Память

      Просыпаюсь от негромких всхлипов, что врываются в мой сон, как гром среди ясного неба. Открываю глаза, быстро провожу ладонью по лицу, будто бы смахивая усталость. Взгляд сразу же падает на кровать брата. Саша, схватив края простыни, метается по постели, всхлипывает, иногда его тихие стоны переходят в крики, жалкие, душераздирающие. Приступ. Снова. Шапка, которую он сам попросил надеть, слетает с его головы, оголяя участок кожи, где совершенно нет волос, зато краснеет свежий длинный шрам. Саша резко дергает рукой, иголка с капельницей выскакивает из вены, экраны перестают мигать, появляется лишь длинная зеленая полоска, не показывающая признаков жизни. Протяжный писк выводит меня из этого состояния созерцания. Я не могу видеть, как брат медленно погибает, как его организм уничтожает сам себя день за днем, но каждый раз, когда у него случается приступ, я не могу прекратить смотреть. Даже в такие мгновения черты его лица остаются самыми идеальными и самыми правильными из всех, что мне когда-либо приходилось видеть. Резко подрываюсь с кресла, нажимаю на кнопку вызова медсестры. Через несколько секунд в палату заходит женщина лет тридцати, вроде бы Надежда. Ага, весьма символично. — Придержи его, — строгим голосом говорит она, одновременно беря со столика рядом уже приготовленный шприц с лекарством. Через силу беру Сашу за руки и прижимаю к кровати. Обычно именно после прикосновений он так же резко открывает глаза, и я вижу его серые, с расширенными зрачками глаза, наполненные лишь смирением и покорностью судьбе. Я не отвожу взгляд, даже когда медсестра начинает смазывать место укола, даже когда она вводит иглу, после чего Саша невольно вздрагивает, не отвожу взгляд и тогда, когда его глаза постепенно заплывают, веки опускаются, и он, кажется, засыпает. После всегда повторяется одно и то же: я сажусь на корточки у этой чертовой койки, беру мокрую от пота ладонь Саши, сжимаю ее в своей, а медсестра точными и легкими движениями вновь подключает его к аппарату, меняет капельницу, измеряет пульс и уходит, ничего не сказав. Ко мне здесь все так привыкли, что считают за мебель? А впрочем, это и не важно. Я сижу так недолго, вскоре сон одолевает меня, и я возвращаюсь к креслу, где, кое-как устроившись, засыпаю до утра. А утром… Утром Саша вновь ничего не вспомнит. Он будет через силу улыбаться, спрашивать, почему я так и не ушел домой, как я учусь и как у меня вообще дела. А я буду снова повторять одно и то же. Ведь ему уже не важно, что говорить. На следующий день он, к сожалению, ничего не вспомнит. А я вспомню. И от этого еще больнее. -Андрей, прекрати немедленно! Ты нам мешаешь! — строго вещает Саша и закрывает дверь своей комнаты, за которой он остается наедине со своей одноклассницей. Я лишь корчу рожицу, показываю язык и ухожу на кухню к маме, где она готовит мой любимый борщ. Мне еще только десять, ему уже почти пятнадцать. Он отличник, футболист, завидный красавчик в школе, в которого влюблена почти половина прекрасного пола. Это мне сказала мама, она у нас в школе преподает русский язык и литературу. -Опять мешаешь брату? — хитро спрашивает она, нарезая лук. -Никому я не мешаю! Это он свою подружку привел. Что они там делают? — сажусь за стол, подперев лицо руками, и смотрю на этот несчастный лук. Брызги летят во все стороны, моя — не исключение. Глаза сразу же начинают слезиться. -Малыш, они просто делают домашнее задание, — со смешинками в глазах отвечает мама. Она наверняка все знает и понимает. -Ага, домашнее, — уже откровенно реву я, вытирая слезы. В прихожей слышится возня, стук двери, и вскоре на кухню заходит Саша. Он весел, улыбается. Конечно, а чего ему плакать? -Ну что ты, мелкий? Плачешь, что ли? — он садится рядом, притягивает меня к себе и обнимает. От него приятно пахнет апельсинами. От этого становится еще паршивее, и я специально плачу сильнее. Саша гладит меня по голове, перетягивая на коленки, как будто если бы я был совсем маленький, а еще хуже, девчонкой. -Ты же знаешь, я люблю тебя больше всех на этом свете, — тихо говорит он мне на ухо, и я знаю, что он не врет. И не важно, что они переглядываются с мамой, что она с умилением улыбается в ответ. Важно лишь то, что он не врет.       