Кто слез на хлеб свой не ронял, Кто близ одра, как близ могилы, В ночи, бессонный, не рыдал, — Тот вас не знает, вышни силы! На жизнь мы брошены от вас! И вы ж, дав знаться нам с виною, Страданью выдаете нас, Вину преследуете мздою. В. Жуковский
На столе у Маэдроса тоже оказалось письмо. Письмо в большом чёрном конверте, запечатанное красно-золотой печатью с изображением волка. Маэдрос знал, что это личная печать Саурона. Письмо гласило: «Нельяфинвэ, Я прошу тебя помнить, что моё обращение к тебе продиктовано искренним доброжелательством и прошу не показывать это письмо никому, в том числе никому из твоих братьев. Прошу тебя принять моего посланника через три дня после получения этого письма. К тебе у него есть небольшой разговор. Кроме того, он должен передать вам всем и прежде всего тебе две вещи, иметь которые для вас необязательно, но которые могли бы послужить приятным напоминанием о прошлом. Одна из них может быть обменена на другую, вторая в любом случае останется у тебя. Оба предложения исходят лично от меня и никак не отражают волю того, кому я служу. Я должен предупредить тебя, что если ты убьёшь моего посланника, и твои братья, и особенно ты (эти два слова были подчёркнуты) будете сильно разочарованы (эти два слова тоже были резко, жирно подчёркнуты). Майрон». Он никому не показал этого письма. Но у него было чувство, что если он это сделает, то Саурон просто разыграет партию по-другому. Он не мог не понимать, о чём хочет говорить этот посланник. Уже несколько лет, после сбивчивого рассказа Келегорма о том, как он потерял Сильмарилл после того, как успел несколько мгновений подержать его в руках, Маэдрос думал, зачем это было нужно. Вывод был только один: Мелькор хотел, чтобы Сильмарилл не вернулся в его корону, но остался в руках эльфов — для того, чтобы они, сыновья Феанора, запятнали руки ещё одним братоубийством. Майтимо отчаянно сжал в пальцах ключ от ларца с Сильмариллами, висевший у него на шее. Теперь у него осталась только эта память о прошлом. Подвеску, которую он получил от Финвэ, он подарил Гил-Галаду, а цепочку с сапфирами, залог любви к нему Фингона, потерял Келегорм после штурма Дориата. Он спустился вниз и вошёл в большую полукруглую комнату с низким потолком; полукруглое окно выходило на засыпанную снегом поляну, окружённую елями. По светлым деревянным стенам скользили розовато-жёлтые лучи дневного зимнего солнца. За стеклом острые глаза Майтимо разглядели бурый, с желтовато-розовым отсветом силуэт — это был олень, который подошёл к дому на расстояние пяти или шести шагов. Келегорм смотрел в окно не отрываясь, замерев, опершись локтем на подоконник. Он мог так сидеть, опираясь руками и спустив ноги с постели, но стоять у него пока не получалось. Но и это уже было хорошо. Майтимо мучился от того, что их собственных познаний в медицине не хватало для этого случая; если бы они могли попасть хотя бы в Гондолин!.. Он часто думал об этом в тот первый год, когда Келегорм ещё даже не мог поднять голову с подушки; он держал спящего брата за руку и вспоминал жуткие подробности штурма города, о которых ему недавно рассказывали. Да, ему было лучше, но выздоравливал он медленнее, гораздо медленнее, чем можно было бы ожидать. Майтимо сознавал, что человек на месте Келегорма не выздоровел бы никогда и остался бы прикован к постели на всю жизнь: это утешало, но ненадолго. — Как ты себя чувствуешь, Тьелко? — спросил он Келегорма. — Хорошо, — ответил тот. — Сегодня даже голова не болит. — Я должен тебе сказать кое-что, — Маэдрос присел на край его постели. — Мне сообщили, что к нам должен прибыть посланник от Саурона. Он хотел… что-то обменять. И что-то привезти. — Возможно, речь идёт о твоих вещах, которые они забрали тогда? — спросил Келегорм. — Да… Как ты думаешь, следует ли с ними разговаривать? — Почему у тебя возник такой вопрос? Конечно, нет, — ответил Келегорм. — Но если… — начал