трудами. Да еще этот Вентцель…
В те минуты мне действительно было очень тяжело и больно. Ноги сами вели к нашему дому, только очень медленно, словно оттягивая момент, когда я увижу Айрэ — любимую и самую прекрасную, которой хотелось подарить все лучшее во всех мирах. Но которую я лишил и козырей, и оружия, и даже мечты. На ночных улицах не было ни души. К тому же, под утро мороз крепчал, пробирая сквозь одежду, кусая нос и щеки. Только вместо отчаяния и опустошения внутри зарождалось нечто новое. То самое, чего мне недоставало никогда. Первых паладинов, основавших орден, вела их вера. Она давала им силы. И они побеждали, становились легендарными героями. Во мне же никогда не было веры в свою победу. Поэтому вся моя прошлая жизнь состояла лишь из серых будней, в каждый из которых удары молота по наковальне заглушали в сердце крики и боль. Я не могу победить дракона. Это мой долг, но он не по плечу мне. Это мой рок, мое проклятие, беспросветная тьма моей судьбы и будущего. Так день за днем миновали месяцы, годы, десятилетия. Пока тьму и боль моей судьбы не озарила Любовь. И теперь, причинив серьезный вред любимой, я понял, что на этот раз меня переполняет — решимость! Нет таких врагов, которых нельзя повергнуть, и нет таких задач, которые нельзя решить. Нужна лишь вера — в самого себя. И я верну ей этот огненный кубок, как бы сложно это сейчас не казалось. Я найду способ, ведь наверняка у этого шамана Грока тоже есть свои слабости, и помимо кубков паладинов существуют ценности важнее. Завтра я постараюсь разузнать все о нем. И потом не испугаюсь никого и ничего! А сейчас, уже сейчас, лишь через несколько мгновений я увижу ее, и образ возлюбленной подарит истинную веру.
До нашего дома оставалось всего несколько шагов. До рассвета оставалось уже менее часа. Теплее и легче стало сразу же, едва дверь закрылась за мной. Айрэ спала носом в подушки, и я всячески старался ступать бесшумно, не потревожить и не разбудить ее. Очаг давно прогорел, и ей, наверное, было уже немного холодно. Она куталась в одеяло, лишь шаловливые кудри не прятались никуда и струились огненными реками по белым складкам белья. Стало немного совестно при мысли, что от меня за версту разит морозом, и едва коснувшись, я ее непременно разбужу. Окоченевшие пальцы почти не гнулись, внутрь их только начинало проникать вожделенное тепло. Грубая кожа, угловатые формы, старые шрамы и отметины… Эти ужасные ручищи вообще не достойны того, чтобы касаться нежного тела женщины. Для них созданы топоры да рукояти мечей. И даже за долгие часы работы топором мозоли скорее останутся на топорище, а не на этих руках. Но всякий раз они без совести и спроса тянутся к телу любимой, и никакая сила не властна их остановить. Тянутся, касаются, водят по тонкой мягкой коже, упиваются сладостью этого восторга. Во всем теле зарождается желание: разделить участь этих рук, соприкоснувшись с прекрасным, испытать дрожь, утонуть в омуте тепла и наслаждения…
Я чувствовал перед Айрэ непомерную вину. Я сдерживал и осаждал себя, лишь осторожно водил по рыжим завитушкам, разметавшимся по поверхности одеяла. Она вздрогнула, и мое сердце забилось чаще. Прелестный, немного курносый нос вынырнул из-под складок перины, ресницы шевельнулись, приоткрыв сонные глаза, в которых мгновенно отразилась такая любовь, что превыше всех богов во всех мирах. И только в такую любовь можно действительно — верить! Нежная женщина, она не могла не ощутить исходящий от меня холод, но в ответ лишь притянула к себе, укрыла почти с головой. И словно сама настаивала — мучить ее таким собой, пока сладкий сон не прогнал прочь и грусть, и тревоги, и холод, и тяжесть ощущения вины. Рядом с ней, во власти Любви, оставались только вера и решимость все изменить к лучшему.