Я, как и всегда, просыпаюсь поздно. Не могу изменить своим привычкам. Вытягиваюсь в кресле, чувствую, как затекли буквально все части моего тела. Как давно уже я не был дома в родной кровати? -Тебе стоит вернуться домой, — слышу тихий, низкий голос Саши. Поднимаю взгляд и встречаюсь с его чуть опухшими глазами. -Я никуда не пойду без тебя, ты же знаешь, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, перевести все в шутку. -Я помню, — слова режут слух. Это странно — слышать такое от него. -Помнишь что? — с легким недоумением спрашиваю брата, поднимаясь с кресла, потягиваясь. Саша выглядит сегодня особенно плохо. Он лежит на боку, подсунув ладошки под голову. Его привычка с самого детства, я это отлично знаю. Глаза красные, грустные, и, что еще хуже, в них есть понимание. -Помню ночь, — замираю. Он помнит? Но как? -И… Это плохо? — слов совершенно нет, не находится, что сказать. Память вытекала из него день за днем как вода сквозь пальцы. А тут вдруг вспомнил. Почему? -Я не хочу, чтобы ты постоянно здесь сидел. Иди домой, пожалуйста, — он не улыбается, не плачет. Он выплевывает слова со злостью, ненавистью не только ко мне, но и ко всему миру. -Нет, — твердо отвечаю я, — и закончим на этом. Быстро выхожу из палаты, не желая услышать от него ответ. Никакой. Прижимаюсь лбом к холодной белой стене, пытаюсь успокоиться. Хотя на самом деле хочется разнести все здесь к чертят собачьим. Ненавижу. Ненавижу! Только звенит звонок с урока, как я срываюсь с места и выбегаю из кабинета. Сегодня утром мы плохо расстались с Сашей, поругались из-за мелочи, как всегда. Но от этого ужасно паршиво на душе. Бегу по коридорам, которые все больше наполняются детьми. Мне где-то двенадцать-тринадцать лет, я в шестом классе. Саша уже в выпускном. Последний год, когда мы учимся вместе. Что делать мне потом? Нахожу брата не сразу, проходит где-то минут десять. Замечаю его у раздевалок. Он прижимает какую-то грудастую девчонку к стене, гладит ее по талии, явно желая опустить руки ниже, а девушка в то время жадно целует его, не смущаясь в движениях и давая своим рукам полную свободу. Не знаю, почему я тогда так взбесился. Ревность наполнила меня с головы до пят. Я быстро подбежал к этой сладкой парочке, схватил за руку Сашу и поволок прочь отсюда. Уж не знаю, что там подумала эта жопастая, но догонять она нас не спешила. -Андрей, ты чего удумал? — возмутился Саша, когда я затащил его в ближайший туалет. -Какого хрена ты сосешься с этой тупой… Тупой… С этой тупицей? — я чуть слюной не плевался от злости. -Эй-эй, приостынь, братец! Мне семнадцать, я волен делать все, что захочу. Чего ты вечно так реагируешь, ну правда? — он как всегда спокоен. Лишь складочка между бровей выдает его замешательство. -Нет, не волен! Ты не должен был ее целовать, — огрызаюсь я и слегка толкаю его. Саша хватает меня за запястье, чуть приподымая над землей. Тогда я был тем еще хлюпиком. -Почему же? — с интересом смотрит мне в глаза. Я вижу все: и азарт, и веселье, и неяркую злобу, и страх. -Потому что, — я не отвечаю. Просто приподымаюсь и целую его в губы, которые оказались слишком близки для меня. Это даже трудно было назвать поцелуем. Мне было всего тринадцать лет, что ж еще сказать. Однако этого хватило, чтобы я покраснел до кончиков ушей, чтобы по телу пробежал будто бы заряд тока, чтобы сердце на минуту остановилось. Нет, на секунду. А после, воспользовавшись замешательством Саши, я вырываю руку и выбегаю из туалета. В тот день я не посмотрел в глаза брату ни