Маэдрос. — Сильмариллы они нам не вернут, а что ещё стоило бы переговоров с Сауроном? — спросил Келегорм. — Неужели ты готов отдать им хоть что-то? Майтимо молчал. — И разве можно брать от них что бы то ни было? — настаивал Келегорм. В дверь кто-то неуверенно, слабо постучал ладонью. — Заходи, — вздохнул Келегорм. Зашёл младший из сыновей Феанора, Амрод; у него с собой был тазик с водой и полотенце. — Пора обедать, — сказал он. — Ты умываться будешь? — Да, я сам, — ответил Келегорм. Майтимо знал, что Амроду приходится тяжело. Им обоим было тяжело. Именно они двое нашли Келегорма со сломанной спиной на полу маленького домика в лесу после того, как слуги Саурона отобрали у него Сильмарилл и увезли Эльвинг. На самом деле всех удивляло, как тихо и сдержанно он переносит это мучительное испытание, что он почти никогда не жалуется, не сердится, когда ему неудобно, больно, холодно. Но все они знали, что никто из них не сможет заменить Куруфина. Все они видели, как он погиб: последним, что он успел сделать, было помочь Келегорму выбраться из Менегрота и пересечь мост, преследуя королевскую дочь. Один из убийц Куруфина замахнулся на Келегорма, но прилетевшая неизвестно откуда шальная стрела с красным оперением остановила его. — Я посмотрю, что они захотят нам передать, — сказал Маэдрос. — В конце концов, мы не обязаны это брать.***
Они появились у дома в тот же час на следующий день. Было пасмурно; белый плащ Гватрена отливал золотом, плащ второго всадника — серебром. Гватрен спрыгнул с коня, не выпуская рукояти кинжала и подошёл к крыльцу. Маэдрос стоял впереди; Маглор и один из немногих ещё оставшихся с ними дружинников вынесли Келегорма на крыльцо и усадили на скамью. — Это он, — тихо сказал Келегорм Маглору, но остальные два брата его услышали, - тот, который забрал… камень. Маглор судорожно сжал пальцы на плече Келегорма. — Ты посмел появиться здесь, — сказал Маэдрос, — хотя это ты отнял у нас то, что принадлежало нам по праву и изувечил нашего брата. Я мог бы убить тебя без разговоров и без объяснений. Я мог бы даже не читать письмо твоего хозяина. — Но ты его прочёл, — сказал Гватрен. — На что ты надеялся? Ведь наверное, ты на что-то надеялся, читая его? — Я не видел никакого письма, — громко и зло сказал Келегорм. — Что в нём? — Ты никак не избавишься от пристрастия к чужим вещам, Келегорм, — сказал Гватрен. — Письмо же не твоё. И я не с тобой разговариваю. Гватрен заткнул руку за пояс и оставил за поясом перчатку; он поднял ладонь, и на ней блеснула золотая цепочка. Он подошёл ближе. Маэдрос увидел на ладони Гватрена маленький синий сапфировый цветок, свою собственную работу. — Тебе знакома эта вещь? — спросил он. — Да, — ответил Маэдрос. — Она ведь твоя? Не хочешь ли ты поменять её? Маэдрос молчал. — На что? — спросил Маглор. — У нас ничего больше нет. Ни для тебя, ни для твоего хозяина. — Как же нет? — Гватрен вытянул руку, небрежно покручивая подвеску, наматывая на палец золотую цепочку; синий цветочек лучистой бабочкой крутился вокруг его руки. — Ты можешь отдать то, что висит у тебя на шее сейчас. — Рука Гватрена остановилась и его длинный белый ноготь нацелился в горло Маэдроса; теперь посланник Саурона стоял уже совсем близко. Золотистые локоны тускло блестели в отсветах зимних облаков. — Ключ от ларца с Сильмариллами. Ключу лучше быть там, где ларец, не так ли? — А Саурон что, не может его открыть? — ответил Маглор. — Он же как-то достал из него камни, чтобы вставить в корону? Зачем ему ключ? — Ну может быть, чтобы вы не смогли его открыть, если камни как-нибудь попадут к вам в руки? — ответил с издёвкой Гватрен. — Мы уж как-нибудь управимся с нашим имуществом, — сказал Маэдрос, наконец. — Это не твоё дело. — А с чего вы взяли, что это ваше имущество? Это имущество вашего отца. Кому из вас он его завещал? Он вообще кому-то его завещал? Как вы будете его делить? Что вы с ними вообще будете делать? — спрашивал