Loving Longest 2

Окно библиотеки Гортаура было открыто, а на подоконнике было пришпиленное маленьким дротиком письмо. Гортаур внимательно посмотрел на него; на нём было начертано его имя с прибавлением «в собственные руки». Он взял с полки большую книгу. Это был альбом, в который он вклеивал автографы и собственноручные подписи королей и знати, а также известных учёных — эльфов и людей. Это был не пустой интерес: он собирал рукописи, и интересовался, что кем написано; кроме того, он всегда хотел точно знать, кто автор писем и других важных документов, которые попадали ему в руки. Гортаур пролистал альбом и нашёл то, что искал. Он удивлённо поднял брови, а когда распечатал письмо и прочёл его, то тоже удивился. Дорогой Гортаур, Тху, Тар-Майрон, или каким угодно другим именем тебе угодно называться. Начать с того, что пишу тебе не я. Я знаю, что ты можешь узнать почерк любого из более-менее известных эльдар, и что почерк, которым написано это письмо, тебе, безусловно, знаком. Но это не я. Как это, спросишь ты? Всё очень просто — Финвэ, верховный король нолдор, почерк которого ты видишь перед собой, не умел читать и писать. Ах да, ну, и конечно же, Финвэ умер. Но это уже незначительная деталь. Когда Финвэ и его семейство жили в Тирионе, он не должен был никому и ничего писать. После изгнания Феанора в Форменос ему уже было поздно учиться. Да, его младшие сыновья — Нолофинвэ и Арафинвэ — постоянно получали письма от отца, но писали их другие. Один — может быть, двое — а может быть, и трое — потомков Финвэ писали за него эти письма и передавали их его сыновьям. Зачем я тебе всё это пишу? Там, где я сейчас нахожусь, до меня доходят слухи, что ты интересуешься ларцом, в котором изначально находились Сильмариллы, а заодно и подробностями гибели Финвэ. Хотелось бы просто намекнуть тебе, что особ, которые заинтересованы в этом деле, а также особ, которые были свидетелями происшедшего, могло быть гораздо больше, нежели ты можешь себе представить. С некоторым уважением к тебе, кто-то-там-Финвэ. Или кто-то-там-Кано. Или кто-то ещё. — Ну и что вы обо всём этом думаете? — спросил Саурон. — Не стесняйтесь. — Ты думаешь, что это — от Тургона? — спросил Гватрен. — Как минимум двое могли написать мне это письмо и позаботиться о том, чтобы оно попало сюда, — мрачно ответил Гортаур. — Или даже трое. Или, если подумать, то четверо. Хотя на самом деле пятеро, поскольку Мелькор очень и очень зря думает, что может что-то скрыть от меня. В конце концов, это письмо мог написать и сам Мелькор. — Кстати, откуда у тебя подпись Финвэ? — поинтересовался Гватрен. — Это документ из Нарготронда, — ответил за хозяина Натрон, — брачный контракт Финрода или что-то в этом роде. Там много разных подписей. Это я его достал. — Да, — согласился Гортаур, - ну, не совсем брачный контракт, у них такого не бывает, но что-то вроде свадебного подарка — дом или участок для дома. Судя по дате, Финвэ должны были привозить его подписать в Форменос за два или три месяца до его гибели, так что да, если верить анонимному письму, подпись на контракте тоже была поставлена не им. — Я не знаю, на что намекают в письме, — сказал Натрон, — но если исходить из того, что рассказал нам тогда Тургон, очень похоже на то, что именно Фингон отвозил эти письма якобы «от Финвэ» отцу и дяде, поскольку Фингон не был женат, всегда жил с отцом и ему нужен был предлог, чтобы видеться с Маэдросом, даже если у них тогда действительно не было связи. — Звучит хорошо, Натрон, — ответил Гортаур, — но это могла быть, например, и Аредэль, которая всегда любила ездить верхом вдали от дома и которая вполне могла заезжать в Форменос. В этом случае письмо мне мог написать даже Маэглин, которому об этом рассказывала мать, и которому она могла продемонстрировать почерк Финвэ, если она была среди тех, кто писал за него письма. — Так просто? — усомнился Натрон. — Это детский почерк, — пожал плечами Гортаур, — школьный. Без особенностей. Так пишут маленькие дети, которые не умеют держать в руках перо. Почерка, даже аккуратные, легко отличить по нижним и верхним росчеркам. Это не так заметно, когда смотришь на имя «Финвэ» в подписи, поскольку и f — formen, и nw — nwalme сами по себе просты в начертании. Мой почерк (когда я не стараюсь его изменить) трудно с чем-то спутать: у меня очень характерный росчерк l, у меня хвостик z намного короче, чем b, ну и так далее. А здесь все хвостики очень короткие, прямые, даже l практически не загибается, волнистые линии — не волнистые, а почти углом. Чтобы писать за Финвэ, достаточно было просто вспомнить своё собственное обучение письму, и писать так, как ты писал в первые два-три месяца в школе. К сожалению, автор письма прав: это мог быть кто угодно. Может быть, Маэдросу или Маглору было бы труднее тогда имитировать детский почерк просто из-за возраста, но это тоже не довод. Кроме того, сейчас Маэдросу пришлось бы писать это левой рукой. Однако и это его не исключает, поскольку почерк «Финвэ» очень простой, и у одного и того же лица почерк левой и правой руки может быть очень