разу. Придя со школы, я закрылся в ванной и все время просидел там, пока мама не заставила меня выйти. К сожалению, у нас с Сашей была общая комната. Свет не горел, и я ошибочно понадеялся, что брат спит. Когда я лег в кровать, и наконец в комнате наступила тишина, я услышал тихий смешок. А потом и хрипловатый, нежный голос Саши: -Какой же ты дурачок…       Часто вспоминаю тот день теперь и думаю, а верно ли я поступил? Нормально ли это — так сильно любить брата? Нет, ненормально. Я чертов идиот! Не поцеловав я его тогда, вся наша жизнь пошла бы иначе. Ведь все, что есть сейчас, — это результат действий и решений, которые мы совершали и принимали в прошлом. Ведь все могло бы пойти иначе… Я оставил Сашу всего на пару часов. За это время съездил домой, умылся, взял почитать учебники. В школу я не хожу уже около двух месяцев. Родителям я сказал даже не поднимать эту тему, а они почему-то согласились. Беда в нашей семье сломала только маму. Она ушла в себя, ведь Саша всегда был ее любимчиком. Она мало с кем разговаривает, часто плачет, а к сыну в больницу приезжает редко. Я захожу к ней каждый день, но лишь иногда она взглянет на меня, подзовет к себе. Я обязательно подойду, присяду, обниму ее крепко-крепко. А она вдруг заплачет, сожмет меня сильно и скажет лишь одну фразу: «Только ты меня не оставляй, ладно?» А я кивну и скажу, что никогда ее не брошу. Это все, конечно же, увидит отец. Он покачает головой и выйдет из комнаты. Потом будет долго сокрушаться, что его семья рушится на глазах, а он ничего не может сделать. Папа приезжает к Саше через день, иногда реже. Ему больно, как и мне, как и маме. Приехав в больницу вновь, с облегчением вздыхаю, найдя его в палате на том же месте. Да, я реалист. Каждый раз, уезжая оттуда, я боюсь, что, когда я вернусь, его там уже не будет. Врачи сказали, что жить ему осталось недолго. Я им не верю. Хотя так жить нельзя. Это не жизнь. -Эй, мелкий, снова притащил свой зад сюда? — с улыбкой интересуется Саша. Ну хотя бы улыбается, и то хорошо. -Я и не уходил, — не снимая ботинок, запрыгиваю к нему на кровать и ложусь рядом. Ради приличия свешиваю ноги. -Почему ты не оставишь меня? Это труднее. Труднее оставить жизнь, когда тебя держат, — тихо говорит он. Я понимаю, о чем он. Но не могу его отпустить и не отпущу никогда. Приподымаю одеяло, засовываю под него руку, нахожу его и беру в свою. -Куда ты, туда и я. Помнишь? — поворачиваю к нему голову и встречаюсь с твердым взглядом. Он не одобряет. Конечно, нет. Но сжимает мою руку в ответ. Она теплая, сильная, родная. Но все в этом мире почему-то несправедливо, а от этого хочется плакать. Но я никогда не плакал, даже когда узнал о случившемся. Никогда… -Андрей, я уйду и очень скоро. Пообещай мне, пожалуйста, что забудешь все и начнешь жизнь заново? -С чего ты решил, что я хочу что-то забывать? С чего ты решил, что ты уйдешь? - дни, когда он что-то вспоминает, особенно отвратны. Тогда мне надо говорить о серьезном, а я ненавижу говорить о серьезном. Ненавижу. -Потому что я уйду, — отвечает он и отворачивается. Ну и пусть. Так будет легче для нас обоих. Этот день трудно забыть, практически невозможно. Свое двадцатилетие Саша празднует круто и с размахом. Он решил отыграться и за свои 18 лет, ведь тогда большую вечеринку закатить не удалось. Теперь же родители дали согласие на, мало того, пригласить кучу его друзей и знакомых, так еще и поехать на нашу дачу. Конечно, во всем этом был один маленький пунктик - взять меня с собой. Родителям стало казаться, что мы отдаляемся друг от друга. Относительно, это было именно так. С того злополучного дня мы редко оставались наедине, за исключением того времени суток, когда мы спали в одной комнате. Саша все так же вел себя со мной, обнимал, ерошил волосы, но больше никогда не оставался один на один. Я это чувствовал, хотя брат пытался все это свести на случайные