Гватрен, переводя взгляд своих блестящих серых глаз с Маэдроса на Амрода, с Амрода на Келегорма, с Келегорма на Маглора. — Я как-то заразился неуёмным любопытством от Майрона, знаете ли. — Разговор окончен, — сказал Маэдрос. — Уходи. Никаких сделок не будет. Да, вещь, которая у тебя в руках, мне дорога, но того, кто дал её мне, уже нет в живых, и хранить её и тем более менять на то, что ещё может понадобиться — бессмысленно. Уходи, я сказал. — Ну и ладно, — Гватрен снова надел перчатку, и подвеска исчезла. — Неужели вы действительно надеетесь вернуть себе ларец и то, что в нём было? Ответьте мне. — Да, — сказал Маэдрос. — Да, — сказал Маглор. — Надеюсь, — сказал Келегорм. — Наша клятва должна исполняться, ведь правда? — сказал Амрод. — Где ключи, там и ларец, где ларец — там и Сильмариллы. Если у нас есть ключи, то обязательно будет и всё остальное, не так ли? Маглор бросил на младшего брата тяжёлый взгляд. Слова Амрода звучали, как издевательство. Но всё же и он отказал, как и остальные. — Не получается у нас с вами сделки, — покачал головой Гватрен. — Что же делать, когда вторая сторона не готова платить? Разве что проявлять добрую волю и щедрость, надеясь на то, что благоразумие к вам рано или поздно вернётся. И взывать если не к вашему разуму, то хотя бы к родственным чувствам! Гватрен протянул руку и снял капюшон с головы второго всадника, сидевшего на мелкой, сухой рыже-золотистой лошадке. Животное нервно топталось на месте; Маэдрос, очень любивший лошадей, с горечью подумал, что для лошади такой породы здесь и сейчас слишком холодно. На серебряные складки плаща упала тёмно-золотистая коса, и на Маэдроса испуганно взглянула хрупкая девушка-эллет — почти девочка. Майтимо настолько удивился, что не сразу вспомнил, где он раньше её видел. Впрочем, даже если бы они не встречались раньше, большие серо-зелёные глаза, тонкий нос, слегка наивно сложенные, будто готовые робко улыбнуться, губы так напоминали сыновей Финарфина — Финрода и Ородрета, — что можно было сразу предположить, с кем он имеет дело. — Финдуилас! — воскликнул Амрод. Он сбежал с крыльца и помог ей сойти с коня. Остальные молчали. — Питьо, не будь идиотом, — обратился к младшему Келегорм. — Финдуилас, дочь нашего двоюродного брата Ородрета, короля Нарготронда, умерла. Её убили орки. Убери её отсюда. Посади на коня и отправь восвояси. — Откуда ты знаешь? — воскликнул Амрод. — Это она. Ты просто её плохо помнишь. Это она. — Мне виднее, я ведь жил в Нарготронде, — сказал Келегорм, хватаясь за маленький кинжал у себя на поясе. - Да, это она. В других обстоятельствах я поклялся бы, что это Финдуилас, что это та Финдуилас, которую я знал. Но зачем нам сейчас привезли её, даже если считать, что она осталась в живых? Что случилось с её разумом и с её фэа после двадцати пяти лет в Ангбанде? Есть столько свидетелей тому, как она умерла, как её хоронили. Это оборотень в её обличье. Кто-то, кто воспользовался её телом. — Если она не умерла… — начал Маглор. — Я умерла, — тихо сказала Финдуилас. — Я умерла. Это было очень больно. Я умерла, но я решила родиться снова. Я так хотела снова увидеть Турина Турамбара. Я хотела помочь ему. Поэтому я пробыла в чертогах Мандоса совсем недолго. Я умолила вернуть меня в Средиземье, чтобы родиться снова. Но было слишком поздно. Век людей короток. Я не успела найти его… А потом меня разыскал Саурон. Но в его владениях я пробыла совсем недолго. Он узнал от меня всё, что хотел, и я ему больше не нужна. Я попросила вернуть меня родным. Саурон не знает, где найти сестру моего отца, Галадриэль, да и если бы знал, вряд ли его посланник смог бы добраться до неё. Других родственников, кроме вас, у меня в Средиземье нет. Все родные моей матери погибли при падении Нарготронда или оказались в рудниках Ангбанда. Келегорм молчал. — Я не очень верю всему этому, — сказал Маглор. Маэдрос спустился с крыльца и подошёл к ней поближе. По