похож. Тургон, конечно, наименее вероятный кандидат, но я и его со счетов не сбрасываю. — Неужели ты действительно так думаешь — после того, как он так выходил из себя из-за всего этого? — сказал Гватрен. — Гватрен, чтобы ты знал — я слышал этот разговор целиком от начала до конца, поскольку мне было очень интересно, как отреагирует племянник Феанора на вид Сильмариллов, — ответил Гортаур. — Но вообще-то он всё время разговаривал очень спокойно, пока речь не зашла о беременности, и при этом пытался перевалить всё на собственного брата. При этом он зачем-то заявил, что всё время (в частности, когда пришла весть о гибели Финвэ) был дома, хотя об этом его никто не спрашивал. Я могу допустить, что он хотя бы — как минимум раз — приезжал за письмом, если даже сам их не писал… Хотя, конечно, у нас есть — то есть был — простой способ это выяснить. Она больше ничего не вспомнила? — Нет, — покачал головой Гватрен. - Нет, ничего. — Может быть, мы с Натроном попробуем её… убедить? — спросил Гортаур. — Нет, — решительно сказал Гватрен. — Я дал слово, ты же знаешь. — Ты всё-таки испытываешь слабость к девицам вашего племени, — сказал Гортаур с насмешливой улыбкой. — И не только нашего, и к человеческим тоже, — ответил Гватрен. — К сожалению, это тот случай, когда я не могу никого убеждать. — По её словам, — сказал Гортаур, — Финвэ там, в чертогах Мандоса, отказывается об этом вспоминать и вообще говорить на эту тему. И это уже само по себе странно, поскольку если бы его убил Мелькор, то скрывать было бы нечего. Если убийца Финвэ уже умер и оказался в чертогах Мандоса, то, насколько я себе представляю ситуацию, может быть два варианта: первый — он ничего никому не сказал, а Финвэ его не выдал потому, что пожалел. Или же Намо узнал об этом, и убийца, скорее всего, оказался в месте, где ему предстоит искупать свою вину до конца мира и где с ним никто не может говорить. — Кстати, Феанора в чертогах Мандоса тоже никто не видел, — по крайней мере, так говорят нолдор, — и он не возрождался, — задумчиво сказал Натрон. — Следовательно, — сказал Гортаур, постукивая письмом по столу, — правду о смерти Финвэ знают Мелькор, может быть — Унголианта и тот, кто его убил. — И сам Финвэ, — сказал Натрон. — Видишь ли, — вздохнул Гватрен, — сам Финвэ вполне может не знать ничего: мог не видеть, кто это сделал; он может просто сознавать, что это сделал кто-то из семьи и чувствовать от этого ещё большую горечь. Представь себе, например, что после отъезда Феанора внуки отравили деда, а потом разбили ему голову и представили это, как деяние Мелькора. Или что Феанор перед отъездом в Валимар задушил отца во сне, а сыновья Феанора потом нашли тело Финвэ и им пришлось что-то придумывать, чтобы выкрутиться. Поскольку Феанор был так помешан на своих камнях, то разыграть кражу Сильмариллов было бы самым естественным ходом… — Гватрен, а вот этого, честно говоря, я как раз и не понимаю, — сказал Натрон. — Мелькор убивает Финвэ и забирает камни — это вполне логично. Но если Финвэ убили его внуки, то камни тут при чём вообще? Как они попали к Мелькору? — Вот именно, — ответил Саурон. — Возьмём условный пример. Представим дело так, как его представляет Тургон. Допустим, Фингон приезжает в Форменос для интимных встреч с Маэдросом (мы знаем, что на тот момент они не были любовниками, так что пример, повторяю, условный). Допустим, Финвэ застаёт их вместе и его реакция заставляет кого-то из них его убить. А дальше что? Они отдают Сильмариллы Мелькору, чтобы он помалкивал? Почему Мелькор вообще там оказался? В таком случае он должен был знать, что произойдёт убийство или кража, или и то, и другое. От кого? Убийца должен был планировать свои действия; он или посвятил в свои планы Мелькора, или действовал по его приказу. В письме намекают на то, что были свидетели, может быть — и не один. С Мелькором говорить на эту тему, как мы знаем, бесполезно. Пока я вижу только один выход: она должна встретиться с возможными свидетелями, они же наши подозреваемые. Может быть, кто-то себя выдаст, поняв, с кем имеет дело. Ты мне обеспечишь это, Гватрен? Гватрен внимательно посмотрел на него. — Скорее всего, они откажутся её принять. И если даже они согласятся, она окажется в большой опасности. Я клятвенно обещал, что с ней не случится ничего плохого. Кроме того, там нет ни одной женщины… — О, ты так в этом уверен? — рассмеялся Гортаур. — Уж прямо ни одной? Заставь их дать тебе слово. Пусть эти господа пособлюдают ещё одну клятву. Им всё равно — одной больше, одной меньше.

***

— Послушай, Майрон, — обратился к нему Гватрен, когда они остались наедине. — Когда ты разговаривал с Тургоном, ты упомянул о том, что это ты убил Феанора, а не балроги. Я услышал об этом впервые. Мы давно знакомы, и я могу найти много причин того, почему ты об этом не рассказываешь на каждом углу. Но я давно хотел тебя спросить — почему тебя вообще волнует смерть Феанора? Я же вижу, что это так. Саурон внимательно посмотрел на него. — Потому, Гватрен, что делать это мне было неприятно. И это для меня очень странно.