совпадения. Естественно, новость о том, что с ним на его «суперофигенноопупенную» тусу едет его шестнадцатилетний брат, Сашу обрадовала не очень. Однако делать нечего. К обеду мы поехали туда, хвала небесам, вместе с его подружкой. Она вызвалась нам помочь до приезда всех гостей. Всю дорогу в электричке они жались друг к другу, пару раз целовались. И от меня никак не смогли уйти те Сашины взгляды исподтишка. Да, братик, я знаю, что тебе неловко. Приехав на дачу, я некоторое время возился на кухне, убирался в доме, пытался быть полезным брату, но как только стали приезжать гости, я быстренько убежал наверх. Уже ближе к десяти вечера «крутая» туса гремела на весь дачный поселок. Я коротал время в Интернете, в приставке, при чем поиграв в каждую игру уже по нескольку раз, а их было у меня достаточно. Крики, громкая музыка, топот, смех - все это ужасно давило. А еще хотелось плакать. Однако и этого мне спокойно сделать не дали. В дверь постучали, а потом в комнату вошла все та же подружка Саши, протягивая мне руку и улыбаясь: -Андрей, идем! Чего тебе здесь сидеть? Повеселишься с нами! И я согласился. А что мне было терять? В тот вечер я впервые попробовал алкоголь, вроде бы это было шампанское. Очень даже ничего, хоть я и пытался не налегать, но в скором времени меня стало слегка качать, а мысли были легкими и глупыми. Сашу я видел лишь пару раз, он танцевал то в одном углу, то в другом, да и людей было очень много. Возможно, под конец я бы напился-таки в хлам и наверняка бы согласился на предложение этой милой девчонки, что уже минут десять пыталась полапать меня за зад. Это было странно. Да, я выглядел чуть старше своих лет, что мне, чего уж тут таить, очень нравилось. Но внимание девушки, которая была старше меня на несколько лет, ну никак не льстило мне, а тем более не вызывало желание. И как раз в этот момент моих мыслей о будущих действиях меня нашел Саша. Он осмотрел всю ситуацию резким взглядом, схватил меня за руку и потащил на второй этаж. -Эй! Ты что творишь? — конечно же, я взбесился. Какого черта он уводит меня с этой вечеринки? Что, опять закроет в комнате? -Это ты чего творишь? — он толкнул меня в нашу спальню, а после закрыл дверь на защелку. И, облокотившись об дверь, сложил руки на груди. Весьма грозный вид. -О чем ты? — прыгаю на кровать, складывая ноги по-турецки. -Тебе, видимо, нравились приставания Кати? — с серьезным видом, нахмурив брови, спрашивает он. — Тебя, конечно, не смущает, что она старше тебя на пять лет? -Какая Катя? — с недоумением наклоняю голову набок. Это, наверное, та девчонка, которой понравился мой попец. Определенно она. -Не валяй дурака, Андрей! Я за тебя отвечаю, в конце концов. И не хочу, чтобы твой первый раз случился именно с ней и именно сейчас. -А с кем ты хочешь, чтобы случился мой первый раз? — этот вопрос вылетает сам собой. Губы засохли, и я быстрым движением языка облизываю их. -Не делай так, черт возьми, — вдруг прикрикивает Саша, дергается с места, в два шага доходит до кровати. Это не может не пугать, но он берет мое лицо в свои руки и целует. Я замираю. Не отвечаю ему. Не отталкиваю. Молчу. А он прикасается к моим губам своими, нежно, осторожно. Я не слышу запаха алкоголя от него, зато мой разум быстро теряет понимание всего. Сказать, что я потерял контроль, не сказать ничего. Я не просто отвечаю ему на поцелуй, я тяну его на себя, пока Саша не оказывается лежащим на мне. Кровь то быстро бежит по венам, то останавливается вовсе. Иногда воздуха не хватает, а открывать глаза с каждым разом становится все труднее и труднее. Саша целует меня везде, делает это с такой нежностью и… Любовью? Мыслей нет. Реальности нет. Меня нет. Ничего нет. Момент, когда мы вдруг остались без одежды, я пропустил. Сны стали явью. Явью, которая была намного слаще и прекрасней желаний, которые теперь казались слишком простыми и наивными. Я не