сравнению с ним она казалась совсем крошечной; он наклонился к ней, опираясь на седло её коня и посмотрел ей в глаза. — Останься, — сказал Маэдрос. — В конце концов, у нас действительно ничего нет и у нас уже ничего не отнять. Ну может быть, кроме этого злополучного ключа, — тихо добавил он. — Не делай этого, — обратился к нему Келегорм. — Не пускай её в дом. — Да какой это дом, — сказал почти беззвучно Маэдрос; его услышали только Гватрен и Финдуилас. — У тебя всё? — обратился он к Гватрену. — Да, — сказал он. — Хотя… Я хотел попросить тебя дать слово не причинять ей вреда. Я тоже это обещал, когда забирал её из родительского дома. Я сдержал своё слово. — Твоё слово ничего не стоит, — ответил Маэдрос. — А своим я не намерен разбрасываться. Если… — Тогда, — обратился Гватрен к девушке, — ты вернёшься в Ангбанд. Прости, но иначе я не могу. — Я дам слово, — Амрод протянул руку к Финдуилас. Он хотел было коснуться руки девушки, но его пальцы дрогнули и он неловко подхватил ленту, которой был завязан её серебристый плащ. — Я даю слово, что этой женщине никто не причинит никакого вреда. — Спасибо, — ответил Гватрен и тронул поводья своего коня. — До свидания, — сказала ему Финдуилас. — Лучше скажи «прощай», — покачал головой Гватрен. — Я вряд ли ещё здесь появлюсь. А ты, надеюсь, никогда не вернёшься в Ангбанд. — Ты всегда был добр ко мне. Я же… я же знаю, что ты не плохой, — сказала ему девушка. Гватрен затянул завязки своего плаща. Показалось красное зимнее солнце, и ткань стала отливать тёмным золотом и пурпуром. — У Тар-Майрона я выучился истинному милосердию, — холодно сказал Гватрен. — Удачи тебе. И, отъехав подальше от дома, он воскликнул: — О, вы не хотели договариваться с Тар-Майроном! Может быть, вы ещё пожалеете об этом! Может быть, ты ещё пожалеешь об этом, Маэдрос! Сколько же в вас злобы, сыновья Феанора! Вот тебе безвозмездный дар всесильного Мелькора! И Гватрен швырнул что-то прямо в Майтимо; оно ударилось ему в лоб, слегка оцарапав, и упало на крыльцо, отскочило от обледеневшей доски, упало на затоптанный снег, засверкав кровавой искрой. Гватрен поскакал прочь. Маглор с ужасом взглянул на эту вещь. Маэдрос упал на колени, закрыл её левой рукой, сжал пальцы над ней, не в силах взять её. Келегорм не сводил с него глаз; ему так хотелось, чтобы старший брат заплакал, поскольку смотреть на эту сгорбленную спину, судорожно прижатые к телу локти, натянутые мышцы на шее, которые просматривались сквозь облако рыжих волос, было невыносимо. Наконец, Маэдрос сжал кулак, повернул его, раскрыл ладонь; он оглянулся, глядя туда, куда ускакал посланник Саурона; Маглор подумал, что он сам бы сейчас его взгляда не выдержал. Маглор помнил, что когда-то, давным-давно, за несколько месяцев до того, как пропала сестра Фингона Аредэль, Фингон потерял подаренное Маэдросом ожерелье. Фингон счёл это дурным предзнаменованием, и хотя ожерелье в конце концов нашлось, он больше его не носил. Рубиновую подвеску он переделал в кольцо, которое постоянно носил на левой руке. Перед глазами Маглора сейчас была картина: за несколько часов до коронации Фингон у себя во дворце стоит в углу, думая, что его никто не видит (Маглор подошёл к нему, чтобы что-то спросить) и снова и снова пытается снять кольцо. Оно уже не снималось. На ладони Маэдроса лежало кольцо Фингона — искорёженное, растоптанное, три из восьми рубиновых лепестков были разбиты. Дар Мелькора.***