думал в тот момент, правильно ли это — любить брата так сильно. Кажется, я вообще забыл, кто я есть. Лишь руки брата, блуждающие по моему телу, мои тихие стоны, которые я тщательно пытался скрыть, тяжелое дыхание Саши. А потом вдруг резко пришла боль. Я помню, что Саша шептал множество разных слов, возможно, он признался мне в любви, просил потерпеть, говорил, что после станет легче. Но легче не становилось. Была только нарастающая острая боль, разрывающее изнутри чувство. Я плакал, как мальчишка, коим, собственно, и был. Мне казалось, что брат никогда не сможет принести мне боль. Я ошибался. Он целовал мои глаза, слизывал слезы с моих щек. Мы лежали, не двигаясь, около нескольких минут. После боль стала тупой и ноющей, зато движения Саши возобновились. Приятные ощущения пришли не сразу, а когда все же боль ушла на второй план, я готов был перенести что угодно, лишь бы только после этого получать такое же наслаждение. Кажется, я сказал тогда брату, что люблю его, не меньше десяти раз. Он улыбался, целовал меня и молчал. Но он в ловушке, больше ему никак не сбежать. Утром я еле заставил себя открыть глаза. Все тело ломило от последствий прошлой ночи, а в голове все еще слышались сладкие стоны брата. Тот еще спал, повернувшись ко мне лицом, и улыбался. Умывшись, я решил уехать, пока он не проснется. Не знаю, зачем я сделал это. Может, мне было стыдно, неловко, страшно… Однако дома все изменилось. Не проходило и минуты, чтобы Саша случайно не дотронулся до моей руки, не поцеловал, пока родителей нет рядом. В общем, с того дня, мы стали встречаться, если так можно назвать наши отношения.       Теперь я часто вспоминаю тот день. Каждый раз я думаю, что сделав что-то иначе, все могло быть по-другому. И пусть бы мы не были вместе, но Саша был бы здоров. В дверях палаты показался папа, более хмурый, чем обычно. Я вышел к нему в коридор, уже зная, что ничего хорошего он мне не скажет. -Я был у врача, — тихий, будто бы провинившийся голос, — времени осталось не так много. -Я знаю, пап, я знаю, — прислоняюсь к стене, вижу жуткие синяки под глазами у отца. Он совсем перестал спать. -Я не знаю, что мне делать, Андрей, — еще тише говорит он и закрывает лицо руками. Я приобнимаю его, чувствуя, как нужна ему сейчас поддержка, особенно от мамы. -Все наладится, — зачем я лгу? Кому нужна эта ложь? Я всегда был больше реалистом, это помогало справляться с проблемами. Если что-то плохое случилось, то лучше уж его принять сейчас, чем иметь какую-то надежду. Знаю, надо верить. Но не здесь. Не сейчас. Я не такой. -А давай напишем друг другу письма? Много-много писем. Но не будем отправлять, просто спрячем где-нибудь, а через несколько лет будем искать. Ведь так здорово их почитать спустя время! — я подскочил к брату и сел напротив него. Он оторвался от работы и с интересом взглянул на меня. -Ну и зачем? — он улыбался, а значит, скорее всего согласится на мою идею. -Просто я так хочу. Давай хотя бы по десять писем. Ну давай! — я дергаю его за плечо, опускаю голову на руку, лежащую на столе. Он, как всегда, ерошит мне волосы, целует в лоб и утвердительно кивает. -Ладно, мелкий, так уж и быть. -А ты их десять напишешь? А ты покажешь мне пару? — сразу стал докучать я, как ребенок. С трудом пытаюсь вспомнить, о чем я тогда думал, но мне нравилось быть маленьким рядом с ним. -Нет. Я буду писать с условием, что тебе их я не покажу. По крайней мере, не в этом году, — он осторожно отодвигает меня и снова приступает к работе. Но я и этому рад, он будет их писать.       А вчера, забежав домой, я нашел там письмо от Саши. Письмо № 1. Я не хотел его читать. Но и не прочитать тоже не мог. Первая строка была дописана другими чернилами. Но в ней был смысл всего письма: «Если ты читаешь это, то, скорее всего, я уже мертв.» Я не знал, стоит ли читать все письмо. На душе скребли кошки. Нет, не буду. Ты еще жив. И обещаю, что мы вместе будем читать эти твои письма и смеяться, каким дурачком ты был, братец. Я закрыл то письмо и засунул в ящик. Возможно, все его письма — это память, его память. Та, что ускользает из него, наивно предполагая, что исчезает навсегда и безвозвратно. Оказывается, нет. Боже, не хочу, чтобы остальные письма приходили, не хочу знать, что он умирает, не хочу… Это случилось два месяца назад, в конце лета. Саша окончил университет, устроился на работу в какой-то прокачанной фирме. Родители были безумно рады, жизнь только начиналась. Мы были тогда на даче, когда Саше позвонили и пригласили на вечеринку, которая якобы поспособствует сплочению нового коллектива. Саша, конечно же, согласился. К вечеру он собрал некоторые вещи, хотел успеть заехать домой. -Сань, я не хочу, чтобы ты уезжал… — я зашел в его комнату и присел на кровать. Брат что-то искал в своем походном рюкзаке. -Андрей, ну ты чего? Послезавтра я приеду, и у нас с тобой будет еще целая неделя до конца лета. Сходим на речку, пока вода еще теплая, — он присел рядом, легонько толкнув меня плечом. Я улыбнулся и толкнул его в ответ. Так всегда начинались наши ссоры или наше ребячество. Вот и сейчас Саша стал с усердием щекотать меня, прижимая к кровати и не давая выбраться из плена. -Дурак, пусти! — смеялся я, чувствуя, что сейчас умру от смеха. -Ага, еще чего! — еще больше упорствовал он. Однако время шло. Саша все же прекратил щекотаться, мимолетно поцеловал меня, как обычно делают на прощание супруги. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. -Ну, все, мне пора. Не скучай, — он вновь, как обычно, взъерошил мне волосы и вышел из комнаты. Я не пошел провожать его, никогда не любил этого. Тем более мы скоро встретимся. Потом звук мотора отъезжающей машины и тишина. Целые сутки от брата не было ни звука. Я звонил ему пару раз, но он не отвечал. Родители стали волноваться, ведь он обещал приехать. Мама нервничала, ходила по кухне туда-сюда. В нашей семье это не было странно, так как и я, и Саша всегда звонили маме, всегда приезжали вовремя. И этот случай, можно сказать, был первым. Отец оставался спокойным, говорил, что погуляет и приедет. Но спустя два дня нам позвонили из больницы. Это я поднял телефон, наверное, сделал правильно. Мама бы не выдержала. Молодая девушка все продолжала что-то говорить, спрашивать, но внутри у меня что-то оборвалось, я не слышал ее, я не был здесь. -Молодой человек, вы слышите меня? — в сотый раз спросила медсестра. -Да-да, — тихо ответил я. -Вы приедете в больницу? -Конечно, — а потом гудки. Я положил трубку и опустился на пол, поджал колени и спрятал голову. Было страшно. Очень. -Милый, что случилось? — мама подошла тихо, почти беззвучно. Я не мог ей ответить пару минут, а она молчала, будто все уже давно знала. -Саша в больнице, он попал в аварию… Спустя час мы втроем были на месте. В фойе сидел милиционер, он почему-то сразу подошел к нам, стал задавать вопросы. Отец остался с ним, а мы с мамой пошли искать Сашу. Я вообще мало помню тот день, мне все кажется, что мне приходилось пробираться сквозь вату, не пускавшую меня идти вперед. Каждый шаг давался с таким трудом, что после болело все тело. Саша был в операционной. Медсестра, вышедшая оттуда, взглянула на нас слегка сочувствующим взглядом и прошла мимо. Знаете, это было похоже на какой-то момент из фильма, где обычно родственники с волнением сидят у палаты, а после выходит хирург, снимает повязку с лица и либо улыбается, говоря, что все хорошо, либо молчит пару секунд, а потом выносит свой неутешительный вердикт. Это всегда были очень волнующие моменты в фильме. Но когда фильм стал моей реальностью? -Мальчик чудом остался жив. Хотя я уже и не знаю, к лучшему ли это. Множественные переломы, черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, повреждение некоторых его частей. О его дальнейшем