Маэдрос некоторое время не понимал, где находится; потом Маглор помог ему вернуться в дом. — Мне кажется, мы даже ещё не обедали, — заставил себя сказать Майтимо. — Давай я пойду помогу Тьелко. Келегорм лежал, отвернувшись к стене. — Как же тут холодно, как будто окно открыто, — небрежно сказал Маэдрос и накинул на брата свой зимний плащ. — Ты хлеб будешь или только мясо? — старший потянулся за столиком, который можно было поставить на кровать и хотел было помочь Келегорму устроиться за ним, но тот оттолкнул его руку. — Я ничего не буду. Пока она в доме, я ничего есть не буду, — сказал Келегорм. Майтимо протянул руку и погладил его по волнистым волосам: они были влажными и спутанными. Он опять выглядел совсем больным, как в первый год. Вошёл Амрод с тарелкой в руках. — Детка, может быть… — Майтимо хотел сказать «может быть, позже», но не успел договорить. — Я не буду есть, пока она в доме. Пусть она уйдёт, — сказал Келегорм. Он с усилием повернулся, глядя в глаза Амроду. — С чего бы? — ответил Амрод. — Я дал слово. Она останется. Она наша племянница, хоть и двоюродная. У нас родных никого больше нет. Гил-Галада можно не считать, а Идриль я и раньше не считал. — Я против, — сказал Келегорм. — Ты меня слышишь? — Ты можешь быть против сколько угодно; я могу распоряжаться своей частью дома и приглашать туда кого угодно. Майтимо разрешил ей остаться. Или ты передумал? — спросил Амрод. — Нет, я не передумал, и я не думаю, что это повод для ссор, — сказал Маэдрос. — Сейчас с нас взять нечего, и я не вижу, какой вред Финдуилас может нам принести. — Ты не видишь? Это оборотень или марионетка Саурона, подменённое тело, в которое вселена неизвестно чья чужая душа. Она может убить тебя во сне, отравить, поджечь дом, сделать и тебя калекой… — Я уже калека, и хватит об этом, — ответил Маэдрос. Амрод протянул Келегорму тарелку, попытавшись одновременно поставить на кровать столик, но Келегорм дёрнулся и выбил её из рук Амрода. Куски тушёного мяса шлёпнулись на пол; ломоть хлеба отлетел на простыню, прямо под руку Келегорму. Амрод поднял тарелку и, размахнувшись, швырнул её об пол так, что она разбилась вдребезги. — Всё, с меня хватит! Делай что хочешь, я за тобой ухаживать не буду! Я больше к тебе даже в комнату не зайду. Мне надоело. Ты всё время меня поучаешь. Хватит! — Ты что, никогда девушки не видел, — сказал Келегорм, — что так потерял голову из-за неё? Ты что, влюбился, Питьо? Тебе что, кто-то рассказал, откуда дети берутся? — Тебе какое дело, ты, насильник? Что ты можешь понимать? — ответил Амрод. Келегорм с каким-то ужасным криком рванулся с кровати вперёд, но Маэдрос перехватил его и крепко сжал в объятиях. — Выйди отсюда! Выйди, пожалуйста! — воскликнул Маэдрос, обращаясь к младшему и к Маглору, который появился в дверях. — Закрой дверь. Успокойся! Успокойся, Тьелко! Оно того не стоит. Хочешь, я буду ночевать в твоей комнате, если ты так за меня боишься? Хочешь? — Нет, нет, не надо этого, не надо, — сказал Келегорм. Он с усилием опёрся одной рукой на руку брата, другой на спинку кровати и ему на какую-то долю секунды удалось встать; затем он рухнул на постель. — Всё… всё не так плохо. Я, наверное, скоро смогу ходить. Я постараюсь. Прости меня. Тебе и так плохо. Оно действительно того не стоит. Тут нечего бояться. — Ну и хорошо. Давай я тебе принесу ещё поесть. Давай? — спросил Маэдрос. — Ладно… не надо, я устал. Очень. Я, наверное, уже буду спать. С пола можно завтра убрать. — Хорошо, тогда спокойной ночи. — Старший брат расправил на нём свой плащ. — Не мёрзни. Маэдрос вышел и закрыл за собой дверь. В комнате стало совсем темно. Келегорм стал есть хлеб, который упал на его кровать, время от времени смахивая крошки на пол. Он почувствовал, что глаза стали мокрыми. Не надо. Он помнил, как с трудом встал на ноги, увидел, как уезжают Гватрен и Эльвинг, как бестолково топчется у крыльца лошадь, с которой помощник Саурона снял седло, найдя тайник с вещами Майтимо. Потом он упал и потерял сознание. И очнулся от того, что Майтимо в бешенстве ударил его ногой с криком — «Где мои вещи? Где? Где?». Потом он показывал просившему прощения Майтимо на какой-то синяк на руке: «Ерунда это всё, я не должен был брать твою лошадь, моя же рядом была». Амрод оттащил Майтимо почти сразу, но именно в этот момент Келегорм почувствовал удар, отвратительный, жуткий хруст и понял, что встать не сможет никогда.