состоянии можно будет судить лишь после пробуждения. Он в коме, — вот он, неутешительный вердикт. Кажется, мама просто падает на кресла и плачет. А я нет. Я стою все так же, смотрю вслед уходящему врачу, а потом медленно иду к палате, сквозь окошко которой можно увидеть брата, всего в крови, со сбритым виском, длинным шрамом чуть выше, с трубками, подключенными к аппаратам. Я всегда был немного не таким, как все. Я не воспринимал это как трагедию. Трагедия - это то, что будет после его пробуждения. В коме Саша пробыл две недели. Все это время я был здесь, рядом с ним. Не знаю зачем, не знаю почему. Просто был. Как и мать. Его машину вынесло на встречную полосу по неизвестной причине, а после - столкновение. Водитель встречной машины находился в таком же тяжелом состоянии. Возможно, угол столкновения был каким-то особым, не знаю. Но то, что они вдвоем остались живы, остается чудом. И когда Саша очнулся, стало только хуже. Он стал забывать буквально все. С каждым днем приходилось объяснять ему все больше элементарных вещей. Сначала он стал забывать мелкие подробности, потом названия каких-то вещей, а после даты, имена, лица. Это было больно, ужасно больно. Иногда он что-то вспоминал, даже больше, чем возможно, но от этого становилось лишь хуже. Врачи разводили руками, как это часто бывает. Часть мозга, отвечающего за долговременную память, была повреждена. Но и краткосрочную память он не хранил. А от полученных травм органы стали отказывать. Дни его жизни пошли на счет. -Сань, привет! Я тебе вкусняшек принес, твой любимый белый шоколад, — я весело забегаю в палату, прыгаю к брату на постель. Это были еще дни, когда он что-то помнил. Однако на меня смотрели совершенно пустые глаза. -Са-а-аш, ты слышишь меня? — я провел ладонью перед его лицом, а после достал шоколад из сумки, помахал перед ним. -Ты не хочешь сладкого? -Кто вы? — испуганным голосом спросил он. Я замер. Я знал, что этот момент придет, но не так быстро, нет, не сейчас. -Саш, ты ведь не мог забыть меня. Нет, никогда бы не смог! — я хватаю его за плечи и дергаю. Его глаза расширяются, я вижу в них страх. Страх не меня, нет, страх того, что он ничего не знает. -Кто я? — все тот же тихий голос. И пустые глаза. Как же все-таки взгляд меняет человека. Всего день назад на тебя смотрели любящие светлые глаза, полные рвения к жизни, немного больные, но полные надежды, а сейчас, сейчас же в них нет ни капли понимания, ни радости, ни… Саши. Там нет Саши, лишь страх. Я не знал, что делать, что говорить. Мы молчали пару минут. А потом я решил все ему рассказать. Решил оставаться здесь каждый день, чтобы каждое чертово утро просыпаться и все рассказывать ему, как можно ярче, как можно веселее. И я начал свой рассказ.       С тех пор я бросил школу, сказал, что не вернусь туда, пока брат не поправится. Плевать я хотел на свой выпускной класс, на аттестат, на будущее. Мое будущее - это Саша. Изо дня в день просыпаться лишь для того, чтобы снова рассказать ему нашу историю, его историю. Как жаль, что он никогда больше не вспомнит. Никогда больше сам не почувствует. Никогда больше не станет прежним. Никогда не узнает, как мучается мама, как папа медленно теряет контроль, как мир рушится. Никогда не узнает, как я буду плакать, когда его сердце остановится, а врачи не смогут ему помочь. Ведь я никогда не плакал, никогда. Он не узнает, что я последний останусь после того, как его тело навсегда исчезнет в земле. Не узнает, что я буду каждый день приходить на его могилу и сидеть там по несколько часов. Не узнает, что каждую неделю мне будет приходить по одному письму от него. И их будет нескончаемое множество. А я буду обязательно писать ответ на каждое. Он не узнает, что спустя пару лет я наконец забуду его, боль утихнет, и я начну жизнь заново. Не узнает, что его маленькая фотография всегда будет стоять на моем столе. Он не узнает…